Книга длиною в жизнь. Том 3. Глава 24

  Глава 24. Служебная поездка в Уфу.   

Как-то по весне 1955 года Митрофан Прохорович по указанию начальника Бирской ДТК товарища Гафурова И.М. был направлен в Уфу, чтобы доставить пакет рабочих документов в Управление исправительно-трудовых колоний и трудовых поселений. Вообще-то, документы всегда в профильный наркомат начальник колонии отвозил лично. И тут же по своему обыкновению засобирался уже в поездку и предупредил накануне об этом Зорина, чтобы тот готовил заблаговременно машину к выезду. Но вдруг неожиданно капитан захворал.
 
   Но документы-то нужно было обязательно привезти. Поэтому он и дал поручение Митрофану передать их в Управление, отправив его одного на служебном автомобиле. При этом он пакет, конечно, опечатал. И позвонил по телефону ответственному работнику, который был его куратором, и поставил в известность о своем недуге и о том, кто доставит пакет и на кого надо выписать разовый пропуск для прохода в Управление.

    Митрофан Прохорович на следующий день утром, проезжая мимо бензоколонки, которая находилась на въезде прямо в Бирск, заправил полный бак «эмки» и по Бирскому тракту отправился в Уфу. Ехал неторопливо, даже, можно было сказать, не спеша и вальяжно, ведь дорога в это время была почти совершенно пуста. И вовсю наслаждался самой ездой и дорогой.

   А она, дорога, не была совсем ровной, и он об этом знал: были на ней и частые подъемы в гору, и продолжительные спуски. И он пробовал езду на разных скоростях, прислушиваясь к гулу мотора, чтобы успеть заблаговременно переключить рычаг коробки передач на пониженную или, наоборот, на повышенную скорость. И при этом привычно регулировал ногой обороты педалью газа, добиваясь, чтобы мотор не ревел, а работал плавно, как часы, в нормальном режиме.

То и дело посматривал в зеркало заднего вида, иногда поправлял его рукой, если что-то его не устраивало. Точно так же потом принимался за боковое зеркало, подправляя его как нужно. И если дорога была ровной и позволяла ему держаться за руль одной правой рукой, то другую руку, точнее локоть, он привычно положил на обивку дверцы машины.

  Время от времени высовывал полностью наружу руку в открытое окно, раскрывал полностью ладонь, шевелил пальцами, подставляя их под поток теплого ветра. Так ехать было очень удобно и приятно! Жаль, что никто этого сейчас не видит со стороны, наверняка бы оценил! Знай, мол, наших! Конечно, он в первую очередь имел в виду родных своих братьев, отца и тестя. Но был не против, чтобы его езду, да с таким шиком, с которым сейчас ехал, увидала бы и Катерина, его жена, да и другая родня. А что такого?

Короче, ехал барином, неторопливо, поглядывая на дорогу и меньше по сторонам. И восхищался вновь и вновь своей машиной, которую сейчас вел непринужденно, красиво и достойно. И самое главное, был спокоен и щегольски держался за руль и мастерски управлял машиной. И как настоящий мужчина почувствовал, что стал с машиной одним целым! Впрочем, такое же ощущение возникало у него уже не в первый раз и не на пустом месте.

   Он сейчас вспомнил, как давно он мчался вскачь сначала на армейской Алиске, а потом и на колхозной лошади Ночке, плотно прижавшись к их гривам. И став с ними по существу единым целым на то время, когда скакали двуедино, в одном порыве, словно какой-то сказочный кентавр. Да, он установил с ними прочные и дружеские взаимоотношения, и они понимали друг друга с полуслова. Да, лошадь – это несомненно личность.

Но раз в машину заложены тоже лошадиные силы, почему же с ней нельзя подружиться и стать единым целым, хотя бы на время поездки? И в конце концов лошадью и машиной повелевает и управляет человек. Об этом все мечтают, чего скрывать, но не у всех, однако, получается! А у него получилось! Так думая и размышляя о себе и автомобиле, он догнал очередную машину на дороге и красиво обогнал и тут же изящно ушел на поворот. И надо сказать, что он машину всегда водил уверенно. Не был исключением и сегодняшний день.

   А свою черную «эмочку» он полюбил еще с того первого раза, как только увидал ее и потом прокатился. И с тех пор он ее нутром научился чувствовать, да и она была небезразлична, как могла, отвечала ему взаимностью! Разве что двери только сама не открывала и фарами не моргала. Вот такая «платоническая» любовь установилась между ними. Да, так бывает у людей, но, наверное, это тоже актуально и для любой техники! Видимо, обратная, невидимая и незримая связь тут играет не последнюю роль. Ведь не случайно один заводит машину рукояткой без проблем, как говорится, с полпинка, а у другого не получается. И он будет ее крутить и крутить без толку аж до второго пришествия! А ведь оба в руках держали одну и ту же заводную ручку для машины.

  Митрофан Прохорович вчера опять надраил ее и отполировал воском до блеска и не забыл пройтись еще потом и пищевым уксусом по хромированным деталям, чтобы засверкали как новые. Так и получилось! Его «Эмочка», так он ее нежно называл, выглядела шикарно, даже стильно и сияла во все стороны своей чистотой и ярко сверкала своим черным кузовом пуще прежнего, того и гляди, что все глаза кончатся. Но этого ему показалось мало. И он придирчиво осмотрел салон.

  В принципе там тоже все было хорошо и чисто, еще с прошлого раза, и можно было бы и не наводить опять порядок. Но привычка для него была превыше всего, вот он и ходил с влажной тряпкой, заглядывая в разные места в салоне, и по инерции сдувал и протирал несуществующие пылинки с руля, приборной доски, с кожаных сидений. Протер все той же смоченной уксусом тряпкой все окна машины и снаружи и внутри. Он вообще отличался всегда аккуратностью и был помешан на ней и на чистоте и порядке во всем.

   И это касалось не только автомобиля. Нередко ему по этому поводу даже делали замечания и ерничали родные, но он только ухмылялся и отмахивался! И говорил многозначительно в ответ, что это и есть его единственный недостаток, а человек не может быть совершенен и состоять только из одних достоинств.

    Через какое-то время погода поменялась, небо затянуло серо-белыми тучами, и поднялся ветер, видимо, быть дождю, решил Митрофан. И тогда он полностью закрыл боковое окошко, и сразу в салоне автомобиля стало намного тише, шум и гул от шелестящих колес, работающего мотора и неугомонного ветра, который врывался в глаза и раздувал волосы Митрофана в разные стороны, – остался за «бортом» и большей частью только снаружи.

И вот по обеим сторонам этого ровного участка дороги пошли непрерывной цепью поля, засеянные хлебом, и дальше показался вдалеке лес тоже с обеих сторон и с придорожной травой. В этот год весна пришла рано и сразу. Вступив в свои законные права, долго не рассусоливала, – направила лучи теплого солнца, и снег давно сошел, и ручьи недолго властвовали и текли, сырость исчезла, установились весенние хорошие деньки.

  Лес оделся в свой весенний зеленый наряд. Да и сам запах воздуха сменился, стал каким-то теплым и солнечным, родным и даже более прозрачным и пропитанным  разными  весенними  ароматами.  Митрофан попробовал было приоткрыть опять боковое окошко, но сразу ветер сильно ворвался и стал гулять по салону.
Стало как-то неуютно, да и дождь уже начал накрапывать, чего доброго зальет салон, и опять прикрыл его. Но тут же фиксатором открыл чуть форточку на переднем боковом стекле и оставил в ней щелочку, и в салоне автомобиля опять стало комфортно и уютно.

  А лесные свежие запахи, а он сейчас проезжал по сосновому бору, невольно втягивал в себя, и они слегка вскружили ему голову.
Начался дождик, пока только мелкий, но по всему было видно, что грозит перерасти в назойливый и затяжной. И так вон сколько погода хорошей продержалась и побаловала своими хорошими деньками целых две недели. Он свернул с дороги, остановился, двигатель продолжал работать, не стал его глушить, достал щетки, быстро надел их на дворники и поехал дальше, включив в работу.

    А вот и показался и сам Черниковск, город-спутник столицы Башкирии Уфы. На что указывал дорожный знак с названием вышеуказанного населенного пункта. Правда, пока только как административная или вернее территориальная граница. А до самой Черниковки было, пожалуй, километров двадцать, не меньше. (Местные называли город просто Черниковка, и такое название сохранилось на слуху и до сих пор: и неважно, когда он был самостоятельным городом, или потом, когда стал одним из районов города Уфы, после его присоединения.)

