Учитель

На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля –
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.
                А.С. Пушкин

Непростой выдался 2015 год: потеря работы, самоедство, поиск нового поприща, постоянные звонки и встречи. Всё это отнимало много сил, но ещё больше - нервов. Приедешь на собеседование в уважаемую компанию, сядешь в помещении, где находятся пятнадцать человек, и начинаешь рассказывать, где трудился и что умеешь делать; в шумном отделе сразу становится тихо, разговоры прекращаются, не слышно даже стука по клавиатуре, вместо них - ропот, фырканье и шёпот. Потом интервьюер отводит тебя в закуток для приёма пищи, смахивает рукой крошки и капли пахучего супа со стола, просит пройти тест; ты отвечаешь без ошибок, но должность предлагают самую низкую, потому что преимущество у иногородних – они более мотивированы!
Были и стресс-интервью:
- Какой у вас знак зодиака? Я хочу знать точную дату рождения и время! Мда-а… Солнце в десятом доме… Лихо!.. А продайте мне вот эту кружку. Есть ли у вас долги? Что-о? У вас нет ипотеки? Тогда убирайтесь отсюда!   
К счастью, подобные встречи проходили редко.
Сегодня после очередного запроса документов от возможного работодателя я полез в ящик своего стола, пытаясь найти нужные бумаги, но вместо них в руки попалась старая тетрадка по русскому языку и литературе, первого курса колледжа. Пролистав конспекты, я вспомнил, как тяжело мне давалась учёба. На первой странице было написано имя преподавателя, который всегда задавал ясные вопросы. 

* * *

В конце мая стояла тёплая солнечная погода. У Владимира Николаевича Куликова было окно в расписании, он успел немного отдохнуть и пообедать в столовой. Придя в свой кабинет, учитель сел за рабочий стол. Его строгие карие глаза болезненно блестели, голова казалась тяжёлой из-за высокого скошенного лба и короткой шеи. Седина коснулась только висков, не тронув коротких чёрных волос. Левая бровь вздыбилась, словно закрученный ус гвардейского штабс-капитана, а массивная челюсть отливала бритой синевой.
Рабочий кабинет под номером шестнадцать на третьем этаже оставался за Владимиром Николаевичем с конца восьмидесятых годов. Он был полон света: окна выходили на запад, и солнце освещало его с обеда до самого вечера. На рабочем столе лежала стопка студенческих тетрадей, учебники, ручки разных цветов и вырезанная из плотной бумаги ладонь с пятью пальцами, прикреплённая на длинную пластиковую трубку.
Очередной приступ боли заставил учителя открыть выдвижной ящик в своём столе, чтобы принять лекарство. Здесь хранились только личные вещи: маленькая деревянная икона, таблетки и фото любимой матери, которая недавно умерла. Куликов взял снимок и несколько минут смотрел на маму - самого близкого и дорогого человека, утрата с которым стало сильным ударом. Затем положил фотографию обратно, выпил лечебное средство и решительно направился к окну, чтобы подышать свежим воздухом.

* * *

Я не придал находке большого значения, казалось, что эта тетрадка - одна из тех вещей, которую следует вовремя выкинуть или сжечь на костре вместе с другим барахлом, неспособным привести человека к успеху.
На полях и в центре страниц остались пометки учителя: даты, галочки и единственная оценка – кол, за описание мировоззренческого кризиса Базарова. Я перечитал свой ответ и долго смеялся, поймав себя на мысли, что Владимир Николаевич ещё меня пожалел.
Просматривая записи лекций, написанные словно «под расчёску», я вспоминал уроки учителя, во время которых он оживлял сухие страницы книг, а воображение всё это дополняло: герои выходили из плена томов во всём своём блеске или нищете, споря, умирая или прося прощения у всех нас… Мы становились участниками произведения. Куликов комментировал диалоги и сцены, разгадывая сюжетный код, задавая вопросы персонажам картины и самому автору, а после сам же за них отвечал, обращаясь к заметкам из книг. Он стремился показать, что любая литература — это, прежде всего, диалог с самим автором. Мы любили его…       
Отправив по электронной почте документы, которые ждала очередная фирма, я думал, чем себя занять. Встреч в этот день не было; на глаза попалась бутылка шампанского и словарь фразеологизмов…

