Убойный репортаж, или Самый плохой поступок, за ко

Убойный репортаж, или Самый плохой поступок, за который до сих пор стыдно
Лед тронулся
(Посвящается нашему пункту ликбеза)
Ты с трудом рисуешь каракули
И выводишь: «Тронулся лед…»
А по площади дама в каракуле,
Из советских модниц, идет.
Невдомек ей, накрашенной моднице,
Что, хозяйство сбросивши с плеч,
На каракуль ее, негодницы,
Не перо ты держишь, а меч.
Н. Огнёв, «Дневник кости Рябцева».

После обеда в комнату ворвался главный редактор Эраст Эрастович Стерлядкин, потрясая листами бумаги:
- «По городу ходит городская сумасшедшая Булкина и городской сумасшедший Стерлядкин…»
- А кто это написал? – спросила Лена Кувшинкина.
- Юлия Николаевна Творожкова!
- Эрик, а где ты это взял? – лениво спросил Юрьев.
- В её личном компьютере!
- Да как же…
- А это уже мои проблемы, как я туда влез! Ну, я ей теперь устрою, горбунье этой!
- Почему «горбунье»? – не поняла Кувшинкина.
- А у неё горб, - сказала Булкина. – Я не спрашивала, что с ней случилось.
Стерлядкин был главным редактором и учредителем жёлтой газеты «Горожанка», Татьяна Яковлевна Булкина – его заместителем. У неё был свой угол, огороженный столом. Со временем она повесила туда плотные шторки.
И работа закипела. Ближе к вечеру Булкина помахала распечатками:
- Это моя статья про Творожкову!
***
Месяц спустя Кувшинкиной уже не было в этом странном коллективе.
В воздухе наэлектрилизовалась гроза.
- Ты забрала мой портфель?!! – визжал Стерлядкин на дочь Виту. – Там сто двадцать тысяч!!! Как мы их отдадим?!!
Сотрудники боялись даже вздохнуть.
Недавно по просьбе дочери была нанята бабушка, ухаживающая за комнатными растениями. Она, в косыночке, повязанной на колхозный манер, как ни в чём не бывало, поливала цветы, стоящие на самой верхотуре компьютерных столов. На очереди был красавец каланхоэ с мелкими красными цветочками.
- Вы заливаете столы, - раздражённо сказала Татьяна Кабанова, наборщица.
- Эраст Эрастович, - объявила Вита, - к вам пришла Светлана…
- Меня ни для кого нет!!! – завизжал Стерлядкин. – Я есть только для Д.А. и А.В.!!!
Успокоившись, он сказал:
- И зачем цветы развели, бабку наняли? Я понимаю, конечно, что хочется живого…
***
Первого сентября вышел новый, предвыборный номер «Горожанки», который бесплатно распихивали по ящикам. Сосед Лены, увидев это, дико завизжал:
- Бесплатные газеты!!! Вот куда деньги идут!!!
Он не понимал, что средства – не из бюджета, а от частных лиц.
Статья Татьяны Булкиной называлась «Берегись Юлии Творожковой» (часть 1).
Булкина написала, что именно она вывела Творожкову в люди. Она пришла в редакцию после школы, сказала, что всегда хотела стать журналисткой и просила дать ей шанс. Однажды та пришла вся в слезах, «у её матери камни в почках, срочно нужна операция хорошего хирурга. Помогла ей, а она…» Здесь уже Булкина била ниже пояса.
В принципе, журналистка Творожкова не сделала за свою жизнь ничего особо ужасного. Да, продавалась. Но была ли такой уж неподкупной Булкина?
- Да, злая девушка, - сказал при подготовке номера верстальщик Антон. Он, как и подавляющее большинство людей, не имел своего собственного мнения.
Но самое страшно было не это.
На Юлию Творожкову нарисовали карикатуру, - уродливую Бабью Ягу с цитаткой из еврейского матерного поэта Игоря Губермана: «Она внутри себя горбата».
А ещё была переделанная итальянская сказочка про горбатую принцессу, которая, потеряв все права, пошла в свой же дворец в услужение. Она сказала своему горбику: «Хочешь пирожка? Тогда полезай за ним в огонь». И горбик слез и сгорел в очаге, а принцесса вновь стала прекрасной.
Кувшинкина слышала, что Творожкова плакала, а Ильясов, один из самых сильных кандидатов, её утешал: «Юль, они же все уроды!»
***
Жизнь российской женщины, даже если она депутат, большой начальник или бизнес-леди, в отличие от американки, жёстко ограничена традициями и условностями. Российской женщине, не предстало дружить и общаться с мужчинами, и, невзирая на равноправие, это странно, это неприлично, это нехорошо. Российская женщина должна квохтать с клушами в курятнике.
Поэтому наши соседки, сослуживицы время от времени начинают проявлять совершенно нездоровый интерес к какой-нибудь женщине, в том числе и медиа-персоне, рассматривая её с ног до головы, обсуждая с другими такими же, как и они сами, дурами, и думая о ней по ночам.
