Бег на месте

    Любой человек при знакомстве с Гариком тут же становился заложником мистической притягательности его обаяния и какого-то невероятного по силе магнетизма. Он обладал удивительной способностью очаровывать людей и манипулировать ими, причём так, что, оказывая ту или иную услугу, человек искренне верил, что сам напросился ему помочь и вообще был обязан так поступить. А если приходилось кого-то отшить, Гарик делал это так изящно, что отправленный подальше человек ещё и говорил ему спасибо.

Задумай Гарик связать жизнь с криминалом, то, несомненно, возглавил бы список самых известных аферистов мира. Но он был далёк от этого, а занимался тем, что решал любые проблемы обратившихся к нему за помощью людей. Определить ребёнка крутой в садик, в элитную школу или престижный университет — пожалуйста! Договориться с корифеем медицины о консультации или устроить в лучшую клинику — легко! «Отмазать» от армии, тюрьмы или вернуть просроченный долг — запросто!

Конечно, всё это Гарик делал за деньги, и частенько за огромные, но почему бы и нет, ведь любая работа должна быть оплачена. К пятидесяти годам он имел всё, о чём мечтал в детстве: деньги, шикарную квартиру на Арбате, дорогущую машину и кучу знакомых. К этому времени Гарик умудрился пять раз жениться и развестись, но, к счастью, обременить своих бывших жён детьми не успел. Гарик уже был готов поставить крест на семейной жизни, но на торжественном ужине у губернатора его познакомили с красоткой Лялей — бывшей моделью.

Ляля была немолода, но всё ещё красива, правда, слегка туповата. Хотя не настолько, чтобы не понимать, что в её случае лучше молчать, чем говорить. Она всегда внимательно слушала собеседника и понимающе кивала. Если тот улыбался, улыбалась и она, а если грустил, то Ляля тут же изображала сострадание: хмурила брови и качала головой. Измученная гламурными тусовками, она поняла, что мечтает о чём-то простом, незатейливом, бабьем. Прибиться уже к состоятельному мужчине и, раз Господь не дал детей, посвятить оставшуюся жизнь ему. Гарика такая женщина вполне устраивала, и пусть она не видела разницы между словами «контрацепция» и «концентрация», зато прекрасно готовила и наконец-то навела идеальную чистоту в его холостяцкой квартире.

И казалось бы, пришла пора, когда всё налажено и можно уже жить спокойно и размеренно, но приснился Гарику сон, будто он неистово крутит педали гоночного велосипеда, а тот стоит на месте, потому что не велосипед это вовсе, а велотренажёр, прочно прикрученный к полу. И навалились на Гарика мысли о том, что как-то неправильно он живёт: упускает что-то очень важное, душевное, но что — понять невозможно. Мысли об этом оказались настолько прилипчивыми, что он по-настоящему потерял покой. Если насыщенный телефонными разговорами и встречами день на какое-то время отвлекал его от раздумий, то ночью мысли переходили в безжалостное наступление. Гарик сдерживал их натиск и пытался поймать ту единственную, которая подскажет, чего же ему так не хватает.
Гарика разбудила муха. Маленькая, назойливая и раздражающая, точь-в-точь как ночные мысли. Она подлетала бесшумно, бесцеремонно садилась на лицо, щекотала мохнатыми лапками и снова взлетала.
— Вот же тварь! — рыкнул Гарик, открыл глаза и замахал рукой.
В спальню заглянула Ляля.
— Что случилось, котик? — ласково спросила она и, не дожидаясь ответа, добавила: — Вставай, завтрак готов.

