Перебирая чертоги разума

Он злился на себя и всё больше ненавидел её. Она скомкала его жизнь и списала в утиль, даже не заметив этого. Кровавыми обрывками воспоминания выползали из щелей его памяти. А ведь ещё вчера всё было прекрасно.

И вот сегодня, лёжа на этой койке в лужах собственных нечистот, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Голос безжизненной тряпкой заткнулся внутрь и не хотел выходить, сколько он ни пытался высвободить его.

Чьи-то ледяные руки коснулись его в районе живота. И вдруг тело пронзила вспышка ослепляющей боли. Побалансировав немного в этой реальности, на краю угасающего сознания, он провалился за грань.

Сквозь давящую тишину темноты до него донёсся какой-то шум. Ему казалось, будто за окном шелестел дождь. Он с трудом разлепил глаза, силясь понять, что случилось и где он находится.

Бледные тени мыслей скользили по чертогам его разума в поисках нити существования.

Последнее, что он помнил, – ледяное прикосновение к его телу. Он всё ещё чувствовал эти холодные отпечатки. Непроизвольно он дотронулся до этого места, и его пальцы вдруг провалились внутрь, не встретив препятствия. От неожиданности он подскочил на месте и ударился головой о странный предмет конусной формы размером с баскетбольный мяч. Пирамида висела в воздухе и тихо вибрировала.

Он, потирая ушибленное место, ещё раз дотронулся до своего живота. Там, где под мягкой податливой кожей должны быть все его внутренности, зияла огромная дыра.

"Но это невозможно! Я что умер?" – мысли, словно испуганные громким звуком светлячки, заметались в поисках ответа.

Пирамида с тихим шуршанием сместилась вправо от него примерно на метр. Он огляделся. Мерцающий свет фиолетового оттенка лился откуда-то сверху. Помещение было абсолютно пустым, если не считать пирамиду и поверхности, на которой он лежал.

Казалось, что он находится внутри шара. Но так виделось только на первый взгляд.
Медленно спустив ноги, он с опаской ступил на кажущийся скользким пол. Гладкая поверхность была тёплой и слегка пружинила. И тут его осенило: "Он может двигаться, он может ходить!"

После того, как его бросила любимая, он так психанул, что его разбил инсульт и всё тело парализовало. Почти неделю он лежал овощем в отделении местной больницы, ходя под себя и без надежды на выздоровление. Никому не нужный, уничтоженный и разбитый. И вот теперь он почему-то здесь, и может снова ощутить всю прелесть движения, но без внутренностей и понимания, что происходит.
– Так, спокойствие, Иван, только спокойствие! – попытался унять он скачущие в панике мысли. Но легче не становилось. Разум требовал объяснений, а сердце бешено заходилось в истерике.

Нужно было что-то делать и как-то выбираться.

Пройдя по периметру всё помещение, он не нашел ни окон, ни дверей. И взгляду абсолютно не за что было зацепиться, кроме пирамиды и его лежанки. Он обернулся, чтобы присесть на неё и подумать, как быть дальше, но она исчезла. Обессиленный он плюхнулся прямо на пол и со злостью уставился на пирамиду. Но бездушный предмет с тихим шелестом всё ещё парил в воздухе и, казалось, насмехался над ним.

Иван попытался сосредоточиться, но в памяти всплыл лишь образ возлюбленной, воспламеняя его сознание искрами боли и гневом обиды.

Как бы ему хотелось наброситься на неё сейчас и яростно растерзать некогда такое любимое и боготворимое им тело.

"Но ведь его бросали и раньше. Точнее, его бросали всегда! Почему именно она вызывала в нём такой гнев? Конечно! И как он раньше не догадался и не увидел этого сходства?" – Иван вскочил на ноги и, словно дикий зверь, заметался внутри замкнутого пространства. "Она была так похожа на его мать и внешне, и голосом, и даже мимикой, когда расстраивалась или улыбалась".

Мать оставила Ивана с алкашом отцом в возрасте шести лет, предпочтя своих ухажеров, и упорхнула в другую жизнь. И хотя с тех пор прошло уже тридцать лет, гнев на неё он взращивал и лелеял в себе все эти годы.

