Настоящий полковник. Портрет белоказака

    Белокалитвинская газета «Перекрёсток», с которой я сотрудничал почти полвека, а теперь попал под идиотский запрет нового редактора, не перестаёт удивлять. Ну как тут не удивляться, если газетчики в номере 74 за 27 сентября под рубрикой «След в истории» распропагандировали пьяницу, дебошира и убийцу только потому, что тот был белоказаком. Но при этом нужно заметить, что, акулы пера, вовсе не желая этого, совершили доброе дело. С такими друзьями, как говорится, нынешним апологетам «безвинно репрессированных» и врагов не надо.
    Видимо, подготовивший этот впечатляющий текст директор местного музея Валентин Хлебнов и поныне остался на позициях «святых» 90-х, о чём свидетельствует ряд его рассуждений. Ну, а «обновлённая» газета, подобно пылесосу, теперь всасывает всё подряд, дабы в пожарном порядке залепить дыры в очередном номере. Содержание и достоверность давно уже не важны, лишь бы автор, пусть хоть и профан, был из дозволенного перечня. Такая ныне демократия в Белой Калитве.
    Начнём с нескольких высказываний Валентина Хлебнова, задающих тон всего повествования. «Всё дальше и дальше уходят от нас события кровавой братоубийственной Гражданской войны на Дону». Стоп! А разве Дон – это не Россия? Или Гражданская война была только на Дону? Нет, конечно, но началась она именно на Дону, о чем мы ниже порассуждаем.
    А пока следующее. Была ли эта война братоубийственной? Опять же нет, суть войны и её причины были не «родственными», а классовыми. Эксплуататоры, красиво именуемые ныне крепкими хозяевами, с безземельными крестьянами и малоземельными казаками никакими братьями не были. Фарисейский штамп о братоубийственной войне принадлежит белогвардейщине, которая и развязала эту войну. Жаль, что автор рассуждений так и не продвинулся в теме за несколько десятилетий, а то бы узнал о походе нескольких казачьих полков под руководством Петра Краснова в Петроград, чтобы убивать прямо в казармах красногвардейцев и отказавшихся воевать солдат. Именно такую цель перед ним поставили. Но вот же незадача, отловили в Гатчине женераля Петю, как шкодливого кота, и он, не на шутку струхнув, пообещал не воевать впредь против Советов. Не желавшие войны и до поры доверчивые красногвардейцы отпустили будущего атамана на все четыре стороны, но их благородие, как вскоре оказалось, примитивно сбрехало.
    Когда белоказаки у хутора Пономарёва повесили казаков Подтёлкова и Кривошлыкова, расстреляв одномоментно почти 80 казаков из их отряда, это не показалось господину Хлебнову братоубийством? Сгинувшие в жутких концлагерях Краснова в пору его позорного атаманства ему, разумеется, тоже не братья. А расказаченные при Краснове 30 тысяч казаков? Нет-нет, для В. Хлебнова это всё другое. А, возможно, что он, не имея донских корней, и не знает об этом, пробавляясь фальшаками пропаганды.
   Ну, а когда на Дон съехались один за другим белые генералы, участвовавшие в отрешении царя от власти? Они прибыли, чтобы на иностранные деньги разжечь огонь Гражданской войны в России с последующим разделом страны между зарубежными благодетелями, – и это тоже «другое»?  Совсем не трудно пустить крокодилову слезу по кровавости Гражданской войны, которую развязали именно милые сердцу В. Хлебнова белые «романтики». Но музейный «историк» явно намекает на кого-то другого.
    Кстати, на портрете живописно одетый войсковой старшина Лазарев подписан, как полковник, а на самом деле этот казачий чин соответствовал званию армейского подполковника, да и то только после упразднения офицерского звания майор. Подобные косяки в сочинениях белокалитвинских знатоков истории и пропагандистов давно уже не удивляют.
    Ну и ещё один штампованный перл нельзя обделить вниманием. «Восставшие против советской власти казаки боролись за свою землю, за своё право жить по заветам дедов и прадедов». Начнём с земли.
    На Дону долгое время охотно принимали переселенцев из других мест, как дешёвую рабочую силу. Это преимущественно были крестьяне, которые, не имея земли, становились бесправными батраками или отправлялись в города, чтобы приобщиться к рабочему люду. Постепенно, уже к концу XIX века на Дону иногородних стало больше, чем казаков.
    Перебивающиеся с хлеба на квас крестьяне требовали наделить их землёй, и на Войсковом Круге даже обсуждался этот вопрос, однако, как говорится, жадность фраера сгубила. И вот весной 1917 года Временное правительство заявило о намерении обеспечить всем равные права. Не дожидаясь указа об этом, крестьяне стали самочинно занимать землю из войскового запаса, а казаки развязали против них жестокий террор. Таким было начало гражданской войны на Дону, и в центре противостояния было вовсе не демагогическое «братство», а давно перезревший земельный вопрос.
    Ну и теперь скажем несколько слов о «заветах» дедов и прадедов. Фраза сама по себе, безусловно, красивая, но к реальности отношения не имеет. Если жить в динамично меняющемся мире исключительно по заветам, даже не отцов, а дедов и прадедов, то неизбежно скатывание в архаику, застой и деградацию. Никакие деды не могут предвидеть будущего. Странно, что этого кто-то может не понимать.