Гарик молча сидел за длинным столом, медленно намазывал масло на кусок свежего батона, хрустящего коркой, и поглядывал на Лялю.
— Что, котик? Что-то не так? — Ляля удивлённо приподняла одну бровь.
— Да, Лялька, не так. Понимаешь, я вот как будто дышу, а надышаться не могу. Не получается полной грудью вдохнуть, мешает что-то.
— Ой, Гарик, — озабочено произнесла Ляля и села за стол. Приподнятая бровь вернулась на место, изогнулась и стала похожа на вопросительный знак.
— Гарик, — продолжила Ляля, — это очень плохо. У моей бабушки так же было перед смертью. Врач сказал — стенокардия. И тебе надо срочно к врачу.
— Да я образно говорю, — Гарик швырнул нож на стол.
— Образно? — Ляля задумалась. — А-а, тогда понятно.
— Ляля, ты счастливый человек! Тебе всё и всегда понятно. Ладно, спасибо за завтрак, пойду прилягу. Недоспал я сегодня.
Заснул Гарик мгновенно. Он не ворочался, не крутил подушку, а лишь коснулся её головой и тут же растворился в нахлынувшем покое. Ему снилось детство, родители и лучший друг Вовка, но милый сон прервался так же быстро, как и накатил.
«Вовка! — подумал Гарик. — Где он, как? Даже телефона его не знаю. А может, плюнуть на всё и рвануть к нему в деревню? К родителям сходить. Посмотреть, как мой дом. Наверно, бурьяном по крышу зарос. Сколько лет там не был, даже не вспомнить…»

Гарик поднялся и прошёл в кабинет. Сел в кресло и, пролистав список контактов, набрал номер.
— Илюша, дорогой, — его лицо растянулось в любезной улыбке. — Как сам? Жена? Прекрасно, прекрасно. Просьба есть мизерная. Пробей мне одного человечка. Да, срочно, конечно, горит! Записывай: Владимир Иванович Зверев, плюс минус пятьдесят. Деревня Опята. Да, Приволжский федеральный. А может, и переехал. Плевать. Был бы жив. Благодарен. Вискарик с меня при встрече. Пока. Обнимаю!
Примерно минут через тридцать-сорок Гарик знал о Вовке всё, вплоть до номера пенсионного страхового свидетельства.
Справившись с волнением, он набрал номер.
— Вовка, привет! — радостно крикнул он.
— Привет, — спокойно ответил Вовка.
— Это я, Гарик.
— Узнал, — буркнуло в трубке.
— Ты занят? — недоумённо спросил Гарик, не ожидая такого равнодушия.
— Занят! — гаркнул Вовка. — Совещание провожу. Собрал на поляне медведя, волка и других животных. Обсуждаем, как назвать друга, который семнадцать лет назад сказал: «Приеду на будущий год» — и пропал!
— И что решили? — хохотнул Гарик.
— А решили мы назвать его свиньёй и при встрече сделать из него шашлык! — засмеялся Вовка. — Ты откуда нарисовался, бродяга?
— Да вот, нарисовался. Приехать хочу к тебе.
— Вот здорово! Когда? Через год, через десять лет или через двадцать? Скажи, я в календаре помечу.
— Да ладно тебе, собираюсь завтра.
— Отлично! Дашка моя с младшим в Турции, бока наедают. Никто нам не помешает. Ты перед вылетом набери, встречу. Мне до аэропорта три часа ехать. Ты прилетишь, а я как раз подъеду.
— Спасибо, Вовка. Я сам. Из аэропорта на железнодорожный перееду, а оттуда на электричке, а телефоны я дома оставлю, чтобы спокойнее было.
— Ты? На электричке? Так потом ещё пять километров через лес и точно не по асфальту. Видимо, и правда что-то с тобой неладно. Ну давай, жду.

Гарик вышел в гостиную. Ляля сидела на белом кожаном диване и разговаривала по телефону. Увидев мужа, она отшвырнула трубку, вытерла слёзы и надула губки.
— Что случилось, дорогая? — Гарик подсел к ней.
— Чего, котик, они все ржут надо мной?
— Кто все? — насторожился Гарик. — Ну-ка рассказывай!
— Я вчера купила майонез, — захныкала Ляля. — Специально взяла оливковый, чтобы цвет у салата был красивый, желтовато-зелёный. Открыла, а он обычный, белый. Девкам рассказываю, а они ржут, говорят, что я туплю.
Чтобы не захохотать в голос, Гарик прикрыл рот ладонью. Он выждал паузу и спросил:
— То есть ты на полном серьёзе считаешь, что надпись «оливковый» на пачке майонеза означает его цвет?
— Да, а что? — брови Ляли подпрыгнули и встали домиком.
— Ляля, детка, это не цвет. В него просто добавляют оливковое масло.
— Правда? — растягивая слово, удивилась Ляля. — Я не знала. Не зря говорят: век живи, век учись.
«Нет, дорогая, — подумал Гарик, — тебе одного века мало будет. Поскорее надо валить из этого дурдома!»

