АБП против БТР

ИСТОРИЯ ПУГАЧЕВСКОГО БУНТА
"Ну что за день, - с досадой думал он, глядя, как дождь смывает остатки выпавшего ночью снега. – Лучше уж зима, чем эта мерзопакостная осень с ее слякотью!»
Он был лучшим адвокатом столицы, Бронштейн-Разудалый, еще не проигравший ни одного процесса. Нос его сморщился, глаза прикрылись. Откинув назад и придерживая пенсне, он громко, не скрывая удовольствия, чихнул. А что? От отправления естественных потребностей надо получать удовольствие.
Судья, протирая свою черную мантию белоснежным носовым платочком, брезгливо проговорил:
- Предупреждать надо, господин адвокат!
- Сяс! – усмехнулся Бронштейн-Разудалы. – Ни хрена вам не сделается, чистоплюи какие! Вы же не мы! К вам зараза не пристанет!
Несмотря на осеннюю слякоть, процесс решили проводить не во дворце правосудия, а на стадионе «Спартак». И для этого были веские обстоятельства. Над стадионом натянули огромный тент и включили сотни теплогенераторов, гонявших тепло на всем пространстве. Поэтому многие сняли скоро с себя не только верхнюю одежду, особливо капризные к перепадам температур особи женского пола. Если, конечно, не стыдно показывать что-то такое алчущим взглядам мужчин.
Полигамия у мужчин – это не национальность, а внутреннее состояние, главная составляющая их богатого внутреннего мира. Нужно быть в постоянной боевой готовности, иначе тебя опередят другие.
- Слушается дело по обвинению Анны Бориславны Пугачевой в государственной измене и совершении предательства, - монотонно забубанил председатель суда, как дьячок, не оправившийся еще после вчерашнего праздника.
Все трибуны были заняты. Даже из-за границы, будь она ладна, прибыли зеваки и журналисты.
Преступница сидела в железной клетке. На руках и на ногах у нее были кандалы, а на голове деревянная колодка, которая не позволяла ей согнуть шею.  Рядом стояли два дюжих терминатора с лазерными секирами и мордами, которые просили кирпича. Только толку-то! Им было неведом чувство боли.
Мониторы разных размеров, расположенные по параметру всего стадиона, а также в оживленных местах столицы и губернских центрах, и столицах пока еще зарубежных государств, показывали холенное лицо заскучавшей Пугачевой, которая в этот день стала самой главной персоной на всей планете.  И читалось на ее лице: «Мели, Емеля! Твоя неделя! А попался бы ты на моей неделе, то болтался бы между небом и землей с выпотрошенным электронным нутром!»
- Признаете ли вы свою вину? – скучающим голосом спросил судья и зевнул.
Пугачева встрепенулась.
- Вину, спрашиваю, признаете? – повторил вопрос судья.
- Вину нет! А вино, если оно, конечно, хорошее, а не «Три топорика», да! Очень даже признаю.
- Изволите шутить?
- Да пошел ты, знаешь, куда? В пи… короче в пим дырявый.
Она отвела взгляд. Миллионы… Нет! Миллиарды обитателей земного шара ахнули во всех уголках планеты, отчего Земля закачалась, но сумела удержаться и не сойти с околосолнечной орбиты. Вот была бы смехотища!
Вызвали свидетелей: Гринева там, Машу Миронову, Швабрина, Суворова. Того знаменитого и непобедимого за давностью дет и ветхости праха не стали тревожить. А вызвали другого, который со списками агентов, шпионов, разведчиков и прочих лиц, работавших под дипломатическим прикрытием, укатил в туманный Альбион и всех без зазрения совести сдал кому надо. И поэтому стал немножечко и недолго знаменитым, а также образцом высокой морали и офицерской чести. А как деньги, полученные за списки у него закончились, стал лихорадочно писать фолианты, в которых очень неубедительно доказал, что Гитлерик был добрый, мягкий и пушистый и вынужден был защищаться от усатого кровожадного злодея. Впрочем, без всякого успеха. Свидетели доставали из широких штанин и узеньких джинсов дубликаты бесценного груза – электронные книжки и зачитывали свои свидетельские показания, путаясь в словах и ударениях. Кого-то во время этой зачитки стошнило. Выходило, что Пугачева – злодей дальше некуда, БТР-убийца, исчадие ада и прекрасный образчик порочной человеческой породы. Тот, который главный по защите прав человека и сверхнечеловеков отлучил ее от высоких общемировых ценностей, предал ее анафеме и плюнул в сторону клетки.
- Ты посмела называть себя С-Адама-Ведущим-Свой-Род-аль- Хуссейном? Так?
- Ложила я на Хуссейна вот таким пробором! – вяло ответила Анна. – Если бы он у меня был, конечно! Вы что тупицы? Понять не можете? Не за Хуссейном или Али-Бабой, а за мной пошло всё оставшееся человечество, которого становится всё меньше, а скоро вообще не будет.
Арлекино! Арлекино!
Нужно быть смешным для всех! –
неожиданно запела она.
- Прекратите петь! – монотонным голосом произнес судья. – Здесь не там. То есть не концертный зал. Петь будете в солнечном Магаданском крае!
- Возражаю! – вскричал адвокат и подскочил с места. – Судья не должен угрожать обвиняемой, то есть моей подзащитной. Выражаю протест!
- Принято! – всё так же монотонно произнес судья.
Его каменное лицо оставалось непроницаемым.
- Накладываю на себя штраф в тридцать юаней!