    Какие же именно «заветы» имеет в виду В. Хлебнов? Может быть прадеды знали, что к началу XX века казаки будут исполнять сугубо жандармские функции и завещали получше бить протестующих рабочих?  А может быть, они завещали не строить заводов, шахт, больниц и школ для населения?  Из книги Екклесиаста давно известно: «Во многой мудрости много печали». Или, говоря современным языком, «меньше знаешь – крепче спишь». Ну, вот и мы не знаем заветов дедов-прадедов, суть которых автор не уточняет.
     Заметим попутно, что в советское время газета «Перекрёсток» называлась «Заветы Ильича», и заветы эти были реальны и абсолютно всем понятны. Так, может быть, теперь назвать тотально подцензурную белокалитвинскую газету для узкого круга «Заветы дедов»? Или прадедов. Или тех и других разом.
    Я подозреваю, что деды не завещали атаману А.М. Каледину и его свите признавать Временное правительство, которое недвусмысленно высказало намерение упразднить сословия, в том числе казачье и духовное. Это правительство, кстати, признало легитимность Советов, и пришлось Каледину камуфлировать под Советы атаманские правления. Опять же, мы не знаем, завещали ли это деды, и следовал ли их заветам атаман Каледин, когда застрелился, ибо воевать с Советами казаки не желали.
    Можно продолжать и продолжать. Даже А.И. Деникин сомневался, что деды и прадеды завещали Краснову заискивать перед врагом империи кайзером Вильгельмом и даже просить его помочь с разделом России для создания авантюрного Доно-Кавказского союза, а потом служить Гитлеру в чине генерал-майора СС.
    Ну, а теперь вернёмся к портрету белогвардейца и «лихого» казака Лазарева, уроженца станицы Усть-Белокалитвинской. А.П. Богаевский, сменивший в феврале 1919 года отставного Краснова на посту атамана, охарактеризовал Романа Лазарева так: «В бою прекрасен, в быту – ужасен». Отметим, что все цитаты приводятся по тексту газеты.
    Сам ли Лазарев стал таким «ужасным» или по заветам дедов –  этого мы не знаем. Вышеупомянутый бывший атаман Краснов писал об этом персонаже: «Милый моему сердцу, но беспутный Роман Лазарев».
    Опустим нерядовой эпизод порки плетьми всех встречных казаков, не имевших погон, как незначительный по сравнению с другими «подвигами» Лазарева. А вот следующий эпизод приведём, как его изложил в своих мемуарах генерал-майор З.А. Алфёров, под началом которого служил «лихой казак».
    «В тот же вечер произошёл следующий печальный случай в этой разгульной компании. Младший офицер отряда Лазарева, одностаничник и друг детства последнего подъесаул Никитин, всё время завидовавший успехам своего друга (и тут Моцарт и Сальери), в пьяном виде начал бранить своего начальника, укоряя его в очковтирательстве и трусости. Затем вынул из кобуры заряженный револьвер и сказавши Лазареву, что сейчас его застрелит, навёл на Лазарева револьвер и стал считать: «Раз, два…», но не успел дальше ничего сказать, как Лазарев, выхвативши из кобуры револьвер и крикнувши: «Три!», выстрелил в подъесаула Никитина и убил его». Комментарии излишни.
    Опустим жестокий эпизод с «братским» «приведением к порядку» казаков станиц Кулмыженской, Букановской и Слащёвской, «в то время сильно большевизанствующих». А вот другое место из воспоминаний Алфёрова приведём.
    «По мере нашего продвижения на север и северо-восток по Хопёрскому и Усть-Медведицкому округам, отряд Лазарева оказал мне много неоценимых услуг в смысле упорядочения тыла и ещё в деле преследования отступающих разбитых красных сил. Но бесчинства этого отряда превзошли всякую меру, и, в конце концов, я его убрал с фронта, отославши в распоряжение командующего Донской Армией».
    Ну, что тут скажешь, характеристика исчерпывающая. Но и это ещё не всё. «Около станицы Преображенской Хопёрского округа, почти на самой границе области и Саратовской губернии находилось отделение Усть-Хопёрского женского монастыря с несколькими десятками монахинь. Налетевши туда, пьяный Лазарев угрозами заставил матушек пить вино, петь песни и плясать». Неплохая, и к тому же не единственная, иллюстрация к пресловутой набожности белоказаков. Однако продолжим.
    Как-то Лазарев захватил крупные денежные суммы и обратился через подъесаула Матасова к генералу Алфёрову: «Я прошу генерала Алфёрова из этих огромных сумм уделить мне 40 000 рублей царскими деньгами на пропой с моим отрядом. Если генерал откажет мне в этом, то я все деньги сожгу».
    «Впоследствии за ряд тягчайших преступлений и нарушение воинской дисциплины войсковой старшина Лазарев был предан военно-полевому суду и расстрелян». Этими словами завершается статья «Лихой казак Роман Лазарев». Разумеется, этот «лихач» был отнюдь не единственным в своём роде, это признавал и генерал Алфёров: «…к сожалению, такой тип офицеров и даже генералов в Гражданскую войну был очень распространён…»
     Потом все эти маньяки, грабители и убийцы, расстрелянные своими же, попали в число «невинно репрессированных» злыми большевиками.
    В заключение хочу ещё раз поблагодарить В. Хлебнова и газету «Перекрёсток» за столь яркий, хотя и отнюдь не исключительный портрет «лихого» белоказака в карнавальном облачении и в фуражке, как будто пожёванной лошадью.