В эвакуацию маме чудом удалось уехать из Пскова под бомбежками предпоследним эшелоном вместе с детьми своего детсада, мной, детским одеяльцем с маленьким чемоданчиком и девчушками-воспитательницами. Наш состав из товарных вагонов - “теплушек” долго был в пути и довез до столицы Мордовской АССР города Саранск. К месту временного проживания в городе Краснослободск на время войны нас привезли на грузовых машинах. Персонал Псковского детсада с тремя воспитательницами и мамой вместе со мной, потеснив местных хозяев, подселили в заранее подготовленную комнату частного городского дома с отдельным входом с крыльцом на улицу и стоящей в углу небольшой “буржуйкой’ с наскоро согнутым из тонкой жести дымоходом под потолком. Псковский детсад с сопровождавшим его персоналом направили в местный загородный детский дом за 4 км, где они поочередно после основной работы оставались на ночное дежурство, а меня определили в детсад в центре города за 2 км от нашего нового жилища. В детский сад и назад я ходил пешком один по необычным тротуарам из досок. Летом по дороге местные мальчишки почему-то требовали от меня голубиные яйца, угрожая побоями, если не принесу. Однажды после праздника в нашем саду на Новый год, где я в белой рубашечке с короткими рукавчиками и черных шортиках маминого шитья под огромной нарядной елкой носился на палочке-коне с бумажной головой, всем детям и мне на прощанье дали огромные кульки с печеньем и шоколадными конфетами. У ворот детсада в сумраке, когда я выходил без мамы один, а она была на дежурстве в своем детдоме, местные мальчишки подскочили ко мне, выхватили кулек и исчезли. Я заревел, родители других детей подбежали ко мне, успокоили, отвели назад в праздничный зал, где мне дали новый кулек со сладостями. Это было первое стрессовое состояние и познание реальной жизни, где есть добро и зло. Правда, знакомство с местными мальчишками имело и позитивы. Зимой, несмотря на большой мороз вся местная детвора делала ледянки, кто из удлиненных сбитых гвоздями ящиков, кто из плетеных корзинок разных размеров, с заранее подготовленным слоем под днищем из навоза и соломы, политых водой для обледенения. Она с визгом и гиканьем катила с огромной скоростью вниз по главной улице до самой речки. Я остановился, любуясь этой забавой местной детворы, ко мне неожиданно подошел запыхавшийся из-под горы паренек и предложил прокатиться с ним на его высокой и длинной, как лимузин, дощатой ледянке. Я обрадовался. Он усадил меня в нос ящика, а сам уселся сзади в качестве рулевого с палкой в руках. И мы погнали вниз, скорость была для меня головокружительной. В середине трассы справа было какое-то административное здание, перед которым сказочно сияли на тумбах два больших стеклянных шара, а у края дороги перед ними стоял грузовичок-полуторка. Мой кормчий решил попугать меня, и сказал, что сейчас мы пронесемся под машиной. От этого сообщения я обомлел от страха, начал плакать, но он смилостивился надо мной, и мы удачно промчались мимо грузовичка, не зацепив его. После пережитого страха я снова повеселел, а эпизод засел в памяти и навсегда со мной. Наш детсад находился посредине холма на перекрестке по главной улице. Как-то ранней весной я шел по доскам тротуара к детскому саду по правой стороне вниз с холма и увидел поразившую меня картину. На дороге в овражке ниже тротуара четверо взрослых мужиков стояли вокруг запряженной в телегу лошади. Они поддерживали лошадку веревками, пропущенными под ее животом у передних и задних ног. Однако лошадь, немного постояв, обессиленная падала, а мужики лупили ее с обеих сторон беспощадно и безжалостно веревками, побуждая изможденную голодом коняшку снова встать. Я опаздывал в свой детсад и не досмотрел, чем все у них там завершилось. Однако меня тогда поразила эта жестокость взрослых к ослабевшему животному.
Был жаркий, даже знойный август. Время уже после полудня. И вдруг в нашем детском саду началась паника, в воздухе запахло дымом, усилился и как-то развернулся ветер из центра города к окраинам и в сторону детдома, где дежурит моя мама. Оказалось, что в конце улицы от перекрестка и главной улицы направо в следующем квартале находился дом глухонемых. От сетований моих воспитателей услышал обрывки случившегося. Кто-то из глухонемых гладил, а утюги раньше были на раскаленных углях. и им размахивали, как кадилом в церкви, чтобы через прорези пропустить большую струю воздуха, разжечь угли, а также для того, чтобы гладить было бы быстрее и лучше. Толи горящие угли случайно упали на материю, которая неожиданно в такую жару вспыхнула, толи горячий утюг оставили на материи без присмотра, и она тлела-тлела, да и загорелась. А дома-то на окраине все деревянные, прогреты летней жарой как внутри, так и снаружи. За тряпкой занялись огнем рядом лежащие вещи, деревянные мебель, полы, стены, рамы, каркас из брусьев и стропила крыши. Воздух и до того горячий превратился в жар, и пламя с черным дымом столбом поднялись вверх, а поток искр и огонь перебросились на соседние дома и заборы. Горячий ветер сначала метался то в одну, то в другую сторону, а потом погнал огненный вал в одном направлении с востока на запад, заволакивая небо и солнце устрашающим черно-красным заревом, а воздух гарью. Сначала пожар от моего детсада был далеко. За многими детьми прибежали запыхавшиеся и возбужденные родители. Они быстренько увели своих перепуганных деток по своим домам. А я, цепляясь за металлические прутки нашего высокого железного и крепкого забора, перемещался в страхе и беспокойстве вдоль него в разные стороны и воочию видел устрашающую картину разбушевавшегося над городом пожара. “Если он направится к нам, и за мной никто не придет, мы здесь тоже будем в огне!” - соображал я в панике. Однако пожар окончательно повернул в сторону маминого детдома. И тут от этой мысли мне стало еще неспокойнее. Чем закончился этот эпизод, мне не ведомо. Естественно, пожар в конце концов закончился, сгорели дома дальней от нас окраины, а мой детсад, наш дом и мамин детдом остались, к счастью, целыми и невредимыми. Зимой в Краснослободске с дровами не просто, очень трудно их заполучить даже для топки маленькой нашей буржуйки. Наши молодые воспитательницы как-то еще осенью приметили неподалеку от нашего дома в заброшенном саду засохшее дерево яблони, и в один из заснеженных зимних дней решили спилить его на дрова. Предварительное детальное обсуждение реализации сценария этой задумки происходило весело и непринужденно с шутками-прибаутками, и для меня стороннего казалось романтическим приключением, как какой-то поход наших разведчиков в тыл врага, одетых в белые маскировочные костюмы – маскхалаты. После моего нытья и приставаний меня все-таки приняли в отряд отчаянных смельчаков. Одевшись потеплее, в высокие валенки с двуручной пилой и небольшими санями, одолженных заранее у хозяйки дома, три девушки с полной решимостью и отвагой отправились поздним вечером при свете яркой луны на небосводе в трескучий мороз по снежным сугробам на спланированную операцию за дровами. Я шел предпоследним по проложенной в глубоком снегу тропе под присмотром замыкающего нашей группы. С большим трудом удалось спилить и разделить на короткие части твердую древесину яблони, которая, к счастью, оказалась молоденькой и небольшой. Уложили и связали всё веревками на сани, впряглись в них в меру своих сил, и дотащили, вспотевшие и уставшие, драгоценный груз по нашей уже утоптанной тропе до нашего дома. Радость и удовлетворение от успешного похода были неповторимыми. Тут же, не жалея дровишек, растопили на славу буржуйку, попили чаю в тепле, обмениваясь впечатлениями только что пережитого и незабываемого события, и улеглись спать. Не знаю, кто и как, наверняка, это была не участвовавшая в походе моя мама, которая своевременно почувствовала едковатый угарный запах от начавшегося процесса тления и обугливания поверхности древесины досок потолка над дымоходом, от жары которого они ночью начали перегреваться. Беда тогда обошла нас стороной, опасность возгорания успешно и вовремя предотвратили, и дом чудом не сгорел. Для сведения о климате в Мордовии в Большой российской энциклопедии (БРЭ) есть следующая информация: “На территории М. климат умеренно континентальный. Ср. темп-ры января –11 °C (миним. –48 °C), июля 19 °C (макс. 40 °C). Осадков 450–500 мм в год, основная их часть (70–80%) выпадает в тёплый период года. Снежный покров держится до 140–150 дней в году, его средняя выс. 40–60 см, в многоснежные годы – до 80 см. Вегетационный период 137–144 суток. Из неблагоприятных явлений в М. отмечаются засухи (сильные – до 4–6 раз в 10 лет, на востоке до 6–7 раз), суховеи (чаще 1–2 раза в год, иногда до 15 раз), промерзание почв (до 60–120 см)”. В те военные годы на всей территории СССР зимы были суровыми, в Подмосковье они были очень снежными и с морозами до минус 40-42 градуса. Многим памятны кадры кинохроники, как отряды красноармейцев в валенках и теплых полушубках после парада 7-го ноября 1941 года в Москве стройными колонами уходили с Красной площади в трескучие морозы на передовую защищать столицу страны от приблизившихся уже к Волоколамску передовых частей немецкой армии. Естественно, что и в Краснослободске зимние показатели снежного покрова и мороза были тогда близки к максимальным значениям, указанных в Большой российской энциклопедии. Так что наш поход за дровами проходил в непростых погодных условиях суровой мордовской зимы, потому-то и остался таким памятным.
Руководство администрации города приняло мудрое решение о привлечении на взаимовыгодных условиях, прибывших в город эвакуированных на помощь в проведении продовольственной программы и спасения последних от неминуемого голода. Вновь приехавшие должны были выходить на прополку посевов, мне почему-то особо запомнилось просо, а также овощей и уборку урожая с колхозного поля, а в качестве компенсации за этот труд они получали продукты натуроплатой из выращенного урожая с выделенной им части посаженной и засеянной борозды этого поля в виде бартера. Такая практика в 1970-х годах широко использовалась в стране. Тогда на помощь сельчанам в уборке урожаев с колхозных полей направлялись отряды “добровольцев” от городских предприятий, проектных институтов и учебных вузов. Правда, в отличие от описанной мной выше во время военного времени инициативы городской власти города Краснослободска, спустя 30 лет и уже в мирное время, “добровольцы” никакого бартера от колхоза для себя не имели. В лучшем случае их кормили на месте работы, а возможный бартер, по всей вероятности, уходил в соответствии с договоренностями в пользу парткома или профкома городской организации, пославшей своих сотрудников помогать колхозу убирать урожай. Колхозные поля находились далеко от города, и на сельхозработы приезжие “помощники” добирались пешком со своими узелками с едой. Уходили рано с тем, чтобы успеть выполнить предписанную им на день норму в утренние часы до наступления жары от щедрого красно-солнышка с сине-голубого и безоблачного небосвода над Мордовией, особенно на пике лета в июле месяце. Тогда, в те годы температура в июле реально достигала +40 °C (её скромно в скобочках приводит современное издание БРЭ 2004-2017 согласно Указа Президента РФ В.В. Путина от 14 октября 2002 г. N 1156 "Об издании Большой российской энциклопедии"), ибо люди и наука еще и не подозревали, что через 80 лет они будут на себе ощущать новое и неотвратимое явление, связанное с потеплением климата на планете. Суровая зима и жаркое лето первого года проживания в районе с практически континентальным климатом Мордовии для приезжих псковских воспитательниц были не простыми, и оказались для них проверкой на выносливость. Но молодость взяла верх над “временными” неудобствами и резкой сменой быта и климата, они быстро адаптировались к новым условиям военного времени, не потеряли оптимизма и веры в победе нашей страны над врагом на фронте.
Механизированной техники на больших колхозных полях не было, землю вспахивали лошадьми, а прополку и посадку в длинные борозды под картошку и овощи осуществляли терпеливые и выносливые женщины. Почему-то мне запомнились разговоры наших воспитательниц о трудной и изнуряющей работе в жаркие летние дни на полях с просом. Может быть, когда я ел тогда пшенную кашу по утрам во время завтрака, мне рассказывали, что она сварена из пшенной крупы, а её мелкие круглые желто-золотистые шарики - это семена культурных видов проса, освобождённых от колосковых чешуек после обдирки и очистки от несъедобных, не переваривающихся человеческим организмом оболочек. В интернете можно найти много интересных публикаций о древнейшем травянистом растении просо, а также о пользе и вреде пшенной крупы из него. В России просо возделывается в засушливых областях Центрального Черноземья и Поволжья, включая Мордовию, поскольку в этих районах просо меньше других культур страдает от суховеев, лучше переносит почвенную и воздушную засуху, хорошо хранится и является достаточно урожайной и ценной культурой. Пшено – хороший источник белка, клетчатки, основных витаминов и минералов. Пшенная крупа и мука богаты витаминами B1, B6, PP, а также магнием, фосфором, железом, медью, марганцем и другими полезными микроэлементами, а солей калия больше, чем в других крупах. Из пшена готовят много вкусных, питательных и разнообразных блюд, ибо оно лучше усваивается и быстро варится. Обычные пшенные каши хорошо выводят из организма антибиотики и холестерин, нейтрализуют жир, способствуют укреплению сломанных и повреждённых костей и соединению мягких тканей, ускоряют заживление ран, стимулируют кроветворение. Пшёнку из проса употребляют в пищу при нарушениях обмена веществ, ожирении, диабете, заболеваниях сердечно-сосудистой системы, атеросклерозе, болезнях желудочно-кишечного тракта, запорах, гипертонической болезни, болезнях печени, онкологии. Однако частый прием пшена может привести к уменьшению йода или ухудшению его всасывания. Пшено может вызвать задержку пищеварения из-за медленной усвояемости, так как богато клетчаткой. Пшено не рекомендуется при низкой кислотности желудка и язвах, а старикам следует употреблять пшено с осторожностью. В народной медицине просо ценится как средство, дарящее физические и умственные силы и укрепляющее иммунитет. Конечно, молодые воспитательницы с непривычки уставали, правда, маме было проще, ибо она родилась в латышском хуторе и с четырех лет до окончания семи классов сельской школы с родителями и братом была приобщена к “прелестям” сельской крестьянской жизни. На ее бороздах, распределенных колхозом за помощь, всегда был хороший и обильный урожай, а для сохранения его на зиму до теплых дней весны и лета, она со своими подругами устраивала в поле, не тащить же все это в город, земляные бурты для спасения от трескучих морозов зимы с подстилкой из сухой ботвы и засыпкой сверху толстым слоем дополнительного грунта. С наступлением в конце октября заморозков и холода бурты на полгода зима накрывала толстым, высотой метр и более снежным плотным одеялом. Хорошо, что грунтовые воды находились глубоко от поверхности земли, картофель и морковь не промерзали и не загнивали, а по весне были сочные, вкусные и даже лучше, чем выкопанные осенью из борозды. В 1986 году я повторил такой способ сохранения урожая, правда, в условиях высокого уровня грунтовых вод. Тогда мы получили участок в СНТ-Строитель от Министерства строительства СССР за 101-м километром на юго-западе Подмосковья в лесном линзовом болоте. После вырубки камыша, кустарника, высоких кочек с полусгнившими хилыми березками и ручной рекультивации поверхностного слоя с выемкой торфа и замещением его привозным песком я посадил картошку, а часть обильного урожая ее решил сохранить на зиму на месте. По осени выкопал две ямы полуметровой глубины сечением поверху 0,6х1,2 м, обложил их от возможных грызунов на зиму плотно еловым лапником внутри и гидроизолирующей пленкой, в них засыпал по два мешка голландской картошки в два слоя, снизу красной, а по прокладке выше - белой, сверху толстый слой насыпного грунта и лапника. Ранней весной до оттаивания грунта с трепетом снял лапник и верхний грунт и обнаружил в своих захоронениях чудесную на вкус, не замерзшую и не сгнившую картошку. Правда, грызуны - маленькие мыши, пронюхали мои тайники, прогрызли защитную пленку, не побоявшись колючих иголок лапника, и пробрались в мои закрома. Мышки оказались вежливыми интеллигентами, они аккуратно проделывали в верхних картофелинах дырочку и через нее постепенно углублялись внутрь, объедая мякоть до наружной кожуры, не нарушая целостность ее контура. Картофелина после филигранной мышиной обработки становилась пустой и похожей на яйцо с дырочкой в скорлупе, но без содержимого. После первой обработанной картофелины мышка принималась за вторую, рядом лежащую картофелину, и так семейка из несколько мышек прожила всю зиму в тепле и при еде, вовремя исчезнув до моего появления. Так что им удалось попортить мне верхние слои в земляных ямах с белой отборной крупной картошкой, а к красной они не успели добраться до окончания зимы, видно, там зимовала небольшая семейка, и им хватило картошин верхнего слоя. Картошка из нашего хранилища была намного вкуснее, без пестицидов и свежее той, которую мы покупали до этого в магазине. На следующий год я снова повторил свой удавшийся опыт хранения картофеля в яме в условиях высокого уровня грунтовых вод. Однако в этот раз я приехал на дачу с большим опозданием, в начале мая, когда уже было тепло, на деревьях и кустах из почек пробились кончики зеленых листиков, земля оттаяла. После снятия верхнего укрытия из елового лапника и слоя рыхлого теплого грунта обнаружил внутри свою картошку в воде запревшей и уже загнивающей. Так что сельхозработы не терпят промедления, надо все успеть сделать своевременно. Я остановился на этой небольшой, но поучительной теме, а вдруг кто-то и воспользуется потом моими экспериментами.