Немного отъехав от этого места, Митрофан Прохорович с правой стороны от себя увидал строительство Черниковского нефтеперерабатывающего завода (ЧНПЗ). Как раз Бирский тракт проходил мимо этого возводимого комплекса. Также параллельно возводились железнодорожные пути, это строилась, как он после узнал, железнодорожная станция под названием «Загородная» и прокладывались трамвайные пути и автомобильная дорога к будущему заводу.

Проехав еще дальше по тракту в сторону города, Митрофан знал, что впереди на несколько километров протянется, почти не прерываясь, еще одна большущая стройка. Одновременно на огромной строительной площадке возникала громада зданий и сооружений – это шли работы по возведению теплоэлектроцентралей: ТЭЦ-4 и ТЭЦ-3. А между ними строился Ново-Уфимский нефтеперерабатывающий завод, по другую сторону дороги с ее левой стороны строился и готовился к вводу в строй, почти одновременно, и Уфимский завод синтетического спирта (УЗСС).

  Кругом кипела работа! На строительстве объектов было задействовано много людей и разной большой и малой строительной, и не только строительной, техники, повсюду виднелись высоченные башенные краны и работали скреперы, самосвалы, автопогрузчики, трубоукладчики, тягачи, бульдозеры, экскаваторы и т.д.
Проще было, наверное, сказать, что не работало! Митрофан, честно сказать, был поражен увиденным: такого размаха строительства и скопления живой силы и разной могучей техники ему никогда прежде не доводилось видеть.

   То там, то тут везде на стройках горели яркие огни, разлетались многочисленные искры от сварки и резки металла, из несметного количества труб варочных котлов постоянно валил черный дым от приготовления битума. Повсюду стоял невообразимый шум от грохота ударного и прочего инструмента и работы большегрузной техники.

А вот уже и показались впереди опять же с правой стороны уже давно работающие объекты Уфимского нефтеперерабатывающего завода (УНПЗ), первенца и флагмана башкирской нефтепереработки, и объекты Уфимского химического завода, тоже введенного в строй, действовавших в годы войны. И вот уже позади его «эмочки» остался круглосуточно горящий факел «старого» завода. Это название – «старый» завод – уже прочно закрепилось за УНПЗ.

      Впереди появился ж/д переезд с созвучным названием поселка, мимо которого проехал сейчас Митрофан, а сам поселок Тимашево остался слева в стороне от дороги. К этому моменту пошел дождь, правда, пока еще слабый, но с каждой минутой нарастал! А ветер, наоборот, сразу набрал в себя такую силу, что его порывами сносило этот падающий дождь и, образно говоря, кидало из стороны в сторону.

   А потом опять через какое-то мгновение возвращало на прежнее место. Казалось, два мощных потока ветра идут навстречу друг другу, и им надо было выяснить, какой из них сильнее. А тем более так оно и было. И они гоняли между собой в этой неистовой борьбе пока еще уязвимый и беззащитный дождь, оказавшийся между ними. И получалось, что он, в конце концов, падал на землю не строго отвесно, как обычно бывает, а как бы лавинообразно или, точнее, веерообразно. Изможденно и бессильно падая, он только пока смочил дорогу.

Но это продолжалось недолго, ветер внезапно стих, а дождь, наоборот, усилился. Да так что щетки машины не успевали работать, и лобовое стекло машины начало заливать, дальше ехать было совершенно невозможно. Митрофан свернул с дороги на обочину и был вынужден остановить машину, чтобы переждать дождь или, хотя бы дождаться, когда он утихнет. Достал папиросу и закурил в салоне, что с ним редко случалось, но не выйдешь же на дорогу под дождь. А тут как раз дежурный по железной дороге перекрыл переезд шлагбаумом, со стороны города медлительно двигался состав с цистернами под налив на «старый» завод.

    Все когда-нибудь кончается: ветер и дождь куда-то ушли, понаделав тут делов после себя. На дороге и земле остались только лужи, да оборванные ветки деревьев, которые принесли ветер и потоки дождя. Везде был мокрый асфальт и пропитанная дождем земля. Это, в общем-то, было обычное явление. Стало несколько чище и свежее в воздухе. И переезд тоже освободился вскоре от железнодорожного состава, и поток машин,уставший стоять без дела, наконец-то весело заурчал своими моторами, начал двигаться в обе стороны: сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее, пока не устремился по своим делам от переезда.

                ***
      Необходимости быстро гнать машину не было, он успевал по времени прибыть в Управление к середине дня, как ему и было сказано товарищем Гафуровым. Поэтому решил сначала попутно заехать к Галине, родной сестре Кати, которая жила со своей семьей в Черниковке вот уже два года. Год назад, родив сына, которого назвали Сашкой, они с Иваном недавно переехали из барака в новый четырехэтажный дом, получив в ней комнату в 16 кв. метров.

  Правда, в коммунальной квартире. Ну и что, что квартира на троих хозяев, зато в ней есть и туалет, ванная с горячей водой, и кухня с газом! Живи не хочу! Короче все удобства и пойдет для первого раза. И нечего нос воротить, да и никто, собственно, из них и не воротил!

   А сколько людей до сих пор мыкаются по баракам и не имеют элементарных бытовых удобств. Но люди не роптали, знали, что жизнь меняется все равно в лучшую сторону, надо немного потерпеть, и все образуется! Главное сейчас – живут в городе, есть жилье и работа! А что еще нужно? Все как у всех, ну и славу Богу!
А почему надобно навестить Галину? Во-первых, надо было передать привет от всех ее родных и знакомых из деревни и узнать, как у них дела тут на новой квартире, как обосновались, ладят ли с соседями, да и просто переговорить, пообщаться и обратно привезти весточку домой от нее.

   И наконец узнать, как малыш, болеет или нет, да и сами как себя чувствуют, и когда Галина выйдет на работу? А во-вторых, необходимо передать подарочек, что собрали Галине ее родители.

 Всего-то понемногу дали нехитрой деревенской снеди, а подарочек набрался аж на целый мешок. Разве плохо для молодой семьи их дочери такое подспорье – все не надо тратиться самим, глядишь, и лишняя копеечка сбережется. По честности, как сказала мимоходом она, Иван зарабатывал не так много, едва его зарплаты хватало от получки до получки. Разумеется, Митрофан мог бы привезти хоть полную машину всего, но где все это они будут хранить, да еще и в большом количестве? Так они рассуждали с Фролом Алексеевичем, когда грузили мешок в багажник машины.

  Митрофан Прохорович был у Галины один раз более года тому назад и как раз тогда, когда родился Сашка! Был тоже проездом, они еще жили в бараке в третьем лагере. Так называлось то место, где располагался поселок, собственно, он там и остался. В Черниковске было несколько лагерей, построенных специально для заключенных и военнопленных немцев. И вот как распорядилось время – теперь вместо них на первых порах сюда стали заселять гражданских лиц, которые массово откликнулись и приезжали по призыву из разных мест на строительство НПЗ и других промышленных объектов и самого города.

     Он почти сразу нашел дом, в котором сейчас жила Галина. В подъезде без труда обнаружил нужную квартиру. На косяке двери висел электрический кнопочный звонок. Под ним на плотной бумаге были указаны мелким почерком фамилии жильцов квартиры и сколько нужно сделать им звонков, чтобы открыли дверь. Он позвонил один раз, как и было указано, и дверь открыла Галина. Она была одна дома, Иван был на работе. Ребенок спал, ему недавно исполнилось чуть больше года. Затащив мешок в коридор и разувшись, где ему было указано, Митрофан вслед за хозяйкой прошел в комнату.

  Вход был небольшим, не более одного метра в разные стороны и смещен к правой стене. Тут стояла пара летней обуви и черные кожаные тапки, очевидно, хозяина. К другой стене примыкал встроенный шкаф на всю высоту от пола до потолка. Дверцы его располагались со стороны комнаты и были филенчатыми и окрашены в белый цвет, собственно, как и сама входная дверь, с той лишь разницей, что фанера и деревянный брус в ней были гораздо толще.

   К тому же в нее был врезан дверной замок с массивной ручкой для открывания. Под самым потолком на шкафе находилась небольшая антресоль тоже с двумя закрывающимися на шпингалет дверцами. Там в небольших коробках и мешках хранился разный шурум-бурум, а в основном здесь лежал рабочий инструмент Ивана. Митрофан был наслышан о его золотых руках. Вот сейчас ему и представилась возможность посмотреть, что сделал ими его свояк.

  В шкафу висела прибитая к задней стенке деревянная вешалка с крючками для верхней одежды и с перекладиной под одежные самодельные плечики, на которых висела пара-другая женских платьев и мужской костюм. Внизу была приколочена простенькая, из широкой доски деревянная полка для обуви, с небольшим отделением, в котором лежали пара обувных щеток и баночки с разным кремом для обуви. Так что шкаф был довольно-таки объемным и вся одежда и обувь для молодого семейства пока сюда вмещалась.