    Узнать деревню было невозможно. Впрочем, узнавать было нечего, она просто исчезла. Вместо старых лачуг — двух- и трёхэтажные кирпичные строения, обнесённые высокими заборами. Шлагбаум и будка с дремлющим охранником. Между коттеджным посёлком и краем леса — широкая асфальтированная дорога. Большой дом Вовки, рубленый, из крупного бревна, виднелся сквозь редко растущие ели. Рядом серая, чуть накренившаяся изба.

Гарик остановился. Мимолётная щемящая тревога пробежала по телу колющими мурашками. Он вздрогнул и решительно пошёл к дому. Поставил рюкзак на дощатый стол у высокой, шелестящей листвой, ровной берёзы.
— Эй, есть кто живой? — закричал Гарик.
Вовка тихо подкрался сзади и ткнул его кулаком в бок:
— Чего орёшь? Зверей напугаешь!
Друзья обнялись. Они долго хлопали друг друга по спине. В этих похлопываниях скрывалось что-то тайное, понятное только им двоим. Может, так один из них просил прощения, а другой великодушно прощал.
— Ну всё, отпускай! — взмолился Гарик. — Раздавишь! Ну ты и здоровый стал! Совсем закабанел!
— Ясно дело, — Вовка разжал руки. — С кем поведёшься, как говорят.
— Ты всё так же, в егерях?
— Бери выше! Старший егерь, восемь человек в подчинении. Люблю я это дело, да и с такой фамилией сам Бог велел.
— Ну да, Зверев. Можно было ещё директором зоопарка, — согласился Гарик и махнул рукой в сторону старой избы. — Смотрю, приглядываешь за домиком-то моим.
— Конечно. Правда лет десять назад хотели его отжать вместе с земелькой, да не получилось. Прихватил я племянника губера с медвежонком раненым, а это дело серьёзное, и сразу все от дома отстали.
— Не поверю, чтобы ты браконьера отпустил, даже ради меня, — удивился Гарик.
— Ну, как отпустил? Сначала его под пулями по лесу километров тридцать гонял, а потом такой жути нагнал, что он теперь и пневматику в руки не возьмёт. Медвежонку всё равно не помочь было, а для племянничка любой штраф заплатить — раз плюнуть. Так что моё наказание он на всю жизнь запомнит. И губернатор доволен таким поворотом событий. Ладно, хватит трепаться. Распаковывай свой рюкзак, и в баньку. Потом будем обедать, или уже ужинать.
— Нет, Вовка. Сам распаковывай. Там в основном жратва, деликатесы разные. А я буквально на пять минут загляну в детство. Можно?
— Шутишь? Дом-то твой. Иди. Ключ на месте, за балясиной.

