3. Проба сил

3. ПРОБА СИЛ. В 1392 году на далеком севере совершилась неожиданная пакость. Засланец Тохтамышев царевич Беткут от берегов Волги и Камы сквозь дремучие леса сумел продраться к берегам Вятки, где еще со времен Андрея Боголюбского казачествовали выходцы с Новгородчины, доселе не знавшие вражеских вторжений, и разорил там всю округу. В отместку вятчане вкупе с новгородцами и устюжанами, следуя старой варяжской тактике, спустились на лодьях по Вятке до Волги, взяли изгоном Жукотинь с Казанью, обобрали до нитки тамошних купцов, ограбили дома обывателей и с большим полоном вернулись на север. В прежние времена Тохтамыш этот разбой без ответа ни за что бы не оставил. Но в том же 1392 году он потерпел свое первое поражение в войне с Железным Тимуром, и спокойный тыл ему теперь был нужен ничуть не меньше, чем Витовту. Времени на то, чтобы покарать русских бунтовщиков, у него сейчас не было, как не было и средств.

Москве затруднения ордынского царя были понятны. Мало того, там прекрасно понимали и то, что не воспользоваться ими будет просто глупо. Царю сейчас очень нужно серебро для продолжения войны, а значит, он открыт для сотрудничества, как никогда раньше. Причем, время упускать было нельзя ни в коем случае! Поди-ка – узнай, сколько еще Тохтамыш продержится в Сарае? Василию же, как и всем его предшественникам, требовался Нижний Новгород – главный ключ ко всей волжской торговле. Эта проблема в свое время так и не была закрыта. А после поездки Бориса Константиновича в Орду вновь стала актуальной. Подтвердить же присоединение Нижнего к Москве можно было только в личной встрече с ханом, ибо цена вопроса была слишком высока для обоих, притом, что оба понимали: полагаться на послов можно не во всем и не всегда.

В Орду Василий ехал, мягко говоря, не без опаски, но, слава Богу, на этот раз все обошлось! Брать московского князя под арест никто не собирался. Тохтамыш Василия ждал и был рад встрече несказанно. Как и следовало ожидать, сторговались они быстро, тем более что бояре нижегородские вовсе и не прочь были спрятаться под безопасное московское крыло. Им до обид и порушенной гордости бессильного и безвластного князя Бориса не было уже никакого дела. Пользуясь случаем, Василий заодно прикупил у Тохтамыша ярлыки на Городец, Муром, Тарусу и Мещеру. Назад возвращались в сопровождении царевого посла Улана, который должен был официально посадить московского князя на нижегородский стол.

В Нижнем все обошлось без крови. Нет, Борис Нижегородский вовсе, даже, не собирался молчать, и честно попытался возроптать, указывая на вопиющую несправедливость по отношению к своей персоне и, даже, говорят, изволил при этом гневно топнуть ножкой, но ему тут же дали понять, что без поддержки своих же бояр он - ничто. Старого князя услали в Суздаль - доживать в сытости последние полтора года его жизни, а в Нижнем сел московский наместник - думный боярин князь Дмитрий Всеволож.

Все эти немалые приобретения, да и сама поездка великого князя в Орду обошлись казне недешево, и Василий, пользуясь фактическим безвластьем, воцарившимся в Золотой Орде, первым из русских государей ввел постоянное финансовое обложение Церкви, обязав и ее тоже выплачивать «ордынский выход». Митрополит Киприан, желая обрести в московском князе верного союзника, не высказал по этому поводу ни возмущения, ни досады, тем более, что сам он был стопроцентным византийцем, а в милом его сердцу Константинополе – это все знали – церковная казна давно уже являлась главным заимодавцем казны имперской.

В том же году в Москву прибыли знатные татары Бахтыр-Ходжа, Хидырь-Ходжа и Мамат-Ходжа, по слухам - придворные самого Тохтамыша. То ли они чего-то там не поделили со своим бывшим хозяином, то ли действовали с его ведома и согласия, но все трое попросились на русскую службу и, даже, изъявили желание принять православие. Для болгарина Киприана, чья родина сейчас находилась во власти мусульман, это событие было столь необычным, что он решил крестить ордынцев лично и принародно. Событие, действительно, было из ряда вон выходящим, хоть для Москвы уже и не новым. В отличие от Киприана москвичи к крещенным татарам начинали потихоньку привыкать, никогда, впрочем, не отказывая себе в удовольствии посмотреть на очередную красочную церемонию превращения степняка в русского.

