Глава вторая

«THIS TYPE OF MODERN LIFE, IS IT FOR ME?»

    Предсмертные визги запекающегося живьем во чреве Молоха младенца, с помощью системы труб преобразующиеся в утробное мычание, якобы воспроизводимое довольным божеством, преследовали меня во сне и наяву, а при мысли, что ребенка затем достали, обмазали соусом и скормили Тайризу Дермотту, молодому любовнику Кенея, плотного телосложения юноше, удостоившегося чести сделаться партнером Мастера и делить с ним кров, выворачивало наизнанку, и недели на две я лишилась аппетита, понимая, что бунтующий желудок вывернется наизнанку и выплеснет наружу все - от нежнейшего суфле до взбитого в блендере с овощами йогурта. Ирэн, попавшая сюда первоклашкой после гибели в подстроенной автокатастрофе опекавшего ее дядюшки-гомосексуала, изменившего влиятельному бойфренду с его дворецким и дорого заплатившего за тягу к любодеяниям со случайными красавчиками, попробовала утешить меня философским замечанием, что мучительная смерть гораздо предпочтительней нахождения в секте, основанной безумцами, возомнившими себя мессиями, и если поначалу я, заслышав данную фразу, таращилась на нее как на умалишенную, то после того, как двое немногословных бодибилдеров, повсюду сопровождающих Снэра, увели сопротивляющуюся Пилар на «таинство посвящения» и вернули с рассеченной губой и синяками под ребрами, Лемаршаль, уже прошедшая малоприятную процедуру, попросила у скривившей в уничижительной ухмылке рот Мисселины пакетик со льдом и, наложив компресс на лоб вскидывающейся в бреду Буэндиа, тихим шепотом поведала, что начиная с двенадцати мальчиков и девочек уволакивают в расположенное на цокольном этаже святилище, где либо сынок Кенея, либо кто-то из жрецов и надзирателей, вкусив специальной настойки, должен заняться с несовершеннолетними ритуальным совокуплением, позволяющим покровителю убедиться в нашей преданности, а с наступлением фертильного возраста девушка обязана посещать спальню облюбовавшего ее мужчину, дабы, забеременев, подарить своего первенца Творцу, отошедшему на второй план после узурпации духовной власти почитателям Иезусса, присвоившим лавры истинного Создателя, извергшего this Universe из широких ноздрей. Холодея от ужаса, я, осознавшая весь ужас происходящего в секте, all the night прислушивалась к стонам Пилар, пытаясь представить себя на ее месте, и в предобморочной полудреме, резко покачивающей на волнах утлое суденышко моего сознания, поверхностно дыша, согревая немеющие пальцы ледяным дыханием, еле сдержалась, чтобы, завизжав, не выскочить на улицу и не дать деру, переплыв через широкий канал, и лишь крупица здравомыслия уберегла от принятых опрометчиво решений, потому что давно распрощавшийся с отрочеством, Амброзий Лемм, старше и крупнее нас с Ирэн, лежащий прямо надо мной, намедни, криво усмехнувшись, продемонстрировал четыре клейма, выжженных чуть пониже лопаток за то, что предпринял попытку дать деру. Единственной отдушиной и смыслом не сдаваться для нас троих стал старый мини-айфон с одиноким наушником, который ушлая Лемаршаль умудрилась спрятать в пучке волос, прежде чем Асбол с мистером Лайвли обыскали ее, и именно благодаря этому устройству, соединявшему us с оставшимся за стенами «Toro Sagrado» monde, я, регулярно узнавая актуальные новости от Илая Леймура и слушая подкасты Ликотта Хэндлера, не выпала из обоймы of modern life, превратившись в чурающуюся незнакомцев дикарку, страшащуюся ступить за ворота резиденции, коих среди похищенных Черрилом имелось предостаточно, - в основном это были украденные в неосознанном возрасте children, не ведающих иного расклада и, к сожалению, не отдающих ни малейшего себе отчет в том, что деятельность Кенея и его прихвостней незаконна и, согласно конституции соединенных штатов, карается не лишением свободы на определенный срок, а ликвидацией полицейским отрядом особого назначения на месте. Весь день крошечный аппарат заряжался, не замечаемый Гелларом, заныканный самый нижний отсек шкафчика без задней стеки, на которой - хвала мадам Фортуне - располагалась крошечный смайл розетки, подмигивающей тремя прямоугольными отверстиями, а по ночам, едва Мисселина, щелкнув выключателем в коридоре, объявляла отбой, я, Лемаршаль и Амброзий, по очереди залезали под кровать и, убавив громкость звука до минимума, внимали велеречивым докладам блогеров, знакомящих своих подписчиков