Со стороны комнаты на небольшой деревянной гардине висели две плотные однотонные занавески и опускались почти до самого пола. В середине они были немного перехвачены оранжевой лентой, которая обычно вплетается в косички для бантов у девочек. А сейчас вот они подошли и к портьерам и держались на гвоздиках, прибитых к стенкам. Обе занавеси были на небольшом расстоянии между собой и висели свободно, чтобы не препятствовать проходу через них.

А в общем-то, они делили комнату как бы на две части и создавали какой-никакой, а домашний уют. Хорошее решение придумали, мимолетно пронеслось в голове гостя.
В комнате было одно большое окно прямо напротив входа. На подоконнике стоял большой горшок с геранью. На другой половине – тоже горшок, но меньшего размера и с неизвестным для Митрофана растением.

Окно было обрамлено гардиной с текстильными портьерами почти такого же цвета, как на входе в комнату, но немного все же отличающимися от той своим оттенком, и это отличие бросалось сразу в глаза. Очевидно, тканевый материал для гардин покупался в разное время и в разных местах, а может быть, так и было задумано самой Галиной? Но в любом случае они все равно подходили по цвету и были в тон стенам комнаты.

Между двумя половинками портьер висел ажурный тюль, и в комнате было пока светло от окна. Понятное дело, на ночь портьеры плотно зашторивались, как-никак все же комната была на первом этаже. Хоть и высоковато, но с улицы, особенно вечером, все хорошо было видно, когда там горел свет. Тем более с улицы во двор, где находился дом, шла тротуарная дорожка, по которой частенько ходил с утра до ночи разношерстный люд. И ему вольно или невольно это сразу бросалось в глаза, да и среди прочего люда встречались желающие намеренно что-то подсмотреть. Бывают, однако, такие любители.

Митрофан Прохорович тем временем внимательно продолжал оглядывать комнату. Стены в ней были окрашены приятной светло-зеленой побелкой, а потолок – в белый цвет. В центре комнаты висел абажур из ткани оранжевого цвета с шелковистой и мягкой, спускающейся вниз бахромой. У окна почти впритык к нему стоял самодельный круглый стол темно-коричневого цвета, покрытый бесцветным лаком; на нем была желтая льняная скатерть с небольшой и неброской вышивкой и кружевами снизу.

  Стол стоял на толстых фигурных ножках, а два бока у него были откинуты вниз, чтобы много места не занимал. Удобно, когда принимаешь гостей, раз – и сделал его больше. Почти в центре его стоял на подставке наполненный водой стеклянный графин с крышкой и рядом с ним пустой граненый стакан.
Таких в Союзе сейчас много продавалось, и народ охотно их брал.

  На правой стороне от входа находился вместительный комод почти такого же цвета, как и стол. На комоде лежала одна вязаная широкая салфетка бежевого цвета. С краю стоял и тикал будильник, надежный и непробиваемый как танк, такое он производил впечатление в своем зеленом массивном корпусе. Одним словом, противоударный, им впору хоть гвоздики забивать и молотка не надо, они гнутся, а ему все нипочем, остаются целыми.

  Вот как был здорово сработан – на века, а звон от него, что и говорить, мертвого разбудит или, по крайней мере, соседей по обе стороны, это уж точно! Кстати, будильник был такой или почти такой же, как и у них. И на подставке рядом с ним было небольшое зеркало и минимум предметов косметики, для наведения марафета хозяйки дома. И, похоже, большая часть косметики хранилась в резной красивой шкатулке продолговатой формы, которая находилась тоже на комоде.

  Кроме указанного, здесь стояли начатый наполовину флакон мужского одеколона «Шипр» и узнаваемая коробка духов для всех без исключения в СССР под названием «Красная Москва» и изящная замшевая круглая баночка какой-то женской пудры.
 Легкий запах духов, одеколона и другой парфюмерии, едва уловимый, витал в воздухе над комодом. И это хорошо, что он едва уловимый и слабый. Это для себя отметил Митрофан, а то у него было постоянным кошмаром по утрам проходить по длинному коридору их барака.

   Из комнат некоторых жильцов доносился разнообразный и стойкий запах духов или черт знает чего, который почти сшибал его наповал! Хоть тресни, а приходилось нос воротить и чуть ли не бегом пробегать мимо них! Это так женская половина собиралась идти на работу. Он всегда удивлялся им: ну ладно бы там если бы все работали в конторе, тут вопросов нет! Ну какого черта вылить на себя целый флакон и идти потом на работу в поле или хвосты коровам крутить? Ну и что говорить: это уж слишком!

   А нельзя было вылить поменьше? Куда там, ты им хоть кол на голове теши! И ничего, гнут свое, и куда только их мужья
смотрят? В том-то и дело, что не могут совладать, ведь женщин не переделаешь, и как ни крути, а все равно останутся себе на уме! Вот чертовки эдакие.
Во как достали они его там, что и здесь ему вспомнились! Бр-бр! Он об этом не преминул сказать Полине. Ведь не будешь же всегда молчать, о чем-то надо было говорить. И это хорошо понимали оба. В конце концов не каждый же день они видятся!

    Под столешницей комода были два ящика, а ниже до самого пола и на всю длину располагались тоже три выдвижных ящика. На всех ящиках были мебельные ручки в виде ракушек, покрытые краской под бронзу, которые здорово смотрелись изза своей такой оригинальной формы и сочетались с основной его покраской. Что говорить, сам по себе комод был очень вместителен, и Митрофан знал это не понаслышке. А ручки ему понравились, и он подумал, что непременно надо купить их в свой дом. А дальше комода вглубь к окну у стены стояла детская кроватка, в которой сейчас мирно посапывал Сашка.

Потом ближе к углу стоял массивный пружинный диван на низких круглых ножках и с высокой спинкой, обрамленный сверху и с боков хорошего качества мебельной доской по цвету несколько светлее дерматиновой черной обивки. Обивка была просто превосходного качества, ее можно, наверное, было даже перепутать с настоящей кожей. А с боков сиденья были соразмерные дивану откидные овальные валики и тоже в той самой обивке. Их при необходимости можно было откинуть, увеличив длину дивана так, чтобы можно было отдохнуть или лечь спать. И завершал эту сторону стенки стул с высокой спинкой, оббитый также дерматином, но уже коричневого цвета. Стул стоял в самом углу, разворотом к столу.

  Очевидно, родители загодя в угол стул поставили. Так сказать, приготовили место для Сашки, когда тот подрастет и начнет «хулиганить» или шалить, стул убирай и ставь вместо него «туды» в угол Сашку в наказание! Вот ведь черти, как придумали, все предусмотрели, усмехнулся про себя Митрофан. Тем не менее под стулом заметил ящик из-под посылки, полностью забитый доверху детскими игрушками. И не придерешься к родителям – «права» маленького человечка ими были соблюдены и не нарушены.

  Эге, вновь усмехнулся он, подумав так на ходу: куда ж его занесло? И от внезапного удивления, на всякий случай поправил свою прическу. Что ж, родителей тоже можно понять, они по своей доброте душевной давали возможность Сашке и в игрушки поиграть, и в углу постоять. Чем не обеспечили право выбора для мальчишки? Митрофан Прохорович просто сегодня был в хорошем настроении, вот всякие веселые и дурацкие шутки и крутились в его голове!

    А в другом углу, напротив этого, у окна стояла обыкновенная, небольшая и невысокая этажерка, цветом почти в светлый тон стульев. На этажерке лежала все та же ажурная вязаная тряпица, на ней красовался небольшой радиоприемник
«Москвич», корпус которого был изготовлен из карболита. Это материал нынче стал «модным». Из него стали выпускать многие предметы, например электрические черные счетчики, такого же цвета тяжеленные телефонные аппараты, трубкой которого в случае удара по лбу точно можно было нанести человеку тяжелое поражение, «несовместимое с дальнейшей жизнью».

    Ну, это так, к слову пришлось. Да мало ли чего было сделано, в конце концов и просто вот эти обыкновенные игровые шашки, которые лежат себе спокойненько, тут в коробке и не подозревают, что они сами и коробка тоже из этого же материала. Радио сейчас было включено в сеть, и из него тихо слышалась музыка. Очевидно, передавался какой-то концерт.

  Вообще, как Митрофан успел заметить, этот прием украшения комнаты подобными небольшими покрывальцами или, проще, сказать вязаными салфетками добрался и до Черниковска. Все дочери Соловьевых были помешаны на этом народном творчестве и уже давно, так сказать, «набили» руку. С тех самых пор, когда были еще маленькими и жили в Родыгино, у своих родителей, и вот, пожалуйста, их умение не пропало даром, пригодилось и тут в городе.