* * *

Владимир Николаевич встал из-за рабочего стола и направился к окну. От таблеток у него кружилась голова и темнело в глазах, сердце билось часто, тревожно и обречённо. Одет он был в выглаженные сатиновые брюки тёмно-серого цвета, сидевшие плохо, мешковато, и новую чёрную рубашку с мятыми плечами. На левом запястье блестели часы, подаренные директором колледжа.   
Куликов прошёл мимо парт и остановился у шкафа, который стоял возле стены. За стеклянными дверцами на полках хранились фотографии выпускников и их подарки: маленький подсвечник, иконы, привезённые из Иерусалима, учебники и книги русской классики. Учитель редко улыбался, но в этот момент его суровое лицо смягчилось, став по-старчески умилённым и беспомощным.
Владимир Николаевич долго смотрел на снимки ребят, потом вздохнул и пошёл дальше к окну. Дверь кабинета была открыта, и сквозной поток воздуха вытянул длинный тюль на улицу, словно желая освободить и унести за собой…
Куликов держался руками за подоконник, пока не почувствовал острую боль в груди. Он сел на него, а после расстегнул ворот новой рубашки…
…Так учитель просидел около десяти минут, стало немного лучше. Владимир Николаевич обернулся, чтобы посмотреть на часы, висевшие над классной доской, которые подарил благодарный воспитанник. Куликова тронул этот подарок, он часто вспоминал выпускника и его добрый жест.
Времени оставалось мало; прозвенел звонок, и вот первые студенты начали врываться в кабинет.

* * *

Я скучал по любимому учителю и решил его навестить; взяв с собой бутылку шампанского и словарь фразеологизмов, оправился в колледж, вспоминая разные случаи по дороге.
Зачёты по литературе у Владимира Николаевича были особенными: он задавал вопросы, которые не просто проверяли знание сюжета и детали повествования, а требовали объяснить действия, взгляды, образ мыслей героев, разобраться в их тайне.
Несколько раз мои письменные работы удостоились высшей оценки, и я чувствовал гордость, когда Владимир Николаевич с суровым выражением лица зачитывал результаты очередной проверки знаний.
Через пару лет я узнал, что мои ответы Куликов читал параллельной группе бухгалтерского учёта и аудита в качестве лучших примеров.
Мне казалось хорошей идеей прийти в гости к учителю; воображение рисовало, как мы непринуждённо будем разговаривать, смеяться, шутить, делясь новостями.
* * *
В класс вбегали первокурсники, но они не спешили рассаживаться - шумели, смеялись, кричали. Разбившись на группы по интересам, одни выясняли отношения, другие обсуждали компьютерные игры, а третьи - совместные пьянки, совершенно не замечая учителя.
Прозвенел звонок, означающий начало пары; вся группа товароведов наконец расселась по местам. Владимир Николаевич прошёл по кабинету к своему столу.
Как бы ни было плохо учителю, но, когда начинались занятия, Куликов становился энергичным, деятельным и хватким во всём. Это была его стихия, любимое дело, которому он отдавался всем своим существом. Сегодня по расписанию стоял урок литературы; не теряя времени, Куликов обратился к студенту, имевшему вид второсортного Дон Жуана:
– Напомни, Ермилов, что мы читали на прошлом занятии?

Молодцеватый Ермилов в этот момент шептал что-то на ухо своей соседке по парте, Мельниковой, отчего девушка краснела и стыдливо улыбалась.
– «Зимнюю вишню»! «Зимнюю вишню» мы читали! – ответил первое, что пришло в голову, Ермилов, желая быстрее вернуться к более приятным делам.
– И где она росла? – усмехнувшись, спросил Владимир Николаевич.
Ермилов посмотрел по сторонам в надежде, что кто-то из группы ему подскажет, но все молчали.
– Вот я и хочу узнать! – выпучил хитрые глаза студент. 
– Два тебе! Долдон! - повысил голос учитель.
– Фига се-е! – возмутился Ермилов, на что Мельникова раскатисто засмеялась.
– Мельникова! Может, ты мне ответишь? – нахмурился Владимир Николаевич.
– Мы дочитали пьесу «Вишнёвый сад» Антона Павловича Чехова, – уверенно произнесла Мельникова. 
– Пять! Срочно! – учитель взял ладонь с пятью пальцами и показал студентке в знак похвалы.
– Фига се-е! – обиженно протянул Ермилов, глядя на соседку, которая не подсказала ему правильный ответ.
– Хорошо… Какое символическое значение имеет вырубка вишнёвого сада, что этим автор хочет сказать? – спросил у группы Владимир Николаевич.
– Пургу он гоняет в своём саду! – осмелел Ермилов, желая повеселиться после полученной двойки.
– Встань, Ермилов! – потребовал учитель. - Чего ты кричишь, словно щенок ошпаренный?
Хлёсткое замечание вызвало смех всей группы. Студенты начали дразнить Ермилова, кто-то даже залаял, чтобы усилить комический эффект.
– Фига се-е! Оскорбляете… У нас платное обучение, вы живёте за наш счёт и ещё оскорбляете? – обиженно выкатил нижнюю губу студент.
– Я сейчас отдам тебе то, что я за тебя получил, чтобы ты сгинул и никогда, слышишь, больше никогда не появлялся на моих уроках! Подойди!
Ермилов растерянно сел на место и опустив голову смотрел на открытую и пустую тетрадку.
Студенты ещё больше развеселились:
- Забирай, забирай, не дури… Пивка попьёшь с оттягом!

