Чудики из Чудинова 1

   Жила-была в советское время небольшая деревенька Чудиново. Её два с половиной края с двумя десятками улиц лежали на двух холмах и в одной ложбине, рядом с низинным болотом. Не сказать, что деревенька была далека от всех центров цивилизации, но и не близко. От крайних домов до автобусной остановки надо было идти минут двадцать сквозь заросли кустарников, тополей и клёнов, которые зелёной стеной наступали на человечьи тропы. Прохожие считали своим долгом наломать пучок веток и отбросить его подальше от тропинки. А деревья, в отместку, отращивали всё новые и новые ветки, цепляясь ими за объёмистые сумки и рюкзаки чудиновцев и обрывая колготки у зазевавшихся девчат.
   Так они и сосуществовали: дикие заросли, оставляли достаточную тропинку для людей, а те в свою очередь не вырубали и не уничтожали под корень своих зелёных истязателей. Обе стороны ворчали, слегка пакостили друг другу, случалось, защищали друг друга. Налицо обычные семейные отношения детей природы, которые и порознь жить не могут, но и вместе – тошно.
   Чудиново населяли разные люди: толстые, как Тонька Мелечиха, тощие, как Тонькина собака Шарик, жутко умные как Елька Иванова и бестолковые как Таська Немытка.
   В деревне была своя достопримечательность – настоящая колдунья. Правда никто не помнил, чтобы она на кого-нибудь порчу наводила, или кого-нибудь вылечила, но  побаивались и не перечили ей.
   Центральным объектом Чудиновского поселения безусловно был магазин, где продавали хлеб и водку, да и то не каждый день. Зена-продавщица, дородная бабень, с которой лучше не связываться, считала, что народ баловать «низя!», а то неизвестно чего людям ещё захочется.
   – Можа вам ещё апанасов из Африки выписать? – рыкала Зенка в лицо смельчака, отважившегося спросить чего-нибудь вкусненького, например печенья или карамелек.
   Зная крутой Зенкин нрав, жители сами приносили, привозили и приволакивали всё необходимое из города. Потому-то даже безобидный поход в городской кинотеатр становился важным событием. Чудиновские граждане с вечера заготавливали мешки и мешочки, сумки и кошёлки, составляли списки всего, необходимого. Спорили до хрипоты, когда пойти на рынок за покупками до или после посещения кинотеатра: что важнее прикупить американские окорочка к тому обеду, когда кума Тонька в гости не сможет прийти или три бутылки пива для зятя, чтобы, он рыбки принёс на ушицу. Вес покупки имел немаловажное значение для безлошадных и бесколёсных селян.
Именно такой спор и разразился в семье Павла Лузгинкина в очередную субботу, аккурат накануне несправедливо забытого Первомая.
   Спор ни спор, а крик был. Весь расейский край слышал. Агрипина Лузгинкина, для своих просто Гутя, голосила на дурнинушку. Народ, копающийся в огородах, без труда мог слышать, как стонут половицы в избе Лузгинкиных под гнётом бегающей из угла в угол трёхпудовой хозяйки, ну а что она думает о муже, знали даже в соседнем селе.
   Гутя требовала, чтобы в городе они быстро все припасы купили на вокзальном рынке и на первом же автобусе вернулись обратно. У Паши были свои виды на прогулку в человейник (так он называл город, за схожесть хаотичного движения людей и машин с муравьями). Вроде все бегут в разные стороны, а дело делается.
   Паша вышел на улицу, уселся на высокое крылечко и закурил. Он флегматично слушал очередной ор жены, подсчитывая в уме заначку, размышляя, на что её можно потратить и с удовольствием пускал струйки табачного дыма в полосатого кота. Тот не реагировал.
   Гутя слегка поутихла, выскочила на крыльцо.
   – Где-то была у нас сумочка, что Ольке Шуриной покупали в прошлом годе, когда она на свою лимпиаду ездила.
   – Сумочка… – беззлобно проговорил Паша, – скажи уж: сумища. Ты ещё мешок возьми, но таскать его будешь сама.
   Жена спустилась на пару ступенек и тоже присела на крыльцо. Доски жалобно заплакали, они были готовы подломиться под тяжестью гутиного тазобедренного объёма. Спасали подпорки, которые хозяин предусмотрительно установил ещё при строительстве дома, соизмеряя толщину досок и растущий вес своей любезной половины.
   – Вот я тут записала, что купить.
   Гутя развернула бумажку и начала читать длиннющий список.
   – Крючки для зятя забыла, – ткнул крючковатым пальцем в бумажку Павел, – и пиво. Игорёк звал на сушёную рыбу.
   – Обойдётесь, – взвизгнула жена, собираясь повторить концерт без заявок.
