Рахманин -38

  Майор Капитонов первый выскочил в коридор, когда посыпались с громким звоном битые стёкла. Вместе с острыми околками из выбитых окон на деревянный, крашеный пол с улицы влетали огненные шары, они крутились, шипели и взрывались, озаряя пламенем растекающейся жидкости все тёмные углы длинного коридора.
- Горим!.. Скорее, сюда! - громко закричал Капитонов.
  Из кабинета стали выскакивать сотрудники, оставшиеся на вечернее совещание. Юрасов и его молодой помощник Яша Свирский, кинулись к висевшему в простенке ящику с ключами от боковых решёток. Григорий дрожавшими руками почему-то никак не мог попасть в замочную скважину, он передал второй ключ от противоположного окна на другом конце коридора Свирскому, но и тому не удалось открыть решётку.
- Ключи не подходят, товарищ капитан!.. - заорал Яша и стал с бешеным остервенением снова пытаться втиснуть ключ в скважину.
  Майор Капитонов схватил за плечо Юрасова:
- Что, почему до сих пор не открыли замки?! - кричал он.
- Не подходит ни один ключ, товарищ майор...
- Не может быть, накануне всё проверяли вместе с пожарными! Они были здесь ещё вчера, - и тут к майору пришло позднее озарение. Он даже не проверил звонком приход этой странной комиссии, не подстраховался. - Они... они подменили нам ключи вчера, Гриша!.. Давайте выламывать теперь! Ну же...
  Он бросился на подоконник под общий крик и гвалт, вместе с ним туда поднялся и Юрасов. Остальные сотрудники пытались выломать решётки на других окнах, но они были сработаны на совесть... Ни раскачать, ни вырвать с корнем вместе с рамой, их так просто не получилось. Между тем время шло на минуты, пламя охватило оба этажа за какие-то мгновения.

  Двухэтажное здание полыхало ярким факелом, зарево от пожара было видно далеко с северной окраины. По деревянным перекрытиям огонь быстро распространился по всем помещениям. Корпус буквально забросали бутылками с горючей смесью. Вызванная в первые минуты воспламенения пожарная команда добиралась сюда со своей базы из Батуринского района через два моста и не могла срочно прибыть на место.
  В двух кварталах отсюда на повороте проезжей дороги остановился последний рейсовый автобус, прибывший в посёлок Октябрьский в 23.10. Выходившие на конечной остановке люди, среди которых был и вернувшийся с документами из Краснодара лейтенант Сойников, подняли головы на отсветы от пламени пожара. Анатолий побежал в сторону этого яркого факела и, завернув за поворот, не поверил своим глазам.
- Боже мой, что это?! - кричал он на бегу. - Как же так, ребята?!