Ну, а мои опекунши с мамой и мной после перекуса, уставшие пешком возвращаемся с поля домой. В середине длинного пути, к их счастью, у дороги были расположены два небольших озерка в овражке, или котлованчике в виде плесов с удивительно чистой, прозрачной и прохладой водой, где можно поплавать и снять усталость. Молодые труженицы, оказывается не умели плавать, зато сработала выдумка или услышанная от кого-то находка. Оказывается, они брали с собой в эти походы на работу в поле белые наволочки для подушек. Заходя в воду по пояс, взмахнув раскрытой наволочкой над головой, надо стремительно опустить открытый снизу ее кант в воду и другой рукой раздутую воздухом наволочку туго завязать шнурком, чтобы в ней остался собравшийся воздух. Таким образом можно получить воздушный поплавок-спасатель и плыть с ним по воде в горизонтальном положении, держась за него руками и бултыхая ногами по поверхности воды. Так учат плавать и теперь даже маленьких детей, правда, используя не надутые над водой наволочки, а резиновые круги или жилеты. Радость, восторг и ликование от такого приспособления, а также истинное наслаждение от плескания в прохладной воде после утомительной работы и начавшего припекать жаркого солнца были неописуемы, раздавались шутки, задорный и веселый смех. Я сидел на берегу, наблюдая за этой картиной, и не совсем понимал такого их перевоплощения и позитивного состояния от соприкосновения с водой, ибо сам не умел плавать. Это потом, будучи в их возрасте, я до конца оценил по достоинству это восторженное состояние общения с водной гладью, и было много купаний, заплывов в реках, море, бассейнах и соревнований, даже в ледяной воде, когда я в тридцать четыре года стал и на протяжении тридцати лет был отчаянным моржом, жизнь и здоровье которого нередко находилась на грани жизни и смерти, как на лезвии бритвы.
В сентябрьские дни осени в нашем доме по вечерам происходила заготовка на зиму квашеной капусты. Свежие кочаны капусты и часть собранной моркови с картошкой нам помогли привезти с поля на колхозных лошадях. Что касается емкости, то наша хозяйка посоветовала свежую белокочанную капусту заквасить в дубовой бочке, как обычно это делают все в Мордовии с незапамятных времен. Небольшую дубовую бочку литров на 30 можно купить на базаре, вес её около 16 кг, а высота не превышает полметра. Почему-то все емкости у производителей от 5 л до 400 л называются одним словом бочка, наверно, для простоты лексикона. Краснослободские бочки из местного дуба черешчатого (Quercus robur) продавались и ныне продаются с крышкой и удобным плоским металлическим гнетом. В своем рассказе молодым квартирантам хозяйка добавила интригующие слова напутствия. Благодаря особой микрофлоре квашеная на зиму капуста в дубовой бочке отличается особым вкусом, она становится хрустящей, полезной, поскольку богата минералами и витамином С, и хранится дольше и лучше. В свободный от работы день после приобретенной на базаре и подготовленной к засолке бочки в нашей комнате шла активная и дружная работа воспитательниц по реализации задуманного. Засаливать капусту в бочке на зиму, как мне теперь представляется, это приятное ритуальное действо и включает в себя несколько последовательных действий в соответствии с проверенным бабушками и прабабушками рецептом заготовки витаминного “деликатеса”, квашеной капусты, например, таким. На 1 кг капусты – 30-50 гр моркови, столовая ложка (20-25 гр.) соли, щепотку сахара по вкусу, можно 50 гр яблок сорта антоновка, как это делают в Мордовии. Для облегчения проведения работы по заготовке, свежие капусту и морковь нарезали, укладывали в бочку и разминали в ней частями. Одна из присутствующих шинкует вымытые капустные вилки полосками средней толщины, другая моет и чистит морковь, третья шинкует её на тёрке с крупными ячейками. Маме, как уже имевшей в детстве некоторый опыт на хуторе, была предоставлена главная и ответственная работа. В широкий и глубокий эмалированный таз она кладет нашинкованную капусту, посыпает её крупной поваренной солью и перемешивает руками до появления сока на поверхности каждого слоя с максимально возможным удалением воздуха, туда же добавляет нашинкованную морковь и ещё раз всё перемешивает, высыпает щепотку сахара и пробует эту порцию на вкус. На дно рядом стоящей чистой сухой бочки укладывает в виде подстилки капустные листья, а на них сверху послойно плотно утрамбованную капустно-морковную смесь, но не до полного заполнения бочки, а оставив место для гнёта, крышки, и возможного перелива через край бочки образовавшихся позже в процессе сквашивания излишков сока. Процесс заготовки капусты продвигается неспешно с паузами, вопросами, шутками, веселым, завидным и непринужденным смехом, ну и естественно, с хрустом аппетитно поедаемых из вилков кочерыжек и сочной моркови. В завершение поверх капустно-морковной массы в бочке все дружно укладывают оставшиеся капустные листы, сложенную в 2 слоя марлю, увесистый гнет и крышку. На этом работа закончена, бочку оставили для начального сквашивания в углу комнаты на четверо суток. В последующем по рекомендации хозяйки девушки раз в день открывали гнет с крышкой, убрав верхние листы капусты и марлю, пробовали капусту и определяли степень ее готовности, а для отвода скапливающегося в процессе сквашивания газа протыкали капусту острым длинным стальным штырем до самого дна бочки. Часть заготовленной капусты была уложена в стеклянные банки для текущей еды, а бочку после сквашивания из комнаты с большим трудом объединенными силами перетащили в подпол дома на всю зиму. Из квашеной капусты готовили самый простой салат с луком на подсолнечном масле и с нашей рассыпчатой картошечкой, а также кислые наваристые щи на мясном бульоне. Непосредственная и успешная заготовка квашеной капусты нашими воспитателями позволили нам не голодать в течение четырехлетней эвакуации, а их завидный и дразнящий хруст во время еды кочерыжек от капустных вилков для меня остались не забываемым до сих пор.
В конце лета на второй год нашего пребывания в эвакуации мама заболела желтухой, и ее положили в больницу на лечение. Как раз перед этим она получила официальную повестку с фронта о том, что 22 июля 1942 года погиб мой отец при защите блокадного Ленинграда. Это трагическое известие сильно ее взволновало, негативно отразилось на эмоционально-психологическом состоянии и, вероятно, поэтому поспособствовало заболеванию. Как объясняют теперешние врачи-специалисты, причины появления желтухи могут быть разнообразными, они связаны с различными заболеваниями и состояниями пациентов. Могли быть лекарственные препараты, например, антидепрессанты, которые мама могла тогда принимать, а они оказывают токсическое поражение печени и вызывают желтуху. Возможно, во время летних работ на колхозных делянках в летнюю жару и в полевых условиях через загрязненную пищу или воду проявилась вирусная инфекция гепатитами А или Е, вызывающие воспаление печени, нарушение ее функции, и также приводящих к желтухе. Девушки-соратницы своевременно заметили появившийся у мамы сначала желтоватый оттенок белка глаз, а затем пожелтение кожи и слизистых оболочек, которое распространилось на лицо, шею, руки, живот и другие части тела. Именно эти изменения цвета кожи с пожелтением, являющиеся основными симптомами начавшейся желтухи, вызвали у молодых женщин панику и тревогу. Не теряя время, они отправились с мамой в центральную районную больницу города, где ее сразу же поместили в инфекционное отделение. Я на время болезни мамы был на попечении трех молодых воспитательниц, которые поочередно или все вместе занимались и опекали меня, не давая скучать. К счастью, желтуха у мамы была в легкой форме, не заразной, а главное, вовремя замечена, со своевременной госпитализацией в стационар. Спустя несколько недель врачи объяснили этот факт девушкам, что поскольку у мамы произошли сбои пигментного обмена, выявленные в начальной стадии заболевания печени с нарушением оттока желчи, то передача желтухи от одного человека к другому не происходит, и поэтому разрешили посещение больной, но уже выздоравливающей мамы. Мои опекунши при очередном посещении больницы взяли меня с собой, и это был необычный и волнительный для меня поход в такое заведение. Меня провели по широким коридорам первого этажа здания инфекционного отделения в 4-х местную палату с широким окном напротив дверей, в правом углу от которого находилась кровать моей мамы. Ее заранее известили о моем приходе, она с нетерпением ждала этого момента, увидев меня, очень обрадовалась. За время пребывания в больнице мама заметно изменилась, как-то даже постарела, сильно похудела и ослабла, со мной общалась лежа в постели, видно, лечение болезни еще не закончилось. Она стала расспрашивать, как я себя чувствую, все ли у меня в порядке. Заранее приготовила мне от своих завтраков и обедов яблоки, яички, конфеты и печенье. Соседки по палате с пониманием, сочувствием и некоторой завистью наблюдали за нашей встречей. Время моего визита было ограниченным, перед уходом я увидел на лице мамы слезы тоски, переживания и радости. Через месяца два маму выписали из больницы, она пришла в физическую норму, набрала нужный вес, избавилась от желтизны тела, стала снова свежая, молодая, румяная и жизнерадостная, а наши будни в городе Краснослободске продолжились своим прежним чередом.
Однажды зимой, возвращаясь из детского сада домой, я увидел, как местные мальчишки катались на лыжах. Это у них получалось легко, увлекательно и очень заманчиво. После этого я стал приставать к маме с просьбой купить мне лыжи. Толи у нее тогда денег не было, толи заранее знала, что это для меня еще рано, тем более что и лыжню рядом с нашим домом никто не проложил, да и морозы зимой у нас были крепкие, а со мной надо для начала еще много повозиться и проявить изрядную выдержку. В конце концов она все-таки купила мне детские маленькие лыжи с ремешками на валенки и коротенькие тонкие палочки. Несколько раз мы выходили на пробные катания, я при этом капризничал, канючил, так как ничего путного из этой затеи не получалось, то ремешки крепления лыж соскакивали с валенок, то одна лыжа опускалась не параллельно другой, а наискось на вторую, я падал в сугроб и в истерике вопил от неудачи. Лыжни для меня специально до этого никто не проложил, поэтому я не катился, а шагал на своих лыжах по сугробу, опуская в снег ноги беспорядочно, вкось и вкривь, и оставляя за собой дорожку примятого снега совсем не похожую на ровную прямую лыжню. При таком вихлянии ремешки часто соскакивали с валенок, а палки при этом мне вовсе не помогали удерживать равновесие, я оказывался в снегу. Мама помогала мне подняться из снега и заново одеть лыжи на валенки. Она проявляла завидные выдержку и терпение, но из-за опасения, что я вываленный весь в снегу могу простудиться, через некоторое время моих безуспешных попыток научиться кататься на лыжах, уводила меня отогреваться в теплый дом. Видно, я в то время еще не дорос до местных мальчишек, но на лыжах я все-таки научился кататься, которые мне она покупала потом, когда я учился в третьем и четвертом классах после возвращения из эвакуации. В девятом классе я уже азартно бегал на лыжах на длинные дистанции от нашего поселка Первомайский через “Барский лес” до Ясной Поляны и даже до городка металлургов Косая Гора, и они были для меня на долгие годы любимым видом спорта. Жаль, правда, что я не позанимался своевременно в лыжной секции с тренером, не овладел теоретически правильным навыкам экономного и эффективного передвижения на лыжах, а использовал свой инстинктивный способ гонки “на руках”, совмещенный с “силой молодецкой“ и выносливостью. Через год после окончания злой зимы 1943 года и потепления в конце марта я, как обычно, утром выходного дня, отправился один пешком к маме на работу. Перед зданием детского дома я увидел поразивший меня своими габаритами огромный, почти в натуральную величину, как настоящий, но вылепленный из снежных больших шарообразных комов, танк с гусеницами и катками-колесами между ними, приплюснутой сверху над основным корпусом усеченной с боков по контуру ровными гранями башни с красными звездами на боках и горделиво торчащего из нее длинного приподнятого в конце ствола боевой пушки, из которой, казалось, в любой момент может вылететь снаряд по противнику, если эта махина заведется, зарычит ее мощный двигатель, стронется с мета и покатит на линию фронта. Да, мое воображение разыгралось при этом тогда не на шутку, я долго очарованно смотрел на этот танк, несколько раз обходя его со всех сторон и разглядывая эту снежную скульптуру, созданную нашими неутомимыми и изобретательными молодыми воспитателями вместе с детьми детского дома далеко от фронта в глубоком тылу. Сопоставляя временные события той поры, я понял, что все население страны, Мордовии, города Краснослободска, в том числе, и воспитатели детского дома регулярно слушали сводки Совинформбюро о сражениях на фронтах, которые регулярно с самого начала войны зачитывал всегда твердо, с расстановкой, то приглушенно и скорбно, то радостно с ликованием Юрий Левитан, популярнейший диктор Государственного комитета СССР по телевидению и радиовещанию неповторимым басовитым голосом, выражая общую печаль и радость народа, вселяя надежду, что победа непременно придет. Остановленные в 1941 году под Москвой войска вермахта стремительно наступали южнее, к середине июля 1942 года время на фронтах страны было тяжелое и тревожное, ибо немцы вплотную подошли к Волге с целью окружить и захватить город Сталинград. Началась кровопролитная и беспощадная Сталинградская семимесячная битва, вошедшая в историю как одно из важнейших и крупнейших генеральных сражений Второй мировой и Великой Отечественной войн между Красной армией и вермахтом. Расстояние до Краснослободска не так уже и далеко от этого места боев, всего 600 километров с небольшим, но тревогу и волнение испытывали со всей страной и наши воспитатели. Естественно, в этот период и до окончания войны Мордовия вместе со всей страной оказывали огромную помощь фронту, собирали продукты и тёплые вещи для Красной армии, вносили пожертвования в Фонд обороны. С сентября 1941 по январь 1943 г. жители Мордовии сдали на сборные пункты 106,7 тысячи кг шерсти, 47 тысяч овчин, 5 674 полушубка, 1 673 меховых жилета, 4 020 ватных курток, 3 377 ватных шаровар, 1259 ватных жилетов, 13 414 шапок-ушанок, 32 132 пары валенок, 2 959 пар меховых рукавиц, 39 321 пару варежек и перчаток, 27 799 пар шерстяных носков. Кроме того, в качестве подарков только за 1942 г. на фронт жители Мордовии отправили: 51,7 тонны мяса, 4 тонны масла, 4,9 тонны мёда, 16 тонн сухарей, 1,8 тонны колбас, 2,3 тонны печенья, больше 10 тонн махорки, а также 1,5 тысячи носовых платков, 3,4 тысячи индивидуальных посылок и 67 тысяч рублей. В течение всей войны учителя, рабочие и служащие ежемесячно перечисляли в Фонд обороны свой однодневный заработок в среднем от 50 до 150 рублей. Только в 1941 г. трудящиеся Саранска внесли в Фонд обороны 924, 8 тысячи рублей, а за январь и первые дни февраля 1942 г. - 141,8 тысячи рублей. В сборе средств на строительство танковой колонны «Советский школьник» участвовали ученики, учителя и молодёжь. Руководству Мордовии 8 января 1943 г. пришла телеграмма от председателя Государственного комитета обороны И.В. Сталина: «Передайте колхозникам и колхозницам МАССР, собравшим 21980 тысяч (21 млн 980 тысяч) рублей на строительство танковой колонны «Мордовский колхозник», внесшим в Фонд Красной армии 30 тысяч пудов хлеба и 3 тысячи пудов картофеля, мой братский привет и благодарность Красной армии». Примечательно, что половина этой суммы на танковую колонну в размере 10 млн 120 тысяч рублей внёс Краснослободский район. Сталинградская битва закончилась 2-го февраля 1943 года разгромом 6-й немецкой армии. Облегчение, радость, ликование и настоящая уверенность в нашу окончательную победу над фашистской Германией, которую с самого начала войны словно предвидел в своих незабываемых сводках Совинформбюро Юрий Левитан, почувствовала страна и жители Мордовии. Вдохновленные этим оптимистическим событием наши мужественные воспитательницы, как только потеплело на улице, и теплые лучи зимнего солнца размягчили снежный зимний покров, решили соорудить удивительно большой и красивый танк победы из снега перед главным зданием своего детского дома для обозрения детям и взрослым. Я вижу его перед собой, восхищаюсь и поныне этой полезной выдумкой в тяжелые дни жестокой войны.