Владимир Николаевич строго посмотрел на задиристого ученика, пресекая вульгарные колкости:
– Архипов, встань! – Куликов опустил свою тяжёлую голову и обратился к группе. - Я устал от вас! Кто же вы такие - не люди и не тени? Всё, что вам нужно — это порнуха, алкоголь и наркота! Что ты смотришь на меня, Архипов, как Ленин на буржуазию?
Полноватый Архипов погано ухмылялся, готовясь к нападкам.
– Смелей, пирожок! – подбадривали Архипова однокашники.
– Пирожок ни с чем… Без всякой духовной начинки! – произнёс Владимир Николаевич и сел за свой стол. Мельникова тянула руку.
– Что, кумушка, готова ответить? – спросил учитель, на что студентка кивнула и подробно рассказала, в чём авторский смысл вырубки вишнёвого сада.
Куликов внимательно слушал, выводя в журнале пятёрку, но ручка не писала.
                * * *
Я шёл к колледжу, который закончил восемь лет назад, хорошо известной дорогой - по центральной улице Первомайской, поворачивая на Октябрьскую. На входе охранник спросил у меня паспорт, записал фамилию и инициалы в журнал. Я поднялся по лестнице на третий этаж; пара ещё не закончилась, в кабинете учителя гремели события: «Фига се-е!» и громкий голос Владимира Николаевича. До конца занятия было ещё много времени. Дверь в класс была закрыта, я мог только догадываться, что там происходило. Решил подписать словарь фразеологизмов, который собирался подарить учителю, оставив дурацкие пожелания вроде любви, карьеры и денег.
Прозвенел звонок. Студенты не выходили, а вываливались из кабинета, неслись сломя голову в разные стороны - таким же был и я...
Дождавшись, когда все уйдут, я зашёл к Владимиру Николаевичу. Учитель стоял в центре класса, держась за сердце и спинку стула. Заметив меня, Куликов выпрямился и, сделав пару уверенных шагов в мою сторону, остановился.
– Трофимов?..Чего хотел?
Ответа у меня не было.
- Владимир Николаевич, я так... Увидеться! Вот… Подарок принёс!
Я немного засуетился, не зная, куда девать свой пакет с книгой и шампанским.
– Ставь на стол! Вот… Сюда можно, – потеплевшим голосом распорядился наставник, указывая рукой на край стола.
– У вас всё хорошо, Владимир Николаевич? – спросил я.
Куликов ничего не ответил, в его болезненно блестящих глазах застыло удивление и гордость, испуг и благородное достоинство, упрямство и доброжелательность, учитель отвернулся к стопке книг, стоявшей на последней парте.
– Я пойду... У вас, наверное, сейчас будет обед, – попятился я, собираясь уходить.
Владимир Николаевич пристально посмотрел на меня, словно пытаясь запомнить этот момент, и подошёл к окну, давая понять, что наша встреча окончена.
* * *
8 марта 2017 года Владимир Николаевич Куликов умер от сердечной недостаточности. Учитель русского языка и литературы работал в Лыткаринском колледже с августа 1988 по август 2016 года, ровно двадцать восемь лет, выпустив не одну тысячу студентов, которые сегодня проживают во всех уголках мира. О нашей встрече он с радостью рассказывал друзьям и коллегам. За время своей работы Куликов не раз был отмечен руководством города Лыткарино и колледжа.
Все дипломы, документы и награды так и остались лежать в шкафчике рабочего стола административного кабинета, родственники Владимира Николаевича их не забрали. Неизвестно, где похоронен Куликов, некуда принести живые цветы и книги...
Владимир Николаевич не был карьеристом, охотником до наград и чинов. Среди коллег и студентов учитель пользовался непререкаемым авторитетом, его ценили за принципиальность, справедливость и твёрдость. Делом жизни Куликова стало воспитание подростков, порой очень сложных, с непростой судьбой. Многим он смог помочь, а кого-то уберёг или спас от смертельных пороков и губительных нравов девяностых и нулевых годов, прививая любовь к литературе, русскому языку и культуре.   
* * *
Выражаю благодарность за большой вклад в создание рассказа друзьям и коллегам Владимира Николаевича Куликова: директору колледжа Владимиру Степановичу Гринёву и преподавателю Елене Борисовне Даниловой.