  Последние пассажиры вышедшие из автобуса, тоже побежали на пожар следом за лейтенантом. Он подскочил к горящему зданию с правого торца, огляделся по сторонам, но никого на улице из своих сотрудников не увидел. Он поднял голову на верх к торцевому окну и замер от ужаса: пламя уже вырывалось наружу из обгоревшей рамы, а капитан Юрасов с Яшей Свирским пытались раскачать и выбить решётку.
- О-ой! - громко закричал Сойников, схватившись за лицо и оседая на землю.
  Он понял, что произошло что-то непредвиденное и никто из его товарищей не мог покинуть горящее здание райотдела из-за закрытых решёток.
- Толя-я! - услышал он протяжный крик Юрасова и тут же вскинул голову на верх. - Прими документы, я буду их кидать сейчас в окно!..
  По горящему коридору сновали задыхающиеся от дыма и смрада сотрудники, на некоторых уже горела одежда, но они, как истинные профессионалы своего дела не могли дать пламени уничтожить их труды и собранные материалы по текущим делам. Их выбрасывали в окна с разных сторон здания, куда только могли добраться в этом аду. Юрасов стал сбрасывать принесённые из архива папки, просовывая руки сквозь тугие решётки. Анатолий прыжками подбегал к месту их падения и на автомате работая руками, подбирал разлетевшиеся по ветру документы с земли. Ему помогали в этом те, кто ехал вместе с ним сюда до конечной остановки и те, кто прибежал на место происшествия из жилых домов, минуя пустырь и гаражи.
- Помогите, ну кто-нибудь! - не выдержав, снова закричал Сойников. Он отбросил собранные папки, подскочил к полыхавшему зданию, стаскивая на ходу свой форменный плащ. - Нет, Гриша, не-ет!.. - кричал он, бегая вокруг, видя, как заживо горят его товарищи.
  Юрасов продолжал выкидывать из окна документы, пока на него не переметнулось пламя. Одежда на нём вспыхнула, он метался факелом от окна к двери, но всё-равно продолжал кидать папки, сгорая на ходу. Его мечущийся огненный силуэт в окне видели и подъехавшие пожарные, разворачивающие длинные брезентовые рукава для тушения. Сойников уже в это время сидел на коленях, зажимая губы рукой. Изо рта стала выливаться какая-то хлюпающая пена, глаза застилал едкий дым, ноги не держали и ослабли, вместе со всем телом. Теперь он понимал Егорова, когда того скрючила сердечная боль, сейчас такая же была и в груди у лейтенанта, а может быть сильнее. Он задыхался от неизбежности зримой трагедии, на его глазах разворачивалась картина вселенского ужаса и страшной катастрофы, на исход которой он не мог повлиять. Его стали оттаскивать от здания приехавшие врачи скорой помощи, поволокли по песку до машины, втащили в салон и положили на носилки. Он не моргая, смотрел на летевшие по воздуху яркие головни, не закрывая своих обезумевших глаз. Пожарные уже проливали первый этаж здания, из Краснодара были вызваны ещё силы подкрепления, которые сообщили перед выездом сюда руководству Краевого Управления МВД о происшествии.

