1945 Часть VI
В стране развернулась на редкость усиленная пропаганда
против бывших союзных стран. Отношения между государствами Востока и Запада заметно продолжали ухудшаться, стало известно, что наши представители за границей почти совсем перестали общаться со своими коллегами
и сторонились людей из местных влиятельных кругов. Поступление в Москву информации в связи с этим резко сократилось. Открытая пресса стала единственным источником наших сведений.
Так как иностранные корреспонденты часто полемизировали и противоречили друг другу, найти истину в этих условиях становилось очень трудно. Чаще всего обе
полемизирующие стороны были не правы, переливали
из пустого в порожнее, занимались пустым крючкотворством и отнимали у наших информаторов уйму времени,
ничего не давая взамен. Отталкивающее впечатление
от информационной работы заключалось еще и в том, что
даже в документах, предназначенных для правительства,
требовалось прежде всего громить все западное или хитроумно восхвалять мудрость, дальнозоркость, ум и дела
великого Сталина.
Без этого любой документ считался аполитичным,
беззубым, ошибочным и браковался в самой первой инстанции. Можно было написать самую непростительную глупость, но если в документе по-новому изображалась
гениальность великого вождя, то данная галиматья получала зеленый свет и долго потом фигурировала в качестве образца для подражания.
Пользуясь тем, что в войска была послана директива
Главного управления кадров об отборе кандидатов в слушатели высшей военной академии, Иван тоже подал рапорт с просьбой зачислить его слушателем. По условиям
приема в академию требовалось иметь возраст до 40 лет,
предварительно окончить одну из обычных военных академий и иметь боевой опыт работы в крупных штабах на руководящих должностях. По всем этим данным Иван
подходил и не без оснований стал рассчитывать на успех.
Рапорт нашего героя дошел только до начальника
управления, который прямо заявил Ивану, что в этом году
отпустить его в академию не представляется возможным.
Он на глазах у Ивана написал на рапорте резолюцию:
«Считаю целесообразным направить полковника Ивана
в высшую военную академию в 1948 году при всех условиях».
Затем начальник управления положил рапорт в свой
сейф в отделение личных документов и сказал, чтобы
Иван напомнил ему о своем рапорте ровно через год.
Нельзя сказать, что решением начальника управления
Иван был сильно огорчен. Ему лишь не импонировала
перспектива еще в течение целого года заниматься пустозвонством. От пустой болтовни западной мечты начинало тошнить, а восхвалять гениальность Сталина надоело до предела. Иван знал, что в высшей военной академии он
ничего не почерпнет, умнее не станет и никакого удовлетворения не найдет.
Просто хотелось изменить обстановку, а после окончания учебы уйти в войска с тем, чтобы избавиться от пустой и никому не нужной работы. Эта академия после
смерти Сталина стала именоваться, как и до войны, то
есть академия Генерального штаба. Однако ничего другого
не оставалось, и работа продолжалась, как и прежде, а время тоже не стояло на месте.
Наступила осень 1947 года. Ребята пошли в новую школу. Вопреки прогнозам, Витьку зачислили в 9-й класс беспрепятственно. Через две недели Зина уже жаловалась мужу, что Витька совсем не делает уроков.
После школы он сидит над учебниками не более часа
в день, а затем отправляется с товарищами гулять и возвращается домой только в 10–11 часов вечера. «На мои попытки задержать его дома, — говорила Зина, — и заставить заниматься он ответил, что выполняет все домашние
задания и что я ничего не понимаю».
Опыт учебы на Тишинской площади заставил Ивана
в первое воскресенье иметь с Витькой следующий разговор:
— Мать говорит, что ты совсем не делаешь уроки, —
начал Иван, обращаясь к Витьке во время обеда. — Быстро
ты забыл Тишинскую площадь. Или ты надеешься, что
отец еще раз помешает школе избавиться от нерадивого
ученика?
— Я делаю уроки каждый день, — ответил с обидой
Витька. — Не было ни одного случая, чтобы я ушел гулять,
не сделав предварительно уроки.
— Ты и часа не сидишь над уроками, — встряла в разговор Зина. — Стоит только мне выйти на кухню, и ты исчезаешь мгновенно.
— Смотри, Витька, худо тебе будет, — продолжил
отец. — Отстаивать тебя перед директором школы я больше не намерен. Если вновь будет поставлен вопрос об исключении из школы, можешь смело считать себя исключенным.
Я больше хлопотать не намерен. После исключения я лишь помогу тебе поступить в ремесленное училище и устроиться в общежитие. С этого момента ты будешь
жить самостоятельно, а к отцу и матери являться по воскресеньям в качестве гостя. Не думаю, чтобы подобную перспективу можно было назвать блестящей, однако
по всем данным мы настойчиво добиваемся ее осуществления.
