Светлый град на холме, или Кузнец часть 2, гл 5

Глава 5. Тризна
     — Сигурд, ты каждый вечер бреешь бороду? – с хохотом спросил Торвард.
      Мы были в бане с теми, кто был со мной целый день: Торвардом, Раудом, Гагаром. Ещё несколько ратников с нами. В бане равны все, и конунг, и последний воин.
       – У Свана Сигню нежная кожа!.. Почему же не побреешь и грудь?
      Все подхватыватили его смех. Я тоже смеялся, сейчас для всех нас, после почти двух суток без сна, после смертей и крови, всё ещё в неизвестности о наших товарищах, эта баня как благословение Небес. И это веселье тоже.
       — Я удивляюсь, Торвард, отчего ты не бреешь свой зад!
      — Хочу нравиться тебе! – ломаясь, дурачась и хохоча, проговорил Торвард.
      И мы покатились со смеху от этих глупых и грубых шуток. И шутили ещё подобным же образом и снова хохочем. Только после бани мы смогли поесть, выпить и легли в палатки спать. Сигню все не было. Я даже Стирборна с новостями о ней не дождался.
     Но я проспал недолго, я почувствовал скорее, чем услышал, что кто-то вошёл в шатёр. Я вышул из спальни и увидел Бояна с Сигню на руках. Я помертвел от ужаса. Но Боян, увидев мой испуг, предупредил:
     — Спит она, в бане и сморило. Ганна позвала меня. Позволишь? – он двинулся в спальню.
     Ганна подошла ко мне:
     — Она великая гро и великий лекарь. Так не может никто, ни я, ни Хубава, ни те, кто нас учил, – очень серьёзно проговорила обычно насмешливая Ганна.
     Я посмотрел на неё, что-то очень значительное произошло, если она вдруг говорит так…
     — Как Берси и Гуннар? – спросил я.
     — О том я и говорю, не она – не было бы ни молочного брата у тебя больше, ни воеводы. Живы. И выздоравливают. А скольких ещё она спасла за эти сутки, ты и вообразить не можешь! – с восхищением произнесла Ганна, глядя мне в глаза..
     — Много погибли?
     — Считают, сносят трупы на пепелище Норборна, как ты велел. Из тех раненых, что лечила Сигню, ни один не умер до сих пор, даже не лихорадят. Больных заразных нет, за этим я слежу зорко.
      Ганна пошла к выходу, вслед за уходящим Бояном:
      — Да, Сигурд, насчёт Гуннара… Его нельзя было спасти, он был почти мёртв, когда я уходила. Я не знаю, как она могла… Видимо и ещё несколько десятков так же остановила на этом берегу, – Ганна помолчала. – Надеюсь, сама она не будет болеть никогда, потому что её некому будет спасти, как спасает она… Может она из Ассов…
      — Спасибо, Ганна, — сказал я.
      — За что? – удивилась Ганна, поправляя вылезшую из-под платка белокурую прядь, у неё вечно сбивается платок на густых волосах.
      — За Сигню.
     Она посмотрела на меня своими добрыми серыми  глазами, улыбнулась:
     — Спасибо и тебе, Сигурд.
     — А мне-то за что? – удивился я, усмехаясь.
      — За то, что любишь нашу девочку. А то мужья-то, знаешь, какие бывают, кровопийцы…
   Я засмеялся, не замечая, что мы с ней перешли в разговоре на русский язык:
       — Ты поэтому замуж не вышла?
       — Я-то? Нет, не поэтому, просто глупая была, — усмехнулась Ганна. – Ладно, князь, ты спать ложись, отдыхать и таким как ты надо.
  Я чувствовал приятное тепло в своей душе, когда общался с близкими Сигню. По сути, эти люди её семья, может больше даже, чем тётка и дядя. И мне нравилась её семья, я чувствовал, насколько они преданы ей, как любят её, как хорошо её знают. По-моему мои родители знают меня и обо мне куда меньше…
   
     …Пленных норборнских воинов держали отдельным лагерем. Мы поехали верхами к ним. Их кормили, а тех, кто был ранен, лечили, не разделяя от наших, так что они были в нашем обозе. Поэтому здесь оставались здоровые воины, молодые и не слишком. Я оглядел их.