В детский дом к маме я ходил в теплое время года по воскресным дням во время ее там дежурства и уже подросшим, то есть во второй половине нашего пребывания в эвакуации. Зачастую это были тайные операции наших встреч. В заранее оговоренное время мама меня поджидала у входа на улице у корпуса с малышами дошкольного возраста и тайно. бесшумно и быстро сопровождала на второй этаж в большую комнату соей группы. Там я растворялся среди мальчиков и девочек, как свой, выходил с ними на детскую площадку и играл, обедал и даже спал со всеми после обеда, а после ужина вечером уходил домой. Таинственность моего пребывания у мамы была продиктована строгим регламентом, установленным заведующей детского дома, категорически запрещавшей присутствие детей работавших в этом учреждении воспитательниц. Нянечки и мамины псковские соратницы знали регламент заведующей, ее несговорчивый и суровый нрав, поэтому активно помогали избегать возможных неприятных инцидентов для мамы в случае обнаружения начальницей моего присутствия в стенах здания детского дома. Во время непредвиденного её обхода работало “сарафанное радио”, и эта информация в таких случаях быстро, как предупреждение, передавалась вперед по цепочке к маме. Меня тут же прятали под стол в углу комнаты, накрытый длинной, свисающей до пола скатертью, а иногда в платяной шкаф с белыми халатами, оставляя щелочки для доступа воздуха, чтобы я не задохнулся. Правда, сидеть в тайнике мне приходилось не долго, так как заведующая особо не задерживалась во время обхода надолго в нашей комнате. Она на ходу задавала формальные вопросы, спрашивая, есть ли какие-нибудь жалобы, просьбы, больные дети и прочее. После ее ухода, царившее до того некоторое возбуждение у взрослых проходило, они спокойно продолжали заниматься своими делами, а я, как ни в чем не бывало, снова присоединялся к беззаботному общению с малышами в группе. Чаще всего я общался и играл с маленькой симпатичной с кудряшками на голове девочке, она мне очень нравилась, и я упрашивал маму взять ее к нам, в нашу семью. Мама тактично отговаривала меня от такой затеи, объясняя это тем, что у нее есть свои родители, которые после окончания войны найдут ее в нашем детском доме и заберут с собой. Так оно действительно и произошло, нашлись родители, и ее забрали раньше победного события. В свободные от работы и дежурства воскресные дни мы с мамой в теплое время года нередко ходили с утра на базар, или, как теперь говорят, на ярмарку. Он располагался за городом и занимал обширную территорию, кажется, на берегу реки. Что там только не продавали: живой скот и домашнюю птицу, тканые, вязаные и шитые всевозможные вещи, одежду и обувь, гончарные, кованные поделки и бытовые предметы обихода, деревянные бочки, кадки, ковши и ложки местных бондарей, игрушки, свистульки и прочие забавные безделушки для детей и взрослых, ну, и конечно, всевозможные продукты питания. Продавцов и покупателей было там превеликое множество, вдоль торговых рядов толпы медленно с частыми остановками двигались в противоположных направлениях, и порой было трудно протиснуться к продавцам. Нас с мамой интересовали одежда на лето и на зиму, а также продукты питания. Мне особенно нравилось идти вдоль рядов, где продавались молоко, творог, сыры и мед, так как приветливые хозяйки давали все это пробовать на месте: молоко коровье свежее с приятным послевкусием, молоко топлёное в глиняных кринках, горшках и бидонах, плотное, почти как манная грудничковая каша, с коричневой корочкой сверху и небольшим специфическим привкусом томления в русской печи, простокваша, домашние сыры, а также янтарно-золотистый, прозрачный и искрящийся цветами радуги на солнце, удивительно сладкий настоящий пчелиный мед прямо с пасеки. Конечно, мы не только пробовали все это, а что-то покупали и уносили с собой домой. Дома мама на большой и тяжелой сковороде жарила нашу рассыпчатую картошку на топленом масле, и мы с большим удовольствием ели её вместе с местными овощами, купленными на базаре.
Воскрешая в памяти наше пребывание в эвакуации, себя, своё поведение и поступки в разных ситуациях уже с теперешних критических позиций, я пришел к следующему суждению о себе того давнего времени. Большинство детей в дошкольном и школьном возрасте бывают капризными и непослушными, что связано со многими внешними и внутренними факторами – неустроенностью бытовых и семейных условий, наличием раздражающих и стрессовых ситуаций, некомфортным общением с родителями и окружающими ребенка людьми, недостатком ласки, праздников и позитива, болезненностью организма и тела и многим еще чем. И это прежде всего касается поведения мальчиков, поскольку они в детстве быстрее становятся физически более крепкими, ловкими, решительными в поступках и смелыми, в них быстро проявляется мужская самость, зазнайство и эгоизм. До войны у меня были комфортные условия, просторная светлая наша городская квартира в Пскове, рядом любящие меня молодые родители, носят на руках, сюсюкают, балуют и незамедлительно исполняют любой мой каприз. Я еще карапуз, на мне матроска, легкие и шортики сандалии с носочками. Мама с отцом идут неторопливо солнечным воскресным теплым июньским днем утром в приподнятом праздничном настроении по набережной реки Великая, гордостью псковичей, к пристани, чтобы прокатиться на пароходе, подышать свежим чистым загородным воздухом и полюбоваться со стороны стенами Кремля, золотыми куполами храмов города с высокими колокольнями и крутыми откосами правого берега, покрытых нежной зеленью с полевыми цветами травяного покрова. Мама несет меня, притихшего баловня, на руках. По пути местные бабушки продают разные съедобные вещи для путешествующих, - всякие булки, пирожки, молоко в бутылках и прочее. Одна из них продавала свежие куриные яички, которые я заприметил издалека и к которые ранее дома мама пару раз дала мне выпить сырыми. При виде их, я заерзал на руках, разбушевался, стал спускаться с рук на землю и, указывая в сторону той бабули, требовал подать немедленно эти яички. Мама сконфузилась от моей выходки, пыталась отвлечь меня и успокоить, я поднял рев и устроил истерику, и она поняла, что мой каприз должен быть выполнен. После выпитого прилюдно яйца я успокоился, мы мирно пошли дальше. Неспеша подошли к пристани, как пароход загудел басом, как бы призывая нас поторапливаться к отплытию. От громкого гудения я перепугался и снова заревел. Вот так в младенчестве я привыкал к общению с окружающим жизненным пространством. И в одночасье, когда я встал на окрепшие ножки, научился издавать членораздельные звуки и адекватно реагировать на окружающее, все вокруг неожиданно резко и стремительно изменилось, закончилась идиллия в моей жизни, ибо началась война, разрывы снарядов и бомб, горящие дома, крики, паника и суматоха, спешная погрузка в вагоны и долгая, длинная дорога в эвакуацию за 1500 километров, сначала поездом в эшелоне до столицы Мордовии города Саранск, а потом на машинах до г. Краснослободска в новые условия и климат. Наша комфортная жизнь на новом месте кардинально изменилась, мама со своими помощницами в две смены с поочередными ночными дежурствами занята тяжкой работой в детском доме по спасению жизни осиротевших чужих малышей, я уже не нахожусь под ее постоянным строгим материнским контролем, чаще меня опекают поочередно ее молодые подруги. Я у них как живая игрушка, которая переходит поочередно к ним из рук в руки и которую надо вовремя накормить, уложить спать, разбудить и отправить в детский сад, а перед сном чем-нибудь занять. Я стал самостоятельным, раскрепощенным и коммуникабельным. В детсад я ходил и возвращался домой один. Общения с мамой стали достаточно редкими, а она еще больше любила и боготворила меня. Однако я этого не замечал и при случае по поводу и без повода устраивал ей сцены с обидами и капризами. Тому пример, мое требование купить мне непременно лыжи. В детском саду посторонние временные тети, и я у них в группе не один, внимания требуют и другие детки. Волей-неволей в мое воспитание постепенно вмешивается улица, там мальчишки-подростки старше меня, уже с навыками и опытом, свободные и раскрепощенные, почти как я, и “хорошие” образцы для подражания и общения. В детсаду, по всей вероятности, я по возрасту был старше других детей из моей группы, а потому непоседа и почти лидер, ведь я прихожу самостоятельно без сопровождения родителей. Дома я общаюсь со взрослыми тетями по-дружески “на равных”. Кроме того, из-за отсутствия еще жизненных навыков и опыта во мне стали проявляться особые черты поведения, такие как детская наивность и непоседливость, азартность и бесстрашие с легкомыслием. В подтверждение этих слов припоминаю два пережитых мной экстремальных эпизода того времени.
Воспитательница ведет нас в конце лета после завтрака в расположенный поблизости на нашей территории фруктовый сад, открывает калитку, и все малыши наперегонки бегут по зеленой дорожке вглубь сада. Я обгоняю всех, добегаю до стоящей справа старой, слегка обросшей мхом яблони, вскарабкиваюсь по ее стволу до первой большой ветви, откинувшейся в сторону почти горизонтально, дотягиваюсь до первых яблок, и в этот момент ветка обламывается, а вместе с ней я лечу вниз на землю. В полете я оказался под веткой, на земле она придавила меня сверху и поцарапала лицо. От небольшого ушиба и нескольких капелек крови из царапин, а также от стресса и испуга я расплакался. Воспитательница промокнула белым лоскутком капли крови и успокоила меня, а через некоторое время, я как ни в чем не бывало уже резвился с остальными детьми в этом саду. В распоряжении детского сада имелось свое подсобное хозяйство с соответствующими постройками и домашними животными. Между постройками и зданием детсада была обширная площадка. Однажды летом наша группа возвращалась с прогулки по саду, и мы увидели в центре этой площадки торчащую из земли высокую толстую металлическую трубу, к которой был привязан на длинной цепи годовалый бычок. Меня так заинтриговал этот бычок, что я побежал к нему, чтобы потрогать. Однако бычок от неожиданного моего приближения начал убегать, цепь его далеко не пускала, и он стал описывать круги вокруг столба, прихватив меня и обмотав при этом пару раз мои ноги под коленками. Я громко и истерично завопил от боли и страха. Хорошо, что вовремя подбежала моя храбрая воспитательница и освободила меня от железной цепи, оставившей на коже ссадины с небольшими кровоподтеками. Уже в группе ноги у меня были забинтованы, ссадины через пару дней зажили, а этот испуг при встрече с бычком быстро забыт. К слову сказать, упомянутые выше мои детские особые черты поведения сопровождали меня и в последующие годы на разных возрастных этапах, несмотря на приобретенные при этом разумные навыки и опыт, чтобы принимать решения и совершать поступки в различных ситуациях без ущерба для здоровья. Видно, мужчины с активной жизненной позицией, волевые, целеустремленные, физически крепкие и спортивные не могут существовать без риска, “удали молодецкой”, отчаянности, лихачества и авантюризма, хотя и осознают возможные для себя негативные последствия. В подтверждение моих слов привожу ниже пару эпизодов моего отчаянного лихачества. А их по жизни в быту и по работе было ох, как много, рискованных с травмами и без них, но, к счастью, с happy end для моей жизни, позволившими не падать духом, а напротив, духовно и нравственно расти, быть полезным обществу, стране и своей семье. Учась после армии в МИСИ им. В.В. Куйбышева, по окончании первого курса я с товарищем в конце июня 1962 года поехали добровольцами на целину в Казахстан. В стране вовсю ощущалась “Хрущевская оттепель”, новый быт для меня и студенческая романтическая среда, новые интересные предметы в вузе с суперодаренными учеными-профессорами, великолепные библиотеки, доступные театры, музеи, песенные студенческие слеты, тренировки в легкоатлетической секции, только успевай охватить все это. А тут еще желание Никиты Хрущева накормить страну вдоволь хлебом, надо только распахать целинные земли. Авангардом здесь стал комсомол и студенческие строительные отряды. Из всех репродукторов звучали увлекающе задорные, патриотические и призывные песни с аккомпанементом под стук колес поезда с добровольцами, радостно распевающими куплеты “Здравствуй, земля целинная”. А почему бы и не поехать в далекие, неизведанные края. В стройотряд от нашего вуза нас первокурсников не брали, пришлось ехать на целину по полученным от ЦК райкома комсомола Бауманского района г. Москвы путевкам самостоятельно с опозданием вдогонку за ранее уехавшими стройотрядами. Комсомольский штаб Целинограда (теперь это столица Астана) направил меня в Кургальджинский совхоз Кургальджинского района прорабом на помощь небольшому отряду студентов четвертого курса Московского высшего технического училища им. Н.