Лена Кувшинкина в свои двадцать пять имела за плечами такие же закидоны. Но её интриговала пара одноклассниц, - она рассматривала лицо, волосы, запоминала одежду, и представляла, как они там живут у себя, да ещё одна взрослая женщина, мать мальчика на класс старше.
Кувшинкина была журналистка-неудачница, возможно, графоманка. Она очень хотела писать и публиковаться. Журналистского образования у неё не было, и она не думала о журналистских благах, - вознаграждении за пиар, возможностях путешествовать, познавать мир и заводить полезные связи. Она хотела просто писать.
Её мама выписывала районную газету, убожество которой поражало. Мама заявляла, что там можно «всех увидеть», но кого она хотела там встретить, кого из простых людей туда пускали?
Но Лена читала районку внимательно, и стала обращать внимание на корреспондентку Юлию Творожкову, сотрудницу экономического отдела редакции, а потом ещё и заместителя главного редактора. Освещая экономику, Творожкова ненароком рассказывала и о себе, что у неё есть мама, родственники в Москве. Снисходительный же тон Творожковой Кувшинкиной не нравился.
Она была ведущим автором, поэтому не сходила с передовиц и новостных колонок. Как-то написала на первой полосе разгромную статью о злостных неплательщиках коммунальных услуг «Долги в коридор тянут»: «Ведь колбасу-то в магазине вам никто бесплатно не даёт, правильно?» У Лены с матерью таких проблем не было, но Творожкова не понимала, что не всем администрация выдаёт гранты. Мать Лены вообще была очень порядочной, и негодовала, если кто-то не платил за квартиру и ездил без билета: «Люди ведь работают! Железная дорога тебя же везла!»
Из-за одной такой «передовых статей» Лена с матерью даже поругались. мама была взрывной, агрессивной, скандальной. И в тоже время любила поныть, как всё плохо.
Мама очень боялась, что их контору переведут на карточки («Тогда вообще денег не получишь!»), и что их МУП акционируют.
Юлия Творожкова написала статью «Акционирование «муниципалов», которая заканчивалась такой фразой: «Ведь на своём-то предприятии работать куда приятнее, не правда ли?»
Большей чуши трудно было сочинить.
Лена сказала матери:
- Вас собираются акционировать.
Та стала ругаться, кричать, как будто Лена это придумала!
Их МУП всё-таки акционировали, перерегистрировав в ОАО. Но карточек они так и не дождались, ликвидировались раньше.
***
А Лена стала увлекаться творчеством Юлии Творожковой, как увлекаются поэзией. Она теперь собирала её многочисленные публикации в специальную папку. Мало того, она завела даже специальную тетрадку, где вела список публикаций Творожковой! Дорого бы дала Кувшинкина, чтобы прочесть её первые «нетленки»!
Впрочем, она их помнила, как молодая корреспондентка Творожкова ходила в гости к Серёже, страдающему тяжёлой генетической патологией. И она была очень искренней. «А зачем ты красишься?» - вдруг спросил меня Серёжа. «Ему трудно говорить, трудно сидеть, трудно дышать!»
Лена уже знала о Творожковой всё. У неё был даже её домашний телефон: Юля потеряла свой университетский диплом, и просила вернуть за вознаграждение.
Потеряв место в «Горожанке» (мало кто избегал подобной участи), Лена находилась в глубокой печали.
В те годы выходило много бесплатных газет, не только рекламных, но и тех, где было, что почитать. Именно они, а вовсе не электронные СМИ, и уничтожили отечественную журналистику. А может быть, это было сопротивление смерти бумажной журналистики.
Осенью Лена вдруг нашла объявление с телефонов Творожковой: «С удовольствием посижу с вашим ребёнком, Наталья Алексеевна».
У Лены загорелись глаза. Она имела право приходить в редакцию, туда пускали не всех провинившихся. Вот ведь убойный материал! Творожкова, получая миллионы на выборах, морит голодом мать!
За своими проблемами Кувшинкина не заметила, что травля Творожковой в «Горожанке» как-то резко прекратилась. Вторая серия «Берегись Юлии Творожковой!» так и не вышла. Либо Стерлядкин решил, что этого достаточно, если это была его личная инициатива, либо его заказчикам тема стала не интересна.
А в следующем номере появилось другое предложение: «Продаётся шуба, цвет чёрный, каракуль, р.48, недорого».
***
Это был шанс.
Городского телефона у них с мамой не было, и Лена позвонила Наталье Алексеевне из автомата:
- Я насчёт шубы.
- Да-да, заходите! Ой, а где вы живёте? А то я боюсь!
И Лена подумала, что бояться было нужно раньше, когда она объявление подавала. Ведь была же в Москве череда ограблений, благодаря газете бесплатных объявлений «Из рук в руки»!
Лена очень любила читать книжонки Донцовой и Серовой. Там героини, что Даша, что Лампа, что Вилка, что Таня, всё время ходили по чужим квартирам, без проблем втираясь в доверие к чужим людям. Поэтому она уже считала такое поведение нормальным.
