Где нас нет

     И Время застынет,
     И кто-то вернется,
     Затем, чтоб найти на пороге Грааль.
     (Майя Котовская)

Костик и Тёмка приятельствовали с шестого класса. Залогом тому послужили совпадающие непоседливые темпераменты. В прочем же мальчишки воплощали полнейшие противоположности. Костик любил мастерить и обожал ремонтировать всё подряд. Содержал в идеальном состоянии свой велик, и помогал в этом друзьям, терпеть не мог читать, а заодно уроки литературы и истории. Тёмка же слыл классическим рукожопом, превращая в бездыханный хлам всё чего касался руками; с трудом тянул алгебру, зато запоем проглатывал книги, знал чуть не наизусть Гомера и живо интересовался историей европейской культуры.

Сидели они за одной партой. Костик давал списать домашку по математике и помогал приятелю решить часть его варианта контрольной, на уроках труда доделывал за кореша ящички и прочие идущие в зачет предметы. Тёмка не оставался в долгу и на переменке успевал рассказать выжимку из очередного произведения летнего чтения, по обыкновению проигнорированного приятелем, или уложить в несколько чеканных тезисов мутную суть десятка страниц, заданных по истории, а на сочинении подкидывал основную канву и указывал на грамматические ошибки. Сообща парочка демонстрировала синергетический эффект, здорово повышавший средний балл обоих. Слово «синергия» тогда еще не родилось, но явление от этого не переставало наблюдаться.

Закончив школу, они разбежались по разным ВУЗам, обзавелись женами и детьми, увязли в борьбе с бытовыми заботами и социальным хаосом преданной вождями страны. И постепенно потерялись. Новое тысячелетие породило соцсети, подстегнувшие всплеск моды на встречи выпускников. Не обошла напасть и их класс. После долгого перерыва парочка старых приятелей увиделись на сборище. Безуспешно попытавшись поговорить в гудящем пьяном рое плохоузнаваемых располневших пионеров, порешили пообщаться тет-а-тет отдельно от мероприятия. Сказано – сделано. Через несколько недель удалось пересечься вдвоем и поделиться о прожитом в спокойной обстановке. В целом судьбы оказались характерными для их поколения. Жизненные ситуации с точностью до сюжета тоже знакомы обоим. Ничего нового. Однако Тёму заинтересовал неожиданный поворот в судьбе Костика, успевшего поработать несколько лет за границей, но вернуться на Родину. Ломающее привычные шаблоны эпохи подозрительное возвращение подмывало устроить приятелю пристрастный допрос. Костик не отказывался, ничего не скрывал, но начал слишком уж издалека, как принято в учебниках.

– Когда институт закончил и на работу в НИИ попал, всё больше слушал, что там говорили старшие. Понятно, что поначалу старшими для меня оказались все. С особенным любопытством внимал историям про заграницу.

Скажем: «Один важный инженер из американской фирмы собрался уходить с работы. Так и сказал: «хочу, дескать, теперь студентов учить». Так корпорация специально для него университет построила и сделала его там профессором. Лишь бы не потерять его умную голову совсем…» Подобные былины частенько циркулировали в научном сообществе, а с зарождением обнадеживающе-непонятного слова perestroyka их становилось все больше. Завозились они, осев вирусами на коробках с иностранной электроникой и глянцевых журналах, посрамлявших качеством типографии подарочные издания советских книг по искусству. А инженерная братия и сестрия слушала их за чаем, как некогда, рассевшись вокруг костра в ночном, пацаны внимали россказням про леших и оборотней.