     — Норборнцы, теперь все вы мои люди. Предлагаю вам стать частью войска Самманланда. Вы храбро сражались, но бой ваш проигран, города больше нет, но ваши семьи целы, вам есть для чего жить дальше.
      — А если мы не хотим под твою руку, Сигурд Брандстанский?! – выкрикнул кто-то.
     — Тогда зачем вы бежали из города? Сгорели бы под его обломками, — ответил я. – Выбор ваш. Завтра тризна. На месте Норборна вырастет погребальный курган. Кто не хочет служить мне, умрите теперь.
       Больше я говорить не стал. Теперь пускай решают сами. У них два пути: стать моими воинами или умереть. Просто отпустить их, оставив за спиной ненавистников, готовых вонзить мне в спину кинжал в любой момент я не мог.
   После этого мы поехали к нашим раненым воинам. Здесь я спешился. Проходя мимо раненых, перевязанных, бледных, некоторых уже повеселевших, я удивлялся: неужели всех их лечила Сигню? Как она выдерживает это? Эти развороченные тела, кровь, вопли, запах… Я не смог бы. А когда один из безруких, но не отчаявшихся парней рассказал, что размозжённую в локте руку ему отрубила дроттнинг, а потом прижгла и зашила рану так, что она почти не болела теперь, забинтованная с особым составом, я, не веря своим глазам и ушам, оглянулся на Стирборна и, больше  — на Исольфа. Последний, встретив мой взгляд, сказал:
      — Я бы тоже не поверил, конунг, если бы своими глазами не видел. Это сегодня они все уже молодцы, видел бы ты их вчера – орущих, блюющих, в бреду, в крови. Сегодня я только радуюсь их виду и удивляюсь, что все они живы. Я думал, половина умрёт.
       — Что, никто не умер?!
       — Из тех, кого лечила Свана – никто. При ней умерли несколько, точнее, она сама отпустила их, – кивая, сказали помощницы.
       Изумляясь, я обернулся на алаев, что шли за мной. Исольф, Стирборн и Рауд гордо улыбались, как и Гагар, а Торвард, как и я, восхищённо качал головой, в уголках его всегда весёлых голубых глаз играли искорками весёлые мальчишеские морщинки.
       — Сигню великая гро, Сигурд, — заметил Гагар, а он знал её с детства. — Она в пятнадцать уже могла то, что до сих пор не умеет и не знает никто.
       — Ты как-то очень удачно женился, Сигурд! — рассмеялся Торвард.
       И его смех подхватили все. Нам было чему радоваться. Мы нашли наших Гуннара и Берси, выздоравливающими, ещё немного бледными от потери крови, но со здоровыми улыбками и блеском в глазах.
       Мы выиграли битву, первую битву на пути к единой Свее, самую важную, ведь первая битва сообщает боевой дух, объединяет войско в настоящий боевой кулак. После первой победы воины начинают верить в будущие и легче добывают их.
       Да мы потеряли многих. Много десятков остались навсегда на этой земле и завтра мы проводим их с почётом в Валхаллу, чтобы навеки помнить. Нам не удалось добыть победу без крови, но каждая пролитая капля стоила того.
      Окончательно я это понял во время тризны.
      Трупы наших воинов и защитников Норборна лежали сложенные на громадном погребальном костре в середине Норборна, вероятно там, где была некогда главная площадь города. Развалины стен окружали нас, стен сгоревших домов, чёрные и серые, превратившиеся в хрупкие угли. Стены города частью сгорели, частью были разрушены нашими катапультами и позднее тоже сгорели в огне пожаров. Но огромные валуны по-прежнему окружали то, что было Норборном. Позднее эти валуны станут границей огромного кургана, что поднимется над погребальным костром.
      Солнце высоко стояло над горизонтом, его лучи отражалось от золотых корон  йофуров, одетых в белоснежные одежды. Факелы в руках. У воинов в руках шапки, наполненные землёй, песком, тем, что накроет сгоревшие тела мёртвых и образует огромный курган – всё, что останется от Норборна…
       Молчание овладело всеми. Скорбное уважение на лицах. Погибшие товарищи, с которыми мы столько месяцев готовились, шли сюда на Норборн, ушли в Валхаллу. Осталась только эта уважительная, наполненная горечью церемония прощания уже не с ними, с их останками, они сами, их души ушли без возврата…
      Все алаи здесь, кроме, неспособных ещё участвовать в тризне, Гуннара и Асгейра Берси. Сигурд посмотрел на Сигню, они с двух разных сторон подошли к горе мёртвых тел. Запахи тления смешивались с затихшими почти запахами гари, но несколько мгновений и огонь поглотит всё.