Э. Баумана (МВТУ). Кургальджинский район расположен в Тенгиз-Кургальджинской впадине, представляющей собой степную местность с равнинным рельефом, большим количеством разновеликих озёр, протекающей с востока на запад по ее территории главной и протяженной рекой Нура, болотами и множеством разного вида рыб, животных и перелетных птиц. В центральной усадьбе совхоза из десятка небольших одноэтажных саманных домиков местных жителей, сельской конторы и длинного летнего барака для нашего стройотряда мы оперативно в две смены строили детский сад для казахских малышей, гараж для сельхозтехники, клуб и баню. За усадьбой в степи с юга простирались поля с зерновыми посевами и бахчи с арбузами, с противоположной северной стороны наш барак, расположенный перпендикулярно основной улице, был границей поселения. За ним с запада параллельно в низине на удалении менее километра находилась гладь чистой темно-синей воды, заросшей камышами, водорослями и травой по берегам старицы, по всей вероятности, образовавшейся кода-то давным-давно от старого русла причудливо извивающейся (меандрирующей) поблизости реки Нуры. Справа на востоке в четырёх километрах любознательные наши студенты обнаружили вторую широкую, более протяженную и достаточно глубокую старицу. Почему-то местные аборигены свои старицы называли плесами, хотя, согласно Википедии, плес – это глубокий участок русла реки, расположенный между перекатами, обычно образующийся в русле меандрирующей реки у вогнутой излучины берега. Эта вторая старица покоилась в скальных породах возвышающегося хребта. Левый край скалы над водой со стороны поселения был высоким, а противоположный в раза три ниже. В центральной части Казахстана степь изобилует небольшими, обрывистыми низкогорными массивами в виде мелких сопок высотой до 15 метров, оставшихся в виде выветренных временем давних отрогов Тянь-Шаньских гор. В воскресные дни студены отряда после изнурительной недельной работы на стройке ходили тайком, без моего ведома, к этой старице купаться в чистой воде и отдыхать в зеленой сочной траве на ее склонах. Оказывается, несколько смельчаков устраивали там спортивные соревнования по прыжкам в воду с отвесной скалы высотой более десяти метров. Смелость и храбрость прыжка при этом заключалась в том, что с места прыжка на вершине воду старицы закрывал под скалой чуть ниже расположенный выступ, то есть прыгать надо было “вслепую”, наугад, с силой отталкиваясь ногами, чтобы перелететь этот выступ по дуге, не зацепив животом его острые камни. Мальчики из отряда, натренировавшись в этих прыжках уже ранее, решили проверить меня на такую же смелость, пристойную настоящему мужчине. Когда мы пришли после завтрака в очередное воскресенье к старице, я был покорен живописностью местности, зеленью склонов и сверкающей на солнце чистой водяной гладью. Под скалой, с которой надо было прыгать, вода выглядела прозрачной и изумрудно-зеленоватой, подчеркивая этим, что глубина в этом месте, как в омуте, очень большая. Мы вчетвером поднялись наверх скалы, и я увидел всю красоту старицы “с птичьего полета”. Договорились, что я прыгаю третьим, за мной четвертый. Я согласился, ведь я любил плавать и в армии прыгнул в небольшом грузинском прибрежном городке Кобулети с каменистого берега в высокие волны разбушевавшегося тогда Черного моря и надвигавшейся со стороны Турции угрожающе черной тучи. Тогда огромные пенящиеся грозные волны не утащили меня в море, а выбросили, как щепку, на каменистую прибрежную полосу. Это много лет спустя, я понял, что отделался небольшим кратковременным полу испугом. Ну а теперь, не мог же я, как их начальник на стройке, проявить слабость духа или струсить и потерять авторитет, доверие и уважение к себе с их стороны. Двое первых отважных юношей поочередно с небольшим интервалом прыгнули друг за другом, а я, не раздумывая долго, сделал тоже самое и так же, как они. К счастью, я удачно перелетел через торчащий и закрывающий воду выступ, а дальше в полете я тут же “отключился” и только за несколько метров от глади воды я как бы очнулся и ощутил ее приближение, успел раскинуть руки в стороны, демонстрируя “ласточкин” полет, а через доли секунды почувствовал сильный удар головой о воду. Я ушел довольно глубоко вглубь и на мгновение в голове проскочила мысль, что не успею выплыть на поверхность, так как не хватит запаса воздуха в легких. Надо было бы в самый последний момент перед погружением в воду успеть сделать глубокий вдох и набрать побольше внутрь себя спасительного кислорода. После этой мысли я плотнее сжал губы и отчаянно стал грести руками и толкать воду ногами, чтобы как можно быстрее всплыть и оказаться на поверхности воды. Когда я вынырнул и вдохнул большой глоток живительного воздуха, вдруг почувствовал ощутимую боль в черепе головы. Но тут же быстро поплыл к берегу, не показывать же мне следившими с берега мальчикам и девочкам на исход приготовленного ими спектакля по проверке своего начальника на смелость, которую я выдержал. К тому же за мной должен прыгать четвертый смельчак, и я поэтому инстинктивно ускорился, чтобы он не врезался в меня сверху. Выбравшись на берег, я пришел в чувство и в нормальное состояние, понял свою ошибку в полете при приземлении, когда увидел, что последний участник нашего выступления, входя в воду, не разбросал руки по сторонам, а напротив, вытянул их перед собой над головой, чтобы не разбить голову о воду. На предложение моих азартных ребяток повторить прыжок в воду со скалы еще раз я с готовностью согласился, ибо подумал про себя, если я сумел прыгнуть впервые в жизни с десяти метровой скалы и со мной ничего страшного не произошло, то можно повторить его еще раз и заодно исправить допущенную ошибку, которая могла мне обойтись серьезными последствия после сильного динамического удара головой о поверхность воды в старице. Во втором полете со скалы я не терял сознание, видел воду и ощущал свой полет с начала и до конца. Однако, не имея навыка этих прыжков с такой высоты, да еще с наличием выступа на скале, я во второй попытке слишком сильно оттолкнулся от верха скалы, так что при приземлении в воду вошел не вертикально, а с отклоненным к противоположному берегу туловищем, в результате этого я сильно ушиб спину. Естественно, присутствующим об испытанной боли в спине не стал ничего говорить, для прыгунов с трамплина, наверняка, это и так было понятно. В дальнейшем я приходил на эту старицу со всеми желающими из отряда, но я больше не прыгал со скалы, а просто с большим наслаждением плавал разными стилями, кувыркаясь в воде и радостно разбрызгивая в стороны искрящиеся на солнце брызги.
Прошло почти десять лет, моя активная жизненная позиция и сам я позитивно изменились. Я уже мотивированный младший научный сотрудник и аспирант заочник кафедры металлических конструкций МИСИ, в лаборатории которой я начал работать лаборантом с сентября 1961 года на полставки, совмещая успешную учебу, поездки в командировки на металлургические заводы, увлечением вопросами надежности и долговечности конструкций зданий, а также спортом и хоровым пением. Летом 1968 года бригада нашей лаборатории кафедры “Металлические конструкций” из семи человек, включая руководителя и ответственного исполнителя работ по хоздоговору, трех молодых сотрудниц и моих двух бывших одногруппников, приехала в командировку на Таганрогский металлургический завод обследовать состояние конструкций каркасов зданий трубопрокатных цехов. Днем жарко на улице и на работе в пролетах с горячим металлом, но хорошо, что город Таганрог с богатой историей и чеховским уникальным культурным наследием находится в зелени многочисленных парков и скверов у самого берега Азовского моря. Мы по воскресеньям с утра пораньше отправлялись к нему поплавать и позагорать на местном пляже вместе с горожанами. Нет, мы не валялись на прибрежном песке, а уходили подальше в сторону к югу, там, где на мелководье рыбаки по сложившейся у них традиции оставляли привязанные канатом или веревкой к заанкеренным в песчаное морское дно якорем свои плавсредства, маленькие лодки, большие широкие баркасы и катерочки на плаву, подальше от берега. Мы выбирали из всех свободных качающихся на мелкой зыби морской воды самую внушительную по размеру лодку, и мои коллеги по работе устраивались на ней поудобнее, как на своей собственной, потом загорали, шутили, балагурили и играли в карты. Я не любил лежать под солнцем и загорать, мне приятнее было поплавать в утренней прохладной морской воде. На соседних лодках тоже загорали местные, может быть, кто-то из них располагался на своих лодках. Во всяком случае занимать чужую лодку здесь не возбранялось. В одно из воскресений, мы пришли на берег моря, как обычно, нашли не занятую лодку, все легли загорать, а я поплыл подальше от берега, где глубже. Через несколько минут увидел справа от себя развеселую компанию местных мальчишек десяти-двенадцати лет, азартно и безостановочно прыгающих один за другим в воду, кто ногами вперед “солдатиком”, кто вниз головой с рубки небольшого катерка. Уж очень мне тоже захотелось прыгнуть с этой рубки. Высота до воды не более трех метров, я ведь уже прыгал с десятиметровой скалы на целине, покажу-ка я этой малышне полет “ласточкой”. Подплыл к катерочку сбоку и, зацепившись за верх борта и подтянувшись на руках, влез на палубу, а потом на крышу рубки. Подождал, когда прыгнул, вынырнул из воды и отплыл в сторону последний подросток из стоявших в очереди на рубке, набрав побольше воздуха в легкие, с силой оттолкнулся, чтобы быть подальше от борта катера, эффектно развел руки в стороны и ушел в воду. Через мгновенье под водой я почувствовал сильный толчок головой о песчаное дно, и мне стало как-то не по себе, хотя боли в первый момент я не почувствовал. Она появилась, когда я медленно всплыл на поверхность воды и встал ногами на дно. Дотронулся до саднящей ссадины у виска на голове, а по руке заструилась красная полоска крови. Мне стало неловко перед мальчишками, и, полагая, что они не успели заметить моего потрясения и травмы, тут же погрузился в воду и поплыл под водой от катера к своим москвичам, как можно дальше, насколько хватило запаса воздуха перед погружением. Хорошо, что наша лодка была не очень далеко от этого катерочка. Я торопливо плыл за помощью, потому что боль в голове усиливалась, и мне казалось, что вода за мной окрашивается в красный цвет. Когда я подплыл к нашей лодке, встал ногами на дно и моя голова оказалась над ее бортом, я театрально, как бы с шуткой, произнес: “Спасите, мне нужна ваша помощь”. А она оказывается, действительно, была мне нужна. Рана была серьезная, открытая, и пока я плыл от катерка до нашей лодки из нее шла кровь, Наши девушки сотрудницы сразу же всполошились и приняли экстренные меры. Как здорово, что у них всегда есть с собой женская косметичка! Девушки еще не замужние, работая в творческом мужском коллективе, им, конечно, всегда надо примарафетиться и выглядеть ухоженными и привлекательными. А собираясь в поездку, они непременно берут с собой на случай простуды или небольшой травмы в виде царапины или пореза на своей нежной коже медсредства для оказания себе скорой помощи. В считанные минуты они протерли рану кровоостанавливающей жидкостью и приклеили дезинфицирующий пластырь. Позже в гостинице у них нашелся тюбик с мазью “Левомеколь”, которая хороша для заживления инфицированных ссадин, порезов и ран различной степени, поскольку содержит антибиотик хлорамфеникол, метилурацил и оказывает тройное действие: противомикробное, противовоспалительное и ранозаживляющее. Благодаря своевременной и эффективной помощи, моему молодому телу и организму, рана моя быстро зажила, правда, в последующие полтора года на месте ссадины с содранной кожей в шевелюре моих волос просвечивалось пустое пространство в виде странной дырки, которая с течением времени все-таки заросла новыми волосами. Перебираю в памяти этот эпизод, в котором я мог сломать шейный позвонок и стать инвалидом, и думаю, что легко отделался. А как же местные мальчишки тогда там не травмировались, все очень просто, у тех мальчишек масса тела была в 3-4 раза меньше моей, сила отталкивания при прыжке была незначительной по сравнению с моей, а потому они не летели по траектории с ускорением далеко от катера, а просто сваливались практически у его борта, где глубина воды до дна моря была больше моего роста, и выныривали, как поплавки. Я это подметил тогда, подплыв в тот раз к посудине с противоположной стороны, тогда я был вынужден из-за этого, ухватившись за верх борта, подтягиваться на руках, чтобы забраться на палубу. Вероятно, катерок находился в небольшой прибрежной локальной лагуне с неравномерным рельефом песчаного дна, и я врезался с противоположной стороны этого суденышка в ее откос к береговой линии, ибо после удара головой о песок и всплытия, мои ноги упирались в песок, а голова до плеч была над поверхностью воды. Человек осторожный, без риска и не азартный сказал бы по поводу случившегося моего травмирования, что нельзя забывать народные мудрые пословицы, подобно этой: “Не зная броду, не лезь в воду!”. Но это выражение не есть истина в последней инстанции, на эту пословицу существуют серьезные контраргументы, так как кому-то, кто “не знает брода”, все-таки надо “лезть в воду”. Мне кажется, что в ней заложен некоторый консерватизм, и следование ей даже тормозит и препятствует поступательному развитию человеческой цивилизации, она не отражает многообразия субстанций и обстоятельств, которые могут преодолеть люди решительные и отважные. Конечно, моя ситуация бытовая, не мотивированная. Но все же, это мой императив, почти по Иммануилу Канту, - заряженность тела и духа на свершение “подвига”. При освоении космоса, например, было очень много добровольцев суперклассных летчиков испытателей, которые понимали, что, принимая сознательно кардинальное решение стать космонавтом, они рискуют не только здоровьем, но и своей жизнью. Именно такие смельчаки продвигали дорогу в освоение космоса. А как много было бесстрашных, преданных науке ученых-исследователей, в том числе и медиков, которые испытывали на себе свои открытия, некоторые из них погибали, а другие оставались живыми и получали даже Нобелевские премии, спасая своим подвижничеством миллионы обреченных на инвалидность или смерть человеческих жизней. В подтверждение правоты высказанного мной мнения привожу небольшой фрагмент из статьи Оксаны Григорьевой из Минска “Учёные-энтузиасты, испытавшие свои открытия на себе”. “Барри Маршалл и Робин Уоррен, австралийские ученые, открыли бактерию Helicobacter pylori. Ими было выдвинуто предположение, что именно эта бактерия является виновницей гастрита и язвы желудка (а не стрессы, острая пища и образ жизни, как предполагалось ранее). Им не поверили. Тогда в доказательство своей правоты Маршалл выпил жидкость, содержащую культуру этих бактерий. Эксперимент над самим собой удался — симптомы острого гастрита у здорового доктора появились на следующий день. В 2005 году Уоррен и Маршалл получили Нобелевскую премию за свои работы по Helicobacter pylori. «Запомните, что, когда вы ищете, исследуете, всегда находится кто-то, кто говорит вам, что это исследование бесполезно, напрасно вы это делаете. Правильный ответ: потому что это интересно и мне это нравится. Этого достаточно. Все были против меня, но я знал, что прав», — сказал Барри Маршалл, но попросил не повторять его опыт и пошутил над своей почти средневековой смелостью”. Эти двое — наши современники, а в статье Оксаны Григорьевой приведены фамилии многих и многих конкретных, отважных и неравнодушных подвижников разных исторических времен, которые не забыты потомками.
