Война философская и война горячая

Война философская и война горячая.
А. Воин.
17.10.24

Не сомневаюсь, что уже название этой статьи вызовет неприятие и раздражение у многих. Мол, тут кровь льется потоками, стоит вопрос о выживании некоторых государств, пошли разговоры о применении атомного оружия и возможности мировой атомной войны, а он тут лезет со своей философией. Да среди тех, кто убивает и умирает на фронтах, есть такие, что и слова такого не знают, а большинство, если и знают, то все равно ни бельме в предмете не смыслят. И они убивают и умирают из-за философии?
А за что же по-вашему они убивают и умирают, спрошу я. Конечно, есть какое-то количество наемников и своих, которым платят, и они за деньги и убивают и рискуют своей жизнью. И немало таких, которых призвали в армию, и они не сумели открутиться или вовремя убежать. Но даже здесь возникает вопрос, а зачем же государство тратит на наемников и вообще на войну деньги, которые можно было бы потратить на благосостояние граждан? И если бы большинство не видело ответа на этот вопрос, то власть и не могла бы продолжать воевать. Да и большинство непосредственно участвующих в кровопролитии, причем с обеих сторон, делают это из глубокого убеждения, что мы правы, а они – гады и их надо только убивать, а договориться с ними по справедливости невозможно. Но если каждая сторона убеждена в своей правоте и невозможности договориться с противной по справедливости, то возникает вопрос, а есть ли вообще объективная одна на всех справедливость, или она у каждого своя в принципе и, если есть, то как ее определить? А это уже философские вопросы. И, как я попытаюсь объяснить, именно из-за нерешенности этих философских вопросов мир сегодня стоит на грани большой катастрофы по разным направлениям, в частности в связи с нарастанием масштаба вооруженных конфликтов на планете.
Тут, конечно, опять возникнут оппоненты, заявляющие, что никакой проблемы со справедливостью нет, потому что существует международный закон, определяющий, в чем состоит справедливость в отношениях между государствами. Мы поступаем по закону, а они его нарушают, поэтому вся правда на нашей стороне. И так бы оно, конечно, и было, если бы противная сторона не заявляла, ссылаясь на другие статьи международного закона, противоречащие первым (а противоречащие друг другу статьи можно найти в любом законодательстве, тем более международном), что это именно она соблюдает закон, или иначе трактуя те же самые статьи.
Да и откуда берутся статьи международного и государственных законов? Они ж не с неба свалились. Они вырабатываются на основе представлений о справедливости и благе общества, т.е. на основе философии.
Ну, хорошо, скажет здесь читатель, пусть от философии. Но чего ж эта философия не наведет порядок в этом бардаке, в смысле в своем хозяйстве и не сделает так, чтобы не было противоречий в законодательстве и возможности разного толкования законов, чтобы люди и народы могли решать спорные вопросы на основе справедливости, одинаково понимаемой всеми, а не через смертоубийство?
А где, спрошу я, читатель, ты видишь такой порядок? Не только братья философы, но и представители всех прочих гуманитарных наук, включая макроэкономику (которая на стыке гуманитарных и точных наук), разбиты на школы с разными взглядами по любому вопросу (примеры чему я приводил во многих своих статьях) и не способны прийти к общему мнению.  Потому то, подскажут мне, во всю человеческую историю мирные договора заключались не на основе справедливости, определяемой с помощью философии, а на основе соотношения сил, определяемого результатами военных действий, и лишь для приличия украшались разглагольствованиями о высоких философских материях, типа справедливости. Так было всегда и так будет и впредь и разглагольствования про философию здесь ничего не поменяют.
Ну, допустим, что так всегда было. Но с тем, что так будет и впредь, позволю себе не согласиться. В прошлом тоже не совсем все было одно и то же, просто изменения были малыми и растянутыми сильно во времени и потому возникает иллюзия, что всегда было, как и сегодня. В совсем древние времена ведь и понятия о справедливости не существовало и разговоров про нее не было. Если бы вы попытались объяснить что-нибудь про справедливость Сарданапалу, он расхохотался бы вам в лицо и приказал отрубить вам голову. А когда это понятие появилось, то оно со временем хоть и медленно, но достаточно значительно изменяло свое содержание в связи с изменением самой действительности. (Например, в первобытные времена и у совсем диких племен и сегодня стариков отдавали на съедение диким зверям и тогда это было справедливо, считалось справедливым, поскольку иначе племя не могло выжить). Сегодня же, благодаря научно-техническому прогрессу, изменение действительности происходит со страшной скоростью и соответственно изменяется содержание понятия справедливость. Важно также, что стремительные изменения имеют место в сфере вооружений, где ситуация достигла принципиальной возможности самоуничтожения человечества в атомной войне и на носу появление разных других вариантов достижения этого результата или ему подобных. В этой ситуации заявления типа. всегда так было и ничего, как-то жили, проживем и дальше без философий, равносильно предательству человечества.