 Вон какие красивые салфетки навязала Галина. Правда, они были почти все разной расцветки, но не будешь же специально покупать материал для них, что было ненужное или уже отслужившее свое – все шло в дело и получалось просто, дешево и сердито. Пока Галина находилась в декретном отпуске, и увлеклась таким ремеслом. Главное, комната с ними выглядела наряднее.

  Внизу этажерки стоял патефон. Его деревянный корпус был обшит тоже черным кожзаменителем, как диван, причем очень высокого качества. Тут же рядом стояла прислоненная к боковине этажерки небольшая пачка пластинок. Этот проигрыватель, как, впрочем, и радиоприемник, достался Ивану по случаю от своего случайного знакомого, который теперь собирался уехать на строительство Каховской гидроэлектростанции на реке Днепре. Конечно, они были не новыми, но вполне приличными с виду и работали, как говорится, без сучка и задоринки.

На другой стороне рядом со встроенным шкафом на расстоянии открытой дверцы стояла двуспальная железная кровать с панцирной сеткой. На ее спинках были металлические, очевидно, хромированные или никелированные, перекладины, на концах которых были накручены железные шары, обработанные точно таким же способом, как и перекладины.

   Было видно, что кровать была заправлена матрасом, поверх которого лежала огромная пуховая перина, и убранство кровати довершали красивое покрывало и пышные две подушки в атласных наволочках, сложенные горкой друг на друга и накрытые открахмаленной белой кружевной накидкой. Про пуховую перину, как, впрочем, и про сами подушки, даже и говорить не надо: и так все знали, что это наверняка приданое. В стране невесты и их мамы с ума сходили, чтобы это приготовить к выданью. Одно время считалось модно и богато.

  А на стенке возле кровати висело декоративное широкое вязаное полотнище (а по-другому сказать и язык не повернется) вместо привычного коврика. Ведь настоящий ковер днем с огнем было в магазинах не сыскать! Да и лишних денег на него не было. Правда, в последнее время в продаже стали появляться ширпотребовские гобелены на охотничьи темы. И самая распространенная среди них была «Три охотника» (потом появится уйма новых гобеленов из картин других известных художников).

  На этой шпалере изображены охотники, которые ведут увлекательную беседу, рассказывая друг другу какие-то охотничьи байки. То ли Галине не понравились эти «небылицы» охотничьи, переложенные на плюш, на котором было воспроизведено изображение безобидных звероловов на привале, или другие еще были причины, кроме известно каких – денежных.

  А может быть, было просто какое-то личное внутреннее восприятие и даже отторжение в душе такого рода искусства. Она сейчас не могла бы и объяснить, наверное, если бы у нее в голове настойчиво все эти годы не крутилось одно: не люблю плюш, и все тут. Что хотите со мной делайте, но мне не нравятся и плюшевые медведи. С позволения сказать: на вкус и цвет товарищей нет. И как бы то ни было она применила свое рукодельное мастерство, умение и талант в борьбе против этого
«ворсистого засилья» и победила. И получился замечательный настенный декоративный коврик взамен неуместного гобелена.

  И гордилась этим. А что: получилось просто и красиво! И в комнате от той шпалеры не будет аляповато. По крайней мере, она так считала, и сейчас Митрофану просто попутно подтвердила это. А ему сразу вспомнилась комната соседей в бараке, в колонии, где яркий плюшевый гобелен, с изображением, как на нем бодаются два оленя, висел на стенке в их маленькой комнате и просто нагло бросался в глаза своей ожесточенной дракой.

  После чего уже не хотелось рассматривать остальное убранство всей комнаты: самому бы остаться целым и просто хотелось подобру-поздорову скорее уйти отсюда. Это сейчас у него возникли такие ассоциации, и он опять невольно усмехнулся и шутливо поведал ей об этом. Мнение насчет ярких плюшевых гобеленов было у обоих одинаковым.

   И наконец, довершал обстановку комнаты массивный и высокий буфет, который стоял между кроватью и этажеркой. Буфет был пропитан морилкой светло-коричневого цвета, а в отдельных частях более темным тоном и потом покрыт для блеска лаком. Такое комбинированное сочетание тонов по цвету было удачным. Буфет, как и положено, был разделен на две части. На задней стенке между верхом и низом буфета имелось зеркало.

  Бока были закрыты фанерой от самого верха до низа. Понятное дело, что вся фанера, которая применялась в изготовлении, была хорошо обработана: отшлифована, покрашена и отлакирована. И вот здесь же стояли по углам два невысоких, но объемных глиняных кувшина с ручками и деревянные резные кружки в ряд. Галина поставила их сюда, скорее, для украшения. Как, впрочем, и все, что было выставлено ею на полках вверху буфета. Верхняя часть была открыта для обзора. Прозрачные стекла были вставлены в боковины и в рамки дверцей буфета. Поэтому и была видна на полках вся посуда: и стеклянные граненые рюмки на ножках, и блюдца с чашками, и стопка тарелок, и разные вазочки и т.д.
 
  Одним словом, самое лучшее, что было у Галины, находилось здесь. И так поступали все в стране, по крайней мере, в те годы. И в этом нет ничего удивительного и зазорного: просто каждой, особенно молодой, семье как-то хотелось показать свой достаток и продемонстрировать себя с самой лучшей стороны. Знай, мол, наших! Живем не хуже и у нас в доме все как у людей!

 Нижняя часть буфета была несколько больше по высоте, чем верх. И со всех сторон облицована фанерой, с дверцами спереди, которые плотно закрывались ключом на мебельные замки. Понятное дело, там хранилась уйма разных вещей, предметов и посуды, которые полезны в быту и только ждут не дождутся своего часа, чтобы быть под рукой у хозяев. Наверняка была припасена и там стояла какая-нибудь поллитровочка беленькой, а может быть, и крепенькой домашней наливочки, припасенных для дорогих гостей.

  Между кроватью и буфетом стоял такой же стул, что и в углу у окна. Ну, куда же деваться: сиденье стула, как и положено, в этом доме было покрыто все тем же вязаным ковриком. Да уж, куда ни плюнь, точно попадешь в кружева, не промахнешься! В очередной раз Митрофан опять расплылся в улыбке от своего такого остроумия.

Вот и закончился визуальный осмотр комнаты. Он не мог сказать для себя, где здесь в комнате самое видное место и что было главным украшением комнаты? Вроде бы вся мебель здесь по уму и стоит на своем месте, и нет ничего лишнего. Значит, и совсем не важно: где – то место или что является украшением! И сказал Галине, что в целом комната смотрится неплохо и что молодцы они с Иваном. Как всякая хозяйка, она с нетерпением и волнением ждала, что скажет ее зять?

И услышав добрые слова на этот счет, она перевела дух и, слава Богу, успокоилась. Но это еще было не все. Тут же окончательно резюмируя и как бы подводя итог, Митрофан Прохорович веско сказал, что буфет, комод и этажерка получились просто класс и на славу! И подкрепил свое утверждение известным жестом, сжав четыре пальца в кулак и большой палец поднял вверх. И глядится мебель очень хорошо и богато. И даже весьма прилично! Одним словом – великолепная работа! И наверняка она украсит любую квартиру и может вписаться даже в любой интерьер и будет поставлена на самое видное место! Таким дифирамбом он похвалил и своего свояка. И попросил обязательно слово в слово передать это Ивану.

  Галина была польщена и, чего скрывать, была рада за эту похвалу им обоим. Она точно знала, что Митрофан Прохорович по приезде обратно к себе домой обязательно расскажет родным, и главное отцу с матерью, как она устроилась и живет здесь с семьей в городе. И знала наперед, что родители будут дотошно расспрашивать его, чтобы он все в подробностях изложил, что видел и слышал, что чувствовал. И ничего не забывал и не упускал в своем рассказе.

    И внимательно выслушав его и оставшись потом одни, они еще долго будут перемалывать между собой все, что узнали от Митрофана. И потом будут рады и довольны за свою дочь, и что у нее все так хорошо. И представила себе, как мать всхлипнет от радости и потом начнет утирать кончиком своего неизменно повязанного платка на голове выступившую и скатившуюся слезу, а отец обнимет ее за плечи и будет успокаивать, целуя в мокрые щеки. И как ей вдруг самой чертовски захотелось вдруг прижаться к ним обоим!

  И тут же засуетилась, достала из комода красивый женский платок и полный нераспечатанный большой пузырек «Тройного одеколона» с пульверизатором. Насколько она помнила, у отца никогда не было такого разбрызгивателя одеколона. Потом достала из верхнего ящика небольшой альбом фотографий и вытащила из него фото маленького их Сашки. Флакон и фото завернула сначала в платок, а потом его обернула несколькими слоями плотной оберточной бумагой светло-коричневого цвета в крапинку, той, из которой в магазинах делали кульки и заворачивали продукты, и красиво перевязала бантом. Получился хороший подарочный пакет для ее родителей. И наказала Митрофану, чтобы не забыл его взять с собой, когда будет уходить от них.