с основами феминизма, критикующих газлайтинг с мизогинией и ратующих за то, чтобы находящие в отношениях партнеры уважали друг друга, и я ни на йоту не преувеличиваю, говоря, что самоотверженно отказывалась от полноценного ночного отдыха ради того, чтобы удовлетворить своего внутреннего эрудита и баюкать призрачную надежду отыскать лазейку, выбраться отсюда и в старости вспоминать пребывание в сообществе каннибалов и педофилов like fucking nightmare, навеянный тягостными похоронами любимой бабушки; Лемм, мечтавший стать пилотом, предпочитал точные науки и, учись он в гимназии, наверняка удивил бы педагогов умением решать сложнейшие арифметические задачи нетривиальным методом, Ирэн, лелеявшая hope посвятить себя генной инженерии, добавляла в избранное нашего общего аккаунта на «MyTube» ролики, выпускаемые популяризаторами биологии, ну а я, подписанная на выпускающих подробные обзоры на книжные новинки инфлюенсеров, исхитрилась, дозируя удовольствие, по крупицам прочитать выложенные в Интернет в электронном формате books, поспособствовав тем самым значительному расширению кругозора, because книги, как повторял балующий по четвергам тотальным погружением в гомериканскую и эвропейскую историю Ликотт, способствуют развитию воображения, эмпатии и вдобавок насыщают устную и письменную речь новыми выражениями, неизменно остающимися в памяти даже когда закончилась строка и поставлена финальная точка, или же другой знак препинания, играющий немаловажную роль в расставлении акцентов. Буэндиа, забеременевшая от Себастьяна at fourteen, питавшего слабость к смугленьким нимфеточкам, разродилась мертвым уродцем с деформированным черепом (Амброзий предположил, что поучающий нас пропагандист либо бывший наркоман, либо по-прежнему балуется синтетическим героином, скрывая пагубную страсть от наказавшего отказаться от пагубных привычек и содержать blood в чистоте босса) и, учинила скандал, отказавшись предать тело огню, слонялась по двору с завернутым в лоскутья трупиком, а когда Тайриз, жеманно прикладывая средний и указательный пальцы к голубоватой вене на левом виске, прильнув к Кенею, лизнул дернувшуюся от удовольствия щеку патрона и пожаловался на мигрени из-за выкидонов Пилар, dead fugly отобрав, закопали на кладбище, находящемся у речного истока, и не справившаяся с горем девушка, сделав петлю из собственной наволочки, повесилась на нижней ветке толстоствольного дуба, раскидистая листва которого давала отличную тень, служа укрытием от палящего солнца в полуденные часы летнего зноя, навевавшего сонливость и нежелание батрачить, и Хэфнер, заменявший оглушенного самоубийством возлюбленной сеньора Лайвли, проследив, чтобы все до единого конспектировали его изречения, провозгласил «бестолковую дрянь Буэндиа» грешницей, не имеющей права отторгать величайший дар Молоха и обреченной скитаться по покрытому снегами безвременью, пока божество не сочтет, что перенесенные душой страдания хватит для искупления и последующей реинкарнации, и место Пилар занял Эли Амелл, нарочно оставленный в детском саду забывчивой кукушкой, рассчитывавшей столь неоригинальным способом избавиться от лишнего груза и умотать не то в Джаннаду, не то в Монтеаудио свободной как гребаный весенний ветер. Лемаршаль, дослужившаяся до помощницы надзирателя, до шести вечера пропадала в прачечной и не имела possibility нянчиться с мальчонкой, а мы с Леммом, заручившись поддержкой великодушного Теридамада, частенько отлучались, чтобы усадить на унитаз требующего внимания дошколенка, сунуть обломок печенья или леденец, побросать мяч, поминутно озираясь, чтобы не въедливый Дермотт не застукал нас предающимися dolce far niente, хотя, выражаясь откровенно, возиться с крошкой было намного утомительнее, нежели взбивать венчиком белки для безе (электричество часто отключался, так что на комбайны рассчитывать не приходилось), и к тринадцати годам я приловчилась моментально успокаивать заходящегося криком Эли, мастерски избегала взглядов Асбола, практически сливаясь с толпой во время гулянок, ежесубботних собраний и месс в палисаднике, почти смирилась с текущим положением вещей, не зацикливаясь на том, что порою Амброзий отказывался садиться, часто передвигался на неестественно прямых ногах, не мог подняться с первого раза и, скрежеща зубами, спускался со второго яруса мокрый от пота с покрасневшими белками глаз, - дело