Мосты округа Мэдисон

– За былые вечера и далёкую музыку!

(из тоста Роберта Кинкейда/Клинт Иствуд в картине «Мосты округа Мэдисон») 


Не узнать об этом фильме в 90-е было легко. Интернет находится в младенческом состоянии, а кино, о котором говорят повсюду – «От заката до рассвета», «Криминальное чтиво», «Титаник». И я пропустил картину «Мосты округа Мэдисон» – кстати, не отмеченную и Голливудом: Клинт Иствуд и прекрасная (в любом возрасте) Мэрил Стрип претендуют, но не получают награды за фильм года и лучшую женскую роль. Кого сочли более достойными, мне неинтересно (вероятно, Уму Турман или Ким Бэссинджер).

Это неважно. Я не воспринимаю эстетику Тарантино и шаблонные мелодрамы – в равной степени. Оба мейнстримных направления в моих глазах близки к пошлости. Так что в дождливый выходной нынешней осени у экранизации романа Роберта Джеймса Уоллера была единственная задача: убедить меня в том, что это не сценарная поделка, которую вытаскивают до уровня киноискусства только элитные актёры.

Не мною подмечено, что Клинт Иствуд – первоклассный режиссёр, но средний актёр. Его появление на первых минутах картины немедленно вызвало штамп восприятия: приехал бравый, хоть и постаревший шериф – арестовывать Грязного Гарри и произносить плоскую проповедь. В первые минуты фильма Мэрил Стрип (в моих глазах) диссонировала с ним настолько, что казалось, это кадры из разных картин, смонтированные воедино.

В финале – и это не единственный спойлер – я отодвинулся от экрана, обхватив голову руками и нарезая в уме десятки грустных мыслей. Слишком болезненная детализация. Герой из вестернов исчез напрочь – это был мужчина за 50, которому всю жизнь отвечали взаимностью только литераторство и фотоискусство. Совсем не похожий – ни на бродягу, ни на плейбоя, что делало драму невыносимо подлинной, а его оставшиеся после разлуки с возлюбленной 17 лет жизни – предрешёнными.

В этой истории Франческа Джонсон (Мэрил Стрип) не становится вариацией Лариной или Карениной из ХХ века. Она не произносит возлюбленному фотографу высоконравственную отповедь, но и не бросается в омут, совершая непоправимые поступки. Статус-кво из прежней жизни – ценой тайны и страдания без срока давности. И без осуждения – зачем ты случился на четыре дня в моей жизни.

Что происходит неслучайно. До совпадения с Робертом Кинкейдом в одном пространстве случаются вещи, убивающие надежду превратить брак в союз. Муж Франчески увозит её из родной Италии (городок Бари) в американскую провинцию штата Айова, где находится его семейная ферма, которой примерно 100 лет. Легко догадаться, что вопрос «хочешь ли ты жить у меня?» ни на одной из стадий отношений не звучит. А затем он настаивает, чтобы Франческа бросила своё призвание – преподавать детям. Потому что надо воспитывать своих (сын и дочь), да и вообще, добропорядочные американские жёны эпохи 60-х годов сидят дома, и точка.

Лишь перед смертью Ричард Джонсон (Джим Хэйни) попросит прощения у жены – за то, что не позволил ей стать такой, какой мечталось. И привычно-близоруко не осознавая, что их брак от этой свободы Франчески стал бы только крепче; вполне возможно, не случилось бы и измены.

В реальности мы видим примерно сорокалетнюю женщину, вымотанную семейными узами. В дневнике, который она ведёт и оставляет детям вместе с завещанием, они могут прочесть «я была счастлива, когда вы с папой уехали на 4 дня на сельхоз. ярмарку». У неё меняются глаза – ещё до встречи с Робертом – хотя бы потому, что после приготовлений семейного завтрака на четверых (привычно в одиночку на кухне) муж не произнесёт капризным голосом «дорогая, ты забыла подать кетчуп».

Та самая глубинная Америка с викторианскими нравами, которой и сегодня умно манипулируют имиджмейкеры Дональда Трампа в картине показана очень точно: чужие здесь не ходят, незнакомцы вызывают подозрение, творческие личности – недоверие, а измена – коллективное осуждение и моральное уничтожение. Результат – встречая Роберта, Франческа пьянеет от бутыли минералки, потому что он общается с ней как с личностью и вне оценивающей симпатичную домохозяйку самцовости сильного пола («возможно, нам не следует больше встречаться, это тебя скомпроментирует»).    

Людям восприятия Роберта свойственна линия жизни – и совершенно естественная – в которой призвание и пара добрых друзей значат больше, чем женщина и семья. Он не манипулирует, а пытается честно уйти. Здесь я повторю истину, неудобную для консерваторов: если бы муж не являлся настолько Карениным, драма была бы исключена. В любых отношениях, от флирта с влюблённостью до сожительства и брака, прежде чем предъявлять пожизненные права на женщину, насущно взаимно соответствовать – душевно, интеллектуально и физически тоже; уметь доверять и доверяться – лишь после этого возможно вести разговор о духовности.

Иначе это тюрьма без приговора. Кто-то из рецензентов картины тонко подметил: внешне случайное появление в жизни Франчески фотографа Роберта спасло её брак – по крайней мере, в глазах социума и до поры-до времени уберегло детей от травмы. Они узнали обо всём тогда, когда дозрели до восприятия истории из всего четырёх дней жизни мамы. При тех «отношениях» с мужем-фермером измена всё равно бы произошла, и попадись Франческе обаятельный пустышка, а не Роберт, её ожидала бы участь Карениной.

Но… однажды был сделан выбор – и задолго до нашей встречи. Финал реалистичен и лишён морализаторства. Исключая одно: браки детей из семьи Джонсонов, Майкла и Кэролайн, похожи на родительский – долг и «чтобы как у всех». Из дневников ушедшей мамы брат и сестра выносят разные резюме: Майкл делает всё, чтобы прислушаться к супруге, а Кэрри решает развестись.

Прах мамы, развеянный над тем самым деревенским мостом, согласно её завещанию, и единственная истина: живи настоящим, будь настоящим и до последнего шанса прислушивайся к тому или той, кто рядом сейчас.

Никаких иных гарантий от историй на стороне не существует.

На фото, разумеется, Клинт Иствуд и Мэрил Стрип (Роберт и Франческа). Которых (до начала фильма) я никак не мог представить настолько гармоничной парой.