  Потом предложила отобедать и повела его на кухню. Митрофан, конечно, слышал о коммунальных квартирах, но вот впервые находился в ней. Квартира была на троих хозяев. Соседями Галины тоже были молодые семейные пары, все примерно одного возраста и у них тоже было уже по одному ребенку. Но в отличие от Галины они жительствовали еще со своими старыми родителями, которые, по всей видимости, доживали тут свой век. У обоих соседей ютились их отцы.

  Как оказалось, все мужчины, включая Ивана, работали в одном строительном управлении, но на разных участках и не знали друг друга, пока не познакомились при заселении сюда, и в этом нет ничего необычного: строительные организации были очень крупными по численности, ведь строили много. Удивительно или нет, но все женщины тоже родили примерно в одно и то же время, как и Галина, проживая еще в бараках.

  Вот только появились у них детки, и им всем выделили жилплощадь в этом доме. Это произошло сразу, как только достроили этот многоквартирный четырехэтажный дом. И без промедления пошло его заселение. Эти дома, здесь в округе, были полнометражные, с большими комнатами и потолками в 3 метра. Их потом стали называть сталинскими. Очень хорошие дома и квартиры в них. Нечего сказать. И в эту квартиру они все въехали почти разом. Да и не только они, так весь дом заселялся. При расквартировании повсюду слышал смех и хохот как и детей, так и взрослых.
 
 Детишки 6-7 лет и старше носились с небольшими узелками и коробками в руках в свои квартиры, помогая посильно родителям. У людей был настоящий праздник – новоселье, и люди, особенно знакомые, поздравляли друг дружку. Под «раздачу» попадали и незнакомые, было не жалко добрых слов и им. И все были очень довольны и счастливы. Еще бы, переехали в самый что ни на есть настоящий дом со всеми удобствами! Это не какой-то там барак!

В их квартире две семьи занимали по одной комнате, а одна семья проживала в двух комнатах. Она была, правда, смежной, ну и что, так это замечательно! Вот повезло так повезло – не раз об этом думала Галина.

   Как зайдешь в эту квартиру из подъезда, то окажешься в достаточно большом, почти квадратном, общем коридоре. На правой стене висели счетчики электроэнергии. Их было четыре. Три учитывали затраченную энергию каждой семьей в их комнатах, в которых они проживали, а четвертый определял общие расходы: на кухне, в туалете, в ванной, кладовке и в двух коридорах, которые потом при оплате делились в равных долях на всех.

  Тут же на смежной стене висели две деревянные вешалки под верхнюю одежду. Внизу под ними было место под разную обувь. Третья вешалка находилась тоже на стене с левой стороны в маленьком и проходном коридоре в дальнюю комнату и на кухню. Вот она и принадлежала соседу, который занимал с семьей эту последнюю комнату. Если можно так назвать, то эти вешалки были своего рода простенькими настенными гардеробными.

Они были завешаны задергивающимися тканевыми шторками. Это в какой-то мере улучшало общий вид или обзор, а то висит, знаете ли, черте что и выглядит некрасиво. Первые две гардеробные были для семьи Галины и того соседа, кто занимал две смежные комнаты. К тому же здесь в большом коридоре был вход в их комнаты. А что, пришел,разделся по пути и прошел в свое жилище! Удобно.
Далее из большого коридора вел проход на кухню, и как было уже указано, на одной из стен его была тоже гардеробная и вход в комнату. А на другой стороне располагались кладовая, туалет и ванная.

 Дальше была сравнительно большая кухня, почти квадратная. Здесь располагались три стола на каждую семью. Сразу у входа на левой стороне стоял стол соседа, который занимал последнюю комнату. По этой же стенке в углу стоял еще один стол другого соседа, а стол Галины находился прямо у окна. «Козырное» место, пронеслось в голове Митрофана. Над двумя столами были прибиты посудники, этакие открытые шкафчики для хранения посуды.

   На правой стороне по центру кухни располагалась ее величество четырехконфорочная газовая плита с духовкой. Над ней висел большущий газовый счетчик с трубной обвязкой. И здесь в самом углу нашел себе место над самой раковиной посудник для семьи Галины. Под раковиной находилось помойное ведро с крышкой. На одной из конфорок на медленном огне стоял бак на специальной большой чугунной подставке, в котором кто-то из соседок сейчас кипятил белье. Заодно сказала, что здесь же на кухне ведутся доверительные между соседками женские разговоры, иногда мужчины тоже языком любят потрепаться тут, и принимаются общие какие-то необходимые решения по бытовым условиям.

  Понятное дело, столы, табуретки и посудники были у всех разные. Когда принимали гостей, и если их было много, то обедали и ужинали по обыкновению в своих комнатах. Стол на кухне в этом случае служил в качестве разделочного и для готовки пищи. А так взрослые ежедневно утром наскоро завтракали тут и уходили на работу. А вечером тут же на кухне хозяйки встречали за ужином своих мужей после работы. Да и сами женщины, оставаясь одни, нередко здесь же кормили своих малышей и перекусывали сами, чтобы не таскать с собой посуду.

      Вот, пожалуй, и все что представляла собой кухня. Правда, тут же Галина показала ему, где Иван вместе с другими мужиками по квартире вырыли небольшой погреб и разделили его на три отсека. Он находился в углу, рядом с газовой плитой. Жили ведь на первом этаже, грех было не воспользоваться. Так делало большинство жителей, если была возможность его выкопать. В основном в нем хранилось немного картошки, и на полках стояло небольшое количество банок с соленьями и вареньем.

 Так набиралось в него всего понемногу, аж на целых три семьи, что там было порой трудно развернуться даже одному. А на зиму ведь нужна самая простая засолка все той же капусты, огурцов, помидоров, грибов и т.д. А куда ставить – некуда! Люди, работая, получали немного за свой труд, вот и приходилось как-то изворачиваться и делать заготовки на зиму. Тем более в ту пору у каждого жили в деревнях родители или другие родственники, вот оттуда и везли овощи в город. Все как копеечку не надо было тратить зимой.

  И не случайно народ по весне и осенью выезжал на посадку и сбор домашнего урожая в деревни и села. В местных электричках или автобусах просто в эти дни давка огромная была. А у кого не было родственников в деревне или к ним было ездить далековато, то предприятия выделяли городскому населению землю под картошку, и горожане массово отправлялись на свои наделы на посадку и копку. И это было свято. А куда было деваться, всем надо было как-то семью кормить! Нередко предприятия для своих работников выделяли свой автотранспорт или заказывали его в автохозяйствах.

  Рассказывая все это, Галина между тем поставила на плиту разогревать кастрюльку с супом и чайник. А Митрофан не приминул зайти в места общего пользования, чать не железный, и заодно посмотрел их. И потом заглянул и в кладовую. Разумеется, она тоже была общей, на всех одна. Кладовка по размеру ничуть не уступала ванной или туалету. В ней мужчины смастерили на задней стене деревянные полки от самого низа до верха.

  И там хранили свои вещи и предметы, которым не нашлось места в комнате. Чтобы можно было достать или, наоборот, поставить что-то, здесь предусмотрительно стояла табуретка. Ее верх был в нескольких местах поврежден ножовками и покрыт множеством немыслимых по своей форме клякс разного цвета. Табурет был явно рабочим, на нем и пилили, если надо было, и рубили, и красили все подряд. Тут же у одной из стен стояли ведро, швабра, веник и тряпки для мытья полов.

  Митрофан обратил внимание, что на кухне, в большом коридоре и ванной были натянуты веревки для сушки белья. Хоть и было их немного, но они были. Точно так же, как они висели в бараках у них в колонии. И тут же вспомнил, что в деревнях зимой белье после его вымораживания на холоде потом просушивали, развешивая на веревках в домах. А летом что в городе, что в деревне белье само собой развешивали на веревках прямо во дворах или на улице. Кстати, бельевую веревку он уже видел в комнате Галины, когда заходил туда. Нет нужды говорить о том, что во всех местах общего пользования стены наполовину были окрашены краской светло-зеленого цвета, а потом потолки были побелены. Их разделяла ровная узкая красная филенчатая полоса.

  И обратил внимание: на одной из стен в большом коридоре рядом с выключателем висел график уборки и мытья полов в местах общего пользования: кухне, коридоре, туалете и кладовке, чтобы каждая хозяйка знала, когда придет ее очередь наводить порядок.

