Адреналин

«Если не раскрылся парашют, у тебя есть целых 20 секунд, чтобы научиться летать».  Юмор парашютистов


    Ранним утром, в начале мая 1981 года, около 8 часов, я обнаружил себя на взлетном поле аэроклуба ДОСААФ, сидя на брезентовом «столе» для укладки парашютов, ожидающим своей очереди на первый в жизни прыжок с парашютом. Через два с половиной месяца мне исполнится 15 лет. Плотно упакованный в парашют Д-1-8, запасной парашют, кирзовые сапоги и парашютный шлем, больше похожий на мотоциклетный, я угрюмо смотрел на стартовую суету. Спортсмены укладывали парашюты для следующего прыжка, сипела рация руководителя полетов, кто-то смеялся, а в моей голове зрел резонный вопрос: «За каким х….. тебе это надо (зачеркнуто), не можете ли молодой человек припомнить причину Вашего появления в данном месте ». Причина того, что в данный момент я испытывал самый сильный страх в своей жизни, была всего одна. У меня не было выбора…
Дело в том, что мать моя, Людмила Ивановна, была мастером спорта СССР по парашютному спорту, участником и призером первенств различного ранга, вызывалась даже в сборную СССР, и только моё появление на свет не позволило превратить спортивную карьеру в очень серьезную. Из участника соревнований она плавно переместилась в судейское кресло и продолжала вращаться в кругу спортсменов-парашютистов, организаторов соревнований и руководителей местного ДОСААФ.  Лет, наверное, с семи, я проводил много времени на этом самом аэродроме, наблюдал за прыжками спортсменов, меня катали на АН-2, крутили на тренажерах, но никакого желания присоединится к ним, я не высказывал (что, безусловно, говорит о том, что в детстве мои умственные способности были гораздо лучше).  Когда, лет в 12-13, я неожиданно оказался ростом около 180 см, знакомые инструкторы и спортсмены, при встрече начинали хлопать по плечу и задавать один и тот же вопрос, в различных интерпретациях:
1. Прыгнуть то зассышь? (При мысли о выполнении первого прыжка с парашютом тебя ждет физиологический конфуз).
2. Вырос такой здоровый, пора бы тебе и прыгнуть. Или ты как в пункте 1?
        Пару лет я мычал и держался, но когда этот вопрос был задан в тысячный раз, я сорвался и при большом количестве свидетелей пискнул, что я в целом очень храбрый и буду прыгать в сезоне 1981 года. 
Меня без проволочек пристроили к группе начинающих парашютистов, с которыми я с января по апрель прошел теоретическую подготовку, укладку парашюта, медкомиссию и к началу сезона был готов выполнить свое обещание. Прыгать в то время можно было с 16 лет, поэтому руководителя аэроклуба, который точно не знал, сколько мне лет, заверили, что мне уже шестнадцать.  Он хотел удостовериться документально, но как водится, забыл.
        Сейчас, сидя на брезентовом «столе» для укладки парашютов,  я угрюмо размышлял, почему сегодняшний день начался не с ураганного ветра, сплошного тумана, глубокого запоя всех, кто мог сесть за штурвал темно-зеленого «кукурузника» АН-2, с надписью «ДОСААФ» и номером 09, который в 30 метрах от меня оглушительно прогревал двигатель. Это сейчас я знаю, что при ощущении опасности в мою кровь хлынуло огромное количество адреналина, отчего колотилось сердце, сводило желудок, мозг был перевозбужден и тщетно пытается меня хоть как-то успокоить. В то утро,  не прибегая к сложной диагностике, я решил просто: «Реально очкую!!»
        Естественно, погода была идеальной, ни одного облачка, полное безветрие, а сидящий за штурвалом пилот со смешной фамилией Шандрук, был абсолютно трезв и что-то весело кричал, стоящему рядом, старшему инструктору по парашютной подготовке Володе Мусиенко, которого все звали просто Михалыч. Михалыч сегодня был выпускающим, или на языке парашютистов «вышибалой».
        В первых взлетах обычно прыгали опытные спортсмены, затем начинали вывозить начинающих, как их называли, «перворазников».  В самолете было по пять откидных, металлических сидений у каждого борта. АН-2 разгонялся по грунтовой полосе, набирал высоту, выходил к точке сброса, первыми прыгали пять человек левого борта, самолет делал круг и прыгали пятеро парашютистов правого борта. АН-2 садился, забирал еще 10 человек и снова взлетал, и так несколько часов.
        Рядом со мной сидел Валера Ким, маленький кореец, со смуглым лицом и очень узкими глазами. Веселый, разговорчивый парень, которого заставить замолчать было сложно, молчал уже минут двадцать, что было тревожным признаком. Позади нас на таком же столе для укладки парашютов, сидели несколько девчонок из нашей группы, которые должны были совершить первый прыжок сразу после нас. Они смеялись не переставая. Похоже, им было не страшно совсем. Или это было нервное.
Я хлопнул его по плечу:
- Как ты, Валера? Девкам,  вот совсем не страшно.

