Из бабушкиных рассказов

           Тося (Антонина) Александровна Григорьева, моя бабушка с материнской стороны, определилась с будущей профессией с пяти лет – лечила кукол: бинтовала им руки и ноги, давала лекарства. Применяла средства иммобилизации - накладывала самодельные шины из проволоки – как у Крамера. Неудивительно и логично, ведь мать ее, моя прабабка, внучка ссыльного польского артиллериста, офицера и шляхтича, участника Январского восстания 1863-1864 годов, была фельдшерицей и состояла в Армянском обществе Красного Креста.

Окончив среднюю школу в Тбилиси, бабушка отучилась на двухгодичных фельдшерских курсах и поступила в Ереванский медицинский институт. Ее однокурсники рвались в медицину, прельщаясь важным видом человека в белом халате – бабушка, после фельдшерских курсов отлично представляла себе изнанку врачебной деятельности, но даже это не остановило ее на пути к осуществлению детской мечты.

Ее отец, мой прадед, поздравил ее после сдачи вступительных экзаменов – плача:

– Эх, дочь, а ведь ты могла бы учиться в Петербурге….

В 1909-1913 годах прадед служил урядником в царском Конвое. Попав в Конвой с задворок империи, из Закавказья, где его предки оказались вследствие походов царской армии после 1828 года, он увидел электричество и автомобили. Петербург был для него мерилом прогресса, цивилизованности. На своей малой родине ему пришлось пережить и турецкую оккупацию, и коллективизацию, и лживый донос (донесли соседи, братья Пшеничные, надиктовавшие кляузу одному из своих детей), а электричество и автомобили, как и радио, прадед вновь увидел через двадцать лет, аккурат перед 1941 годом…. Бабушка поступала в медицинский институт в 1938 году – обеспечить ее проживание в Ленинграде при советской власти в конкретный период времени прадед не мог. И понятна его досада – это сегодня армянские врачи дадут фору своим немецким и американским коллегам, а в 1938 году сравнение с Петербургом было явно не в пользу Еревана.

Бабушка состоялась профессионально: заслуженный врач Армянской ССР, депутат, кавалер Ордена Дружбы народов, руководитель терапевтического отделения в больнице родного города…. Грамоты, благодарственные письма. И бессонные ночи у коек тяжелых больных. Посещение кинотеатра – во время сеанса к зданию подкатывает карета скорой помощи:

– Едем, привезли отравление….

Или приехали в гости бывшие однокурсники и преподаватели. Сидят за столом, вспоминают, делятся новостями, планами на будущее. И опять – карета скорой помощи. Везет же безымянному бедолаге-больному  – кроме бабушки, в его палате появляются доктора, ведущие специалисты республики, профессора и доценты….

А ради кого были эти бессонные ночи и нервы? Окинем беглым взглядом среднестатистический срез общества «хомо советикусов». Правда, профессиональные врачи мало рассказывают о своих буднях, но кое-что, все же, становится достоянием гласности.

                РОДОВАЯ ТАЙНА

Однажды в практике бабушки следующий случай: в одной семье у подростка было выявлено серьезное наследственное заболевание. Как это водится в невесть зачем стремящихся к изоляции консервативных обществах, всячески старающихся подтвердить свое реноме наилучших представителей человечества, родственники родителей стали осыпать друг друга оскорблениями и переходить на личности.

Бабушка моя весь этот визгливый восточный колорит с его мерзостным лицемерием на дух не переносила, а потому велела всем присутствующим свои претензии заткнуть в самую глубь сердца, а на уста, зубных пасты и щетки не ведающие, наложить узы молчания. Далее она потребовала, чтобы ей предъявили самого пожилого представителя семьи со стороны каждого из супругов. Увы, среди родственников жены таковых не нашлось, зато оказалось, что жива еще прабабка (!) мужа.

 – Я должна с ней поговорить, – заявила бабушка, – либо привезите ее в больницу – в ее возрасте не помешает лишний раз у нас побывать, либо отвезите меня к ней.