А тем временем на плите подоспел горячий суп и чай. Галина усадила гостя за стол, накормила борщом с пирожками из ливера, которые вчера испекла к приходу Ивана с работы, и напоила чаем с мягкими карамельными конфетами. После чего Митрофан стал собираться в дальнейший путь, время его уже начинало поджимать!

                ***
  Перед шлагбаумом на железнодорожном переезде на выезде из Черниковска и в сторону Уфы стояло чуть меньше десятка машин, пропуская пассажирский поезд дальнего следования куда-то на восток. Поезд прошел быстро, и Митрофан не успел даже разобрать, что было указано на табличках, да и сразу прекратил напрягать зрение, какая ему разница, в конечном счете? А шлагбаум по-прежнему был пока закрыт. Вскоре с другой стороны показался состав с железнодорожными цистернами, который пока, однако, медленно двигался.

   Сидя на переезде в машине, Митрофан Прохорович почувствовал, что земля под ним сильнее затряслась и металлический стук колес проходящего состава стал с гулом нарастать и намного чаще слышаться в ушах.Это, ускоряясь, набирал скорость товарняк с полными цистернами уфимского бензина. Башкирия вносила свой посильный вклад в общее хозяйство страны Советов. Бензин ждали в других местах, и он был востребован, страна после войны почти уже восстановила свой довоенный хозяйственный уровень, и пошло развитие во всех областях.

  Не случайно в северной части города шло строительство ускоренными темпами трех нефтеперерабатывающих и одного нефтехимического завода. Уже работали производственные мощности по нефтепереработке и нефтехимии в городах Салават и Стерлитамак.
 
   Открывались новые месторождения башкирской нефти, и увеличивалась добыча этого важнейшего природного полезного ископаемого для нужд Башкирии, а значит, и всей страны. Отчизна ждала их ввода в скорейшую работу. Конечно, республика не ограничивалась только этими производствами. Строились и уже работали и другие десятки и десятки промышленных предприятий, продукция которых тоже была важной в единой цепочке экономики Родины.

  Наконец шум и гул от поезда прекратился, и тут в свою очередь натужно зарычали своими моторами грузовые и другие автомобили, потихоньку трогаясь с места. Движение через переезд возобновилось, и вскоре он полностью был освобожден. Митрофан ехал по сравнительно новой грунтовой дороге, которая выводила сразу к аэродрому.

  Собственно, ею здесь Уфа и заканчивалась или, наоборот, только начиналась, если ехать из Черниковска. Но во всяком случае, она построена не так давно и была прямее и короче той прежней и главной, которая связывала между собой Уфу и Черниковск. Он всегда раньше ездил по ней. А сегодня Галина объяснила ему, как можно выехать к новому переезду и дороге, чтобы не петлять по окрестностям Уфы. Он так и поступил.

   По обеим сторонам новой просеки сразу после переезда долго шел сосновый лес, массив которого был специально прорублен для нее. Ехал медленно, а сильно и не разгонишься тут из-за плохого ее состояния: кочка на кочке да еще и с лужами. А вот и приехали. Впереди маячила большущая лужа во всю ширь дороги и даже за ее пределами. Он решил, что она образовалась не после утреннего дождя, который шел сегодня и застал его на пути к Черниковке, а много раньше.

 А Галина ведь предупреждала его об этой луже. Усмехнувшись про себя, он подумал, значит, едет правильно и не сбился. И видя, что даже грузовики проезжают ее с осторожностью, ему стало тут не до шуток, а вдруг как застрянет! Он понял, что в этом месте, возможно, может быть какой-то пока неиссякаемый маленький подземный источник, который пробился вдруг неожиданно.
 
 А что еще может быть? Это будет просто бред верить тому, что сегодняшний утренний дождь понаделал тут таких «делов» и лужа от него! И, похоже, она давно не просыхала и даже и не думала этого делать. Митрофан Прохорович тихонько и с опаской въехал, под колесами оказался твердый грунт. По крайней мере, в виде щебенки, которую периодически, очевидно, завозили и сбрасывали, чтобы завалить лужу. И сейчас дно ее получилось твердым и, славу Богу, не грязным месивом. А то хана – точно бы машины уже застряли. А так, хоть его «эмочка» колесами, как говорится, и была «по колено» в воде, но двигается вперед. А вот уже и выбралась полностью на сушу.

  Спустя какое-то время он увидел слева от себя движущийся по рельсам навстречу трамвай, который поворачивал куда-то вниз. Потом он узнал, что трамвай здесь делает поворот и идет дальше в сторону мясокомбината.

  А вот лес вдоль дороги остался позади. Теперь по обе стороны пошли поросшие травой и лесными кустарниками ровные поля. Трамвайная линия шла рядом с дорогой, очевидно, в саму Уфу. В небе немного в стороне от дороги показался пассажирский самолет Ан-2. Он летел совсем низко и заходил уже на посадку на аэродром, который находился справа от дороги и мимо которого сейчас проезжал Митрофан. Он отчетливо, хоть и поодаль, увидал бревенчатое здание в два этажа.

  На его крыше возвышалась открытая со всех сторон небольшая башенка в виде беседки с остроконечной, поднимающейся вверх крышей. А над ней высился флюгер в форме петушка. И в народе здание так и называли: «дом с петушком». Митрофан не раз видел эти «кукурузники» или «Аннушки», как еще их ласково прозвали, над полями в разных местах то там, то тут по дороге из Бирска сюда в Черниковку. Эти труженики неба вели химобработку сельскохозяйственных угодий.

А вот впереди предстала взору и деревня Глуми;лино с деревянными домами. Правда, старых домов здесь осталось совсем немного. Город давно поглотил ее, и она уже вошла в его состав и стала окраиной. Он оказался на так называемом Старо-Сибирском тракте и ехал сейчас по краям бывших усадеб деревни в центр города. Об этом ему ранее сообщил товарищ Гафуров в свой первый сюда приезд с ним.

Тракт был автогужевой, местами вымощенный булыжником, а где просто было твердое покрытие грунтом. Еще на подъезде, наверное, за километр или два, Митрофан Прохорович увидал во всей красе главную достопримечательность здешнего места – четыре двухсотметровые металлические вышки радиостанции Коминтерна. Станция была переведена сюда в 1941 году из-за наступления немцев на Москву и вела антифашистскую пропаганду на территории Европы.

   Уже через полчаса он наконец-то был у здания Наркомата внутренних дел БАССР. Поставив машину, прошел внутрь по заказанному пропуску, поднялся на этаж, где располагалось Управление исправительно-трудовых колоний и трудовых поселений, и передал пакет ответственному товарищу наркомата. Задание было им выполнено. Он снова был свободен.

Выйдя на улицу, Митрофан Прохорович тут же у машины достал пачку и закурил. Курил папиросу и раздумывал, как лучше ему быть: возвращаться сразу к себе домой или все же заехать и навестить Эдуарда Васильевича Мартынова. В действительности об этом он думал и накануне своей поездки и во время ее. Своего старого знакомого, с которым судьба его свела неожиданно, когда он возвращался с фронта домой. Тогда этот гостеприимный человек находился на дежурстве в райвоенкомате и дал ему ночлег и организовал для него попутную машину в Бирск.

Они виделись тогда всего только один раз и общались друг с другом не более суток. Но, оказалось, того раза было достаточно, по крайней мере для Митрофана, чтобы узнать этого замечательного и добрейшего человека с широкой русской душой и крайне отзывчивого, который не способен оставить человека в беде.

  Так бывает, что близкие по духу люди с похожим мировоззрением и отношением к жизни, с развитым чувством глубокого патриотизма и любви к Родине находят друг друга и остаются верными всю жизнь. Так и случилось у них. Оба были фронтовиками. Прошли с первых дней через все горнило этой страшной войны, навек закалились в тех боях, стали тверды характерами и преданными военному долгу и солдатской дружбе, готовыми делиться с товарищами последним куском хлеба, и если надо было, то и не пожалели и крови, защищая своей грудью жизни других однополчан. Да, были жесткими, даже жестокими на переднем крае, но остались при этом человечными и доступными! И для обоих это были не пустые слова!

И сейчас он вспоминал ту встречу и тот замечательный задушевный их разговор в ночи. К сожалению, больше им не удалось повстречаться. Будучи в Уфе в прошлые годы и специально не договариваясь, Митрофан Прохорович заезжал к Мартынову, но оба раза того дома не оказывалось. В первый раз Эдуард Васильевич был на лечении в санатории «Янгантау», во второй – уехал на свадьбу к племяннику под Оренбург. Славу Богу, хоть переписка, правда, не очень частая, между ними была сохранена и продолжается до сих пор. Собственно ею и поддерживались отношения и память друг о друге. Конечно, длинных писем не писали, но в достаточной мере были в курсе дел друг друга, включая и семейные.