Тема войны у мамы и ее землячек, несмотря на большую занятость на работе в детском доме, присутствовала всегда в их головах и разговорах. Они уже познали на себе во время эвакуации из Пскова, что такое война, когда вокруг разрывы снарядов и авиабомб, разрушенные и горящие дома, убитые и искалеченные, обезумевшие от крови, хаоса и паники отчаявшиеся мирные люди, бегущие в поиске какого-нибудь укрытия для своего спасения, и с волнением, как все в советской стране, ожидали хороших и позитивных новостей с фронта, естественно, в первую очередь переживали за судьбу оккупированного немцами группой армий "Север" 8 июля 1941 года родного города Пскова и окруженного через два месяца с 8 сентября плотным кольцом блокадного Ленинграда. Естественно, не знали мои эвакуированные псковитянки о подробностях текущих сражений наших войск с немцами, особенно на начальном этапе войны в связи с переездом и обустройством на новом месте. А в то время существование страны решалось на критических участках в боях за Москву, Ленинград и под Курском. Это теперь, 80 лет спустя, я пишу эти строки и могу найти многое в интернете и воспользоваться подробной и выверенной архивной информацией о стратегии и тактике ведения боевых действий на любом участке фронта минувшей войны 1941-1945 годов. Самые ожесточенные бои развернулись 3–6 июля 1941 г. на Псковско-Островском рубеже, которые на непродолжительное время задержали продвижение противника, но из-за превосходства его в силах и незавершенности укреплений советские войска отступили, а 9 июля 1941 года под угрозой окружения оставили город. Немцы вошли в Псков со стороны района Кресты на 18-й день войны. “Оккупированный город стал для немецкой группы армий «Север» ключом к парадным дверям Ленинграда” и её административным, хозяйственным и военным центром и опорным тылом, в городе и окрестностях разместились командование и хозяйственная инспекция группы армий «Север», командование 18-й армии, штаб оперативной команды 1-а службы безопасности СД, военно-строительная организация ТОДТ, немецкие госпитали и разведшколы”. Враг был силен, приобрел до начала войны с СССР опыт военных действий в завоевании Европы, оснащен новейшими образцами самолетов, бронетехники и прочего вооружения, напал внезапно и массированными танковыми колоннами стремительно стал воплощать свой блицкриг по плану вермахта “Барбаросса” в сторону Москвы и Ленинграда, устраивая по пути окружения и котлы наших войск до 600-700 тысяч плененных красноармейцев. Многочисленные и подробные описания событий тех дней можно найти в интернете. К Москве немцы подошли через 4 месяца, по пути 16 июля 1941 года захватили Смоленск, нанесли 2-13 октября 1941 года катастрофическое поражение Красной Армии западнее Вязьмы, а после прорыва Можайской оборонительной линии были уже на подступах к Москве в районе Зеленограда и Химок на расстоянии 30-36 км, немецкие разведчики передовой танковой дивизии на мотоциклах проникли даже до Сокола. Город стал подвергаться массированным бомбардировкам, резко участившихся с началом наступления немецких войск вермахта в операции по окружению столицы Москвы, судьба которой с 16 по 19 октября 1941 года висела на волоске, а после принятия секретного постановления «Об эвакуации столицы СССР», ставшего мгновенно известным широкому кругу чиновников, появились слухи о том, что Сталин и Политбюро покинули Москву. На несколько дней мегаполис страны сразу же оказался в руках мародеров и бандитов. с неработающей инфраструктурой и транспортом, находящейся в полном замешательстве милицией и НКВД. Власть в столице фактически исчезла, воцарился неописуемый хаос, паника, случаи мародерства и бандитизма, грабежи магазинов и складов, бегство из Москвы на восток сотен тысяч людей во главе с большим и малым начальством на машинах со своим добром. На случай прорыва немцами обороны города проводилась эвакуация оставшихся предприятий, минирование значимых объектов городской инфраструктуры, в том числе Химкинского моста через канал Москва-Волга. Ситуацию удалось взять под контроль после введения осадного положения и комендантского часа с расстрелами на месте грабителей, дезертиров, паникёров, немецких “шпионов и прочих агентов врага”. Для экстренной обороны Москвы была объявлена дополнительная мобилизация добровольцев в дивизии народного ополчения. С Дальнего Востока, Сибири и других районов страны срочно перебрасывались свежие формирования, а также проведены масштабные работы при строительстве оборонительных сооружений. Маршал Жуков в своей книге "Воспоминания и размышления" отметил героический подвиг москвичей, учувствовавших с энтузиазмом в этих работах: “Сотни тысяч москвичей круглосуточно работали на строительстве оборонительных рубежей, опоясывавших столицу. Только на внутреннем поясе обороны в октябре и ноябре трудилось до 250 тысяч человек, три четверти которых составляли женщины и подростки. Они соорудили 72 тысячи погонных метров противотанковых рвов, около 80 тысяч метров эскарпов и контрэскарпов, 52,5 тысяч метров надолб и много других препятствий, вырыли почти 128 тысяч погонных метров окопов и ходов сообщения. Своими руками эти люди вынули более 3 миллионов кубометров земли!” Несмотря на опасное положение Москвы, на Красной площади рано утром 7 ноября 1941 года был проведен демонстративный военный парад, показавший всему миру, а главное западным союзникам, что Красная Армия будет драться до конца, и вместо теплых квартир в русской столице немецких солдат ждет смерть в сугробах, у советской страны достаточно сил сражаться до победы. Живший до того в панике и неопределенности советский народ узнал, что Сталин, как глава страны, по-прежнему в Кремле на боевом посту, сдавать Москву ни при каких обстоятельствах не собираются, и это означало, что «враг будет разбит и победа будет за нами». Москву отстояли с большими потерями после начавшегося 5 декабря 1941 года контрнаступления, в итоге измотанные и замерзающие немецкие армии были отброшены на расстояние 100-250 км от Москвы, однако советские резервы иссякли, и наступление Красной Армии прекратилось 7 января 1942 года. Битва за Москву была одним из самых кровопролитных сражений Второй мировой войны, потому что обе стороны понимали всю важность этого сражения. Немецкий блицкриг не удался. Однако немцы после поражения в этой битве направили свои войска к югу завоевывать себе жизненно важные для ведения войны ресурсы, донбасские уголь, руду, промышленные объекты и металлургические заводы, хлебные черноземные поля на Украине и Бакинскую нефть на Кавказе.
В начале 1943 года страну облетела радостная весть, когда Юрий Левитан в очередной сводке Совинформбюро с фронта неторопливо, бодро и коротко сообщил по радио, что 18 января войска Ленинградского и Волховского фронтов перешли южнее Ладожского озера в наступление преодолели с двух сторон долговременную укреплённую полосу противника глубиной до 14 километров, форсировали реку Нева и в течение семи дней в ожесточенных боях при яростном сопротивлении немцев прорвали кольцо блокады Ленинграда, обеспечив сухопутную связь со страной. Как же было не радоваться за оставшихся в живых жителей нашей второй культурной столицы, перенесших полуторагодовую немецкую оккупацию в огненном кольце с ежедневными обстрелами и бомбежками, при отсутствии электричества, тепла, воды в разрушенных домах с выбитыми стеклами в квартирах, зимними холодами, неработающим транспортом и скудными пайками, выдаваемыми по карточкам с суррогатными добавками хлеба. Ширина простреливаемой врагом полосы коридора с наспех построенным железнодорожным полотном составляла 11 км, она соединила Ленинград с основным материком и позволила перевозить в город продукты питания, медикаменты, одежду, боеприпасы, горючее, военное снаряжение и укрепила оборону Ленинграда и ее эффективность. Утром 7 февраля на Финский вокзал пришел первый железнодорожный эшелон с Большой земли, в сорока вагонах которого был подарок ленинградцам от рабочих Челябинска 800 тонн сливочного масла для раненых, больных и умиравших от голода жителей Ленинграда. Наши эвакуированные землячки с особым чувством благодарности отнеслись к этому успеху Красной армии, они обнимались и не скрывали счастливые слезы из глаз. Конечно, это сообщение особенно затронуло мою маму. Ведь она прожила там накануне начала войны четыре года, приехала в Ленинград молоденькой 17-ти летней девушкой на учебу в педагогическом техникуме, который был открыт после революции для молодых представителей национальных меньшинств и подготовки кадров учителей для латышских школ Ленинградской области. Благодаря интернету я выяснил, что “Латышский центральный техникум повышенного типа” начал свою работу с 1926 года в 4-х этажном здании бывшего “Общества дешевых квартир для нуждающегося населения” по улице 2-я Красноармейская, 8 и был ликвидирован в 1937 году. Его существование подтверждает единственный документ, сохранившийся еще до сего времени в фондах Центрального Государственного архива Санкт-Петербурга, зафиксированный там как: “ЦГА СПб. Фонд Р-2552. Опись 2. Дело 1535 – Архивы .... Латышский Центральный Педагогический техникум. Список студентов. Личный состав ГубОНО и подведомственных ему учреждений”. На месте здания бывшего “Общества дешевых квартир для нуждающегося населения”, построенного в ХIX веке, несколько раз перестраиваемого и достраиваемого, в 1860-е годы стоял дом, в котором жил известный архитектор Карл Иванович Реймерс (09.06.1815-24.05. 1886). С 1950-х в этом здании располагался Строительный факультет Ленинградского Инженерно-строительного Института (ЛИСИ). В 1979 г. кафедры архитектуры, технологии строительного производства, железобетона, металлоконструкций и деревянных конструкций факультета переехали в новый корпус, построенный на 3-й Красноармейской улице, но лаборатории кафедр и экспериментальные мастерские факультета остались еще на тридцать с лишним лет в полуподвальных и подвальных помещениях здания по старому адресу. В новый корпус этого вуза я приезжал из МИСИ с докладом на научно-техническую конференцию. Но тогда я и не предполагал, что находился в нескольких ста метрах от некогда известного и популярного здания, где в течение 10 лет функционировал латышский педагогический техникум. До учебы в этом техникуме, да еще в таком престижном, интеллектуальном и историческом месте, мама с рождения провела свое детство и отрочество на хуторе латышских переселенцев из Курземе в Россию возле деревни Ермолино в 12 км от Великого Новгорода. Окончила там семь классов и сразу после этого оказалась совершенно в новой среде среди таких же молодых сверстников, да еще в Ленинграде с его удивительной историей появления и развития, бесценными уникальными историческими и архитектурными памятниками, впечатляющими монументальными зданиями и дворцами, разводными мостами и каналами, скверами и парками, обилием транспорта и пешеходов на улицах, белыми ночами и северным сиянием в виде красивых, ярко-зелёных и синих всполохов на небе. За четыре года город на Неве стал для нее по-настоящему родным и любимым на всю жизнь, поскольку здесь она прожила свои самые светлые дни юности и взросления.
Снабжение Ленинграда всем необходимым возросло, так как после уничтожения немецких частей, оказавшихся отрезанными от основных сил к северу от отвоеванного сухопутного коридора с железной дорогой, и освобождения Шлиссельбурга вдоль южного берега Ладожского озера началось еще автомобильное движение, а также продолжала функционировать “Дорога жизни” по льду Ладоги. Поэтому в осажденном городе уже через две недели начали действовать нормы продовольственного снабжения, установленные для крупнейших промышленных городов страны, при этом дети и иждивенцы стали получать не по 125 грамм, а по 400 граммов хлеба на день. Но немецкая группа армий «Север» после перегруппировки и усиления ее командованием вермахта свежими дивизиями и техникой по-прежнему оставалась достаточно сильной и боеспособной, продолжила блокировать город, предполагая уничтожить голодом и непрекращающимися обстрелами оставшиеся в нем войска и гражданское население. Операция южнее Ладожского озера войсками Ленинградского и Волховского фронтов проводилась одновременно с более грандиозной и масштабной семимесячной, тяжелой и кровопролитной Сталинградской битвой, закончившейся месяц спустя успешной победой 2 февраля 1943 года после разгрома окруженных немецких войск на правом берегу Волги и капитуляцией 6-ой армии Паулюса, обозначив собой переломный момент в Отечественной войне. Красная армия после битвы за Москву и Сталинград успела переоснастить свои танковые части на новые и эффективные модели Т-34, приобрела опыт проведения успешных операций, начала получать усилившуюся поддержку более масштабными поставками самолетов, танков, военного снаряжения и продовольствия англо;американских союзников, поверивших в неминуемую победу СССР над Германией. Следующим ключевым сражением Отечественной войны была танковая битва на Курской дуге, которая продолжалась 50 дней с 5 июля по 23 августа 1943 года и закончилась разгромом основных группировок войск вермахта. В дальнейшем ослабленные и деморализованные войска вермахта уже на смогли проводить крупные наступательные операции, поскольку инициатива окончательно перешла к Красной армии, начавшей освобождение страны на широком фронте от фашистских войск. Враг отчаянно сопротивлялся, терпел сокрушительные поражения и отступал. Ставкой Верховного командования было решено освободить в первую очередь юг страны и отвоевать захваченные там немцами важные для экономики нашей страны ресурсы и направить их на восстановление находившихся под оккупацией разрушенных городов, промышленности, сельского хозяйства, на нормальное жизнеобеспечение исстрадавшегося населения и на повышение эффективности и боеспособности бесперебойным снабжением новейшими образцами вооружения наших войск в дальнейших наступательных операциях. Первые населенные пункты Украины были освобождены в декабре 1942 года на восточном Донбассе, но основные сражения за освобождение Украины продолжались с января 1943 года по осень 1944 года значительными, до половины всех советских войск, силами. К концу сентября отвоевана почти вся Левобережная Украина, немцы отброшены за Днепр, в нескольких местах форсирован Днепр, захвачено 23 плацдарма на его правом берегу. Крупнейшая, тяжелая и кровопролитная битва за Днепр, начатая с 26 августа, завершилась 23 декабря 1943 года. Затем началось освобождение Правобережной Украины и одновременно с ней Ленинградско-Новгородская операция с 14 января по 1 марта 1944 года, одной из основных целей которой было снятие блокады Ленинграда. В результате, удерживавшие в осаде славный город в течение 872 дней немецкие войска группы армий “Север” были разгромлены, и 27 января 1944 года блокада осажденной Северной столицы окончательно снята. Как тут не процитировать эту радостную весть, прозвучавшую в тот день в сводке Совинформбюро: “Говорит Ленинград! Внимание, товарищи! Войска Ленинградского фронта в итоге 12-дневных напряженных боев прорвали и преодолели на всём фронте под Ленинградом сильно укрепленную глубокоэшелонированную долговременную оборону немцев, штурмом овладели важнейшими узлами сопротивления и опорными пунктами противника под Ленинградом: городами Красное Село, Ропша, Урицк, Пушкин, Павловск, Мга, Ульяновка, Гатчина и другие. И, успешно развивая наступление, освободили более 700 населенных пунктов и отбросили противника от Ленинграда по всему фронту на 65-100 км. В итоге боев решена задача исторической важности: город Ленинград полностью освобожден от вражеской блокады и от варварских артиллерийских обстрелов противника. В ознаменование одержанной победы и в честь полного освобождения Ленинграда от вражеской блокады сегодня 27 января в 20 часов город Ленина салютует доблестным войскам Ленинградского фронта двадцатью четырьмя артиллерийскими залпами из 324-х орудий. Граждане Ленинграда! Мужественные и стойкие ленинградцы! Вместе с войсками Ленинградского фронта вы отстояли наш родной город. Своим героическим трудом и стальной выдержкой, преодолевая все трудности и мучения блокады, вы ковали оружие победы над врагом, отдавая для дела победы все свои силы. Вечная слава героям, павшим в борьбе за город Ленина, за свободу и независимость нашей Родины”. Теперь известно, что за время блокады фашисты сбросили на город 107 тысяч авиабомб и выпустили 150 тысяч снарядов, более одного миллиона жителей Ленинграда умерли от голода и погибли от обстрелов и бомбежек.