       Боян завел Песню Прощания:
      «Славные воины Сонборга и Брандстана! Вы ушли в Валхаллу, осталось лишь честь отдать мёртвым вашим телам.
      Вы сражались как герои и теперь пируете за столом Одина.
      Когда-нибудь и мы присоединимся к вам.
      Прощайте и вы, храбрецы Норборна!
      Прощайте, ратники Самманланда, погибшие в первой славной битве, оплатившие победу своей кровью.
       Будем вечно помнить ваши имена и ваши лица!
       Не забудем героев, не забудем битву под Норборном!»
       Сигурд подал Сигню знак, и они одновременно поднесли факелы под основание костра, пакля, пропитанная специальной смесью и хворост, уложенные здесь, занялись тут же, йофуры только успели отойти от дружно взявшегося костра, разом охватывающего всех мертвецов.
      Торжественно-величественное мгновение. Едва костёр прогорит, воины один за другим подойдут со своими шапками и насыпан будет курган. А дальше встанут на нём столы хмельной тризны. Здесь будут выпиты сотни кубков вина и браги. Здесь же оставлены будут и эти кубки, увенчивая собой курган, который обрастёт травой, цветами, но будет возвышаться ещё и через сотню лет…
       Но неожиданно для всех произошло то, чего никто не ждал…
       Сквозь гул огромного траурного пламени вдруг несётся крик:
       — Сдохни, проклятая ведьма!!!
      Стрелы, одна за другой, настигая друг друга в воздухе, полетели в Сигню…
       В Сигню!!!
       — Сдохни, Сонборгская шлюха!
       — Сдохни, ведьма, погубившая Норборн!
      Все, кто находился рядом, бросились к ней. Ближе всех Исольф. Он опрокинул её на землю, закрыв своим телом, а Торвард, схватив один из кругом разложенных в траурном порядке щитов, укрыл их обоих.
      Сухой долговязый Гагар, выхватив меч, отбил прилетевшее уже и копьё. Стирборн и Рауд, вслед за Сигурдом бросились туда, откуда прилетели стрелы и копья…
       Несколько мгновений, стрельба закончилась, конунг и два алая, ратники вводят в круг стоявших вокруг гигантского костра несколько норборнцев из тех, что были пленными.
      — Вы посмели осквернить священное действо – тризну по нашим павшим, — глухо и грозно проговорил Сигурд, — за это вы умрёте.
      Сигню подошла к нему, вся перепачканная в саже, которой было покрыто всё вокруг. Но корона вновь у неё на распущенных по обычаю волосах, хотя и они теперь были испачканы в пепле и угле, как и лицо, и белоснежное траурное платье. Она шагнула к норборнцам, уже обезоруженным, но с ненавистью смотрящих на неё.
       — Я спасла ваших стариков, ваших жён и детей. Я спасла бы и вас, если бы вы не держались за вашего глупого, злого и жадного конунга, копившего золото, которым он мог сделать ваш йорд сытым и счастливым. Вы же решили, что путь ненависти лучше, чем путь любви и жизни, жалкие слепцы?! Жалкие и злобные…
     Она обернулась на мужа:
     — Убей их всех, Сигурд! – проговорила Сигню, белея. – Всех оставшихся норборнцев! – её взгляд загорелся. — И тех ратников, что охраняли их – нельзя доверять тем, кто способен ударить в спину во время траурной песни. Но ещё более тем, кто забыл свой долг и верность своему конунгу и не сторожил как должно пленных врагов! – её глаза сверкали чёрным огнём, отблеск погребального пламени на её коже, на волосах, на белом в чёрной грязи платье. – Убей их всех!
     Я никогда не видел Сигню во власти ярости, обычно её лицо сияло добротой и любовью. И мне стало не по себе, если её так страшно преобразила война, что она делает с другими, обыкновенными…
      Приказ дроттнинг немедленно исполнили.
      Тела убитых будут брошены на съедение зверям, они не пополнят тех, кто с достоинством погиб в бою и с честью возложен на почётный костёр. Предателям нет места среди достойных.