Ну, хорошо, скажут мне, допустим мы согласны, что хорошо было бы, чтобы философия сказала здесь свое веское слово, выражающее принимаемое всеми философами мнение о том, в чем заключается справедливость в том или ином конфликте. Но ведь ты сам сказал только-что, что философы (и прочие гуманитарии) разбиты на множество школ, между которыми нет общего языка и нет даже попыток его найти. Так что же делать?
Тут как раз пришло время сказать пару слов об истории этого вопроса, точнее вопроса о том, как соотносится наше рационально-научное познание с действительностью, которую оно претендует описывать (отправляясь от чего только и можно решать проблему возможности или невозможности общего языка между различными группами философов и вообще ученых).
В период после появления механики Ньютона и до теории относительности Эйнштейна в философии (в теории познания) и в науке в целом господствовало мнение, что наука отражает действительность абсолютно (как в зеркале) и новое знание только добавляется к ранее добытому, ничего в нем не меняя. А то, что между учеными и философами существует расхождение мнений по разным вопросам, так это – временное явление, пока не разобрались. А как разберутся, так обязательно придут к единому мнению, как это имеет место (имело на тот момент) в вопросах механики, где все ученые быстро находили общий язык и приходили к единому мнению, опираясь на теорию Ньютона. Но после появления теории относительности, точнее после опыта Майкельсона со скоростью света, в котором выяснилось, что скорость света не складывается со скоростью его источника, что должно было бы быть согласно Ньютону, стало ясно, что наука не отражает действительность абсолютно (как в зеркале). И в философии (в теории познания) восторжествовали теории, релятивизирующие научное познание, утверждающие, что наука в принципе не может гарантировать истинность своих предсказаний. Главные из этих теорий относятся к так называемому пост позитивизму с такими именами как Куайн, Кун, Фейерабенд, Поппер, Лакатос и т.д. Фейерабенд, например, дошел до утверждения, что соотношение науки с действительностью такое же, как у гадалки на кофейной гуще. Сегодня эти представления получили подкрепление со стороны квантовой физики с ее феноменами квантовой запутанности и т.п. и космологии, с открытиями последних телескопов, запущенных в космос, опровергающими все предыдущие космологические представления. Понятно, что при такой связи научной теории с действительностью (если она действительно такова), никаких шансов на то, что различные группы ученых или философов могут прийти к единому мнению, не остается, для одних справедливость будет заключаться в одном, а для других – в другом. И, следовательно, нет шансов и на мирное разрешение вооруженных конфликтов между странами на основе одинаково понимаемой всеми справедливости.
Но так ли это, правы ли релятивизаторы научного познания?
Надо сказать, что точка зрения релятивизаторов восторжествовала отнюдь не сразу после Майкельсона и Эйнштейна и не без боя со стороны абсолютизаторов, которые пытались перестроить науку таким образом, чтобы впредь она уже не меняла своих представлений, как это произошло в результате опыта Майкельсона. Но хотя среди абсолютизаторов были такие гиганты мысли как Гильберт, Рассел и другие, перестроить науку так, чтобы она впредь не меняла своих представлений они не смогли.
В моей теории познания («Неорационализм - духовный рационализм», часть 1, Модель познания моделями, Direct Media, 2014; https://www.academia.edu/35865636/), я показал, что перестроить науку так, чтобы она впредь не меняла своих выводов (представлений), в принципе невозможно и, следовательно, наука не отражает и не может отражать действительность так абсолютно, как это полагалось до появления теории относительности.  Однако, и такой относительности научного познания, которую утверждают релятивизаторы науки тоже нет.
Такой нет, скажет въедливый читатель, но какая-то, получается, все же есть? Так какая нам разница, какая это относительность, если при любой относительности, шансов договориться всем миром о том, в чем заключается справедливость в конкретном конфликте все равно не будет?