Он посмотрел сквозь меня и мрачно показал большой палец. Покосился на девушек:

  -  Они мутанты. У них всё по-другому.

        Не дав нам сублимировать угнетенное состояние и подавив в зародыше вялый сексизм Кима, подошел Михалыч и перекрикивая шум двигателя самолета скомандовал:

- Первый взлет, на старт.

        Перед самолетом выстроились пять парней и три девушки, в спортивных костюмах, кроссовках с разноцветными парашютами. Михалыч,  ткнул пальцами в Кима и меня:

  - Пятый и десятый. На старт.

        Встав на резко ослабевшие ноги, я нетвердой походкой двинулся в шеренгу парашютистов перед самолетом. Осмотрев снаряжение, основные и запасные парашюты, Михалыч махнул рукой в сторону открытой двери самолета:

- По местам.   

        Плюхнувшись на крайнее место правого борта, возле пилотской кабины (мой мозг услужливо добавил порцию страха, сообщив, что прыгать я буду последним) я начал лихорадочно соображать, что еще может остановить неизбежное.  Лязг закрывшейся двери, и рука пилота, двинувшая рукоятку сектора газа до упора вперед, сообщили, что мечтам нужно придавать трезвость и расчетливость. Двигатель взревел, самолет бодро разогнался и секунд через двадцать тряски, оторвался от земли.

        И ровно в этот момент навалился настоящий страх, Даже не страх. Леденящий ужас. Услужливый мозг, бодро проанализировав ситуацию, выдал информацию, что теперь выход из самолета для меня подготовлен на высоте 600 метров, над поселком Средняя Ахтуба. Спортсмены, сидящие на обеих лавках смеялись, жестикулировали, что-то говорили мне. За гулом двигателя слов слышно не было, но по добрым жестам было понятно, что мне желают не обделаться прямо в самолете и их умиляет моя испуганная физиономия. Неужели такая испуганная, мелькнула мысль, и я посмотрел на Кима.  Лучше бы я этого не делал.
        Его смуглое лицо было цвета первого снега. Или молока. Или как я узнаю через много лет – цвета формы мадридского «Реала». И на этом  белом лице были огромные круглые глаза. От увиденного, мне стало совсем плохо. Стало понятно, отчего так веселились друзья-спортсмены. Если смуглый, узкоглазый Ким был похож на Арлекино, что же было на моей физиономии? Мои изыскания в природе страха прервал пилот Шандрук, поднявший руку и прокричавший:

- Одна минута.

        Михалыч, повернул рукоятку и распахнул дверь. В салон ворвался ветер. Стало еще шумней. Я посмотрел в проем двери. Были видны квадраты полей, река Ахтуба далеко внизу, крошечные машинки, едущие по шоссе. Леденящий ужас тут же превратился в животный страх. Видимо центральная нервная система отказывалась принимать тот факт, что можно безопасно выйти из самолета, который летит. 
        Раздался двойной звуковой сигнал, над пилотской кабиной загорелись две лампочки. Это была команда «Приготовиться». Четверо спортсменов на левом борту бодро вскочили, встали в маленькую колонну друг за другом возле двери. Ким, смотря в пустоту, тяжело поднялся.
        «Вышибала» прошел вдоль колонны, проверяя приборы на запасных парашютах и пристегнутый к тросам вдоль бортов самолета фал парашюта Кима. Завыл продолжительный сигнал, замигала зеленая лампа. Команда «Пошел». Четверо спортсменов весело вывалились друг за другом в дверь. Ким медленно, на негнущихся ногах подошел к двери. Остановился у двери. Михалыч,  хлопнул его рукой по плечу и закричал:

- Пошел, пошел!!

       Ким сделал последний шаг, и в этот момент его руки схватились за края проема двери и он остался в самолете. Видимо, смелая душа его рвалась наружу, а трусливые руки не давали выйти в небо. Михалыч, прокричав, что то похожее на: «Конечно, я понимаю Вашу нерешительность, молодой человек, но не могли бы Вы собраться и сделать этот  шаг?», только одним словом, ударил его еще раз по плечу:

- Пошел, пошел!!

       Валера повторил попытку. Она была, в целом, удачней первой. Голова и половина туловища уже были вне самолета, но цепкие руки не дали совершить ненужное геройство. Народ, сидящий на лавке правого борта, ржал в голос. Такие представления бывали не очень часто и потом порождали массу баек и веселых историй.
       Михалыч, изобразив на лице сочувствие, что надо сказать, давалось ему с большим трудом, похлопал Кима по плечу и показал скрещенные руки:

- Всё! Отбой! Отказ прыгать.