( Весной 1997 года, когда этой трагедии было ровно сорок лет, по одному из центральных каналов телевидения показывали хронику с места происшествия. Видео-картинка была не чёткой, черно-белой, на первом плане в утренних сумерках сильно обгоревший остов двухэтажного строения с провалившейся крышей, которая ещё дымилась. Вокруг снующие люди - пожарные, военные, милиция... Неизвестно кто это снимал на камеру, да ещё с высокой точки, видимо, оператор забрался на пожарную машину. Можно предположить лишь, что приехавшие на место происшествия краснодарские службы заказали для экспертов такую съёмку. Фоторепортаж с места трагедии в газете "МК", так же был опубликован в том же году. Тогда же был снят запрет на эту информацию, хотя она имела очень скупые данные на тот момент, все папки находились в архивах под грифом "Совершенно секретно".)

  В Краснодаре ещё как-то пытались замять разговоры о ночном происшествии, а в посёлке Октябрьский 9 мая в том 1957 году не был праздничным днём. На здании райсовета были приспущены красные флаги и отменены праздничные гуляния. На знамёнах, заранее украсивших посёлок вдоль центральных улиц, развевались траурные ленты.
  Итоги годичного противостояния банде Рахманина были неутешительные - 26 погибших за одну ночь!.. Было обезглавлено всё оперативное подразделение Октябрьского.
- Семнадцать человек в районном отделе, - докладывал генералу Субботину его начальник экспертной службы подполковник Шеремет в присутствии почерневшего и осунувшегося лицом полковника Родионова, готового в любой момент пустить себе пулю в лоб. - И ещё девять человек погибших в гараже - пятеро рабочих вместе с бригадиром и его женой, сторож и два механика гаража... После пожара никто не выжил, они не могли выбраться из горящего здания, на окнах были крепкие решётки, а ключи... не подошли. Сойников говорит, что видел, как капитан Юрасов пытался вместе со своим помощником выломать их, стоя на подоконнике, но... не судьба! К приезду пожарной команды из Батуринского, уже всё было кончено. Юрасов написал в записке, которую выкинул вместе с документами, что ключи подменили, и это скорее всего... были фальшивые пожарные, что приходили в райотдел накануне событий, седьмого числа. Сойников, которого отправили в больницу с последствиями тяжёлого шока, тоже эту информацию подтверждает. Он, получается, из всего отделения один уцелел, благодаря тому, что повёз Егорова с приступом в город, а ведь они оба тоже хотели остаться на это совещание.
- Значит... никто не выжил больше? - Родионов поднял воспалённые глаза на эксперта.
- Никто!.. Майора Капитонова нашли живым под завалами, привезли в больницу, но он умер спустя несколько часов, не приходя в сознание, - был ответ Шеремета.
Родионов застонал, поднялся на нетвёрдых ногах, грохнулся плечами о дверь кабинета и вывалился в коридор, Шеремет пошёл за ним следом, чтобы помочь ему дойти до своего отдела. Затем он вернулся к генералу, сидевшему с каменным лицом в той же позе, в которой он оставил его несколько минут назад. Он встал у стола и произнёс:
- Чудовищно и нелепо!.. У входа на строительную площадку возле гаражей, прямо на дороге, нашли чёрный мешок с телом жены Скуратова, бригадира строителей, возводивших новые ряды служебных гаражей. Женщина вся истыкана ножами, на лице была записка и... карта с пиковым королём.
  Генерал молча протянул руку к эксперту и тот подал ему записку, написанную крупными корявыми буквами: "Привет от Миколы!" Тут застонать и взвыть пришлось уже генералу.
- Как же это... всё могло произойти? - в который раз задавался вопросом эксперт Шеремет. - Это же, каким надо быть зверем и людоедом!..
- Доротный фашист!.. И этим всё сказано, - тихо проговорил генерал.
- Я могу поставить под сомненние, как эксперт, принадлежность данной записки руке Доротного. У нас нет образца его почерка и потому мы не можем сейчас с точностью доказать, что это не имитация.
  Последние его слова услышал вернувшийся к кабинету генерала, Родионов. Его жгло внутри, вина была на нём такая, что не удерживала его на одном месте, он метался как в бреду, возвращаясь и убегая от разговора, но тут он не выдержал внутреннего напряжения и почти прокричал:
- Я... я докажу, что это... именно Доротный!
  Эксперта отослали и Субботин внимательно взглянул на полковника:
- Ну, как будете доказывать?!
- Сейчас я всё расскажу... и почему на месте преступления был найден чёрный мешок, и всё... Я виноват, я... я... я!