Мама Творожковой жила за рекой. Её дом стоял на горе. Самой Творожковой дали квартиру в новостройке через дорогу, в соседнем микрорайоне. Она сама писала об этом: «Я пошла на К***скую улицу к маме со своей К***кой…»
А по маминой квартире Творожкова приводила ответ Комитета по ЖКХ, насчёт текущей крыши.
Дверь открыла ухоженная женщина с каре светлых волос. Квартира была ухоженная, с модными арками в прихожей. За Натальей Алексеевной пряталась трогательная маленькая девочка, Катя.
Женщина бережно вынесла шубу и по-матерински накинула её на Лену, застегнув все пуговки. Лена ожидала увидеть нечто старческое, но шуба была просто великолепна, она стройнила. Это был «стиль Настасьи Филипповны». Об этом Лена потом прочла в «Горожанке», когда молодая жена Стерлядкина, которую все принимали за дочку, перепечатала на последней странице кусок из «Большой книги стервы», как правильно выбрать шубку. По поводу чернобурки там было сказано: «Но, если ты такая крутая, то почему ты ходишь пешком?!!»
И Лена вспомнила: именно в этом каракуле Творожкова была на том фото в областной газете, где рассказывала о своей поездке в Стокгольм: «Журналисту районной газеты трудно рассчитывать на такую поездку…» А в районной на передовице был неплохой материал ко Дню инвалида, что в Швеции они «видели парня на костылях», что «горе оно везде интернационально».
- Понимаете, - переживала Наталья Алексеевна, - это шуба моей дочки. мы подари ей её на день рождения, но она  хочет норку…
Ишь, какая!
- Она стоит восемнадцать тысяч.
Лене стало плохо. Конечно, покупать она её не собиралась, но вылезать из «каракуля Настасьи Филипповны» не хотелось. Восемнадцать тысяч, Господи ты Боже мой! Ей Стерлядкин в месяц платил две! Двадцать получала в месяц Булкина, облившая грязью и дочку, и маму.
- Но назовите свою цену, - сказала хозяйка.
- Да я сейчас продаю свой мутон, как продам, сразу позвоню… - пообещала Лена.
Мутон у неё был синтетический.
Наталья Алексеевна держалась отстранённо, и в то же время дружелюбно. Они поболтали ещё немного, и Лена ушла. Она спускалась вниз и сочиняла на ходу «убойный репортаж», который, по её мнению, должен был бы вернуть её обратно в «Горожанку». Мать этой самой Творожковой, бездарной журналистки, лохушка, а сама она неблагодарная, овечки ей мало!
Тут надо сказать, что у Лены в этот ноябрьский день были именины. В «Горожанке» многие справляли в ноябре, в ноябре же много рождается народу! У Виты, дочки Стерлядкина, маленькой дряни, - она как раз была должна справить своё совершеннолетие.
И тут эта самая Вита, секретарша и уборщица, ей позвонила и поздравила с днём рождения от имени бывшего коллектива, и пригласила в редакцию. Лена побежала, сломя голову, а зря: ничего ей не подарили, а только унизили. Поэтому она раздумала писать про Творожкову, а похвастаться больше было некому. Мама, любившая сплетни, не одобряла хождений по чужим квартирам, и устроила бы ей.
***
Совершенно незаметно истекло время, почти двадцать лет.
Сначала районная газета умерла, не прекратив своего физического существования. Это было уже полное отсутствие смыслов. А потом в Подмосковье закрыли все бумажные газеты как устаревшие. Пенсионеры были очень недовольны.
Загадочная Творожкова достигла, конечно, многого, всё той же квартиры от администрации района. Но не сбылось пророчество корреспондентки Т. Ф.: «В будущем наша газета будет ассоциироваться с именем Юлии Творожковой». Та так и осталась «вечно второй». Главные редакторы падали теперь, как яблоки с веток, новые назначались неоткуда, а Творожкова так и не стала первой леди газеты. Впрочем, как сказали Кувшинкиной, «для Юлии Николаевны важно творчество, а не должность».
Как-то Кувшинкина впервые вживую увидела Творожкову, она неплохо выглядела, имела пергидролевые белые волосы до плеч, и вышла с каким-то нелепым зонтиком-тростью. Её патология не бросалась в глаза, вокруг было куда более серьёзно изуродованных сколиозом людей, просто завинченных винтом вокруг своей оси. И выглядела она не агрессивно, а странновато. Она очень отличалась от себя молодой в шубе в Швеции, тонкой, узкой и похожей на мальчика.
Сама же Лена не особо поумнела, но повзрослела. Вскоре после проишествия она стала читать бульварную газету «Моя семья», где проводился конкурс историй на тему «Самый плохой поступок, за который до сих пор стыдно». Было письмо, как девочка украла деньги у мамы, чтобы подарить той на 8 Марта крем. Мама не пользовалась кремами, и он засох. Подарок никому не дали, но выигрышным можно было посчитать историю, как на кладбище была большая очередь, и родственники оставили гроб на произвол судьбы, поскорее убравшись домой.
Лена тогда тоже написала  историю с шубой и Творожковой на конкурс, но её письмо так и не напечатали.