  Надо прямо сказать, когда здесь был в прошлые разы вместе с капитаном Гафуровым, он не решался заехать к своему товарищу, как-то было неудобно задерживать своими делами начальника колонии. А вот теперь представилась хорошая возможность. Вот только дома ли он сейчас находится? И быстро сел в машину и поехал. По мере приближения к дому волнение в нем возрастало. Еще бы, почти десять лет не виделись. И чего греха таить, каждый из нас в подобных случаях наверняка наперед проигрывал в голове ситуацию предстоящей встречи, тем более с дорогим для себя человеком.

                ***
  И вот показалась знакомая улица. Как бы сейчас сказали, улица находилась на «красной» линии. Он въехал через ворота во внутренний двор. Там чуть поодаль, в глубине и стоял нужный ему дом. Если дом на линии был четырехэтажным, то строения, в котором проживал его друг, были в два и три этажа. Двор был не очень большим, но надо признать, уютным. В нем все было: и уже зеленая сочная трава, и несколько лип, которые набирали цвет, и одна большая клумба с весенними первоцветами, тюльпанами и нарциссами.

  В принципе, что отложилось и зафиксировалось тогда в его памяти при тех прежних сюда приездах, то и осталось, но кое-что и добавилось. Он с трудом нашел место, куда приткнуть машину. К тому же тут во дворе два оболтуса, как будто другого места не нашли,занимались ребячьим делом: весело подбрасывали свои портфели вверх и потом бежали с криком и ловили их.

Помимо площадки для сушки белья с натянутыми веревками между труб, во дворе еще была детская площадка с качелями, качалкой, горкой и грибком для детской песочницы. Качели, небольшая горка и качалка были железными, а вот грибок был деревянным. Все они сейчас сверкали ярким цветом свежей краски. Насколько он помнил, раньше здесь были только одни качели, а теперь вот добавились для детей и другие забавы. И появился добротный деревянный стол со скамейками для игры в домино или просто для того, чтобы беззаботно посидеть, отдыхая, и читать газету или ожидать, когда их маленькие детишки наиграются в песочнице.

И вот они встретились спустя почти десять лет. Но узнали сразу друг друга и тут же по-мужски крепко обнялись и по русскому обычаю трехкратно поцеловались. Конечно, Эдуард Васильевич был сильно удивлен, но оно быстро прошло, и теперь у обоих лица сияли радостью и чуть ли не ликованьем, их чувства были переполнены восторгом и даже умилением от встречи. Они, сами того не замечая, без конца похлопывали по плечам друг дружку и после опять обнимались. При этом без умолку что-то болтали, словно соревновались и один другого непременно переговорить хотел. Конечно, это были добрые слова.

Вероятно, каждый из них не ожидал такого наплыва и душевного порыва своих чувств, но они и произошли и состоялись вот тут, на пороге квартиры, и оба были в своем таком поведении искренни. Потом, когда приветственные процедуры были закончены, Эдуард Васильевич провел своего дорогого гостя в зал своей двухкомнатной отдельной квартиры, в которой жил вместе с женой, и усадил того на мягкий диван. Сам тоже присел напротив, выдвинув из-за стола массивный стул из дерева с высокой спинкой. Так и сидели, смотрели друг на дружку и взахлеб по-приятельски, да какой там по-приятельски – просто по-дружески разговоры разные разговаривали.

  Вскоре, однако, Эдуард Васильевич спохватился и, суетясь, предложил гостю пройти на кухню отобедать. Митрофан от обеда отказался, не прошло ведь и двух часов, как он плотно поел у Галины, но на чай с джемом и домашними пирожками, конечно же, согласился. И тут за столом при беседе выяснилось, что его супруга, Ольга Кирилловна, сейчас находится на работе. А работает она старшим библиотекарем в юношеской библиотеке в трех кварталах ходьбы от дома.

   И работает до шести вечера, если, конечно, по пути не зайдет в магазин чего-нибудь прикупить, то обычно около семи уже бывает дома. А сам он сегодня и завтра отдыхает. Вот недавно перед приходом Митрофана только пришел из больницы, был у дочери. А сам по-прежнему работает все там же в военкомате. С его ранением предприятия и организации в очередь к нему на поклон не становятся, чтобы принять на работу. А если серьезно, то на нее особо-то и не устроишься по состоянию его здоровья. А в военкомате с графиком здорово повезло: «два через два», и эта работа его вполне устраивает. Да и не мешки чать там таскает.

  Рассказал о своих домашних: их сына, Ромку, вот недавно, прошлой осенью в армию призвали, сейчас служит в пограничных войсках на южных рубежах Родины. А дочь Ольга живет с ними и учится в 8 классе. Но вот незадача, экзамены на носу, а она вдруг заболела некстати и лежит теперь в больнице.


В свою очередь и Митрофан Прохорович вскользь рассказал о своих делах, семье и, конечно же, о детях. И при этом упоминал и о том, что они с Катериной давно мечтают переехать жить в город. Осознанно или нет, но он об этом тоже начал говорить. Очевидно, уж очень сильно наболела у него эта тема, раз так захотелось ему сейчас просто пооткровенничать и поделиться со своим товарищем, которого давно не видел, но хотел знать его мнение и что тот думает на сей счет своим свежим взглядом.

И эта тема из него полилась, он не мог ее закончить и не проговорить о ней, уже просто не было сил удержать ее внутри себя. К тому же он в очередной раз увидал город и масштабы всего, что делается здесь! А город бессовестно и как назло именно сегодня в день его приезда по-особенному бурлил и кипел, вовсю показывая свою насыщенную жизнь. И не иначе как он еще и подзадоривал Митрофана, прибавляя очки в свою пользу и призывая его расстаться с деревней.
 
И тут же ему вспомнилась их единственная деревенская улица там в колонии, на которой всегда тишь да гладь, со смирно лежащими или важно гуляющими утками, курами и прочими пернатыми. И они ведь даже и не подумают, этакие негодники, уступить дорогу его «эмочке», когда он едет на ней, или просто идущим по своим делам сельчанам. А если их, к примеру, потревожишь, потом жди недовольства и возмущения, с ног до головы презрительно оглядят тебя и потом, вероятно, куда пошлют подальше, под громкое свое кряканье или кудахтанье. Ни дать ни взять, ну честное слово – паршивцы! А то еще и побегут за тобой, догонят и ущипнут или клюнут, если не увернешься. Вот такой примерно сумбур крутился у него в голове.

  И что же Эдуард Васильевич услышал от него? И Митрофан Прохорович продолжал: там, в колонии, абсолютно нет никаких жизненных перспектив, особенно для их детей, в школу ходят в другую деревню за пять километров и опять же потом с работой возникнут трудности. Итак ее выбор совсем небольшой был, только и остается, что работать на зоне. Ну и так далее. Короче расписал все нерадужные перспективы. Особенно для молодежи.

  Да и им самим как быть? Они ведь еще с Катериной нестарые и находятся, как говорится, в самом соку! А какие непоколебимые каноны были и с ними веками жили, а где они сегодня? Все отходит и на смену приходит присущее новому времени, жизнь не стоит на месте и берет с собой в дорогу совершенно другое. Мол, значит и пора!
 
  И как-то нужно уже подстраиваться под нее, эту современную жизнь, да хотя бы ради своих же детей. Ведь почему-то установилась одна дорога и в одном направлении: из родимой деревни в город, а не наоборот! Просто время другое пришло, и никуда не деться. То, что было вчера, то сегодня уже не ново, устарело и не подходит для нас. Образно говоря: жизнь, что твой уходящий поезд, надо успеть запрыгнуть в него, хотя бы в последний вагон, а то навсегда останешься на обочине. И поезда для тебя больше не подадут! Вот и вся правда жизни!

А старые люди, ты спросишь? А что – они привыкли, да и уже просто доживают свой век на земле. Этого поколения, связанного глубокими корнями с предками от земли и сохи, становится все меньше и меньше. А ведь раньше испокон веков человек всегда проживал на селе, городов-то не было или по большому счету раз-два и обчелся. И вот сейчас пошел обратный процесс, собственно, он и не останавливался и еще продолжается с тех давних пор. А когда и чем он завершится, никому неизвестно. А потом может все повториться сначала и вернется на круги своя! Кто знает?

  И опять же, продолжал Митрофан Прохорович, сколько можно еще жить нам в бараке? Чем строиться и пускать навсегда корни там, в колонии, решили с Катериной, что со всех сторон все же лучше будет переехать в город, да и дети поддержали нас. А наши родители, те и другие, противятся. И как нам быть? Всего мы боимся: и города и новую жизнь в нем, а также и оставить своих родителей одних. Правда, у Кати в колонии проживает еще одна сестра Елена с семьей.