Или такая: «Жил один изобретатель в Штатах. Так руководство просто голову сломало, как бы его не потерять. Дело в том, что был он холост и деньги ему не особо нужны были. Просто, скапливались в банке. Фирма даже дополнительно оплачивала все его расходы. Жил он в маленьком городке, его знали во всех магазинах и ресторанах, денег не спрашивали, а сразу счет на фирму слали…» И советские инженеры продолжали задумчиво запивать чаем сушки в ожидании зарплаты. Поход в ресторан, ну ты помнишь, был для нас явлением того же порядка что и поездка за бугор. Завсегдатаями кабаков в основном числились работники советской торговли и фарца. Отличались означенные категории граждан только точкой вливания государственных средств: первым непосредственно выплачивалась зарплата, а деньги на вторых выделялись правоохранителям, которые периодически для вида шугали подопечных не забывая, по всей видимости, их доить.

Попадались и более утонченные истории: «Одна фирма пригласила бизнес-аудит…» От каждого слова вступления уже веяло величественной загадочностью и почти космическим совершенством. «… Облазили каждый уголок и выдали заключение: всё идеально, но в дальнем кабинете сидит какой-то чел, целыми днями смотрит в потолок и ни хрена полезного не совершает. Вот выгнать бы его – и рай в отдельно взятой компании наступит уже завтра. И начальство ответствовало: «Это наш главный технический мозг! Если его выгнать, то завтра фирму можно закрывать». Короче, погнало начальство аудит…»

Это сейчас мы привыкли к паразитам под красивыми названиями «бизнес тренеры», отглаженным говорящим куклам из именитых консалтинговых контор, коучерам сомнительных идей и юным блатным дарованиям из HR. Подобная шушера испокон веков действует по одному сценарию: сбежать с оплатой раньше, чем покупатель развернет блестящую упаковку, скрывающую протухший товар. В былинные времена Союза этот «трудовой» слой был одноцветен (как, впрочем, всё остальное), официален и примитивен как общепитовская посуда, но обладал невероятными преференциями и полномочиями. Крышевал их идеологический отдел партии, той у которой одно время стояло символическое маленькое «б» на конце. Мир с тех пор несколько раз перепаковывался в обертки поярче, но мало что изменилось в сути тружеников гибкого языка: учить по методичкам тому, чего отродясь не делали сами. Понятно, что рассказы о землях, где «учителей», сидящих у всех неглупых людей в печёнках, отправляют в заслуженное ими место, проливался живительным бальзамом на наши сердца.

– Вот любишь ты лирические отступления! – Улыбнулся Тёмка. – Отступник такой лирический. Математики вечно скобочки друг в друга вкладывают – хрен распутаешь. Опять не удержался от искуса! Впрочем, искусился и свободен, как говорится. А про поучения с тобой солидарен. На мой взгляд, чтобы успешно учить делам земным, и не только, необходимо выполнение трех условий в паре учитель-ученик. Во-первых, оба должны быть близкого уровня. Не в смысле объема знаний, а в отношении способов мышления. Иначе парочка окажется людьми из разных вселенных. Во-вторых, учитель должен быть заметно опытнее ученика. Фактор опыта определяет не направление обучения (оно всегда взаимное), а привносит необходимую для поддержания общения разность потенциалов. В-третьих, нужна высокая степень взаимных доверия и уважения. Отсутствие любого компонента превращает процесс в профанацию… Прости, перебил. Продолжишь?

– И кто из нас отступник? Ладно, проехали… С мутацией перестройки в перестрелку особо удачливые воспитатели народа отвлекли внимание граждан поднятой в СМИ компанией под девизом «всё сделанное в Союзе – полный отстой и перевод ресурсов! Семь десятков лет выпадения из истории – мы фактически нищие!» Подобно тертым вокзальным наперсточникам под TV шумок они ловко снимали с трупа страны всё до чего дотянулись и спешно вывозили за бугор, где это «ничего ценного» непостижимым образом превращалось в дворцы, яхты и миллиарды долларов. И это не считая бешенных откатов за отмывание, которые приходилось переводить на счета респектабельных банкиров с сигарами и борцов с коммунизмом с хищными белозубыми улыбками.

– Прекрасно помню процесс, несущийся со всей широтой г’усской души. Сам чутка поучаствовал. До сих пор стыдно, – вздохнул Тёма. – Но жизнь особо не баловала вариантами.

