Глава XXV. Мысли из Темноты. Семнадцатая кафисма

Глава XXV. Мысли из Темноты. Семнадцатая кафисма.

     «Было сказано этому бесу столкнуть носами тайбугидов с шибанидами. Напой в ухо Мухаммеду Тайбуге про разгром. И точка. Ну, проконтролируй, для приличия. Ну, подгони события, разукрась большими массовыми столкновениями людишек. А потом снова – шабанидов натрави на тайбугидов. Напой в ухо Кучуму, поподзуживай. Так нет. Решил поюродствовать. Тоже мне блаженный. Но зачем надо было столицу-то из Чинги-Туры в Искер переносить? Что за ересь? Вот же рьяный! Переусердствовал. Я же хотел Тимофеевича натравить на Кучума в Чинги-Туре. Кучум-то справился. Молодец, вернул себе власть. Внук Тюменского хана Ибака должен в Чинги-Туре быть. И там остаться. Никакой Тимофеевич не смог бы выдавить его из той крепости. А Искер? Поддался Тимофеевичу. Всё из-за этого неугомонного беса получилось! Какие благоприятные места вокруг Чинги-Туры были! Болота! Обитал и обитал бы там этот бес. Молодой был в прошлой половине тысячелетия. Наворотил дел. А этот Тимофеевич новую веру закрепил. И надолго. Не сам, конечно. Но, вкупе, получается так. Со стороны людишек-то.
     Не нравится мне это. Какими только войнами не потрошил за это время место Тюменское. Выкручиваются. Изворачиваются. И опять поднимаются людишки с верой своей. А всё этот Тимофеевич. А всё этот первый бес служивый. Да оба хороши. Отлетел он тогда за это в наказание на Куминское болото. И если выслужится снова – вернёт себе болота под Чинги-Турой. Нет. Не дело это. Отслужил. Раз была оплошность без моего согласия, туда ему и дорога – в Жаровню. Отработал. Там, где сбоило – тонко. Может и ещё раз рвануть. Поэтому и поставил к нему напарника. Пора с ним завязывать. Служил верно последнее пять веков, ничего не скажешь. Но со временем всё меняется и не в лучшую сторону. Не ровен час-год и ему вздумается ещё какую инициативу предпринять. Командир. А командую здесь Я. А у него все предпосылки властвовать. Но он смертный. Ну, проживёт ещё одно-два тысячелетия. И всё дьяволу под хвост. А Я – бессмертный.
     Бес с рождения должен знать, как учить людей плохому: «научить их жить поверхностными переживаниями и неглубокими мыслями, и чувствами мира сего». Есть такая книга на Земле «Письма Баламута» Клайва Льюиса. Это я ему изложил всё подробно. Может кого заинтересует? Потом испугался, что больно много обо мне знают люди, как я враждую против их. Тогда я настойчиво приказал им позабыть эти мои откровения. Они и перестали читать. А ведь мои чада – это ленивые людишки. И их интересы – поесть, поспать, отдохнуть и развлечься. И вот этой рутиной я занимаюсь сотнями лет. А крупных дел – по пальцам копыт пересчитать.
     В самой земле Чинги-Туры – много осталось моих подданных. Вот и помогут мне развернуть мою мохнатую трудовую деятельность. Фронт моей работы, о нет, работы моих подчинённых - ойкумена Тюменская. Болот хватает на мою жизнь. Близится час моих торжественных минут. А потом, а потом – у людишек суп с котом. А потом, как бывало в старые времена – и пойдут красны молодцы, богатыри-добрынюшки сталкиваться носами. С моей помощью. И айда на попятную – Конда – Иртышь – Обь. А то отбились от моих копыт совсем.
     Мелкие, мелкие делишки у бесенят Тюменских. Пакостят, но так, по малости. Водят-водят одного человека по путям греховным. Все свои бесовские силы отдают. Но не всегда результат на их рыло. Одни входят в искушения – погрязают в них. Другие – оказываются искусными пловцами и выплывают из потока искушений. И ведь огнём испытывают. Но так задумано не мной. А моим Создателем. А я – поборюсь. Злости – дюжина.