В тогдашнем Ленинграде жили и мои родственники нашей большой семьи фамилии Эглескалн, о которых я упоминал в своей книге “За счастьем в Россию”. Один из них мой двоюродный дядя Эглескалн Фриц Эрнестович 1907 года рождения. Он уехал в 1931 г. из родного хутора возле деревни Березовка Новгородской области после образования там колхоза “Безбожник” на учебу в Ленинград, там окончил Политехнический институт (ЛПИ), работал со слов его дочери Валентины Фрицевны пом.бухгалтера на фабрике "Красный треугольник", женился в 1935 году на Липатовой Клавдии Кузьминичной, с которой они жили в Василеостровском районе города. В начале войны моему дяде удалось эвакуировать свою беременную жену в г. Саратов, где находилась его родная сестра Эльфрида Эрнестовна, “административно высланная” органами ОГПУ из Ленинграда в марте 1935 года сроком на 5 лет и проживавшая там тогда по адресу: Ленинград, В.О., 18-я линия, д. 19-б, кв. 18. С 20 ноября 1941 года работники на предприятиях города стали получать по 250 граммов черного хлеба в сутки, а Фриц Эрнестович, как служащий, - по 125. Заводская столовая выдавала в день каждому работающему по две тарелки щей. На второй год блокады, оставшись в квартире один без жены, 25 января 1942 года он скончался от голода, и был похоронен на Смоленском кладбище. Моложе на два года был его родной брат Жан Эрнестович, который уехал по справке-направлению Новгородского уездного комитета комсомола (Укома) в 1924 году учиться на рабфак при ЛПИ. После окончания престижного института по словам племянницы Ларисы Августовны, дочери его старшего брата, работал в Ленинграде инженером на заводе "Электроприбор" и жил с братом Фрицем Эрнестовичем по одному и тому же адресу. По рассказам родственников Жан Эглескалн был с детства болезненным и рано для своих лет умер. К большому сожалению, мне не удалось доподлинно выяснить, остался ли Жан Эрнестович в блокадном городе, когда и где он умер. Однако самым продвинутым из троих братьев был старший Август Эрнестович Эглескалн 1904 года рождения. Он после окончания в 1922 году Новгородского мехтехникума и завершения учебы на экономическом факультете Ленинградского политеха в 1927 г. начал свою карьеру бухгалтером, называя себя в шутку, или осознанно и всерьез, банкиром, ибо в 1929 г. он уже был заместителем Управляющего Ленинградского Госбанка СССР. В 1931 году после военных сборов Август Эрнестович в рядах РККА и в звании старшего лейтенанта назначен начальником кабельно-монтажно-восстановительного отделения 2-го полка связи Ленинградского Военного Округа заниматься с молодыми подчиненными вопросами связи и локации. Однако с 1935 года Август Эрнестович начал подвергаться преследованию за сокрытие своего социального происхождения из семьи “отца-кулака”, арестованного и сосланного в 1931 году на 10 лет в Сааралинский район Хакасии Красноярского края. Август Эрнестович был исключен из радов компартии, в период “Большого террора” арестован 5 ноября 1937 года органами государственной безопасности НКВД Ленинграда, приговорен Комиссией НКВД и Прокуратуры СССР 30.12.1937 по ст. 58-6 УК РСФСР к ВМН и 5 января 1938 года расстрелян в общем раскопе Левашовской пустоши – урочище в районе железнодорожной станции Левашово, представляющее собой ныне Мемориальное кладбище “Левашовская пустошь” в черте города Санкт-Петербург. Август Эрнестович Эглескалн посмертно реабилитирован в 1957 году, как и его отец в 1991 году. Моя мама во время 4-х летней учебы в Ленинграде, наверняка, поддерживала родственную связь и общалась со своими двоюродными братьями и их сестрой Эльфридой Эрнестовной. Ведь все они приезжали на праздники и каникулы к своим родителям в д. Березовку под Новгородом, расположенную неподалёку, в 4-х км от c. Ермолино, где жили мамины родители. В семейной обстановке с удовлетворением и гордостью обсуждались позитивные успехи и удачи жизни своих детей в довоенном Ленинграде. Но вот все рухнуло, начались репрессии, война, бомбардировки осажденного Ленинграда, оккупирован Псков, исчезла под Новгородом колония латышских переселенцев, разбросало по свету всех родственников, приходят тревожные сводки с участков военных действий. И вдруг радостная весть о полном снятии блокады Ленинграда, а тут же в голове тревожные мысли: “а что с родным Псковом, и как будет жизнь по возвращении в родные места?”. Все это подспудно и неотступно в душе и раздумьях моей мамы, горькие, печальные сомнения и волнения и вместе с тем радостные надежды, что все-таки будет конец войны и возвращение из эвакуации в освобожденный родной Псков.
До освобождения города Пскова от немецкой оккупации предшествовали бои Красной Армии в центре Западного фронта с декабря 1941 года, когда в ходе контрнаступления под Москвой началось общее наступление и на других направлениях. При проведении на Псковской земле с 25 ноября 1942 года по 20 января 1943 года Великолукской наступательной операции по освобождению Великих Лук, называемой позже историками “Мини-Сталинград ”, бои силами Калининского фронта носили очень ожесточенный характер. После штурма окруженного к 1 января города был полностью ликвидирован окруженный немецкий гарнизон, но под контролем противника в городе еще оставался последний очаг сопротивления в городской крепости. Она была построена по указу Петра I на левом берегу реки Ловать в виде неправильного шестиугольника с 6 бастионами по углам и внушительными габаритами: внутренняя площадь 11,8 га, протяженность стен 2 км высотой до 21,3 м, а башен бастионов - до 50 м. Крепость представляла собой сильно укрепленный опорный пункт, окруженный высоким 16-ти метровым земляным валом толщиной в основании 35 метров. По верху вала протянулась лента траншей, а перед ними находились остатки другого крепостного вала, покрытые снегом. Внутри крепости за основным валом располагались оборудованные по всем правилам фортификации противотанковые рвы, эскарпы, проволочные заграждения, подвалы-дзоты и превращенные в опорные пункты здания тюрьмы, двух казарм и церковь. В северно-западной части вала имелся проход в виде остатков бывших сводчатых каменных ворот. С внешней стороны скаты крепостного вала были обледенелыми, каждую ночь немцы поливали их водой. Все подступы к крепости прикрывались фланговым огнем из пулеметов, установленных в шести угловых выступающих башнях бастионов. Численность защищавшегося гарнизона крепости не превышала 800 немецких солдат. Бойцы Красной Армии шесть раз штурмовали неприступную крепость, после которых все здания, постройки и сооружения внутри крепости были полностью разрушены. Спустя годы оставшиеся в живых после войны немецкие участники этих событий отмечали, что “советские стрелковые батальоны, особенно комсомольцы и фанатичные молодые коммунисты, сражались в городе с поразительной отвагой. которые в последующие несколько недель прославили себя преданностью долгу”. Немцы, как и при Сталинградской битве, пытаясь помочь окруженному окруженным своим частям в городе и крепости гарнизону, организовали танковый прорыв, сосредоточив дополнительно для этого достаточно внушительные пехотные подразделения, но, начатая 4 января 1943 года попытка деблокирования, оказалась тщетной, к 7 часам утра 16 января крепость была полностью очищена от противника.
После снятия блокады Ленинграда 27 января 1944 года, войска Ленинградского и Второго Прибалтийского фронтов развернули мощное наступление, освобождая основные территории современной Псковской области, и к исходу февраля вышли на подступы к городу Псков. Дальнейшее продвижение Красной армии на четыре с половиной месяца остановила немецкая оборонительная линия "Пантера", протяженность которой на Псковской земле составляла 175 км на общую глубину до 10 км из непрерывной цепи многочисленных фортификационных защитных сооружений, оборудованных блиндажами, дотами, зарытыми в землю пушками и танками, с обнесением по высотам и холмам колючей проволокой. Командование группы немецких армий «Север» считало укрепления «Пантеры» неприступными, что они предотвратят возможное наступление Красной Армии на Запад и в Прибалтику. Действительно, в конце февраля - начале марта 1944 г. наши войска попытались в нескольких местах прорвать эту линию, но безуспешно, под Псковом временно наступило затишье. В апреле 1944 года специально для прорыва линии "Пантера" на участке Псков – Остров и дальнейшего наступления на Прибалтику Военным советом дополнительно созданного 3-го Прибалтийского фронта под командованием генерал-полковника Ивана Масленикова при участии представителя Ставки ВГК была разработана Псковско-Островская наступательная операция. Более трех месяцев шла подготовка к штурму, войска пополнялись личным составом, боеприпасами и техникой, отрабатывались приемы штурма укреплений и форсирования рек укреплений. Победное и стремительное наступление наших войск началось утром 17 июля 1944 года после мощной артподготовки и ударов авиации прорывом южнее города Острова с выходом в тыл противника, создавав угрозу его окружения. Через 4 дня 21 июля был освобожден город Остров, почти половина которого была уничтожена согласно приказу немецкого командования об эвакуации, требовавшего вывозить ценности и оборудование, взрывать и сжигать все остальное на пути отхода. На следующий день наступление началось на всех участках фронта с нанесением основного удара в сторону города Псков. В окруженном городе 23 июля 1944 года начались тяжелые уличные бои с упорно сопротивляющимися частями немцев, которые сидели и на чердаках, и на крышах, и в подвалах, вели обстрел из всех оружий, подрывали огромные вековые деревья и всячески затрудняли продвижение советских войск по улицам. К 6 часам утра 23 июля 1944 года полуразрушенный Псков был освобожден от немецких захватчиков, а вечером 23 июля 1944 года того же дня Москва салютовала частям и соединениям, освободившим древний русский город на реке Великой, двадцатью артиллерийскими залпами из 224 орудий. Завершилась самая продолжительная оккупация в истории города. Красная армия шла по освобожденному Пскову, который представлял собой страшную картину. Газета "Правда" написала в репортаже об этом 24 июля 1944 года словами освободителей следующее: "Мы идем вместе с бойцами по улицам освобожденного Пскова… Улицы, стертые с лица земли, груды развалин, пепелища и лишь изредка уцелевшие дома, густо начиненные минами. Некоторые кварталы на первый взгляд кажутся уцелевшими. На деле же это только стены, внутри все взорвано. В руины превращены вокзал, гостиница, большинство жилых домов, театр, церкви, кирха, разграблены и уничтожены предприятия". Дома стояли, но это были обугленные сгоревшие коробки, город был разрушен на 60%, он просматривался насквозь от железнодорожного вокзала до кремля, разрушенных зданий практически не осталось, жилой фонд города не превышал 7%.
Неописуемые радость и восторг со слезами на глазах надолго охватили души и сердца эвакуированных в Мордовию моей мамы и ее молодых псковитянок, соратниц по детскому дому в Краснослободске от долгожданного сообщения об освобождении родного им города Пскова. А с другой стороны, появились тревожные мысли о неизбежном отъезде, встрече с изувеченным войной полуразрушенным городом и необходимом выживании в нем заново, “с нуля”, без жилья, работы, комфортной коммуникации, социальной защиты и разрушенных связей с родственниками. Наверняка, в только что освобожденный, в развалинах и напичканный минами и боеприпасами Псков так сразу и не разрешат возвратиться, к тому же до войны он был пограничным городом, и потребуются какие-то разрешительные документы. Конечно, моя мама особо не вдавалась в подробности часто и спешно проводимых на Северо-Западе новой России всех исторических послеоктябрьских изменений границ территориальных новообразований, диктуемых тогдашним текущим моментом и временем. Теперь же в интернете можно найти следующую выверенную информацию о моем городе с упоминанием его статуса довоенных лет. Как административно-территориальная единица Ленинградской области Псковский округ существовал в 1927-1930, а с марта 1935 г. он вновь был выделен, исходя из его пограничного положения, в составе Ленинградской области до сентября 1940 г. с административным центром в городе Псков. И только месяц спустя после освобождения Пскова 23 августа 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР была образована Псковская область после удаления ее из состава Ленинградской области. А значимость военного пограничного положения Пскова и для себя мама узнала после моего рождения, когда по рассказу моего родного дяди Анса Яковлевича командование местной погранчасти, не разрешило моему потенциальному отцу-пограничнику официально зарегистрировать “Свидетельство о браке” с моей мамой (из-за отсутствия этого свидетельства после получения “похоронки” летом 1942 года из воинской части с Ленинградского фронта на погибшего отца мама не могла оформить право на предоставление ей социальной выплаты в связи с утратой кормильца на фронте в период с 1942 по 1945 год, и у нее до моего совершеннолетия при ее маленькой зарплате были тяжелые и непростые дни выживания матери одиночки в непростые послевоенные времена). Сразу же после оглашения новости об освобождении некоторых псковских районов и Пскова от оккупации, как пишет краевед профессор Псковского госуниверситета Филимонов А.В. в своих публикациях с использованием архивных документов по поводу репатриации и реэвакуации псковитян в родные места, “уже с февраля 1944 г. в Ленинградский облисполком и обком ВКП(б) на имя А. А. Жданова, И. В. Сталина и К. Е. Ворошилова, а после августа 1944 г. на имя председателя Псковского облисполкома стало поступать множество заявлений от граждан с просьбой о возвращении на прежнее место жительства. Люди просили разрешения на право въезда на ее территорию, объясняя причины выезда в 1941 г. Чаще всего называлась одна причина: выезд из родных мест под угрозой гитлеровской оккупации. Одним разрешение давалось сразу, в некоторых случаях запрашивалось согласие родственников, иногда – руководства предприятий и учреждений тех мест, где трудились эвакуированные”. В Ленинграде требования к желающим возвратиться в родной город были еще строже: “Руководителям учреждений, предприятий, организаций города без разрешения исполкома Ленгорсовета вызывать уехавших сотрудников строго запрещалось. Если кто-то приезжал без разрешения властей, это считалось незаконным. Таких людей не хотели прописывать в городе, при обнаружении нелегально вернувшегося человека милиция могла его выдворить в административном порядке в течение суток. В случае, если человек был эвакуирован не с предприятием, чтобы получить разрешение на въезд, он должен был лично отправить запрос в Ленинград на имя председателя исполкома Ленгорсовета Петра Сергеевича Попкова. При этом нужно было указать причины въезда, место проживания до войны, подтвердить обеспеченность жильём и возможность трудоустройства. Без работы получить продуктовые карточки было практически невозможно”. Скорее всего вопрос проезда в Псков, получения пропуска на возвращение в родной город и согласия на увольнение в связи с отъездом из детского дома мама предварительно решала в местном отделении МВД города Краснослободска, затем писала и отправляла письма в Псков с заявлением о получении пропуска или аналогичного документа с разрешением на въезд и соответствующими обоснованиями своего желания вернуться из эвакуации в родной город. Время военное, страна большая, почта работает с перегрузкой и медленно, но в конце концов в течение года все-таки мама получила нужные документы на возвращение в Псков. До отъезда в дорогу и проживание после возвращения на родину нужны будут деньги для покупки продуктов и питания, а также одежда на слякотные осенние и холодные зимние дни. Хорошо, что мама умела вязать на спицах и крючком кружева, варежки, носки, шить куртки и рубашки, часть из которых ей удавалось продать на местном базаре, а часть она оставляла впрок нам в дорогу. Шерстяные нитки для вязаных вещей она пряла по вечерам из купленной на базаре пряжи из овечьей шерсти, привязываемой кудельками к спинке стула, с помощью ручного деревянного веретена. Очень ей пригодились тогда, да и потом, полученные в детстве соответствующие навыки в латышском хуторе от родителей. В таких продуманных вроде бы до мелочей заботах до отъезда прошел почти год. А отъезд произошел летом в начале июля 1945 года, сразу же после уборки первого урожая хлеба, вывозимого за 90 км в “Закрома Родины” на полуторках, груженых до верха кузовов мешками с зерном, собранным на полях Краснослободска. Колона из 6-8 машин после праздничного митинга под звуки духовых инструментов небольшого оркестра с красными флагами и широким транспарантом с большими буквами призыва "Хлеб - Родине! Колхоз имени Ленина", укрепленными за кабинкой первой машины. Они затем направлялись на элеватор к железнодорожной станции столицы Мордовии Саранск. В последующие дни машины с зерном подъезжали уже без праздничных флагов на предварительно оговоренное ближе к городу место, и в кузов каждой из них водители брали с собой дополнительно из числа уезжающих не более 5-6 человек, размещавшихся поверх мешков. Естественно, регламент, даты, списки отъезжающих, вся процедура их транспортировки до железнодорожного вокзала в Саранске и посадки в соответствующий эшелон в нужном направлении были заранее тщательно проработаны партийной властью и местными исполнительными органами Мордовии для того, чтобы все происходило без нервозной суеты, безболезненно и организованно. Кстати, маминых молоденьких бездетных помощниц-воспитательниц администрация города Краснослободска из-з нехватки кадров не отпустила с нами в Псков, ибо детдомовские детки не могли остаться без надзорными, их задержали там работать еще на 3 года. Маме же дали разрешение на отъезд, учитывая то обстоятельство, что мне целесообразнее начинать учебу осенью в 1-ом классе на родине в г. Пскове. Наш отъезд состоялся в самый пик летней жары. Лишней одежды, тем более теплой, чтобы впрок на зиму, к сожалению, мы не могли на себя одеть, в руках у мамы были два 5-ти литровых бидончика с топленым сливочным маслом и медом, а на спине небольшой рюкзак с продуктами и повседневными в дорогу вещами. Кажется, и на моей спине был маленький рюкзачок. После того, как мы разместились утром в Краснослободске на попутной полуторке и проехали некоторое расстояние, меня быстро укачало. А вот дальнейшее, включая прибытие в Саранск, посадка в пассажирский вагон нашего эшелона и длительная поездка по пути следования до Москвы с остановками на перегонных промежуточных станциях, поскольку война еще не закончилась и с Востока на Запад в первую очередь без расписания и задержек к линии фронта шли военные грузы, в памяти у меня отложилось довольно смутно, за исключением отдельных ярких эпизодов. Слишком однотонно, утомительно и душно было находиться несколько суток в переполненном вагоне. На перегонных станциях к вагонам остановившегося состава тут же подбегали местные “предприниматели” и наперебой предлагали пассажирам у открывшихся входов в тамбуры вагонов готовую в пакетах порционную еду, включая вареную картошку, с запечёнными цыплятами или курами, малосольными или свежими огурцами, помидорами, жареным луком и свежим укропом, домашнее сало и яйца, початки кукурузы, жареные семечки, хлеб с выпечкой и сладостями, разнообразные южные фрукты, мороженое, газировку, напитки и дорожные вещи. Если поезд стоял не более 5 минут и из него никого не выпускали, торговцы передавали пакеты и бутылки с пивом и газировкой прямо в открытые окна, принимая обратно скомканные купюры. Во время длительных стоянок состава пассажиры бегали на главный перрон станции, иногда проползая между буферными сцепками смежных вагонов нескольких задержанных на путях составов, чтобы набрать питьевой воды и кипятка к чаю из торчащих с цветными краниками труб в стене специального кирпичного домика, купить заодно что-то съестное в пристанционных павильончиках-буфетах или у торгующих своими “дарами” местных жителей. Были случаи, когда кто-то из нерасторопных пассажиров после раздавшегося гудка паровоза, возвещающего об отправке нашего эшелона, не успевал быстро добраться к своему вагону из-за препятствовавших на соседних путях других эшелонов. Одним “везунчикам” удавалось добежать до ступеней последнего вагона уже движущегося состава, но некоторым не везло. Пассажирам состава это оказывалось мгновенно известно и волнительно. Однако уже после задержки нашего поезда на следующей или второй станции отставший до того бедолага успевал догнать нас и счастливо воссоединиться со своими соседями или родственниками по вагону, а пассажиры вагона и всего поезда в итоге испытывали приятное удовлетворение от положительного исхода данного события.