   Лузгинкин бросил окурок в ведро с золой, протёр руки о брючины, затем вдруг легко взбросил иссохшее длинное тело.
   – Тогда одна и поезжай.
   Сказал мужик и медленно пошёл во двор. Пришла пора поить животину.
   Зять у Лузгинкиных был камнем преткновения: тёща не любила его за бесшабашность и любовь к рыбалке. Тем более что ловил Игорёк рыбу в чудиновском пруду, где водилась одна мелочь. Взяться крупной было неоткуда. Странно, что эта-то попадалась.
   Игорёк Буренин тоже был чудиновской достопримечательностью. Такой тщедушный мужичок с плутинкой в глазах и золотыми руками деревенского умельца. Трудяга на рабочем месте, он не признавал дел домашних. И при первой же возможности сбегал от Александры, жены своей, на тот самый пруд, где крупная рыба не водилась. Только Шура отвернется, а мужика уж и след простыл. Был и нету.
   – Ах, поганец, – кричит на всю деревню разъярённая баба, – вот уж я тебя там достану. Утоплю в пруду. Так и знай.
   Игорёк и в ус не дует, знай разматывает удочки, пристраиваясь рядом с деревенской малышней.
   – Да, да… достань-ка меня, – ухмыляется он, подмигивая белобрысому пацану, – сюда только мы с Олегом и можем пройти...
   Игорёк, смеясь, оглядывается на горы мусора, заросли ивняка за спиной. Он знает, что жене проще поделать всю домашний работу самой, чем лезть через завалы дерева и железа.
   Вся деревня слышит, как Пашина дочь, поминая игорьковых родственников до седьмого колена, ворочает кадки и стучит топором. К вечеру она так устаёт, что у неё хватает сил только дойти до дивана. Засыпая, Шура иногда успевает увидеть, название фильма на экране телевизора. Тут подоспевает Игорек, быстренько раздёргивает покрывала на кровати, тормошит потихоньку жену и ласковым голосом говорит:
   – Устала мамка наша, устала. Ну, давай, иди на кровать, а кино я тебе завтра расскажу.
   Уже накрытая одеялом Шура растрогано шепчет:
   – Чтобы я без тебя делала? Ты такой заботливый... иди поешь... там на столе...
   Она проваливается в сон без сновидений. А Игорёк идет на кухню, по дороге отвешивает подзатыльники не в меру расшалившимся ребятишкам.
   – Я вам, – грозится он, – мать жалеть надо. У неё был трудный день. Мы-то можем завтра выспаться, а ей рано вставать.
   Был у Игорька ещё один талант: мог он собрать из ничего «механизм».
   Народ диву давался, а бывший совхозный механик а ныне фермер Иван Матвеевич хватался за сердце, глядя на то, как работает Пашин зять.
   – Так, – восклицал Игорёк, раскрывая гараж, – сейчас мы ходячее корыто сделаем, чтобы мамке не таскать тяжести на горбу. Давай-ка поворожим.
   Он действительно брал железное корыто и начинал «ворожить». Он разглядывал различные детали, какие-то возвращал на полки, другие спускал вниз на землю. При этом приговаривал:
   – Что тут у нас? Штуковина… Её мы поставим сюда...
   И он прилаживал штуковину.
   – Ыгы, а это ещё что такое?– рассматривал мужик очередную деталь.
   – Куда же тебя деть? Ну ладно, полежи, я подумаю.
   И он откладывал железку в сторону. Матвеевич стонал от ярости и бессилья:
   – Штуковина... Да это же карбюратор. Сколько тебе повторять? Зачем ты тросик сюда толкаешь?
   Игорёк, как ни в чем не бывало, продолжал прилаживать штуковины к хреновинам, закручивать болты и приговаривать:
   – Матвеич, ты не переживай так сильно, я всё равно эту твою терминомудрию не запомню, а механизм поедет, куда он денется.
   Игорёк приделывал, приваривал детали, шлифовал, полировал облицовку. Затем отдавал механизм своим ребятишкам со словами: «красьте, чтобы было ярко и красиво, чтобы мамке не стыдно было за нашу работу». Семейство наводило блеск на очередном ходячем корыте. Когда работа бывала окончена, посмотреть на механизм сбегалась вся округа. Изобретатель под яростные причитания Матвеича делал контрольную проверку движку, довольный вытирал руки промасленной тряпкой и заводил механизм.
   Механизм ревел и гудел, выбрасывал клубы удушливого дыма, угрожающе гремело корыто, а чудиновский Кулибин счастливо улыбался.
   – Ну, что дядя Иван, давай прокачу тебя с ветерком. Зря не хочешь, такой механизм получился.
   Они едут по деревне, пугая рёвом мотора кур и ребятишек.
   Словом, живут в деревне Чудиново самые обычные люди со своими горестями и радостями.