       Ким, наивно поверив в это изощренное коварство, оторвал руки от проема двери. В это время Михалыч,  подтянувшись на металлических тросах, двумя ногами в огромных кроссовках врезал Киму точно в место, мешающее адекватному восприятию действительности. Щуплый Ким, получив мощнейший удар по заднице, даже не вышел, а вынырнул из самолета со скоростью реактивного истребителя. Инструктор выглянул в дверь, понаблюдал, показал  большой палец и ласково посмотрел на меня, видимо вкладывая в мой полупарализованый от страха мозг, что руками в самолете цепляться ни за что нельзя.
Пока я размышлял о том, зачем самому было загонять себя в ловушку, из которой    нет выхода, кроме этой двери, потому что если не прыгнуть или даже прыгнуть, но не самому, а с помощью сочувственных или как сказали бы сейчас, «эмпатических» кроссовок Михалыча, то этот позор в глазах знакомых парашютистов  не смыть никогда.  Даже за ящик портвейна. За два ящика с большим трудом. Не давая углубится в расчеты оправдания позора,  раздался сигнал приготовится. 
Встав, я с некоторым удивлением обнаружил, что ноги плохо, но двигаются. В мозгу выла сигнализация, категорически запрещающая двигаться в сторону открытой двери, а ноги медленно, но шли. По ушам ударил протяжный сигнал. Стоящая передо мной четверка спортсменов бодро выскочила за дверь, и я остался один. От двери на меня хитро смотрел Михалыч. Я подошел к двери, получил благословение ударом  по плечу и криком в ухо «Пошел».  Инстинкт самосохранения заставил  обернуться. Добрый «вышибала» уже подтягивался на тросах, видимо решив сегодня помогать всем. На долю секунды опередив его, я оттолкнулся от металлического пола и нырнул в дверь.
Не вдаваясь в технические подробности, поясню, что прыгая с парашютом Д-1-8, от момента отделения от самолета до раскрытия парашюта и наполнения купола воздухом, проходит секунд пять – семь. За это время пролетаешь вниз головой примерно 16-ти этажный дом.
       После гула самолета по ушам неожиданно ударила тишина. Летел вниз головой, с открытыми глазами, не видя ничего. За эти несколько секунд похолодело внутри, возникла тяжесть в животе, перемещающаяся вверх к горлу и успела промелькнуть мысль – «Эх, ни х….себе (зачеркнуто) надо же какие неожиданные ощущения!!» Потом хлопок, меня с большой силой дернуло вверх, над головой образовался огромный белый купол (на самом деле грязновато-серый), и я застыл в небе в огромной тишине. Подо мной, так же были квадраты полей, река и шоссе с маленькими машинами, но я уютно покачивался в подвесной системе парашюта. И в этот момент ударила эйфория. Мозг выбрасывал дофамин и эндорфины, слизистая оболочка кишечника серотонин, гипотоламус решил не отставать и выбросил окситоцин. От мысли, что все позади, хотелось петь, но петь я не умел, хитрые японцы еще не придумали караоке, убедив  мир, что умеют петь все, без исключения. Поэтому, я просто  проорал,что-то торжествующее. Убаюкивающий спуск, когда кажется, что земля приближается очень медленно, был прерван жесткой посадкой, несколько выбившей общую эйфорию. Приземление на десантных куполах сравнимо с прыжком из окна второго этажа.
Идя с парашютом в охапке к старту, я увидел Кима. Он лежал на траве, возле  разбросанного купола и счастливо улыбался. Шлем валялся рядом. Подойдя к нему, я спросил:

- Ну, как тебе Валера?

       Он открыл глаза:

- Чистый кайф. И даже страшно не было.

      Я внимательно посмотрел на него:

- Совсем не боялся? Не тормозил перед дверью?

      Ким вскочил и начал собирать парашют:

- Да ты что!! Вышел как по маслу, вместе со спортсменами.

      Я поднял шлем, лежащий в траве, и вручил ему:

- Правильно Валера. Я все видел. А кто будет говорить, что это не так, они нагло врут…

      Мы шли к старту. АН-2, уже взлетал, с очередной партией парашютистов. Картина была та же, что и 15 минут назад, когда меня сидящего на брезенте выворачивало от страха. Куда все исчезло?  Мысль об этом мелькнула и тут же пропала.
В идущем на взлет самолете с бортовым номером «09» смотрел в иллюминатор человек, который точно знал, что страх – всего лишь отрицательно окрашенный эмоциональный процесс, и через несколько минут он его окрасит в положительные оттенки. Михалыч,  внимательно посмотрел на свои кроссовки, и обвел взглядом десять, разной бледности «перворазников».  До эйфории им оставалось две минуты…