- Я требую, чтобы в качестве свидетелей пригласили Галку Максимова и Киркора Филиппова! – произнес адвокат.
Судья кивнул. На сцену взлетели два сияющих щегла. Их место здесь, а не среди зрителей!
- Я люблю вас! – завопил Максимов, повернувшись к судьям и раскинув руки, как будто хотел их принять в свои объятия.
А Филиппов прошелся по сцене туда-сюда, послал небрежный поцелуй в сторону клетки и, подняв руки над головой, громко захлопал.
- Друзья! Приветствуем супер-ультра-альма-мега-звезду! – закричал он, показывая, какая у него белоснежная улыбка.
А потом грязнул:
- Рыбка моя!
Жест в сторону клетки.
- Я твой тазик!
Но допеть ему помешал влетевший на сцену лучший блондин мира.
- Супер – это я! Друзья, «Шарманка», от которой во всем мире сходят с ума!
И завыл.
Судья не побагровел, потому что он не мог багроветь по своей природе, как совершеннейший продукт научно-технической революции.
- Вы не на сцене, а в зале судебных заседаний, - сказал он.
- Это зал? – удивился Максимов. – Это же стадион «Спартак»! Только слепой может этого не замечать.
Помощник прошептал в ухо судье:
- Неудачно выбрали место. И кто только это придумал? Спартак тоже был известным бунтовщиком, выступившим против существующего строя.
- Вы глупы и не образованны! – возразил старший судья. Голос его был ровный, без всякого осуждения. – «Спартак» - это футбольная команда, которая не проиграла ни одного матча за всё время своего существования.
- Это так! – согласился молодой.
- А потом какой-то босяк и самозванец имел наглость называть себя этим славным именем. Кстати, как и наша мадама.
Тут на трибунах завопили:
- Судью на мыло!
- Смею заверить, неуважаемую мною публику, что биотехнологические роботы, сокращенно БТР, по своей составляющей компоненте не годятся для производства мыльной продукции, в отличии от людей.
После этого он повернулся к гастролирующим по сцене.
- Молодые люди… Ну, молодые, разумеется, с точки зрения пенсионеров… Что вы можете сказать по существу дела? Давайте по порядочку.
- А что нужно сказать? – спросил Бас Николаев.
- Вы имели контакты с преступницей, врагом существующего робототехнологического строя, поднявшей против него бунт?
- Они! – запищал Николаев, показывая на Максимова и Филиппова.  – Я не имел! И еще попрошу, ваша честь, чтобы секретарь записал, что величайший певец всех времен и народов – это я, а не эти бандерлоги! Разве вы не видите, что это ничтожества и самозванцы?
- Это кто ничтожество? – завопил Филиппов. – Ты мне сейчас ответишь за базар!
- У вас были контакты с самозванкой?
- Да какие там контакты, - замялся Филиппов. – Ну, чуть-чуть. Ну, пару раз было. Но я не виноват!
- Ну, что же, картина ясная,- тихо произнес судья. – А как вам, юный друг?
- Более чем!
Уже громко судья объявил:
- Последнее слово предоставляется обвиняемой! У вас есть что сказать суду?
- И сказать, и спеть, и сплясать! – бойко воскликнула Анна. – Но пазаран!
Стадион замер, ибо все знали, что Анна никогда за словом не в карман, не в бюстгальтер не полезет и так может припечатать, что никаким потом растворителем не отмоешь.
- Слушаем вас!
- Ага! Сяс! Вы бы на меня еще железобетонную плиту навалили! А что? Давайте! С вас станется! Хоть колодку-то снимите, изверги!
- Ваша честь! Прошу удовлетворить просьбу моей подзащитной! – вякнул адвокат, чуть оторвав задницу от стула.
- Господин адвокат! Кому, как не вам знать положение УПК РФ – Роботизированной Федерации! – холодно процедил судья. – Обвиняемые в государственной измене должны содержаться в кандалах и колодке и постоянно находиться в железной клетке.
- Вы еще испанский сапог на меня наденьте! – весело воскликнула Анна. – Хоть полюбуетесь, какая у меня стройная ножка!
- Пытки нашим законодательством запрещены.
- А вот эти железяки, деревяха – это не пытки по-вашему?
- Будете пререкаться с судом, лишу вас последнего слова. Не забывайтесь!
- Ваша честь! Разрешите ей говорить хотя бы сидя? – жалостливо попросил адвокат.
- Может быть, еще лежа? Ладно! Я удовлетворяю вашу просьбу. Обвиняемой разрешается сказать свое последнее слово, не поднимаясь со скамейки! Ну-с!
- Последняя у попа жена, - усмехнулась Анна. – Нет уж! Не надо мне ваших подачек, барин!
Она попробовала подняться. Во всех уголках земного шара затаили дыхание. Неужели получится? Сможет ли эта далеко нехрупкая женщина подняться, отягощенная железяками и колодкой. Лицо ее налилось кровью. На лбу блестели капельки пота. Она плотно стиснула зубы. Было видно, как под просторной тюремной робой напряглись мышцы ее ног, рук, пресса и талии.
Хотя о талии это так, для красного словца…
Она оторвалась от скамейки и стала медленно приподниматься. Каждый сантиметр ей давался огромным напряжением. Во всех уголках мира стали делать ставки: поднимется или нет. Это было покруче всякого тотализатора.  В Лас-Вегасе один сумасшедший триллионер поставил на кон всё свое состояние. Президент пока еще сохранявшихся Соединенных Штатов отставил все свои дела и не отрывался от монитора. Чуть приподнявшись, Анна застыла и стала переводить дыхание.