Родственники мужа, внезапно, заартачились – дескать, старенькая уже прабабушка, подслеповатая, с деменцией.  И чем больше они упорствовали, тем больше усиливались подозрения в искренности их слов. Спорить с моей бабушкой, впрочем, этим детям альпийских пастбищ было не под силу.

 – Врачу, как и милиционеру, вы обязаны говорить только правду, речь идет о жизни вашего сына и внука. А вы ведете себя.... – право, если бы речь шла о корове или свинье, вы бы проявили большую заинтересованность, – пристыдила их бабушка.

 – Да, дочка, я помню, что такой болезнью, о которой ты говоришь, и от которой страдает наш мальчик, мучился мой деверь, брат моего мужа, а еще эта болезнь была у их деда, – ответила бабушке на соответствующий вопрос маленькая сгорбленная старушка в коричневом платье, черной вязаной безрукавке и белом платке в черный горошек.

 – И вы об этом не знали и столько времени у нас отняли своим враньем? – спросила бабушка у родственников мужа.

Те, еще недавно грозившие разводом, жалобами в милицию, райком и суд, переминаясь с ноги на ногу, отвлеченным взглядом всматривались вдаль….


                СЫР В ВЕДРЕ


Оказав первую неотложную помощь, купировав острый приступ, прописав необходимые лекарства, бабушка (в то время она работала на «Скорой помощи») и сопровождавшая ее медсестра С. направились к выходу. Сельчанка, жена хворого крестьянина, преградила им путь:

 – Доктор, позвольте благодарность высказать: только что приготовленный свежий сыр.

И откуда-то вытащила алюминиевое ведро, в котором лежало несколько головок белого сыра с желтыми ямочками.

– Примите, а то обидите, – повторила она.

Бабушка отказалась. Ей было сложно перечить – сказывалась польская кровь. Но низкорослая медсестра с кудрявой шевелюрой сказала:

 – Тося Александровна, а можно – я возьму?

 – Бери.

Дарительница сыра – довольная – всучила ведро медсестре в руки и наказала:

 – Только когда будет удобно – ведро верните – бывает, наши внуки маленькие в него писают, но мы потом обязательно его моем.

– Верни сейчас же! – обернулась к медсестре бабушка – на русском языке.

 – Но… они же его моют, – попыталась возразить та.

 – Верни, я сказала!

– Нам сейчас на другой вызов надо, неудобно с собой ведро везти, потом заедем, – со вздохом объяснила медсестра свой отказ не знающей русского языка местной уроженке.

                ЗАБОТЛИВЫЙ ДЕД


Этот рассказ я записал со слов мамы, но случился он в шестидесятые, и бабушка моя могла о нем знать.

…В больницу привезли девочку лет тринадцати – почерневшую, без сознания. Приехала на каникулы из столицы к родственникам – погостить, а обернулось все летальным исходом – несчастный ребенок умер в приемном покое. Ни один из родственников не смог дать внятного объяснения случившемуся. Люди в погонах, которых подобными случаями не удивишь, написали, что девочка, очевидно, где-то да как-то что-то выпила и отравилась. Привезли ее в больницу поздно, оттого и спасти не успели. Дело закрыто, по происшествии года памятник надгробный с фотографией установлен – и баста! Жизнь продолжается, не так ли? Так-то оно так, но есть нюанс.

…Прошло двадцать с лишним лет. В больницу наведалась одна женщина, из городка, где жили родственники несчастной девочки, о которой рассказала следующее:

 – То ли простыла она, то ли ангина, то ли недомогание – не знаю. А известно нам всем было, что дед ее, ветеринар, дал ей какое-то лекарство, вот ее и привезли к вам. Правда, до этого, несколько дней, когда ей хуже стало, не хотели врачам показывать – все надеялись, что выздоровеет. Да вот оно как вышло….

– А почему нам не сказали о лекарстве, которое дед дал?

– Так за деда боялись, посадили бы его.