– Это тебя не баловала. А у некоторых мешки с наворованным оказались настолько огромны (ведь каждому известно, что даже «советские микросхемы – самые большие в мире»), что для удобства перетаскивания пришлось временно уронить железный занавес, который сообразительные комсомольцы тут же выгодно продали на металлолом. Когда последние опилки были подметены и тоже-таки проданы, нам объявили, что теперь мы часть единого мира. КПП на границах, однако, предусмотрительно не демонтировали с обеих сторон. Лишившееся ограды стадо совсем потеряло берега и начало бодро разбредаться по миру.

Среди искателей лучшей жизни оказалось немало инженеров и ученых, уже подготовленных правильными историями к переезду в капиталистический рай. Казалось, еще немного и из стран «Оси добра» понесется по миру слава о великих engineers & scientists с русскими фамилиями, которым, подобно сомнительному поэту Бродскому, кровавая гэбня не давала раскрыть творческий потенциал, а сами-то они – гений через одного, и каждого уже заждались фирмы, готовые оплачивать все их счета в «McDonald's». На поверку наши соотечественники оказались даже много лучше, чем о себе думали. Они были столь скромны, что под своими фамилиями фигурировали только в криминальных сводках, а свершив дела добрые, стыдливо скрывались под чужими. В основном под индусскими и китайскими, но были и варианты. Мне аж любопытно стало!

Видя такое дело, я тоже засобирался в командировку поблагодарить бывших сограждан за их вклад в мировой прогресс, а может и самому уложить кирпич-другой в стену строящегося здания всемирного счастья. По прибытии на место быстро выяснил три вещи. Первая, строят всё же Вавилонскую башню. Причем халтурно. Вторая, поговорка «хорошо там, где нас нет» архиверна и нечего разносить по миру заразу своей депрессивности. Пусть хоть где-то останется хорошо. Третья – я умею прекрасно «подавать ключи». Как бы то ни было, по возвращении я изменил отношение к гастарбайтерам. Теперь опасаюсь их как явления, но с пониманием отношусь к каждому отдельно взятому условному таджику. Ирония в том, что от разгула высокоинтеллектуальной трудовой миграции технарям и математикам стало хреново везде.

В странах молодого одичалого капитализма новые хозяева, с трудом выговаривающие слово «инновация», умеющие считать только до миллиарда и только купюры, искренне раздражались от вида строк «инженер» в зарплатных ведомостях, подозревая, что их кидают. Откровенно говоря, не без основания опасались, ибо два их умения – убивать и отнимать – сродни скромному чуланчику для швабр в огромном дворце человеческих талантов.

Инженерный корпус Империи Добра тоже хлебнул неприятных последствий притока дешевой и бестолковой рабочей силы из новоприобретенных колоний. Рабство в любой форме не способствует прогрессу ни в отдельной стране, ни в мире в целом. Только конкуренция равных движет дело вперед. А какая уж тут конкуренция, когда остался один с базукой и в бронежилете среди почтенно преклонивших колени голожопых лучников. Глобализация восторжествовала, и НТР окончательно канула в Лету. Противостояние закончилось, а вместе с ним восходящее развитие науки и инженерного искусства. Боюсь, скоро увидим падающие по вине горе-конструкторов из жарких стран какие-нибудь Боинги или спутники… Я доходчиво объяснил?

– Не вполне. Зачем уехал и в чем твоя тоска, понятно. А почему вернулся – нет. Знаешь, ты становишься философом. Ощущение передал, но причин я так и не понял, – покачал головой Тёмка.

– Твоё тлетворное влияние. Еще со школы, – расхохотался Костик.