в том, что его облюбовал покровительствующий сектантам Маурисио, утаивающий от супруги гомосексуальные наклонности и не отказывающий себе в удовольствии пользоваться щедрым приглашением Снэра являться когда вздумается и удовлетворить нашептывающих гнусности внутренних демонов. Не ставя в известность равнодушную к жалобам Мисселину, приходящуюся старшему Черрилу двоюродной теткой, я, бывало, переглянувшись с приподнявшейся на локте Ирэн, выскальзывала из постели, пренебрегая правилом не шастать без острой нужды по особняку, прокрадывалась к холодильнику, доставала из морозильной камеры предательски шуршащую пачку кукурузы, забиралась наверх и прикладывала к полыхающему forehead Лемма, промокала уголком простыни блестящую от пота шею, стараясь не разреветься от разрывающего на части беспокойства, укачивала хнычущего Амелла, усадив неразборчиво бормочущего околесицу зайчонка, обращавшегося ко мне «мама Ости», успевала до рассвета одолеть четверть главы невероятно захватывающего романа о запретной любви между ведьмаком и дочерью скандинавской богини и, на автомате выполняя мелкие поручения мистера Геллара, изъяснявшегося посредством мимики и жестов, смекнула, что привязалась к всем без исключения соседям по комнате, в особенности к разбудившему древнейший из инстинктов Эли, надежно упрятала иррациональную, щекотно оседающую ворохом перьев в груди симпатию к Амброзию, грозящую пройти через метаморфозу с готовящимся окуклиться телом и перерасти в дикое желание невзначай прикоснуться к парню, смотреть ему вслед, ощущая влажное причмокивание где-то в трахее, спускающейся ниже и оседающей рассыпчатым илом в районе лобка и потому оставила тщетные потуги томящегося в сумрачном замке узника (творчество месье Дюма меня, to say the truth, совершенно не впечатлило, показалось растянутым и пошлым - не в том, плане, что изобиловало подробными описаниям сцен с непотребностями, а - унылым, скучным, избитым и вдобавок водянистым, как беспощадные в своей бессмысленности «Мирные войны» графомана Толстоевичева, непонятно кем провозглашенного великим литератором) разработать план побега и выбраться на волю, understanding, что стану казниться всю оставшуюся жизнь, коль брошу единственную подругу Лемаршаль, близкого по духу Лемма и зависящего от меня практически целиком малыша, и за повседневными хлопотами, бессонницей, борьбой с тяжелыми веками, переживаниями за Амброзия я совершенно забыла, что медленно и неумолимо, вместе с растущей грудью и первыми месячными приближается мой черед исполнять ведущую партию в чудовищной мистерии для услаждения взора нашего быколикого демиурга, завещавшего наслаждаться соитием и плодить как можно больше рабов, приносящих идолу в жертву собственных чад. В пасмурную, но сухую февральскую среду, прекрасно рифмующуюся в именительном падеже со словом «беда» безымянный громила с косой саженью в плечах, отзывающийся на кличку «Мак», бесцеремонно схватив меня за талию, прямо на глазах у закусившего от испуга кулак повара взвалил к себе за спину вниз головой, точно я была тушей ягненка для предстоящей гекатомбы и, небрежно придерживая за лодыжки огромной лапой, куда-то поволок, и хотя морально я уже свыклась с bitter thoughts, что меня изнасилуют и пообещала себе не сопротивляться, чтобы получить как можно меньше травм и поскорее покончить с неизбежным, выведав у Лемаршаль, как прошел ее first time, все равно сделалось не по себе, потому что пребывала в убежденности, что достанусь Снэру, который, как сообщалось по секрету, особо не усердствовал с жестокостью и даже доводил некоторых своих юных пассий до оргазма, но в полутемном помещении заставленном свечами, томящимися в кубчатых стеклянных вазах с гигантской кроватью, застеленной алым шелком меня ждал абсолютно голый (гнойные фурункулы исчезли, уступив place кратерам) Соломон, поигрывая своим жезлом такого размера, что мои ноги подогнулись от страха, и я, поставленная молчаливым Маком прямо перед будущим мучителем, грохнулась на пол и, обхватив себя за локти, залилась беззвучными слезами, ошеломленная умозаключением, что after this day мой мир если и не распадется на отдельные кусочки треснутым зеркалом, то треснет капитально, и мне придется всю оставшуюся жизнь пришпандоривать дробящиеся на еще более мелкие части осколки обратно, фиксировать, прилаживать друг к другу, приветливо поклонившись, впустить