Разница, возражу я, есть и, следовательно, есть принципиальная возможность договориться. Прежде всего, какая относительность действительно есть? Есть так называемая онтологическая относительность. Онтологическая относительность – это когда, скажем, электрон мы представляем сначала в теории тока в проводнике как электрически заряженный точечный шарик, затем в теории атома Резерфорда – как тот же шарик, но с массой, затем как электрическое облако, размазанное по орбите вокруг ядра атома, затем как пакет волн. Я показал, что онтологическая относительность непреодолима, потому что онтология - по решаемой задаче. Мы решаем задачу о токе в проводнике – нас устраивает представление электрона как точечного шарика с зарядом. А в задаче об электромагнитном излучении нам нужен электрон как пакет волн. Появятся новые задачи, будут еще новые представления об электроне.
 Но при этом есть в научном познании и абсолютность, которая не вступает в противоречие с онтологической относительностью. Я показал, что теория, обоснованная по предлагаемому мной единому методу обоснования (Единый метод обоснования научных теорий, Direct Media, 2017; https://www.academia.edu/30443977/) гарантирует истинность своих предсказаний с заданной точностью и вероятностью в описываемой ею области действительности. И это независимо от смены онтологических понятий. И это то, что, собственно, нам и нужно от науки. А онтология - это лишь средство для достижения этого нужного нам результата. То, что в задаче о токе в проводнике мы представляем электрон как примитивный, в сравнении с заряженным облаком или пакетом волн, заряженный шарик, никак не влияет на точность нашего предсказания, что при заданном напряжении и сопротивлении сила тока на участке цепи будет с гарантией вычисляться по известной формуле I = V/R (с упомянутой заданной точностью). И хотя задача определения справедливости в решении конкретного конфликта в конкретной исторической обстановке несравненно сложнее задачи о токе и само понятие справедливости меняется в зависимости от действительности, в которой мы в настоящее время живем, но для конкретной действительности существует единственное справедливое решение, и оно может быть найдено при построении обоснованной с помощью единого метода теории для данной действительности. Подчеркиваю, гарантию истинности предсказания дает только теория, обоснованная по единому методу обоснования.
Тут может возникнуть еще такой вопрос: если истинность предсказаний гарантирует только теория, обоснованная по единому методу обоснования, то откуда взялась вышеупомянутая гарантия правильности предсказания силы тока? Ведь ни Ампер, ни Ом, ни Фарадей не были знакомы с Вашим, господин автор, единым методом обоснования и не обосновывали своих теорий по нему? Дело в том, отвечу я, что с появлением механики Ньютона она стала образцом эталоном для построения других теорий в области физики и других естественных наук. И именно в механике Ньютона единый метод обоснования научных теорий был практически выработан, хоть и не до конца, и не был представлен в явном виде, но все же работал с тех пор на уровне стереотипа естественно-научного мышления. Именно поэтому в физике и ряде других естественных наук, существуют теории вроде электродинамики Максвелла, теории относительности и еще, которые обоснованы близко к единому методу обоснования и гарантируют истинность своих предсказаний, если их применять в области их применимости. Но, во-первых, в связи с отсутствием представленного в явном виде метода обоснования даже в физике далеко не всегда то, что подается в качестве теории, является таковой на самом деле, и весьма часто в качестве теории ходит гипотеза, которая ничего не гарантирует, и вскоре наталкивается на свое опровержение (как это имеет место в случае, скажем, со многими космологическими «теориями»). А во-вторых, даже у самой механики Ньютона не были определены границы ее применимости, чем и был вызван шок, когда выяснилось, что для скоростей, близких к скорости света, она не работает. Ну, а до гуманитарных наук, даже на уровне стереотипа мышления единый метод обоснования без его доработки и представления в явном виде вообще не дошел и не мог дойти. Отсюда вытекает важность представления этого метода в явном виде.
Хочу подчеркнуть, что единый метод обоснования, - это не инструмент для построения новых правильных теорий, гарантирующих истинность своих предсказаний. Это инструмент лишь для проверки предлагаемых теорий на предмет, гарантируют ли они истинность своих предсказаний. И поэтому не следует ожидать, что признание и применение метода мгновенно прекратит все текущие войны и установит вечный мир на Земле. Но без признания метода человечество обречено на гибель, если не в результате одной из ныне текущих войн, так в одной из непременно последующих за этими или в результате реализации других угроз, связанных с научно-техническим прогрессом, о которых я пишу и в упомянутой моей книге и в статьях и много пишут и без меня.
Теперь пора перейти к собственно философской войне, в частности к тому, что происходит с признанием моего метода. Но это уже в следующей части.