— Папа, вот и ты туда же. Мама кричит, сама не знает
зачем. Она всегда кричит. Ты, папа, пугаешь меня исключением из школы совсем напрасно. Это же не Тишинская площадь. Я делаю все уроки. Как же я могу сидеть дома,если учитель математики поручил мне помогать делать
уроки Незлобину и Глебову, учительница по русскому языку и литературы прикрепила ко мне очень бестолкового Ваську Черепанова, учитель по географии велел помогать
Кольке Панфилову, а учительница немецкого сказала, что я обязан подтянуть Саньку Попова. Я вот и хожу по домам, как бродяга. Если уж ты так заботишься, папа, о моей учебе, то сходи, пожалуйста, в школу и попроси снять с меня все эти дополнительные нагрузки.
— Помогать другим — это по меньшей мере благородно. Чтобы помогать другим, нужно прежде всего хорошо
знать самому. В противном случае всякая помощь превратится в свою противоположность. Веревка может уверенно
заявить, что она, как никто другой, помогает повешенному. Можно так напомогать другому, что из школы исключат одновременно и опекуна, и подопечного. Ты, сынок,
должен строго придерживаться прежнего принципа: если задали сделать пять примеров, ты должен решить десять, если требуется повторить или изучить пять страниц текста, ты должен и это перевыполнить вдвое.
Если, например, проходите определенный раздел по учебнику, ты должен знать этот раздел не только по данному, но и по всем другим учебникам и дополнительным учебным пособиям, которые только можно разыскать. Вот по такому методу должен заниматься ученик, чтобы стать твердым отличником.
— Я бы так и занимался, если бы мне удалось избавиться от прикрепленных.
— Помогать другим тоже надо. Нельзя превращаться
в эгоиста, — проговорил отец и встал из-за стола.
Через две недели после только что упомянутого разговора Иван все же поехал в школу, чтобы убедиться, насколько был прав его сын, уверяя родителей в своих успехах.
Вначале Иван хотел пойти к директору, но потом решил переговорить с классным руководителем, который мог более подробно рассказать о сыне. Классным руководителем оказалась учительница немецкого языка
со странной фамилией Зима.
Говорили, что это ее новая фамилия, которую она приобрела накануне войны, заменив старую фамилию Винтер. Она очень любезно встретила Ивана, и между ними
состоялся следующий разговор:
— Я отец Виктора, и очень хотел бы поговорить о сыне.
— О, я очень рада встретиться с отцом нашего лучшего
ученика.
— Вы мне льстите, Елена Андреевна. Если вы и на самом деле считаете моего сына лучшим учеником, все же я
пришел поговорить о вопросах, которые меня как отца
весьма волнуют. Дело в том, что мой Виктор делает уроки
как-то мимоходом, несерьезно, поспешно и, уж конечно,
нетщательно. Он уходит ежедневно не позднее чем через час после возвращения из школы и возвращается лишь
поздно вечером. По его словам, ему вменили в обязанность подтягивать отстающих, с которыми он и проводит так много времени. Мне кажется, что все это признать
нормальным нельзя, потому что оно не может не сказаться на успеваемости сына. Помогать другим, конечно, надо, но всему должна быть мера.
— Видите ли, товарищ, я борюсь с этим. Я, как классный руководитель, заинтересована в том, чтобы в классе не было отстающих. При известных условиях любого передовика можно быстро сделать отстающим. Поэтому я обязала каждого ученика сообщать мне о всех прикреплениях. Ваш сын — лучший ученик, и вполне естественно, что каждый учитель стремится прикрепить к отстающему
именно вашего сына, зная, что Виктор имеет подобные
нагрузки и по другим предметам. Беда в том, что ваш сын
еще ни одного раза не сообщил мне о полученных нагрузках, хотя о некоторых прикреплениях мне известно. Я обещаю вам разобраться в этом вопросе в самое ближайшее время и оставить Вите лишь одного-двух прикрепленных.
— Я буду вам очень признателен. Если вас не затруднит, может быть, вы сочтете возможным поделиться со мной вашим личным мнением о моем сыне как об ученике. Дело в том, что в школе, где он оканчивал восьмой
класс, ему лишь чудом удалось удержаться. Педагогический совет школы почти решительно настаивал на исключении за неуспеваемость.
— О, это для меня одинаково ново и странно. Правда, я
очень хорошо помню характеристику из прежней школы.
Такие характеристики запоминаются очень надолго.
Признаюсь вам, что в начале года я записала три фамилии, которые меня откровенно смутили. Я не была уверена, что эти три фамилии долго удержатся в нашей школе. Причем первой из этих трех была фамилия вашего сына. Однако всего через несколько дней была решительно вычеркнута из числа сомнительных, а через месяц я твердо знала, что Витя — лучший ученик класса. Да знаете ли вы, что все
учителя пользуются услугами вашего сына. Учитель математики сам рассказывал, как часто случается, когда ученики не могут понять его объяснения, и тогда он обращается за помощью к вашему сыну. По словам этого и других учителей, ваш Витя не только хорошо знает предмет, но может очень последовательно, логично и доходчиво объяснить детям самое сложное содержание. Ваш Витя является мальчиком редких способностей и при определенных условиях
может далеко пойти. Я могу лишь позавидовать родителям, имеющим такого сына.
Послесловие:
«От большинства людей остается тире между двумя датами».
От Ивана остались эти записки: о времени, о себе,
о детях…
Будем помнить.
Будем знать.
Будем хранить.
Свидетельство о публикации №224102000617