Как я чуть не съел нутрию

Я - человек всеядный, и меня мало заботит происхождение пищи.

Возможно, всё началось в детстве, когда я съел барана. Подчеркну: не баранину, а барана - живого, с шерстью, рогами и длинным языком, который он без труда закидывал на нос. Его на дачу к моим дедам привезли друзья родителей, дядя Лёша и тётя Цыцыгма Батомункины (мне было лет шесть, и я звал её тётя Цыпа). Утром мы с братом и соседской ребятнёй гладили барашка, рассматривали его глаза и копытца, а вечером дружно уплетали жареное мясо и кровяные колбасы, запивали их наваристым бурятским супом - бухлёром, стараясь не вспоминать о недолгой дружбе с парнокопытным.

Ещё я много ездил по Азии. В Китае один профессор угощал меня бамбуковыми червями - зажаренные в масле они хрустели как попкорн. На рынке в тайской Паттайе я наспор съел скорпиона, приготовленного на вертеле: зажмурился, положил тварь в рот, быстро сжевал и залил пивом. На кофейной плантации в Индонезии я пробовал кофе-лювак, зёрна которого, прежде чем попасть в мою чашку, побывали в желудке мусанга - пальмовой куницы. Сами куницы лежали рядом, похожие на опиуманов с китайских гравюр. Их напоминающие чурчхелу фекалии сушились здесь же - на разостланных по земле цыновках.

Но “чуть”, занозой впившееся в заглавие текста, указывает, что и на моей гастрономической карте есть свой Чернобыль - запретная для моих рецепторов зона. Это грызуны. Наверное, всё тоже из детства: мама рассказывала, что лето в год моего рождения было дождливым и в Чите случилось нашествие мышей на квартиры. Их было так много, что гардины в нашей “хрущёвке” тряслись от снующих по ним хвостатых, как при сквозняке. Тогда-то родители и завели кошку, она быстро навела порядок.

Единственный грызун, с существованием которого я мирился, был хомяк Рыжик. Я купил его, чтобы рассказать дочке о смерти. Самым замечательным в Рыжике было то, что я знал: проживёт он год, от силы - два. Однажды я заболел и несколько дней, изолированный, пролежал с ним в одной комнате. Как он меня измучил! Ночами Рыжик бегал по клетке, копошился в опилках, набивал щёки мучными червями, чесался, пищал и взвизгивал, мешая мне спать. А у меня даже не было сил кинуть в него подушку, не то что встать. Я ругался, стонал, проклинал и самого хомяка, и его родную Джунгарию, пока не придумал по-совиному ухать: генная память сработала, пушистый комок затих, а я, наконец, уснул.

Но всё же о нутрии. Как-то весной меня отправили в командировку в один городок на юге. Приезжие журналисты жили в его пригороде, в мотеле на берегу моря. Рядом было огромное озеро: бледно-розовое по утрам, бордовое - на закате. Некоторые коллеги жили там давно, и, собираясь в дорогу, я спросил, что им привезти с “большой земли”. Набор был таким: пунцовые блоки “Мальборо”, голубые - сигаретных стиков, коньяк - старшим товарищам, вино - единственной даме, водка - всем, а главное - несколько банок “Полисорба”: в городке действовал полусухой закон, который, увы, не распространялся на похмелье - оно было полноценным и шло рука об руку с пищевыми отравлениями. Я оглядывал “гостинцы” и думал, что с ними выкупил бы у индейцев Манхэттен.

Городок, куда я приехал, был небольшим. За час его можно было обойти по периметру. У моря ржавел кран, дававший местечку право называться портовым, а заброшенный маяк, должно быть, позволял считаться ещё и пиратским. Кварталы одноэтажных домов жались к парку и липовой аллее, на которой мамаши чинно выгуливали детей и мужей. Дома сияли побелкой. В садах цвели абрикосы и яблони. Тротуары клубились пылью.

Заведений общепита в городе было немного. По крайней мере тех, о которых мы знали. Например, столовая в одном из мотелей, название которой одинаково бы подошло персонажу из книги Дюма и армянскому коньяку - “Сен-Жак”. Или кафе напротив местной администрации, где нисуаз подавали со свежими сплетнями, а в пенку капучино нашёптывали секретики. Ещё была кальянная, где, как в гангстерских фильмах, виски разливали по чайникам, чтобы формально соблюдать липовый, как та аллея, запрет на продажу спиртного. На аллее, к слову, можно было съесть шашлык, борщ и роллы (последние только после похода к нотариусу).

К моему приезду старожилы, которых почтительно звали “дедушками”, успели стать завсегдатаями всех кафе и возненавидеть стряпню каждого. В поиске кулинарных открытий они облюбовали столовую по соседству с бюро ритуальных услуг. Чтобы попасть в неё, нужно было пройти мимо выставленных на улице венков. Это, вкупе с высококалорийным меню, делало двусмысленным прозвище, данное заведению - “зал прощания с телом”.

Столики в этом зале были расставлены вдоль стен, а от кухни его отделяла стойка с кассой, где принимали заказы. Рядом с ней к стене был приклеен листок меню. Список блюд оканчивался припиской, сделанной синей шариковой ручкой: “Нутрия жареная с овощами”. “Наверняка, крыса забралась в холодильник и там сдохла”, - предположил я. “И всё-таки интересно”, - задумчиво сказал младший из “дедушек”. “Ты и не такое сожрёшь, - буркнул старший. - Тем более с водкой”. “Тем более с водкой!”, - со значением повторил младший, подняв вверх указательный палец. Но в тот раз мы взяли щи и кутью - оказалось, что её вкуснее есть без повода.

Прошла неделя, другая. Я мотался по городу и области, с тревогой прислушиваясь к скрипам редакционной “Шнивы” - болотного цвета внедорожнику “Шевроле-Нива”. Писал новости и репортажи, брал интервью, ходил на совещания и встречи с аграриями. Вечерами мы выпивали, травили байки и жаловались на редактуру. По утрам "дедушек" не было видно, днём они жаловались на головную боль, но после обеда оживали, и я даже слышал, как из их номеров раздавался стук клавиш и клацанье так подходящей к этому тексту "мышки".

У мотеля была П-образная форма. В его центре зеленел заросший тиной бассейн, место в котором у пловцов отвоевали лягушки. Вокруг стояли шезлонги. Лёжа на них было приятно курить. Там я и нашёл младшего "дедушку", который, заранее морщась, размешивал в кружке порошок "Полисорба". Он был бледен, стонал и чертыхался. "Ключница водку делала?", - сочувственно спросил я, укладываясь рядом. "Если бы...", - протянул он и большими глотками выпил мутную жижу. "Да он ту нутрию сожрал, - вставил седящий здесь же старший. - А я ему говорил...". "Да это скорее водка, - встал младший на защиту жареного с овощами грызуна. - Или салат. Мясо по-французски ещё ели". "Вкусно хотя бы?" - спросил я. "Вкусно, - с горькой улыбкой ответил он. - Но лучше бы я только пил".

Перед отъездом я снова пришёл в ту столовую. Нутрию из меню вычеркнули. "Штучный товар", - хмыкнул я, уверившись в своей версии про замёрзшую крысу. Правда, потом я узнал, что в некоторых южных городах этих грызунов едят по праздникам, что там их мясо сравнивают с крольчатиной и ценят выше молочных поросят. Но я всё же рад, что не поддался соблазнам и могу говорить, что только чуть не съел нутрию.