Но вот кратковременное пребывание в Москве сохранилось у меня в памяти надолго благодаря яркому экстремальному эпизоду. Наш состав к часам 10-11 утра прибыл на Казанский вокзал, огромная толпа прибывших высыпала на перрон и направилась со своими вещами на выход в город, часть из них, как и мы с мамой, по наземному переходу через “площадь трех вокзалов” к Ленинградскому. После длительной в жару поездки перед глазами неожиданно открывается оживленный столичный простор, яркие красочные, архитектурно выразительные здания вокзалов с башнями и куполами, слева возвышающаяся насыпь железнодорожного полотна от Курского вокзала на Ригу, впереди широкая площадь с двусторонним автомобильным движением, в середине перехода через площадь живой дядя Стёпа, как из детской книжки, в белой летней гимнастёрке солдатского образца без нагрудных карманов и кантов, в темно-синих брюках-бриджи, сверкающих черных офицерских хромовых сапогах, опоясан кожаными коричневыми ремнями с кобурой на поясе и полосатой черно-белой палочкой-жезлом в руке, которой он, точно волшебник, останавливает потоки легковых машин и пропускает на некоторое время две огромные толпы возбужденных пешеходов, устремляющихся встречными параллельными потоками на противоположные стороны. Мы с мамой стоим в оцепеневшей, ожидающей повелевающего и разрешающего на пересечение площади по переходу взмаха красавца-регулировщика, мама умоляет меня крепче держаться за левый бидончик в ее руке. Наконец, дядя Стёпа указывает толпам пешеходов с обоих сторон своей полосатой чудо-палочкой, что можно двигаться, и, жонглируя ею круговыми движениями, как бы побуждает идущих ускорить шаг, поторопиться, ибо через пару минут, он разрешит проезд машинам, а не успевшие быстро пересечь площадь пешеходы будут вынуждены снова ожидать следующего приглашения на переход. Сразу же встречные толпы после повелительного жеста регулировщика понеслись навстречу друг другу, я же загляделся на невиданную до того завораживающую вокруг меня картину главного города страны, на вдруг всплывшего перед моими глазами сказочного персонажа, живого регулировщика. В спешке и суете кто-то из встречных неожиданно зацепил меня сумкой или чемоданом, я с легкостью, как пушинка, отцепился от маминого бидона, так что она в тесноте и давке движущегося плотного нашего потока пешеходов этого и не почувствовала. Встречная толпа меня подхватила в обратную сторону, и я, почувствовав полную катастрофу своего положения, начал плакать и неистова кричать, призывая маму. К счастью, люди в те времена были добрые и отзывчивые. Какая-то тетя, не пожалела своего потерянного времени, поймала меня за ручонку и отвела к регулировщику, а мама, почти заканчивая переход, вдруг обнаружила мое исчезновение, и не теряя ни секунды времени, развернулась и поспешила в обратную сторону к милиционеру, приветливому и обаятельному дяде Стёпе. Хорошо, что она пришла своевременно и, обрадованная, чуть ли не со слезами счастья на глазах, забрала меня из рук в руки, а-то была бы у нее из-за меня непредсказуемая бюрократическая канитель с поиском меня в мегаполисе. Этот эпизод тогда меня будто встряхнул, и второй отрезок пути из Москвы до Пскова, начавшийся в тот же день ближе к вечеру, я помню более осязаемо и лучше. Расстояние от Ленинградского вокзала до Пскова 687 км. По маршруту Москва - Псков нынешний скорый фирменный поезд «Псков» № 10А/10Ч по пути следования проходит через крупные города Тверь, Вышний Волочек, Бологое, Валдай, Старая Русса, Дно, Порхов с 16 промежуточными остановками. А наш уходивший тогда во второй половине дня с Ленинградского вокзала пассажирский состав двигался намного медленнее из-за пропуска первоочередных срочных составов с большим количеством промежуточных остановок, первой из которых был город Клин. Наш вагон, как и все остальные в составе поезда в июле 1945 г. был забит до отказа, даже на верхних третьих полках лежали довольные пассажиры-счастливчики. Нам с мамой досталось место в проходе с откидным столиком у окна, через которое до наступления вечерних сумерек можно было вдоволь смотреть на стремительно меняющиеся снаружи и манящие к себе картинки живой природы, перелески, зеленые поля и овражки, одинокие домишки и деревеньки вдали, переезды и мелькающую череду множества деревянных столбов с прикрученными в оголовке и висящими параллельно нашему пути бесконечными нитями проводов телефонной связи. Иногда на крутом повороте рельсового полотна можно было увидеть “хвост” нашего длинного состава или вырвавшийся из паровозной трубы черный клубок дыма и даже почувствовать его горьковатый запах. А-то паровоз, притормаживая перед полустанком или семафором приближающейся станции, громко просвистит, напоминая о своем присутствии перед встречным объектом, по-своему понятным любому железнодорожнику. Оказывается, звуковые сигналы поездов выражаются числом и сочетанием звуков различной продолжительности. Инструкциями и правилами на железнодорожном транспорте для безопасности движения разработано много разновидностей звуковых сигналов, которые используются в различных поездных ситуациях. Те, что я улавливал во время нашей поездки за окном, относились к “оповестительному сигналу”. Он подается как один длинный свисток в случаях приближения поезда к станциям (постам), переносным и ручным сигналам, требующим уменьшения скорости, сигнальным знакам с большой белой буквой "С" на дощечке с колышком в земле, выемкам, кривым участкам пути, тоннелям, а при встрече поездов на перегонах первый сигнал - при приближении к встречному поезду, второй – при подходе к хвостовой части; при приближении к находящимся на пути людям и в других случаях, требующих оповещения о приближении поезда. Сигнал бдительности, например, подается одним коротким и одним длинным свистком паровоза или локомотива, как в азбуке Морзе (• —), и он периодически повторяется при проследовании паровозом или локомотивом проходного светофора с красным огнем. За полтора столетия с даты появления этого вида транспорта на нашей планете у железнодорожников накопились отработанные многолетней практикой звуковые, световые и другие сигналы, понятные им как таблица умножения в школе по арифметике, и о которых тысячи едущих на поездах пассажиров не догадываются.
Только новые пассажиры разобрались в своих открытых купейных отсеках с местами, полками и целостностью своего багажа и удовлетворенные перешли к общению с ближайшими соседями, как неожиданно, точно по команде сверху, по проходу вагона в сторону головы состава стали интервально передвигаться местные предприимчивые торговцы, предлагавшие готовую еду, сладости, и дорожные вещи. Они сошли с поезда на следующей остановке поезда. Время было не легкое, особенно на оккупированной ранее и только недавно освобожденной территории в сторону от Москвы на Запад к Пскову, куда вез нас пассажирский поезд. Еще действовали введенные Постановлением правительства №2148 для всего населения страны с 1 ноября 1941 года помесячные карточки на продовольствие и промтовары, по которым горожане могли получать хлеб, мясо, рыбу, жиры, крупы, макаронные изделия, соль и чай, а также хлопчатобумажные, льняные и шелковые ткани, чулочно-носочные, швейные и трикотажные изделия, кожаную и резиновую обувь, хозяйственное и туалетное мыло, если, конечно, были в наличии на складах и магазинах. Причем отоваривать карточки им приходилось с большим трудом, в огромных городских очередях! А вот на сельское население, кроме интеллигенции и эвакуированных, карточки вообще не распространялись, жители деревень в основном получали зерно натурой, и вопрос физического выживания для них становился острейшим. В то время для многих жителей в стране торговля на вокзалах и в поездах была единственным и сносным источником дохода, правда, не каждый мог ею заниматься из-за своего менталитета или конкуренции с соперниками по “цеху”. Количество торговцев на последующих остановках было значительно меньше, да и ассортимент предлагаемого товара был не таким щедрым и разнообразным, как до Москвы, когда мы ехали по черноземной зоне освобожденного на пару лет раньше от оккупации Юга, где климат жарче, урожаи хлебных злаков на полях были обильными, кукуруза и подсолнухи вырастали до двух метров и выше, в подсобных хозяйствах сельчан завелся скот и птица, а в садах росли персики, абрикосы, черешня, вишня, виноград и разнообразные сочные ягоды, продавая которые на станциях пассажирам проходящих поездов можно было при старании и желании хорошо подзаработать. Земли же на Северо-Западе подзолистые, не сильно плодородные и климат поумереннее, а потому на продажу к поезду жители небольших городков и окрестных ближайших сельских поселений приносили допоздна картофель, яйца, лесные ягоды, речную или озерную рыбу, собственные ремесленные изделия, пушнину мелких животных, меха соболей, лисиц, куниц, бобров, и даже воск с медом из “борти” (ульев в дуплах лесных деревьев), благо были еще в июле с удалением на Запад к Балтике светлые “белые ночи”. Помню, как какой-то припозднившийся сельский мужичок проносил по нашему вагону в ведерке вареных раков, кто-то из соседей купил несколько штук у продавца. Раки были ярко-красные, я их никогда еще не видел в жизни и начал умолять маму купить мне тоже этих странных и пугающих “чудовищ”. После моего продолжительного нытья, мама догнала уже удалившегося от нас продавца, купила у него двух раков, положила их передо мной на столик и как-то недружелюбно и несколько брезгливо произнесла: “Ешь своих раков!”. Видно, она знала, что с этими раками больше возни, чем съедобной мякоти и что речные раки питаются разлагающимися под водой остатками животных и разных растений. Я боязливо смотрел на непонятных и пугающих своим видом с выпученными глазами, усами, жуткими лапами-клешнями толи небольших животных, толи пресмыкающихся или крупных насекомых, не представляя себе, как же начинать их есть, ведь на них красуется крепкая панцирная защита устрашающих клешней и странного вытянутого за головой из бляшек тела и скрюченного хвоста. Любители и знатоки употребления этих “деликатесов” знают, что у раков съедобны все части, кроме жабр, панциря и кишечника, и процесс “раздевания” вареных раков для них не представляет никакой сложности, главное при этом соблюдать следующую определенную последовательность действий: "Сначала осматривается участок под хвостом на наличие там съедобной икры, затем следует выемка мяса из клешней после отделения их руками от тела рака. Разломив каждую надвое и разрезая на части, из каждой достается вкусное мясо. Кончики клешней перед этим предварительно отрезаются острым ножиком, а мякоть из них вынимается, например, при помощи зубочистки, ибо сделать это зубами непросто из-за слишком жестких конечностей у рака. Лапки под брюшком у членистоногого существа маленькие и тонкие, поэтому проще достать мясо из них не с помощью ножа, а просто зубами, их отрывают от тела руками, делят в суставах на части и за ненадобностью выбрасывают. Далее резким поворотом руками отделяется голова от хвоста, в котором находится мясо. Затем, сняв поочередно чешуйки, нужно расколоть панцирь или разрезать в продольном направлении хвост с одной или двух сторон. Перевернуть рака на спину и разделить панцирь надвое, потянув его части в разные стороны по соединительной линии. После полного отрыва головы рака обнажается оранжевая съедобная мякоть. Прежде чем съесть мякоть из разрезанного или разломанного хвоста, нужно удалить из нее черную жилку пищеварительного тракта. Иногда она отделяется вместе с панцирем, но чаще остается на месте. После этого мясо можно съесть". Всех этих премудростей я тогда не знал, пищал и конючил, призывая маму на помощь, так что сидевший неподалеку пожилой дяденька, не выдержал, подошел ко мне и коротко что-то объяснил, а затем ушёл на своё место. Я продолжал безуспешно возиться с раками, куксится и пищать, так что в конце концов мама не выдержала моих стенаний, завернула раков в бумагу и спрятала в сумку. После этого случая отношения у меня с раками в жизни не сложились, я их не то, чтобы боялся, но они мне как-то больше не встречались. Зато теперь, почитав про них в интернете, даже полюбил. Правда, раков в наше время скоро запишут в Красную книгу, как исчезающий вид. Утром следующего дня уже на Псковской земле, появились торговцы, предлагавшие снетки, любимую псковитянами маленькую рыбку в основной массе длиной до 10 см и весом 6-8 гр. Она обитает в Псковско-Чудском озере и реке Великой, живет около 4-5 лет, очень плодовитая, выкладывает в период нереста около 30 тысяч икринок, а выловленная издает характерный запах свежих огурцов. Были времена, когда псковская рыбка была почитаема и на царском столе. В старину берег Псковского озера был застроен рыбозаводами, которые производили в год сотни пудов снетка, а во времена СССР он добывался промышленно до несколько тысяч тонн. В меню псковичей во все времена была рыба, и по традиции они готовили “снетовицу”, любой суп с добавлением мелко накрошенного сушеного снетка, Горожане и селяне его вялили, жарили, запекали и коптили. Для местных жителей и, в качестве сувенира, для туристов в картонных коробках продавали сушеный снеток, предварительно отмоченный в каменной соли, промытый в чистой воде и с двойной термической обработкой в сушильных печах. Мама, будучи уже на пенсии в своих беседах со своими соседками на лавочке возле дома, всегда при случае с искренней любовью, гордостью и каким-то восторгом высказывалась о псковском снетке. Конечно, она купила нам тогда снетки. Однако я не помню этот момент, много ли их было, и как мы ели затем эту рыбку. Честно говоря, когда я вижу в интернете цветное рекламное фото с небольшим количеством этих скрюченных и скомканных на чьей-то нежной женской ладошке крошечных снетков, во мне не возникает страстного желания тут же съесть этих несчастных прожаренных и засушенных рыбок. А как это делать, зажмурить глаза, или не обращать на них внимания, есть прямо с кожей, чешуей, плавниками, хвостом, головой и внутренним миром, не придающих дополнительных вкусовых и ассоциативных ощущений. Другое дело, и другая полюбившаяся мне позже рыбка, раза в полтора-два крупнее, свежая горячего копчения салака, которую я привозил из Лиепаи или Риги домой в Москву из командировок в 1970-80 годах. Моя жена ловко, сноровисто и в считаные минуты отделяла острым небольшим ножичком нежную съедобную мякоть с двух сторон у этих рыбок от кожи с чешуей и плавниками, а также от костного скелета с хвостом, головой и всеми несъедобными внутренностями. Длинные половинки мяса полосками складывала стопочкой на десертную неглубокую тарелку, а затем мы с ними делали и с превеликим удовольствием тут же съедали чудесные бутербродики, в основании которых были нарезанные и тонко смазанные сливочным маслом ломтики латышского подового черного душистого и ароматного ржаного или приятного запаха с тмином и кислинкой рижского хлеба, щедро накрытые слоем подготовленных полосками салаки и слегка придавленными сверху сочными кружками от созревших больших луковиц. Что касается латышской салаки и псковского снетка, то их судьба в последующие годы оказалась печальной, в 21-м веке количество этих рыбок соответственно в Балтийском море и в Псковско-Чудском озере стало резко и катастрофически уменьшаться из-за многих негативных факторов, главными из них по мнению тамошних специалистов и ученых ихтиологов являются потепление климата и воды обитания рыб, ее загрязнение и значительный рост “хищников”, хорошо адаптирующихся к быстро изменяющимся условиям существования и поедающих непосредственно саму деликатную рыбу, ее икру и не успевающее подрасти потомство - мальков. Для псковских снетков “хищниками” оказались огромные колонии леща и судака в упомянутом выше озере, где в течение многих десятилетий 19 века снеток был доминирующим видом в промысле, но теперь само Псковско-Чудское озеро изменилось и классифицируется как "лещёво-судачье". Не за горами время, когда чудесная салака на Балтике и почитаемый с царских времен псковский снеток могут совсем исчезнуть, как и речные раки в России.