  Гарик не стал включать свет, прошёл в избу и сел на кровать. Под его весом панцирная сетка рассерженно заскрежетала, прогнулась пузырём и осыпала пол ржавыми крупинками. Вся мебель была накрыта старыми простынями. Пропитавшись многолетней пылью, они стали болезненно-серыми, готовыми превратиться в труху при малейшем прикосновении.
«Как же давно это было! — Гарик обвёл комнату взглядом. — А ведь всё помнишь и во всех деталях, до мелочей. Наверное, пока наша память хранит лица ушедших родителей, их улыбки и голоса, наше детство всегда будет с нами. Значит, иногда, пусть мысленно, но надо возвращаться туда, чтобы хотя бы на время отвлечься от повседневности и проблем».
Гарик медленно вышел из дома. Впервые за несколько лет он дышал свободно, полной грудью.
— Всё, рюкзак опустошил, — сообщил Вовка. — Шмотки забросил в шкаф, провиант в холодильник. Как ты такую тяжесть дотащил? Смотрю, на широкую ногу живёшь: икра красная, чёрная, осетровый балычок, вискарь, колбаса дорогущая. Но больше всего я «обрадовался» тушёнке из лосятины. Ты, видать, совсем из ума выжил, братец!
— Что не так? — Гарик развёл руками.
Вовка расхохотался:
— За полторы тысячи километров переть егерю четыре банки тушёного лося! С головой всё нормально?
— Ну да, смешно получилось! По-честному, Вовка, я собирался как во сне. Вывалил в рюкзак из холодильника всё, что под руку попало. Я ведь не планировал приезжать. Как-то нахлынуло само собой, и сразу невтерпёж стало.
— Ладно, не оправдывайся! Только давай — никакого вискаря! Мы будем пить мой самогон, по батиному рецепту, настоянный на кедровых орешках, а питаться тем, что в реке поймаем да в лесу подстрелим, а не хватит — в посёлке магазин есть, купим всё что надо. Чего задумался?
— Вовка, может к родителям сходим? Подождёт банька?
— Баня у меня знатная! Конечно, подождёт. Пошли.
Полынный ветер раскачивал высокую траву на запустелом деревенском кладбище. Бугорки заброшенных могил просели. Одни почти сравнялись с землёй, другие вообще провалились чёрными ямами с торчащими из них накренившимися, прогнившими крестами.
— Страх Божий! — проговорил Гарик.
— Так здесь никого не бывает, — ответил Вовка. — Только я к нашим хожу. А вот и они.

Четыре одинаковых памятника из серого мрамора стояли рядом. Багровый закат наступившего вечера отражался в блестящих стелах рваными огненными бликами.
— Я сначала хотел общий сделать, типа мемориала, — сказал Вовка. — А потом передумал. Зато теперь можно взять бутылку, закуску, прийти сюда и с каждым по отдельности поговорить. И с моими, и с твоими.
— Какой же ты молодец, Вовка! — одобрил Гарик и обнял друга.
Вовка достал из пакета фляжку, две металлические рюмки, кулёчек с солёными огурцами и поставил всё на вкопанный рядом с могилами столик.
— Ну что, Гарик, помянем?
Они стояли молча, потупив взгляд, скрывая друг от друга накатившие слёзы.
Вовка разбудил Гарика в пять утра. Они наскоро перекусили, собрали небольшой рюкзачок, взяли удочки и спустились к реке.
— На вёслах пойдём, в залив, — деловито предложил Вовка, помогая другу забраться в лодку. — Скажи мне, когда ты в последний раз на берегу уху в котелке варил? Помнишь?
— Конечно, — ответил Гарик, улыбаясь восходящему солнцу. — Семнадцать лет назад, с тобой.

Река при полном безветрии казалась спящей. Дрожащие, ещё не окрепшие лучи солнца расползались по ней трепетно-нежными жёлтыми мазками. Тишину нарушала лишь резвая рыбёшка, будоражащая воду редкими всплесками, да доносившийся с берега пересвист ранних птиц.
— Всё равно не понимаю, как ты тут живёшь?! — удивился Гарик, провожая взглядом упавший в воду поплавок. — Нет, природа, конечно, шикарная — понимаю. Воздух замечательный — тоже понимаю, но ведь движухи-то никакой! Клубов нет, баб нет. И вообще, как это ты умудрился с Дашкой столько лет прожить, да ещё в лесу? И не надоело? Не думал образ жизни поменять? Переезжайте в Москву! С деньгами на хату помогу. Устрою тебя замом министра в каком-нибудь тихом министерстве. Выделят тебе поляну, и стриги с неё бабки. Главное — не высовывайся, на чужую территорию не лезь и справедливости не ищи. Дашку главным врачом в клинику определим. А в отпуск будете сюда приезжать, если, конечно, на Мальдивах не понравится. Подумай. Не хочешь с Дашкой — давай один. Жену тебе мигом найдём. Царевну и ещё полцарства в придачу.