в себя грязь and terrible knowledge, that отныне я - калека, не имеющий права спокойно разгуливать по широким авеню среди беззаботно болтающих о всякой ерунде людей, обращая их внимание на свою угрюмую физиономию, портя тем самым праздничное настроение. Последняя из семейства Брекенридж, бесследно исчезнувшая еще ребенком, наверняка числящаяся в архивах халатных полицейских пропавшей без вести, действительно трансформируется в призрака, зыбуче-вязкой тенью, клубящейся around составляющего сжатую до минимума сущность ядра, закостеневшего словно косточка авокадо, которые Теридамад сажал в горшочки, чтобы украсить растениями living room с неработающим телевизором на тумбочке, покрытым вязаной салфеткой и придать вечно пустующей гостиной чуть больше уюта. Заскрипели не смазанные маслом петли, бахнувшая створка обдала меня струей прохладного ветра, candles, истерически закачали огненными головками, вторя невысказанным мной мольбам, и недовольный моей реакцией Кабрера, медленно обойдя ложе, сел на корточки, схватив за подбородок, повернул к себе опухшее, залитое соленой влагой лицо и, цокнув губами, вымолвил, что достаточно потренировался на потаскушке Кассаветис, изгнанной с позором из покоев Снэра и сделает все так, что я буду бегать за ним и голосить «возьми меня», а потом, ежели мистер Черрил одобрит наш союз, он объявит меня своей, и никто никогда не посмеет прикоснуться к его избраннице, даже избалованный сынок Кенея. Завершив донельзя пылкий монолог, суть которого проникла в мое сознание позже, чем сливающиеся в нескончаемую барабанную дробь звуки, исторгаемые Соломоном, он, притянув меня к себе, сорвал платье, наклонившись, впился в левый сосок, велел перевернуться на живот, а вот последующие действия воспроизводились с колоссальным трудом, поскольку повторяя как мантру «меня нет, это всего лишь резиновая кукла для утех», я, отщепившись от вдавленной в матрас девушки, очутилась в некоем подпространстве и наблюдала отвратительную картину со стороны, не имея ни сил, ни желания отвести взгляда, точно если я отвернусь, feelings моментально вернутся, накроют лавиной, укутают в огненный мороз снега, и тогда я тронусь, начну, как Бабетта, приставать к мужчинам, требуя оплодотворить прямо в саду на глазах у подростков. Огромный мужчина, опираясь ладонями о каучуковую кожу вдоль позвоночника, двигался взад-вперед, высунув язык, с которого на ее затылок капала вязкая слюна, золотящаяся в неверном свете осуждающе дергащих коротенькими шеями свечек, несколько раз Соломон наклонялся, оставляя засосы на бледной, усыпанной бледно-коричневыми пятнышками веснушек skin, стискивал ягодицы, получая садистское удовлетворение от вида отпечатков своих пальцев на неравномерно окрашенной в телесный цвет резине (как столь неестественно тусклая кожа может принадлежать одушевленному существу и способен ли дышать человек, уткнувшийся носом в треугольник руки, образованной согнутой конечностью?), а Ости, безучастным манекеном с широко раздвинутыми ногами валяющаяся на глянцевой красноте, напоминающей мелководный бассейн, в котором угостился чем-то вкусненьким - ом-ном-ном - оголодавший аллигатор, избегая смотреть в мою сторону, послушно перевернувшись на бок, чтобы урчащее от вожделения чудовище вновь сомкнуло челюсти, раздавливая хрупь вишенок of her nipples (they were not mine, I felt nothing), и несколько зубастых, хвостатых силуэтов, заглянувших, по-видимому, в гости, со всеми удобствами обустроились на потолке, угловато щурясь, попивали чай, размешивали сахар ложечками, бимкали титановыми черенками о блюдца, жевали пряники, смахивали вафельные крошки с одеяний, гримасничали с усердием упражняющихся в пантомиме клоунов и не хотели завершать этот балаган невзирая на ужимки мимикрировавшего (каков хамелеон!) под занавес шпрехшталмейстера, подающего сигналы о том, что музыканты выдохлись, попугаи устали, а акробатки в измочаленных трико и с переломанными черепами сидят в гримерке и отвинчивают друг дружке треснутые головы, чтобы немедленно заменить их на запасные, с идеальными мостиками удивленно вздымающихся бровей, бравурными улыбками на кораллово поблескивающих устах, жемчужными зубами, гравировкой «made in USH» под линией роста фальшивых волос, дожидающиеся своего часа за витриной, озаренной сиянием желтого?, зеленого?, синего? (дальтонизм прогрессирует) неона.