К полудню наш состав, наконец, прибыл в Псков. На улице солнце, жарко, разгар лета в середине июля, местные и приезжие в легких по-летнему одеждах. Реэвакуированных, какими мы считались по прибытии, отправили на привокзальный распределительный пункт для проверки личности, наличия пропускных разрешающих документов на въезд в город Псков и определения дальнейшего статуса, предоставления места временного проживания и минимальной социальной помощи, дальнейшего трудоустройства в зависимости от предыдущей профессии, возраста, наличия семьи и иждивенцев, направления на предприятия в черте города или на село в колхозы области. Нас временно поселили в городском эвакопункте недалеко от вокзала в среднем, из трех уцелевших, двухэтажном доме в большой комнате на втором этаже, в которой по периметру и в середине на полу лежали плотно друг к другу попарно с узкими проходами матрацы с одеялами и подушками для возвратившихся из эвакуации. Нам можно сказать повезло с проживанием, наверно, такая преференция выпала маме, как крайне востребованному в ближайшее время работнику. которого задействуют в конце лета в одном из подготовленных к первому сентября здании детского сада. После освобождения Пскова и области начало возвращаться большое количество бывших жителей, среди которых были демобилизованные из рядов Красной Армии, репатриированные, вернувшиеся из фашистской неволи, а также эвакуированные в советский тыл, как мы с мамой, и самовольно покинувшие территорию края. Таковых было десятки тысяч, и с предоставлением им жилья, естественно, в разрушенном городе и на селе были большие проблемы. Обеспечить людей жильём в те дни было самой главной и трудной задачей. На восстановление жилого фонда требовалось время и строительные материалы, а первый год после освобождения от немецких войск ушел на разминирование зданий и территории, разбор завалов, ремонт дорог, парков и частичного восстановления достаточно небольшого процента уцелевшего жилого фонда. В городах с жильем в коммуналках, бараках и общежитиях приезжим помогали предприятия, а на селе в колхозах некоторых областей местные жители и приезжие жили еще целых три года в землянках. Для предотвращения заражения инфекционными заболеваниями и вспышками эпидемии, прибывающие в обязательном порядке по приезде, проходили медосмотр и подвергались санобработке. Помню, как нас большой колонной из эвакопункта повели в городскую баню, в которой после входа, с одной стороны, была раздевалка, вся одежда развешивалась на вешалки и вместе с обовью помещались в герметичные прожарочные шкафы спец камер для дезинфекции и дезинсекции одежды с обувью, которые выдавались после мытья и парилки в чистой комнате на выходе с другой стороны бани. В моечной было много народу, стоял гомон и галдеж, некоторые молодые “модницы” возмущенно вопрошали маму, почему она привела к голым женщинам такого большого мальчика, но мудрые пожилые, более сознательные и терпимые одергивали молодых, мол, не оставлять одинокой маме на улице своего мальчонку грязным, завшивленным и в чесотке. Да я и не разглядывал присутствующих, ибо помещение было пронизано белым жарким паром, а все мое тело мама с большим рвением натирала мочалкой с мылом, глаза при этом застилала и щипала мыльная пена, да и электрические лампочки под потолком светили как-то тускло. Оказавшись прожаренными и отмытыми до чиста на свежем воздухе после многодневной и изнурительной дороги в эшелоне от столицы Мордовии до Пскова, мы почувствовали не только облегчение, но прилив бодрости, оптимизма и уверенности, что теперь-то мы здесь, в родных местах, не пропадем. Но время после войны оказалось и для нас, и для миллионов людей страны еще надолго тяжелым и непростым. Примерно через недели две после нашего приезда в здании эвакопункта на втором этаже со стороны вокзала произошел ночной пожар. Началась суматоха и паника, спросонья никто ничего не понимал, постояльцы торопливо выскакивали из своих комнат в коридор и бежали беспорядочной толпой к выходу. Галдеж, нервные вопли усиливались и гулко раздавались по запруженному проходу. Где-то там на месте пожара, вроде бы в коридор стал прорываться уже дым, и подгоняемые страхом и опасностью заживо умереть, некоторые слабонервные даже начали выпрыгивать из окон вниз на травяной газон возле дома. Наша комната была с другого конца дома, как мы из него выбрались на улицу, в деталях не помню. Однако пожар, который из-за возникшей паники и темноты представлялся суперопасным, на самом деле оказался небольшим, в стадии возгорания, и, оставшийся для большинства непосвященных о причинах его появления, был быстро ликвидирован. Скорее всего причиной ночного ЧП была электропроводка, собранная наспех при подготовке здания под эвакопункт для приезжающих из кусков “бэушных” алюминиевых проводов в текстильной оплетке, соединенных в узлах на скрутках. При скрутке должен быть максимальный контакт соприкосновения проводников. В каком-то узле концы проводов в скрутке оказались короткими, а скрутка из-за этого по длине, короче требуемой по нормам, к тому же провода могли быть при этом недостаточно плотно скручены между собой, с зазорами, вызвавшими постепенный и нарастающий во времени разогрев проводов в соединительном узле проводки, изоляции с оплеткой и прилегающей древесины перекрытия или досок внутренней обшивки стен. Все это обугливалось с выделением едкого запаха, дыма и последующим возгоранием. Недостаточный, слабый контакт соединений мог быть в какой-нибудь распределительной коробке, розетке или выключателе, который также мог привести к их нагреву и, соответственно, возгоранию. При ослабленном контакте в месте соединения неизбежен рост сопротивления, и из-за этого провода начинают греться, изоляция плавиться и происходит возгорание. К утру всё утихомирилось, и успокоенные администрацией ”погорельцы”вернулись в свои ”палаты”, ставшие им на какое-то время родными. К счастью, никто не пострадал, отделались, как говорили, ночной паникой, прерванным сном и небольшим испугом. Опытные электрики на этот счет говорят коротко: “Нет хорошего контакта -> нагрев-> пожар”. Через неделю-другую об этом инциденте уже не говорили, ибо все были озабочены своей дальнейшей судьбой, раздумьями о трудоустройстве, о постоянном месте проживания и пропитании.
В начальных числах августа к часам одиннадцати у здания эвакопункта разнесся слух, что в центре города по главной улице идут колонной с флагами и оркестром прибывшие из-за границы демобилизованные фронтовики, взрослые и дети тут же торопливо бросились в ту сторону. По пути к месту события нас обгоняли мальчишки, тогда мы поспешили туда наискосок через парк и на главной улице оказались вовремя и очень удачно, ибо колонна фронтовиков неспешно продвигалась уже мимо, а толпы возбужденных и взволнованных женщин, обступившие ее с двух сторон, размахивали руками, платками и наспех где-то сорванными цветами, приветствуя проходящие шеренги уставших и изможденных солдат в выгоревших от летнего солнца гимнастерках с медалями и орденами на груди, но вдохновенных и радостных от встречи на родной земле, вернувшись живыми. У многих встречавших на глазах были слезы горя и счастья от этого марша победителей, ознаменовавшего собой окончательно, что ужас беспощадной жестокой и кровавой войны окончен, впереди для всех начнется новая братская и светлая жизнь в стране. Кто-то из встречавших неожиданно находил среди военных своих близких, они обнимались и плакали вместе от счастья, прижимая еще и еще раз крепко друг друга, не веря случившемуся и не скрывая ни от кого своих чувственных эмоций. А другие усиленно всматривались в лица проходивших солдатиков в надежде увидеть случайно живым своего мужа или родственника среди них. Мама вся сжалась в напряжении, еле сдерживая слезы, ибо знала, что в этой приподнято-радостной колонне проходящих в военной форме, она не увидит мужа и моего отца, погибшего три года тому назад в 22 июля 1942 года под Ленинградом, и на него из его части уже была прислана похоронка в город Краснослободск. Мы не дождались остановки колонны на конечном пункте, где были наверняка приветственные и торжественные слова от партийных руководителей и администрации города, вернулись в зеленый парк и медленно прогуливались по опустевшим дорожкам в печали, тоске и грусти, которыми была переполнена душа моей мамы, а я хоть тогда как-то немного переживал, видя ее совсем не позитивное состояние, но по малости возраста, конечно, не понимал до конца и не до всей глубины то, что ощущаю это теперь. У мамы, этот день был как бы прощанием со своим настоящим, только совсем недавно начавшимся семейным счастьем в начале своей молодости. А впереди ее ждала одинокая и полная неизвестности жизнь без мужской семейной опоры, без родственников, без работы и жилья в родном разрушенном городе. Много лет спустя, когда у мамы как-то мало-мальски наладилась жизнь с бытом и работой, в разговорах со своими новыми знакомыми женщинами по работе она произносила о своем состоянии и настроениях после возвращения из эвакуации в Псков сакраментальные слова: “Я совсем не хотела жить, беспросветная и мрачная жизнь и обстановка в те дни, полное отвращение к предстоящей работе с детьми в детсаде после бессонных и тягостных дней, проведенных в течение 4-х лет в детдоме Краснослободска с чужими малышами, я готова была совершить над собой суицид, но рядом со мной был мой совсем еще маленький и беззащитный сын. Это было единственным, что меня сдерживало и спасало от неверных шагов. Мысленно я все время как заклинание, повторяла и убеждала себя, что я должна жить, как бы не было тошно и тяжело, ради него, моего единственного мальчишечки, рождению которого я так радовалась и была счастлива”. А я даже в такие для нас непростые дни капризничал, дерзил, был непослушным. Мне, привыкшему за годы пребывания в Мордовии к постоянной опеке и вниманию со стороны мамы и ставшими уже близкими нам ее молодых воспитательниц, жившими вместе в одной маленькой комнате, как своя семья, теперь здесь в эвакопункте приходится спать на полу большого помещения в окружении лежащих вокруг нас незнакомых чужих людей, нет свободы и прежнего привычного бывшего уюта, и в этом во всем не вслух, а мысленно я винил маму. Да, тогда я не понимал, что такое война, неожиданно свалившаяся со своими невзгодами и бедами на головы ни в чем не повинных людей.
Во второй половине августа утром в солнечный погожий день мама одела на меня чистые темного цвета шортики, с короткими рукавами белую рубашку и повела записывать в первый класс открывшейся недалеко от нас начальной школы. Мы шли, не спеша по дорожкам уже знакомого мне парка. Зная мой уже сложившийся вздорный и упрямый характер и крепко держа меня за руку, мама начала по пути вести со мной подготовительную беседу о природе, городе, культуре, истории, знаниях и учебе. Я при этом рассеяно слушал ее, игриво поглядывал по сторонам и небрежно периодически чиркал сандалиями о поверхность дорожки. Когда же она мягко объявила, что мы идем записываться на учебу в школу, меня будто подменили, я начал громко вопить, что ни в какую школу я не хочу и не пойду, стал вырывать свою руку из маминой и бегать волчком вокруг нее. В конце концов мне удалось вырваться, и я побежал прочь от мамы в глубину парка. Маме повезло, как раз рядом мимо проходили трое подростков, она попросила мальчиков поймать меня и привести к ней. Они с готовностью помчались догонять меня по ее просьбе. Сделали это быстро, с удовольствием и без проблем. Дальнейшие события после этого похода в Псковскую школу у меня не отложились в памяти. Конечно, с моей стороны были слезы, истерика, а у мамы – дополнительные нервные переживания и раздумья. Записала она меня в 1-й класс в Пскове, не знаю, но вот решительный шаг к изменению своей судьбы и своего будущего она сделала бесповоротно и окончательно. Мама, не теряя больше времени, завербовалась в мостостроительную контору служащей, получила подъемные на временное проживание, и мы в последних числах августа поехали на ее первый объект в город Тарту, второй город по величине и значимости в Эстонии. Там я все-таки был записан и начал учебу в 1-м классе русскоязычной начальной школы. Наше с мамой кратковременное проживание в эвакопункте послевоенного города Пскова завершилось и началась абсолютно новая длинная кочевая с частыми переездами, жизнь “на колесах”. Что было более оправданно и лучше для нас тогда, остаться ли нам одними в разрушенном Пскове без поддержки родных и близких из ее родового гнезда латышских переселенцев из Курземе в селе Ермолино под Великим Новгородом, которых мама, не посвящая меня, мечтала непременно разыскать, или уезжать из города в неведомое, завербовавшись в случайно попавшую благодаря вербовщикам в неведомую ей мостостроительную организацию, которая не через год и не два, а сразу же гарантирует работу и жилье, спонсирует авансом деньги на пропитание и будет в Прибалтике, совсем рядом с родными местами в Новгороде, Пскове и Ленинграде восстанавливать разрушенные железнодорожные мосты, - все это выяснилось в последующие годы маминой работы и моего взросления с осмыслением себя в окружающем меня мире.
Юрий Эглескалн
Москва, 21.10.20
Эвакуация - фрагмент из книги Жизнь удалась
© Copyright: Юрий Эглкскалн, 2024
Свидетельство о публикации №224102001875
Свидетельство о публикации №224102001875
Рецензии