Вовка вытаращил глаза.
— Ну ты вообще погнал! Я тут на своём месте. Мне и здесь хорошо. А жена — она же не машина — менять каждые пять лет. Стой, клюёт у тебя!
Поплавок дёрнулся, ушёл под воду и снова выпрыгнул на поверхность.
— Подсекай, Гарик, уйдёт! — зашипел Вовка.
Гарик резко дёрнул удочку. Подлещик, зацепившийся было за крючок, сорвался, кувыркнулся и, подняв мелкие брызги, плюхнулся в реку.
— Да уж, не повезло, — печально сказал Вовка, глядя на расползающиеся по воде круги. — Так вот, скажу тебе, но вряд ли ты поймёшь. Стояла здесь наша деревня, люди жили простые. Ты помнишь, какие были заборы вокруг домов?
— Ну…
— Что ну? Частокол из кольев и жердей. Так, для вида, обозначить свою территорию. Все на виду. Помочь в чём-то звать не надо было, сами приходили. И вот сдохла деревня. Не сама, помогли. Выросли коттеджи, огороженные глухими кирпичными заборами. Я вот хочу понять: почему? Людям есть что скрывать? Или боятся, что кто-то разграбит награбленное? У всех камеры. А у меня вообще забора нет, хотя с голодухи ко мне любая живность может зайти. Вышел я как-то утром из дома, и вижу — медведь. Я чуть не обделался. Стоим, друг на друга смотрим. Без карабина-то как-то не по себе. Говорю я ему: «Шёл бы ты, мишка, к себе. Это моя территория. Я здесь живу». И что ты думаешь? Повернулся он и пошёл в лес. Ты, Гарик, понял, что я сказал?
— Если честно, то нет.
— Да я и сам не понял, — Вовка почесал затылок. — Короче, за заборами все как в тюрьме. И чем выше забор, тем сильнее страх. А я на свободе и ничего не боюсь. Я в лесу и министр, и президент, и премьер. Мне с медведем проще договориться, чем с человеком. Потому что он такой же свободный, как я. Брожу по лесу, мысли разные гоняю. Дышу свободно. Понимаешь, в этом и есть смысл жизни. А ты как живёшь?

