Ботаники Парижа 1815

- Посмотрите вниз, Эме. Неужели ботаника умерла в Париже,  и Париж умер для ботаники? Где вы найдете еще такой ботанический сад?  Где вы найдете такую школу ботаников, такую кафедру и такой Музей, - как всегда доброжелательно, спрашивал Гумбольдт   своего друга Бонплана.  Они сидели солнечным  днем в беседке, когда-то построенной по распоряжению Бюффона,   на вершине лабиринта. И старый служитель Музея, мудрый Дефонтен с ними. 
- Вы помните Александр, что такое ботаник в период расцвета?  Он должен проявить свои лучшие душевные качества ученого и должна быть благоприятная среда.  Время ботаники ушло безвозвратно. Где братья Жюссьё? Вы же учились у Бернара,  Дефонтен?
- Если бы не он,  я не стал ботаником.
- Совсем недавно даже король любили ботанику, и вот странно, когда короля не стало,  она все равно процветала, и во времена революции был подъем во всех науках, хотя помните, что ответил Наполеон на ваше возвращение из Америки?  Сегодня ученым рубят головы. Реакция и, согласитесь, после реставрации Париж сильно изменился.
- Да, Наполеон  невзлюбил меня, - покачал головой Гумбольдт, -  ну, и что? Зато,  какое сообщество блестящих ученых в Париже, какие возможности!  Простите, Эмме, это просто ваша очевидная реакция на смерть императрицы. Она много лет была вашей покровительницей. И теперь вы несчастны. И не забудьте, меня он невзлюбил, а пенсию вам после путешествия все-таки дал!
- Смерть императрицы, конечно печальное событие, но взгляните глубже, когда мы с вами, Александр,  были счастливы?
-  Наверное, Эме, надпись на беседке навевает подобные мысли. «Я считаю только счастливые дни», это шутка, но разговор серьезный.  Да, вы правы, мы были счастливы в Америке.
- Именно в Америке, особенно в первой  поездке в джунгли из Куманы. Деревья в наших первых джунглях джунглях были такие высокие, что неба не видно,  и тишина, как в храме, не то, что ночная какофония на Ориноко.  Что так влияло на нас, вся картина, или отдельные растения, названий которых мы, искушенные европейцы, просто не знали? И все деревья вокруг были оплетены лианами и невозможно сказать,   кому принадлежат цветы:  самим лианам, или деревьям, или кустам. Мы спрашивали друг друга: «что ты ощущаешь?» и не могли ответить. Это было счастье, а, может быть, счастье ботаников.
 
- Вы правы, Эме, - ответил Гумбольдт, слушая,  как в лабиринте играют дети, -  но вот пусть Дефонтен нас рассудит. Помните, Дефонтен, перед отплытием в Америку, когда мы не знали, куда приложить свои силы, , вы убеждали нас отправиться в Африку. Вы написали «Флору Атласских гор» и были уверены – не менее четырехсот  неизвестных науке видов растений ждут путешественников.
- Я и сегодня так думаю, - вздохнул Дефонтен, - в Африке я был счастлив.
- А мы привезли из Америки тысячи неизвестных видов растений, - воскликнул Гумбольдт, -  работа на десятки лет!
- Александр, вы же знаете, я определил и описал все привезенные растения. Вышли три тома «Картин природы» и все три тома ботанические. Я свою работу выполнил, пускай трудятся дальше другие. Материалов и, правда,  много. А я теперь хочу создать свою флору, «Флору Аргентины», меня уже пригласили в Буэнос-Айрес профессором ботаники. И знаете,
 -  собирать новый гербарий для меня гораздо интереснее, чем скрупулезно обрабатывать его, для такой работы вы найдете музейных служителей и без меня. Кстати, поеду я и повезу благодаря вам дубликат гербария, собранный в Америке.
- Один дубликат, подаренный вами уже в нашем музее,- воскликнул Дефонтен, - все кто работают с ним - в восторге.
- И вам спасибо, что приняли наш гербарий в Париже, дорогой Дефонтен. Вы знаете, Эме,- снова обратился он к Бонплану, -  как я вам благодарен. Но вы слышали последние новости из Америки?  Симон Боливар создает республику, но среди креолов легко появляются диктаторы, тираны, они превращают несчастных индейцев  в рабов и правят по своему усмотрению, с обществом не считаясь, для них слово «свобода» ничего не значит. Диктаторы любят изоляцию от мира, а без общения и дискуссий  нет не только ботаник, вообще нет науки.   
- Тем более мне стоит ехать. Свобода во Франции умерла, но в Америке начинается революция, она подхватывает упавшее знамя. И знаете, Александр, в конечном итоге важны не только гербарии и новые виды, ботаники опекают  растения,  нужные всем людям. Что вы скажете о плантации мате, ведь вы так любили этот напиток?  Создание плантации мате, разве это не достойная цель?
- Согласен, достойная цель для ботаника. Но есть и другие возможности. Помните, Бугенвиль снова хотел отправиться в кругосветное плавание и мы  с ним.
- Александр, вы же сами после неудачных попыток поняли, что в кругосветном плавании натуралист бесправное существо, главный – капитан. Да и что можно увидеть, выйдя на берег и наспех собирая растения?  У нас были такие замечательные результаты, потому что мы жили пять лет в Америке.
- Это можно повторить. Представляете, я мечтаю о таком путешествии в Россию. Понятно, что русские после Наполеона относятся ко всем европейцам с недоверием. Но это пройдет скоро. Я хочу несколько лет прожить в Сибири, исследовать Алтай, потом Байкал и добраться до Камчатки. Вы хотите увидеть действующие вулканы, Эме.
- Мы уже поднимались на Чимборассо. Да и на какие средства вы собираетесь путешествовать? Вы столько истратили в Америке, а теперь все ваше состояние исчезает в публикациях отчетов. Это дорогие книги.
- Будут меценаты, а может,  и государство заинтересуется.
Бонплан покачал головой, а Дефонтен вдохнул. Помолчали. Гумбольдт не мог убедить Бонплана, но опасался  его работы  в Америке. А Бонплан, был убежден, что после падения революции в Париже и во Франции ботаникам нечего делать.
Молча они вышли из железной, такой,  казалось, прочной в веках беседки  Бюффона,  и спустились в его Лабиринт.

Фото Гумбольдта и Бонплана из интернета