– А-ай, брось! Человеку хрен навяжешь чего в нем нет. За полтора десятка лет педстажа не раз убедился. А что до баек, с которых ты начал… Как наши тела состоят по большей части из воды, так же мысли из общественных мифов. Американские мозги забиты Голливудом, не исключая и господ, работающих в Langley. Так что с происхождением историй вопросов нет. Мотивацию распространителей тоже понять не составляет труда: скромная зарплата, безделье позднезастойных контор и предельная ясность перспектив, в числе которых не значилось только одной – сценария Золушки. Три кита успеха сказителей, они же причина отсутствия критичности восприятия у слушателей. Каждый слышит в любой истории нечто личное или не слышит ничего. Природа ленива, то есть идеально эффективна. После такого впору впасть в жесточайший сплин. А для тебя оно стало неплохим пинком к новому. Молодчина!

– Не надо аплодисментов выдуманным героям. Я воспринимал их как сказки, вероятность воплощения которых виделась уверенно нулевой. Такой взгляд и спас от депресняков девяностых: не верил, что вообще смогу когда-либо обеспечить себя. Еще не знал, что любая мечта непременно сбывается, но часто незаметно, весьма непредсказуемым образом и всегда несвоевременно.

Сейчас подумал: с высоты прожитых лет вижу в этих историях совсем другое. Они-то для меня были не про мотивационную политику чужеземных фирм и мудрых менеджеров, а про увлеченных своим делом людей. Все герои имели возможность целиком отдаться любимому занятию. Они не заботились о деньгах вообще – ни какая цифра окажется в payroll, ни где добыть финансирование на проект. В историях подразумевалось, что не знали они забот о получении оборудования, плевали и на конкуренцию, и на славу. Вот и я по наивности молодости грезил о полете сквозь бездонное голубое небо знаний к источнику, освещающему все вокруг и дарующим жизнь. Одним словом, мечта Икара. А вовсе не Золушки.

– Да ты романтик, Костян! Романтик пара и электричества.

– Есть немного. Хотя иногда думаю: просто от малодушия не рвался к признанию, деньгам или славе. Не хотелось вертеть головой по сторонам в опасениях происков завистников и уж точно не глядеть вниз на преданный собачий взгляд поклонников из толпы.

– И правильно! Толпа не в состоянии понять даже за что она поклоняется кумиру. А значит завтра предаст. Хорошо, если не растерзает.

– Во-во. Так и осталось единственное скромное развлечение: узнать и разобраться в новеньком для меня. Пустое любопытство по сути.

– Во все времена находились любознательные: подглядеть в замочную скважину, но не в душ к соседке, а к богу. Кто-то ведь должен банально интересоваться всем. Отлично тебя понимаю, хотя такой подход в новом мире непрактичен со многих точек зрения.

– Практичность? Красивый синоним жадности. Еще вернее – приземленности. Прости, но я тут никому не обязан. Если протащил по жизни одну женщину с детьми, долгов перед Землей уже не имеешь. Дальше на любителя: кому в огород, кому в плавание, кому в космос…

– Я не то имел в виду. Не хочется разве как-то применить знания? Похвастаться, наконец! У тебя не бывает? С отдачей сложнее чем с получением – много чего для этого нужно.

– В том-то и дело, что уже давно не совсем так. Для реализации задумки в начале ХХ века инженеру нужен был завод с сотней рабочих, в конце столетия – забитая приборами комната в лаборатории и десяток ассистентов, сейчас всё с успехом заменяет домашний компьютер. Он и окно в мир, он же тестовая площадка для проверки усвоенного и исследования непонятного. Печально лишь, что золотой век милой моему сердцу техники стремительно схлопнулся в точку в тумане прошлого. Его можно вспоминать, изучать, но оживить уже не выйдет. От огня былой, почти героической эпохи осталась лишь кучка скучного утилитарного пепла. Будущее, увы, в сберегающей ресурсы планеты виртуальной реальности.

– От чего же «увы»? Компьютерная революция открывает весьма многообещающие горизонты.

– Потому что любое изобретение за пару поколений превращается в привычную бытовую чепуху и одновременно в Дамоклов меч над нашими головами. Как человеку далекому от технических подробностей тебе позволительно питать иллюзии, но должен бы догадаться, что любое новое открытие ждет типовая судьба предшественников. Самое пугающее, что в виртуальности вот-вот изобретут нечто подобное атомной бомбе. А доживем ли мы до полезного использования такой инновации – еще вопрос.