— А я, Вовка, последнее время просто задыхаюсь. Как бы объяснить? Не физически, нет. С лёгкими всё в порядке. Морально задыхаюсь. Тесно мне, будто всё вокруг давит. Не смейся только, но ощущение, что взлететь хочу, да потолок низкий. Башкой стукаюсь и падаю.
— Так и я про то же, только другими словами. Давай-ка ты перебирайся обратно. Здесь твоя родина, и уже от одной этой мысли дышится свободно. И для полёта есть простор. Бери свою жену, какая она у тебя по счёту: третья, четвёртая?
— Шестая.
— Значит, бери шестую, и приезжайте сюда. Сварганим вам избу надёжную. К коттеджам прицепимся, и будет у вас всё: и свет, и газ, и вода.
За разговорами друзья наловили рыбы на ушицу, вернулись на берег и разожгли костёр.
— То, что дом надо ставить, это ты, Вовка, прав на все сто, — сказал Гарик, споласкивая чищеную рыбу в алюминиевом тазике. — А Лялька моя, наверное, смогла бы здесь жить. Она немного странная, как бы это помягче сказать, чуть с прибабахом. Тупит иногда.
— И в чём это выражается? — Вовка уставился на Гарика.
— Да так сразу и не скажешь, просто иногда брякнет что-то, а ты не можешь понять — она на самом деле так думает или прикидывается. Потому что нормальный человек так думать не может. Даже жалко её иногда.
— Слушай, а она случайно помадой брови не красит или в чай вместо сахара муку не сыплет? — засмеялся Вовка.
— Ты чё, совсем? Нет, конечно! — хохотнул Гарик. — Не до такой же степени!
— Значит, прикидывается, — с важным видом сказал Вовка. — И ты, Гарик, попал! Это твоя последняя жена.
— Чего вдруг?
— Да того! Умные любят дурочками прикидываться. Так жить легче, с дуры-то какой спрос? Ты же с ней как с ребёнком малым. Сам сказал, что даже жалко её бывает. А раз жалко, значит и не обидишь, и не бросишь.
— А ты откуда это всё знаешь? Лисичка рассказала, зайчик? А может, белочка?
— Может, и лисичка. Зря смеёшься! На меня в лесу будто прозрение находит. Ты не знаешь, я ведь заочно на психолога выучился.
— Зачем? — удивился Гарик.
— Да было дело, с кабанами полянку не поделили. Подрали они меня. Лежу в больнице и думаю: работа у меня всё-таки рискованная. Мало ли, инвалидом стану, в лес не смогу ходить, а жить-то на что-то надо. Вот и получил специальность.
— Вовка, да какой из тебя психолог? Людей же понимать надо, а ты их толком не видишь.
— Гарик, — Вовка бросил в котелок картошку, — если я зверей понимаю, то человека точно пойму.
— Не скажи, — возразил Гарик. — Человек хуже животного. Он тварь коварная, злая и мстительная. Говорит одно, думает о другом, делает третье. А главное — постоянно врёт…
— Ну что, перекусим? — прервал его Вовка.
Он разлил уху по глубоким тарелкам из нержавейки.
— По рюмахе?
— Давай, Вовка! Чего-то ты мне мозги накрутил. А самогон у тебя — точно как у бати.
— Ну, про человека тебе видней, — сказал Вовка. — По этой части, как я понял, ты у нас мастер. Умеешь делишки обтяпывать. У тебя над офисом какая вывеска — «Добро за бабло»?

— Не начинай! — огрызнулся Гарик и налил самогон в рюмки. — Давай ещё по одной.
Друзья выпили, закусили, и Гарик продолжил.
— Нет у меня офиса, а работа у меня посложнее твоей. Ты ружьишко на плечо, и пошёл в лес как на прогулку. Встретил зайца, потрепал за ушком, встретил браконьера — на прицел его да в наручники. А мне крутиться надо. Я сам как зверь. Где-то порычать надо, а где-то хвостом повилять. А как вспомнишь, что хвоста-то у меня нет, и становится так противно: ведь получается, что виляешь-то задницей! И главное, что постоянно врёшь. И так убедительно, что сам в своё же враньё веришь.
— О вранье я тоже думал, — сказал Вовка. — Тут мне повезло. Мне некому врать. А так — врут все. Лгут, лукавят, брешут, обманывают. Назови это как угодно, но факт остаётся фактом. И главное, что этому найдено оправдание: ложь во имя чего-то, а во имя чего — всегда можно придумать. Наверное, ты не помнишь, что мама моя рассказывала. Заходит она на кухню, а я ещё малявка, ходить толком не умел, а до банки с вареньем добрался. Мама спрашивает, мол, кто варенье съел. А я на щеках ягодки вытираю и на собаку ручонкой показываю, дескать — она. Вот как так? Получается, что мы появляемся на свет с врождённой способностью лукавить. Развивать эту способность не надо, она крепнет сама собой с каждым днём и постепенно превращается в привычку.
Гарик растянулся на траве и уставился в небо, по которому неспешно тянулись округлые пятна робких, прозрачных облаков.
— А может, Вовка, ты прав? Бросить всё и переехать сюда! Мне же выхода на пенсию дожидаться не надо. Деньги есть. Много денег. Буду с тобой в лес ходить, сделаешь меня внештатным егерем.
— А чего внештатным? — засмеялся Вовка и лёг рядом. — Штатным возьму.
— Не, штатным не хочу. Это уже обязаловка. Значит, опять рамки. Не хочу. Слушай, а Дашка твоя с дитём когда прилетает?
— В четверг, через три дня.
Гарик резко сел.
— Знаешь, а сгоняю-ка я в Москву. Возьму Ляльку, и обратно. Поживём, осмотримся, а если ей понравится — переберёмся сюда навсегда.
— Неожиданно! — усмехнулся Вовка, и тоже сел. — А ты не можешь ей позвонить, чтобы сама прилетела? Если она до нашей глуши доберётся, значит только прикидывается дурочкой.
— Ага, — закивал Гарик. — А если не доберётся и потеряется, ищи её потом по всей стране! Да и телефоны я дома оставил, чтобы отдохнуть от всех. Нет, серьёзно. Я даже без вещей поеду. Туда и обратно. Как думаешь?
— Ну как тебе сказать, — прищурился Вовка. — Думаю, что уедешь ты сейчас и больше не вернёшься.
— Да ты что, Вовка! Сразу вернусь, зуб даю! Ты мне за два дня душу наизнанку вывернул. Да и всё тут напоминает о детстве. Дом, лес, рыбалка. В конце концов, здесь могилы родителей. Так захотелось всё к чертям бросить и начать новую жизнь!
— А ты сможешь? — усмехнулся Вовка. — А как же клубы, бабы и неотложные дела?
— Всё к чёрту, понимаешь, всё!