   А мои два брата тоже перевезли дом из Андреевки в колонию и поставили его, ты должен об этом знать из письма, я тебе как-то писал. Но младший тут же вскоре подался в город. Вон Галинка, Тася – сестры Кати и их брат Виктор собрались быстро, покидали манатки в мешок, и поминай как звали, смело уехали. А почему смело, да потому что не семейные были. А у нас двое на плечах. Понял Эдуард Васильевич разницу? Вот то-то!

А ведь многие молодые, в отличие от нас, несмотря ни на что, тоже берут руки и ноги в охапку и уезжают из деревень. Вон сколько понаехало разного люда в Черниковку. А откуда? Знамо дело, подытожил Митрофан Прохорович, большинство ребят и девчат из сельской местности, откликнулись на призыв и, пройдя через фабрично-заводское обучение (ФЗО), сейчас успешно работают на строительстве.

  А мы все тянем и тянем с Катериной! Мне уж и самому все это порядком надоело, что никак не могу решиться, не знаю, смелости во мне теперь нет? Да и куда податься на работу здесь и опять же с жильем проблемы. Там уволюсь не вопрос, а где тут мне ошиваться? Ума не приложу. Ты только не подумай, что я на житуху к тебе набиваюсь, ни в коем разе! Что на это скажешь, мой дорогой друг, какой совет дашь? Я тебе все как на духу рассказал, пусть спонтанно и коряво, но зато честно. Да ты и так все понял.

  Эдуард Васильевич, молча, не перебивая, слушал тираду Митрофана. И ответил кратко: а что здесь сказать и говорить-то нечего. Ты сам все сказал за меня и даже разложил по полочкам. Ты пока рассказывал, я обдумывал твое дело. И не вопрос, если надо – перекантуешься у меня, места хватит. А давай поступим так. У меня есть родственник, тоже бывший фронтовик, сейчас работает большим начальником в «Союзнефтестроймеханизации», если не ошибаюсь, то так называется трест, которым он командует.

  Тьфу ты господи, не сразу и выговоришь это длиннющее название. Но как бы то ни было, наверняка в организации много техники, а значит, и есть свой гараж, а там работа будет для тебя. Вот надо с ним переговорить и послушать его. Может, что и дельное присоветует. Раз ты на машине и если хочешь, поехали к нему прямо сейчас быстро на работу. Правда, надо ехать в Черниковку.

    Через час были на месте. Уже заканчивался и подходил к концу рабочий день, но Владимир Владимирович Утюгов был еще у себя. Его секретарь, женщина почтенного возраста Сонна Петровна Колыванова узнала Эдуарда Васильевича, улыбнулась ему и после взаимного приветствия и пары дежурных фраз не препятствовала их проходу к нему.

  Владимир Владимирович сидел за столом большого кабинета, и в руках его была газета «Правда», очевидно, просто просматривал или был уже углублен в ее чтение. Тем не менее он обратил внимание на открывающуюся дверь и, увидев Эдуарда Васильевича, вышел из-за стола и пошел навстречу гостю. Дойдя до середины рабочего помещения, они встретились и тепло поздоровались, похлопывая по-дружески друг друга. При этом оба что-то говорили. Митрофан Прохорович не прислушивался и скромно стоял пока у входа и начал невольно осматривать кабинет. А что еще делать-то?

Против входа на другой стороне в центре стоял широкий массивный двухтумбовый письменный стол, обитый сверху зеленым сукном, на котором стояли разные канцелярские принадлежности, включая и перекидной календарь на красивой подставке, и настольная большая лампа со стеклянным затемненным абажуром. Рядом слева у стола на тумбочке с двумя выдвижными ящичками и снизу закрывающимися дверками, громоздились три телефонных аппарата, один из них был бездисковым. Он знал, что этот телефон предназначен для внутренней или прямой связи с определенными работниками.

   Точно такой же он видел в кабинете своего начальника капитана Гафурова, там в колонии. Сзади за креслом вверху на стене висел портрет Хрущева Н.С., первого секретаря ЦК КПСС. К столу были приставлены в виде буквы «Т» длинные узкие столы со стульями для посетителей или проведения совещаний.

В середине их, как и положено, на подносе стоял графин с водой и стаканами. Окна закрывали тяжелые портьеры с тюлем, которые, впрочем, полностью никогда не зашторивались. Между окнами висели большие настенные часы в деревянном корпусе, под ними на тумбочке красовалась радиола «Дружба», название которой хорошо читалось на значке, прикрепленном спереди к обтянутой материи музыкального центра. Нет нужды говорить, что вся мебель была подобрана примерно в одинаковой цветовой гамме, а если и были небольшие различия, то они совершенно не портили вид кабинета.

   В углу и в центре на стороне, где был вход, стояли огромный железный сейф и кадка с высоким красивым фикусом. Ну и, наконец, на правой стороне кабинета стоял во всю его высоту приличных размеров канцелярский шкаф с дверками из стекла, на полках которого просматривались разные папки с бумагами и документами, а также выставленные в ряд книги полного собрания сочинений И.В. Сталина.

   В общем, было все, как и положено в кабинетах больших начальников.
После скорого окончания церемоний по взаимоприветствию Эдуард Васильевич представил своего друга хозяину кабинета. Митрофан Прохорович сдержанно словами и крепким рукопожатием поздоровался с ним. Утюгов усадил их за стол и распорядился своему секретарю приготовить и принести всем по чашке чая.

   А тем временем Эдуард Васильевич подробнее рассказывал о своем сотоварище и как об участнике войны и просто как о человеке, с которым виделись всего только один раз, но их дружба выдержала испытание десятилетием и еще крепче стала. И изложил суть дела, ради которого, собственно, и прибыли сюда к нему. Немного поговорили о войне. Митрофан рассказал, на каких фронтах воевал, чем занимался непосредственно на войне и что сейчас делает и какие пожелания у него?

А пожелание было только одно: переехать с семьей в город, где-то поселиться и устроиться на работу, а детей определить в школу! И он работы никакой не боится: за свой век машинную технику повидал разную и хорошо в ней разбирается. И еще тут же добавил, не зная: впопад или невпопад, что в жизни у него не было никаких нареканий от начальства и коллег по работе, никого и никогда не подводил.
Вот только беда одна у него: совершенно не знает город и не владеет абсолютно никакой информацией, куда лучше устроиться на работу и получить жилье, хотя бы на первых порах и в бараке.

  Попивая чай и внимательно выслушивая столь необычного знакомого своего родственника, Утюгов прокручивал уже в голове разные варианты, как помочь этому, в общем-то, как он убедился, действительно хорошему человеку. Да и Эдуард Васильевич уж очень сильно печется за своего протеже. Он так и подчеркнул, что просит «как за себя»! Это Владимир Владимирович уже и так понял. И попросил посмотреть документы, какие есть на руках у Митрофана Прохоровича. Получив их, он стал основательно их рассматривать.

   В кабинете установилась полная тишина, только доносилось ритмичное постукивание часов на стене. И славу Богу, что они так громко тикают, а то бы сейчас слышалось сильное биение его сердца, подумал Митрофан Прохорович. А оно действительно в этот момент застучало бешено, того и жди, что вырвется из груди! Этого еще не хватало, и он силился взять себя в руки!

  А между тем, посмотрев и вернув документы, управляющий трестом снял телефонную трубку и позвонил председателю профкома, а потом и своему заму по общим вопросам с единственным вопросом: если ли свободная комната в каком-нибудь бараке? Получив утвердительный ответ, что вчера освободилась комната, Владимир Владимирович попросил ее придержать в качестве резерва и оформить документально перевод в директорский фонд, до особого его распоряжения.

Закончив телефонные переговоры, он радостно заявил Митрофану Прохоровичу, что теперь тот может твердо рассчитывать на получение ключей от комнаты. А работой, безусловно, будет обеспечен, тресту люди нужны, особенно хорошие и деловые, а он не сомневается, что именно таковым и является этот удачливый человек, которому ох как сегодня подфартило да еще и с первого раза.

Спустя неделю Митрофан Прохорович уже работал в автотранспортном хозяйстве в одном из гаражей треста, а семья жила в так называемом Аварийном поселке, что был на окраине Черниковска. Работа на новом месте для него была всего в десяти-пятнадцати минутах от барака, в котором сейчас проживала вся семья Зориных, и понятное дело Митрофан ходил на работу пешком. Успевал даже сходить в обеденное время домой. Катерина к его приходу уже успевала что-нибудь приготовить свеженькое, и чтобы было только, как в народе говорят, с пылу с жару, или на худой конец разогревала вчерашнюю еду.

 Продолжение следует....