  После объяснения полковника, Субботин не изменил выражения своего окаменевшего лица, он лишь развернулся к Родионову, который сейчас в открытую говорил своему начальнику о самоубийстве, как единственном для себя выходе.
- Понимаю, - ледяным тоном ронял фразы генерал, - что, как честный офицер вы обязаны застрелиться, но... только кому будет от этого легче-то? Может мне?! Или вашей семье? А может быть этот ваш "благородный" поступок наших ребят воскресит? Или их жёнам с детьми станет от этого легче дышать? Враги только будут рады, посмеются над нашим горем... У нас и так сотрудников мало, теперь осталось ещё меньше, а вы... масла в огонь подливаете. Не совестно?
  Полковник закрыл лицо ладонями, он готов был в голос разрыдаться, прямо тут, в кабинете у генерала, в его присутствии, но не мог... заледенели душа и тело. И, как оно ещё не разорвалось его больное сердце?! Он мотал головой, вздрагивал плечами, перед его глазами возникали один за другим знакомые лица погибших сотрудников, с которыми он разговаривал накануне... И вот из тех ребят остались только Егоров и Сойников, оба они были теперь больны, слишком сильным оказалось потрясение от постигшей всех трагедии.
- Я не могу... жить с этим теперь, не могу!.. И ещё... по моему приказу были установлены эти проклятые решётки. Всё боялся, что могут забраться в архив, который в Октябрьский передали, вот и застраховался. Дорогие заказал, чтобы с прочными креплениями были... а это, оказалась цена их жизни! - у полковника перекосилось лицо от боли, хотелось кричать и биться головой о стенку.
- За это можете не опасаться, там с документацией по безопасности всё в полном порядке, к вам не будет никаких нареканий, - равнодушным голосом произнёс генерал. - Если бы не халатность Капитонова, и ключи бы не подменили, то все сотрудники спустились бы по боковым лестницам из торцевых окон... И потом, если бы во время доложили про Доротного и этот ростовский случай, то что бы изменилось-то? Думаете, возможно было бы предотвратить эту акцию? Как?! - Субботин вскинул голову. - Нет, и ещё раз - нет! У него, похоже, людей побольше будет, чем у нас с вами, а теперь... тем более. Там ещё в Москве сидит один людоед, Рахманин!.. Теперь после случившегося, его должны взять в оборот, и доказывать ничего не надо на него... Одно то, что его помощником был сам Доротный, уже говорит о многом. Теперь пусть Петровка им занимается вплотную, а мы будем раскручивать по полной программе взятых ранее подельников, с Дружниковым и Елагиным во главе. Подключайте срочно свой аппарат, майора Богданова в первую очередь, подключайте... Ахмедов мне вновь набранную следственную группу прокуратуры уже представил... Медников пришёл в себя, даёт показания, называет возможные адреса, где могут ещё находится люди художника. Группа захвата уже туда выехала. Ахмедов прощупывает санитаров психбольницы в Нижнебаканской, возможно и на главного свидетеля Саблина выйдут.
- Значит... значит, их бутылками с зажигательной смесью забросали? - будто бы не расслышав последних слов генерала, спросил Родионов.
- Да, такими же, как в войну, когда на танки шли из окопов. Помню я эти дни, - горькие воспоминания промелькнули в мыслях Субботина. - И всё же... возьмите себя в руки, нам с вами ещё долгий путь предстоит!.. У каждого своя дорога и каждому своё время отмерено на земле. Надо дойти своим ходом, полковник, надо!..

  Поздно вечером, когда над Москвой гремели залпы праздничного салюта на фоне окна, вспыхивающего красочными огнями, стояла вся в слезах Нонна Рахманина и ругалась с мужем.
- Когда День Победы для тебя перестал быть праздником, Юра? Тогда, когда в твоей жизни появился Назар? Ты знал, кто он?
- Откуда мне было это знать, - развернув жену к себе за плечи, отвечал ей Рахманин. - Я сам впервые это услышал от следователя, что приходил к нам на прошлой неделе... Значит, наш зять сказал тогда правду, а мы ему не поверили.
- Ты готов верить кому угодно, только не своим родным людям... И почему мы так спешно должны отсюда уезжать, да ещё в Ригу, Юрий? Я не хочу, хочу домой, хочу к Нелли... Отвези меня к ней, я буду вымаливать у неё прощения, и она меня простит, я знаю, она великодушная девочка... Я буду жить с ними и воспитывать внуков... Юрий, не лишай меня такой радости!
- Не заставляй меня обратно объяснять тебе необходимость нашего отъезда в Прибалтику, так надо!..
- Кому?! Я хочу знать, кому? Твоему Назару, должно быть? А если это так, то ты значит с ним за одно... Ты, такой же, как и он, фашист... Как я раньше этого не понимала, как?! - она вырывалась из рук мужа, он старался её как мог образумить, но слова уже не действовали. - Юрий, я же тебя знала очень давно, ещё с юности своей, когда ты работал в мастерской у Гриневича.
- Гриневич, ничтожество и бездарность!.. Нонна, не заставляй меня идти на крайности, собирайся, и утром мы уезжаем, или... или ты хочешь, чтобы меня закрыли на долгие годы, а возможно, что и навсегда?
- Но... что ты сделал? Юрий, ответь мне правду... Только правду!
- Правды хочешь?! Изволь! - Рахманин откинул полы своего длинного плаща, в котором пришёл с улицы и его до сих пор не снял, уселся перед женой в кресло, сцепил руки замком и начал в первую очередь со своей гениальности...