Гарик зашёл в квартиру.
— Ой, котик! — в коридор вышла Ляля. — Ты так быстро!
Она обняла мужа.
— Ты бы предупредил, а то я генеральную уборку хотела затеять.
— А где генералы? — засмеялся Гарик.
— Какие генералы? — недоумённо посмотрела Ляля, вскинув брови.
— Как какие? — наиграно нахмурился Гарик. — Чтобы делать генеральную уборку — нужно вызывать генералов. Ты не знала?
Ляля по обыкновению обиженно надула губы.
— Ты меня совсем за дуру держишь?
— Да шучу я, шучу, — ответил Гарик. — Лялька, собирайся! Мы улетаем! Покажу одно местечко. Если тебе понравится, я брошу работу и переедем туда жить.
— Куда? — глаза Ляли засветились любопытством. — Франция?
— Какая Франция, Лялька? Мы едем в деревню, к другу, в глушь, в Саратов!
— К тётке, — поправила Ляля.
— К какой тётке? — переспросил Гарик.
— У Грибоедова было: «В деревню, к тётке, в глушь, в Саратов…»
«Грибоедов, говоришь? — подумал Гарик. — Вот тебе и с прибабахом! Значит, прав Вовка: прикидывается».
Он включил оставленные дома телефоны.
— Прикинь, Лялька, — громко сказал он, — за эти дни мне позвонили шестьдесят два раза! Чувствуешь, как я всем нужен? А мне плевать! Я уезжаю. Так, Ляля, платья, каблуки, украшения оставляешь дома. А вот купальники, панамки, кроссовки и спортивные костюмы обязательно. Короче, бери всё как для дачи.
— Ты серьёзно? — удивлённо спросила Ляля.
— Абсолютно! — уверенно ответил Гарик.
Телефон вздрогнул бравурным звонком.
— Алло, — отозвался Гарик. — Да, Борис Борисович, весь во внимании!
Выслушав собеседника, он улыбнулся.
— Понимаю, Борис Борисович, я бы с удовольствием, но не смогу. Я больше не при делах. Устал, ухожу на досрочную пенсию. Что? Сколько-сколько?! В долларах? Понял! Я буду у вас через два часа. До встречи. Обнимаю.
Гарик заглянул к Ляле в комнату.
— Прости, дорогая, поездка на пару дней откладывается. Есть одно срочное дельце!

Лето закончилось быстро, яркая осень две недели пошуршала сухими листьями и разрыдалась проливными дождями. Не заставил себя ждать и первый нежный снег. Зима набирала силу, нескончаемые снегопады безжалостно заваливали дорогу. Ту загадочную дорогу в детство, куда Гарик так и не решился вернуться.

14.10.2024