Он вспомнил, как он плакал, когда она в пьяном угаре собирала вещи и орала на отца, чтоб он сдох. Как тянул к ней свои маленькие ручки, умоляя её остаться. Но она всё равно ушла, даже не оглянувшись.

Неожиданно пришедшее понимание о причинах своих неудач с девушками накрыло его волной воспоминаний и слёзы сожаления, словно капли дождя в засушливый день, оросили его иссушенную душу.

Он так мечтал отомстить матери, а получается, что мстил только себе.

Погруженный в свои страдания, Иван не сразу заметил, как пирамида сместилась к центру и, перестав вибрировать, светилась ярко зелёным светом. Это нежное сияние быстро заполнило всё вокруг, поменяв очертания пространства до неузнаваемости.
Ивану почудилось, будто он оказался в лесу. Лёгкий ветерок о чём-то шептался с листьями берёз и заигрывал с колокольчиками, что синели то тут, то там в изумрудной зелени травы. Прозрачные капли росы, словно слёзы очищения, сверкали на травинках в лучах восходящего солнца.

Звуки и запахи леса накрыли его зелёным покрывалом безмятежного спокойствия, растворяя всю боль и агрессию, сменяя их нежностью солнечного утра и щедростью природы.

От нахлынувших непривычных чувств он захлебнулся восторгом бытия и силой жизни. Но следом пришло чувство страха, что его никто не полюбит, что он так и проживёт один, никому не нужный, и умрёт в одиночестве. От всепоглощающей жалости к себе, Иван даже забыл, что с ним произошло и где он сейчас.

В то же мгновение очарование леса подёрнулось дымкой и разлетелось клочьями тумана, словно унесенное порывом ветра. Пирамида с тихим шелестом опять трансформировала пространство. Иван ощутил жаркое дыхание пустыни на своём лице. Вокруг до самого горизонта простирались километры песка. Невыносимо захотелось пить, и колючими песчинками в его воспаленном страхом уме память щедро рассыпала воспоминания.

Вот мальчишки толкаются и дразнят подкидышем, а потом, больно ударив и повалив, почти полностью закопали его в песочнице. Их слова, что он не нужен даже собственной матери, ранят Ивана в самое сердце, и он совсем не сопротивляется.

Если бы не соседка, он, наверное, умер бы прямо тогда. Да он и хотел умереть.
Баба Маня с криком, что же вы творите ироды, грозно размахивая авоськой с хлебом и молоком, разогнала пацанов и помогла выбраться из песочного плена. Потом привела его к себе и долго отпаивала чаем с блинами и малиновым вареньем. Она ласково гладила по голове и подкладывала ещё ароматных кругляшей, щедро пропитанных маслом и её заботой.

А ведь она тоже живёт одна, и детей нет, но она ко всем добра, слова дурного от неё никто не слышал. Получается, что быть одиноким и быть одному – не одно и тоже.

Словно отвечая его мыслям, пирамида вновь засияла, источая вокруг себя прохладный голубой свет. Песок заклубился вокруг Ивана, растворяясь в потоке целительной энергии воды.

А в это время в соседнем помещении жрецы Анубиса шаманили над внутренностями Ивана. Доставая поочередно его органы и раскладывая их по канопам, они спорили между собой, пройдёт ли он ритуал очищения полностью.
– Говорю тебе, печень от гнева он уже почистил, да и почки от страхов освободил, сейчас селезенку состраданием прокачает и, глядишь, почти всё! – скалился один.
– Вот на сострадании и завалится, ну, или радость не осилит. С чего ему радоваться? – шипел на него другой.
– Да нет же, осознанный попался, чудовище так и останется сегодня голодным! Вон уж и семья ему новая на подходе. Мать, правда, неврастеничка, да и отец трудоголик, но на большее пока не наработал, – не соглашался первый. – Подай-ка мне лучше кишечник, быстро он его от печали избавил. Вот точно тебе говорю, есть у него ещё шанс, и душа не канет в небытие.

Яркий свет ослепил Ивана, и нахлынувшее чувство освобождения наполнило душу радостью единения со всем сущим. Струящиеся потоки искрящихся в сиянии мироздания капель вечности на мгновение замерли и рассыпались брызгами цветного тумана.
– Тужьтесь... ещё... Поздравляю, мамаша, у вас девочка!..