  В соседних номерах гостиницы "Москва" слушали ссору супругов почти всю ночь, женщина то плакала, то спокойно говорила, и когда уже всё успокоилось и улеглось, под утро раздался характерный хлопок за дверью, но очень приглушённый из-за толстых стен и раннего часа, когда сон окутывает сознание и ничего вокруг кроме его сладкого плена не воспринимается всерьёз. Когда совсем рассвело, в седьмом часу утра, как отметили дежурные на вахте, художник Рахманин вышел из номера и спустился вниз с большим кожаным портфелем в руке, попросил вызвать ему такси, дожидался машину в приподнятом настроении и ни сколько не волновался при этом, наоборот, он шутил с вахтёрами, а когда пришла машина, вежливо попрощался с ними. На их вопрос о супруге, он небрежно махнул рукой и ответил, что она находится в номере и сегодня никуда не выйдет. Служащие гостиницы поняли, что художник едет на очередную выставку, но он к себе в номер так и не вернулся в этот день. Нонна Николаевна тоже никуда не выходила.
  Сутки спустя лимит на бронь в этом номере заканчивался, служащий пошёл с запасным ключом и открыл массивную дверь. Он тут же замер на пороге - на полу в комнате, застеленном пушистым ковром, лежало бездыханное тело женщины с огнестрельным ранением в голову.

  Светлана Егорова пришла к майору Богданову неожиданно, дверь скрипнула и на пороге кабинета появилась она, эта женщина с умным проницательным взором голубых глаз.
- Я была у вашего секретаря, специально приехала сегодня в выходной в воскресенье в ваш город, - сказала она спокойным голосом, пройдя к столу. - Но вы оказались на рабочем месте и у меня заявление не приняли. Отправили к вам, - она достала из сумочки листок бумаги. - Вот, передайте вашему сотруднику, Алексею Егорову... Раз он не удосужился даже на праздник позвонить и нас поздравить, то и я буду действовать через посредников.
- Что это? - майор поднялся к ней и принял листок из её рук.
- Это заявление о разводе... Прошу ему передать, и пусть не переживает, нас и так разведут, без его визита домой. Раз мы ему не нужны стали, то и вопросов, думаю, с его стороны лишних не предвидится.
- Подождите, вы это серьёзно? - Богданов вытер взмокший лоб.
- Вполне, - Светлана пошла к выходу.
- Вы хорошо это обдумали?
- Да, хорошо!.. Скоро конец учебного года и я в июне уеду к матери в Таганрог вместе с дочкой, а он... пусть тут забавляется, коль ему семья стала обузой.
- Я не знаю, что у вас там произошло, в семье может всякое быть, да и у него характер не сахарный... Я понимаю вас, вы красивая женщина, ещё встретите своё счастье, а тут никакого внимания, один сплошной эгоизм, но... Я не могу сейчас передать ему ваше заявление, - Богданов опустил голову вниз.
- Почему? Его нет в городе?
- Нет, он здесь... Просто - врачи не позволят, он сейчас в таком состоянии пребывает, что уж лучше его лишний раз не беспокоить, тем более... после сердечного приступа.
- Как?! - Светлана села на стул, как подкошенная. - Он в больнице? Но, мне никто не сообщил об этом!.. Он потому и не звонил домой? - она снова вскочила и упрямо посмотрела на Богданова.
- Присядьте, - он опустил её рукой обратно на стул. - Мы с вами поговорим сейчас, ладно? Спокойно обо всём поговорим... Он не может прийти в себя, вы же знаете, как жена, с его-то психикой... у нас горе случилось, большое горе!.. Сейчас расскажу.

  Она бежала почти бегом от дороги, где Богданов поставил свою служебную машину, до общежития. Майор еле за ней поспевал.
Они оба вихрем ворвались в комнату к Егорову, где он уже который день лежал без движения. Алёшку они застали на койке с холодной примочкой на лбу. Он был не брит со среды, смотрел широко распахнутыми глазами в потолок в разорванной на груди белой рубашке, пуговицы от распахнутого ворота валялись на полу возле ножек табурета. Света подошла к изголовью койки и тихо проговорила:
- Поедем домой, Алёша!.. Я за тобой приехала.

  ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.