Теперь на очереди у новых московских властей был Новгород Великий, который по-прежнему не хотел давать «черный бор» и даже отказывался обращаться на Москву по церковным делам, полагаясь во всем лишь на своего владыку. Так уж сложилось, что правление любого великого князя на Руси начиналось с выяснения отношений центральных властей с непокорной вечевой республикой. Новгородцы как бы проверяли: «А этот на что способен? Даст слабину или нет? Можно с ним спорить или лучше притвориться паиньками?» Соответственно, практически, каждому государю чуть ли не с первых дней своего правления приходилось убеждать вечников в том, что с новыми властями им тоже лучше не ссориться. Правление Василия I не стало исключением.

В 1393 году Москва сделала первый пробный выстрел, отправив к Торжку полки Владимира Храброго Серпуховского и Юрия Дмитриевича Московского и тем самым напомнив несговорчивым вечникам о своем существовании. Как это не раз уже бывало и раньше, Новгород своему пригороду не только ничем не помог, но и еще больше все испортил. Новгородские послы, явившись в ограбленный московитами Торжок, так взбаламутили тамошнее население, что тут же ввели весь город в беду, как бес в болото. Наслушавшись речей и лозунгов из уст засланцев «старшего брата», горожане, вооружившись, кто чем, немедленно отправились мочить оставшихся в их городе московитов и до смерти забили боярина Максима. Ответ не заставил себя долго ждать. Карательное московское войско без боя вошло в мятежный город и учинило в нем расследование с массовыми арестами, пристрастным дознанием и скорым судом. Около 70 зачинщиков бунта и главных смутьянов были затем вывезены в Москву, где их публично четвертовали на потеху толпе. К таким «представлениям» московская публика тоже уже успела привыкнуть и тоже старалась их никогда не пропускать.

А война меж тем шла свои чередом. Великокняжеские рати взяли Волок Ламский и Бежецкий Верх. Новгородцы, не рискуя встречаться с московскими воеводами в открытом бою, ответили свирепой партизанщиной на севере: взяли Устюжну и Кличен, разорили Устюг. Обе стороны несли громадные убытки. Волжская торговля в буквальном смысле слова замерла. В общем, воевали, как воровали – без толку, без надежды на успех, с единой только целью: побольнее укусить противника.

Первыми, как всегда, спохватились вечники. Для них торговля была и смыслом, и главным источником всего их существования. А если теряется источник к существованию, то какой тогда смысл? После таких вот несложных умственных построений, сменив суровое выражение лица на добродушную туповатую улыбку, новгородские бояре отправились на Москву к трону великого князя с извинениями. Была ли у вечевой республики какая-нибудь иная не менее весомая, чем порушенная торговля, причина для сговорчивости? Разумеется, была и, даже, не одна. Во-первых, вдруг резко испортились отношения Новгорода с Псковом. Дошло даже до открытого столкновения с этим строптивым не то соседом, не то пригородом. Во-вторых, стало известно о браке православного литовского князя Семена Ольгордовича Лугвеня и московской княжны Марии Дмитриевны. И это притом, что сам великий князь тоже был женат на литовке. Перспектива прочного союза Москвы с Литвой не обещала новгородцам ничего хорошего, и они решили не рисковать. После недолгих переговоров новгородцы согласились подчиниться в церковных делах московскому митрополиту и обещали великому князю «черный бор по волости». Москве вражда с вечниками тоже была в убыток, и потому мир был подписан. В Залеской Руси вновь установилась тишина.

В ноябре 1394 года в Ростове умер племянник Сергия Радонежского и его верный сподвижник архиепископ Федор. Примерно тогда же Феофан Грек был зван на Москву расписывать новую Церковь Рождества Богородицы. Вместе с мастером в столицу прибыли его русские ученики, среди которых был Андрей Рублев.

Той же зимой Витовт разграбил рязанские волости. Москва на помощь Олегу Рязанскому не пришла. Василий не захотел портить отношения с тестем, а у его дяди, Владимира Храброго, к Олегу был старый и до сих пор не закрытый личный счет.