Саша

               
Я пытаюсь проснуться. Нет, я , разумеется, еще не сомнамбула и не лунатик. Я встаю в 7-30 каждое утро, делаю зарядку, кормлю собак и иду на работу, потом возвращаюсь с работы, чтобы снова накормить собак. Иногда в течение дня я ем сама.
Я пытаюсь снова захотеть есть. Не из дисциплины, а чтобы проснулся животный аппетит. Чтобы что-то такое приготовить Для Себя. Не сладкое, не быстрое, не ппшное на банане и овсянке, с какао , детсадовское с пенками ,  а жирное, мясное, сложное, взрослое, нездоровое, мамино.
Я вспоминаю, что не танцевала уже несколько лет. Я так люблю альтернативную электронную музыку, ее герцы как-то там сочетаются с моими и происходит такой необходимый мне магический резонанс. Но  я  в трезвости и я больше не могу зайти в ночной клуб полный людей в измененном состоянии сознания. Или могу?
Как и в сексе, я ищу это волшебное совпадение волн и не могу подпустить человека, не унюхав в нем те самые недостающие мне ноли и единицы. Или могу?
Тогда я намеренно танцую мысленно но почему-то  оказываюсь на песке, под вековыми деревьями, вся в легких юбках. Я двигаюсь совсем не под музыку, а под собственные женско-звериные ритмы. Я звучу сама. Темной обветренной кожей, острыми ключицами, длинными жесткими почти черными волосами. Это не мое лицо. Оно мне знакомо. И оно и мужское тоже. И мужская смуглость и острота еще красивее. Всегда красивее.
Потом я еду в наушниках в маршрутке , случайно перехожу в рекомендации по моим алгоритмам и прослушиваю ее трек. Он как-то особенно попадает в меня, хотя я его уже слышала раньше, но почему-то не добавляла в плейлист.
Ночью я опять слушаю ее голос и начинаю думать о ее смерти. Нахожу статьи, фото, ее последнее интервью. Я не чувствую в ней рак. Я не чувствую, что это ее данность и ее приговор. Я не чувствую, что ее тело должно было быть сьеденным так быстро и что оно вообще болело.
И еще я узнаю ее лицо, смуглое и обветренное. Андрогинно мерцающее  то мужским то женским. И мужским и женским.
Утром я открываю ее космограмму, я не знаю ее времени, чтобы пойти глубже, но мне и этого достаточно, чтобы понять, физически там не было рака. Приговор был на уровне кармы. В наглухо закрытых темных комнатах с потайными лесенками не хромосом, не ДНК, а чего-то более вещного. Неумолимого. Плотного. Уже из тысячи вариантов для каждого выбранного. С любовью. Могло оно быть по-другому? Разумеется,  могло, если залечить, принять и отпустить все, что ныло, тянуло  и мешало еще с рождения. С молоком матери. Еще до матери. И, главное, после молока матери. Она с этим уже зашла. Она и пришла разбираться с этим.  Со своей женской, мужской и материнской сутью. Так могло оно быть по-другому? Разумеется, нет, реализовался именно этот вариант. Можем ли мы вообще говорить о собственном выборе? Можем ли мы выбирать? Разумеется, да. Получим ли мы другой результат? Я не знаю.
Через ее сложный "нематериальный" квинконс мальчишеской от близкого горячего Марса, но такой нежной всегда просящей чувственной Венеры к беспощадному трансформатору Плутону, я заметила и свой не самый простой, тревожным шепотом мне говорящий уже 41 год квинконс, который я упорно не видела в своей карте. Такой же беспощадный. И все с той же с любовью, конечно. Всегда с любовью. Матери,  еще до матери и после.
Я благодарна ей за ее знакомую мне вибрацию голоса и сути.
Я благодарна ей за смыслы.
Может ли у меня быть по-другому? Есть ли у меня выбор? Когда-нибудь я обязательно узнаю. Когда проснусь.