– Какая в сущности разница. Нет и никогда не было ничего более эфемерного для окружающих и ничего более значимого для самого человека, чем его мысли и переживания. Нового в нынешней виртуальности – только ее огрубление компьютерами. Как я погляжу, ты разочарован в профессии от глубокого погружения в нее?

– Нисколько. Быть осведомленным не так уж плохо. Даже ничего не предпринимая. Нет иллюзий – нет и разочарований. Несложный секрет довольства жизнью. Да и в чём разочаровываться? Давно уж не смешиваю: работа для денег, хобби для души. Объедини их, и лишишься обоих. В этом смысле профессия меня более чем устраивает.

– Тогда твое возвращение противно логике. Добровольно отказаться от богатства и благоустроенности – должны быть серьезные основания для такого выбора. Колись, что не заладилось?

– Богатство относительно. Где платят больше, там и жизнь дороже. В этом вопросе личное восприятие много существенней. Оно целиком определяется соотношением доход-расход. Управлять ощущением обеспеченности вполне во власти человека – оба рычага в руках. Особенно расходный. А благоустроенность – всё женские штучки. Меня не особо парит. К тому ж прошедшее десятилетие свежо в памяти и малое кажется достаточным.

– Что ж тогда?

– Наверно, осознал, что не Золушка, – Костик озорно подмигнул. – И всегда останусь там непонятым и непринятым. Впрочем, как и здесь. Однако много важнее, что и я никогда бы не понял их. Взять тех же баб. Там не все страшные, как в наших анекдотах про них. Разные есть. И красивых полно. Но, знаешь, красота в них другая. Чужая и потому холодная.

– Дело привычки. Надо чуть больше терпения и времени. Ко всему, говорят, человек привыкает.

– Привыкает… Но что прикажешь делать, если с каждой новой наблюдаемой деталью картина становится всё непонятнее. Вот и выходит, что, при прочих равных, в заморском раю заведомо обречен на одиночество. В шумной, но загадочной толпе. Потрепаться с кем – пожалуйста. Выбор огромен. Но одинаково видеть и чувствовать, не выходит! Вечная жизнь за стеклом. Как в зоопарке, но с обратной стороны.

– Можно подумать, здесь ты всех понять в состоянии. И главное, хочешь ли?

– Не знаю… Наверно, нет… Но иногда очень! С кем жизнь здесь сводила, очень быстро контакт находил. И очень скоро какая-то невидимая, но важная связь возникала. Не могу описать ее характер, но несомненно ощущал. А там, как ночью в музее восковых фигур. От их улыбок страшно становится, понимаешь?

– Вот теперь, кажется, да. Хотя лет с десяток не виделись, но понял. Люди везде живут под масками, как в батискафах или раковинах. И броня с каждым годом толще. Через слепые окошки не разглядишь, что там у человека на душе. В детстве оболочка почти прозрачная, но и под ней мало чего интересного. Только зерно, из которого вырастает взрослая судьба. Бывает, жизненная драма отломит кусок скафандра, но человек спешно его залатывает. Взаимопонимание – синоним совместно пройденного пути.

– У тебя разве не появлялись друзья во взрослой жизни? – неподдельно удивился Костик. – Я-то своих детских давно растерял. Даже с тобой надолго разбежались. Зато новых обрел.

– Появлялись, конечно. Но неизменно каждый раз выяснялось, что у нас с ними на удивление похожие судьбы. Просто до поры знакомы не были.

– То-то и оно! Пользуясь твой аналогией, броня наша крепка, но как тришкин кафтан нуждается в заплатках. И заплатки эти поставить могут только люди, близкие по духу.

Тёмка основательно задумался и заключил после паузы: – Твое возвращение… Знаешь, оно того стоит! И я рад, что мы снова вместе сегодня, как бы там дальше ни сложилось.

                EuMo. Август 2024.