     Есть там один дед столетний – то есть один бес тысячелетний. Исправно службу несёт. Искушает на деньги, долго не тянет, а потом раз – и забирает к себе душу. Входит к людям в образе старого деда. Прибедняется, прикидывается, прималындывает. Лет двадцать-тридцать втирается в человеческое сердобольное женское общество. Добивается своего расположения, расположения к себе. Потом просто показывается человеку в своём обычном облике – и человек был таков. Каков был, таковой и ко мне – в преисподнюю. Жаль, время дедка-беска истекает. Сколько ещё сможет показываться во всей красе? Так-то они и так бестелые, а к старости – и вовсе прозрачные. На что там смотреть? Только вещи подвигать. Полтергейст-полтергейстом. Пенсионер и есть пенсионер. Куда его девать? У меня работают до последнего дыхания-издыхания. Никаких заслуженных проводов с выдачей пособий.
     Пусть потешит народ. Через один-два пугаются сами люди, через три-четыре пугают его. Если есть чем. Молитвословами там, иконами, крестами, водой святой. А, ещё упаси дьявол, то есть Я, Давидовы кафисмы откопают из бабушкиных заначек. Как запоют (ни слуха, ни голоса) – бес и шарахается, трясясь как от ладана, который, кстати, тоже иногда достаётся нашему брату. Утекает частями. Как и где придётся. Голова через форточку, тело – через замочную скважину, ноги – через вентиляцию. Ей же, дьявол же, рога и копыта одни. Прилетит, глаза по пять копеек, язык на плече, хвост поджат. Ну и кто кого пугал? Такие они, рабочие ночные будни у нас.
     Есть ещё один экспонат – специалист по церквям и храмам. Тоже старый хрыч. Работает исправно – свечи задувает. А ещё плавит их. Чтобы и свечи падали, и дух человеческий падал. Если зажжённые свечи не удаётся потушить, то расплавить – мягкое дело. Как они гнутся, извиваются в предсмертных судорогах. Жуткое зрелище. И гнёт, и гнёт их грех, подкашивает, не давая поднять голову Ангелу человеческому, а тот стоит рядом и плачет, не в силах со мной бороться.  Раньше надо было бороться за своего человечка. А теперь он – мой. Как хочу, так и верчу ваши души-свечечки через бесов моих. Все он не может потушить и согнуть, не в нашей власти, а вот шибко нечеловечески грешных – не даёт помянуть, особенно за упокой. Если они у меня, в моей власти, никаких им поминовений, раньше надо было думать, когда ко мне торопились. Я, моё войско – разве мы виноваты? Пустые слова. Давно всему человечеству известно - причину ищи в себе. Не надо перекладывать все грехи на меня. Всех собак на меня навешали. Я только подбираю ненужных Небу. Куда их сирых ещё подевать? Третьего не дано.
     Я – не случайность. Я – закономерность человеческой жизнедеятельности, ведущая к духовной погибели. О как! Учёные и философы говорят обо мне на уровне отвлечённых интеллектуальных размышлений (как Я сейчас). Мне это на руку – пусть разглагольствуют. Вот только святые отцы, все священники и святые-святые человечки напрягают своей жёсткостью по отношению ко мне. Запугивают мной людей не хуже меня. Опыт, видите ли у них и его не пропьёшь. Пропьёшь-пропьёшь, это я умею подстраивать. Сколь их у меня таких ошивается на веки вечные – считано-не считано.
     Моя воля – разрушать мир. А ещё желаннее – погубить. Блуждает моё многочисленное войско в пространстве воздушном. Людям и не видно. Да больше половины не догадываются, что воздушная бездна – наполнена бесплотными духами. Сколь их там носится! Бездна в бездне. И работают они на поражение. Нет у простого человека такой силы – победить сатану навсегда. Ну, могут отдельные личности прожить достойно, помучить себя и меня, праведниками называют себя. К чему жили? Ни себе, ни людям, то есть ни себе, ни дьяволу. Приставляю я к таким - личного беса. Чтоб до конца жизни страдал и покоя не знал. А как он хотел? Чтоб праведная жизнь сладкой не казалась. Пусть гордится – личный бес есть. Ни к каждому приставляю. На некоторых и внимания не обращаю – сразу видно куда катится, чего усилия прилагать? Чем никчёмнее человечишко – тем меньше хлопот. Катится-катится колобок – ко мне и прикатится.
     Правда им тоже выделяется, уже не от меня, личный Ангел. Вот он пусть и страдает за человека. Мне достаточно глянуть – не потянет. Есть у того Ангела задание – давить беса. Но человек-то тот ему не помощник, тянет его ко мне, пришибленного от рождения, мне и помогает своим житием-бытием. Возятся-возятся с ними. Даже к нам на экскурсию приводят. Напугают нашими адскими безднами, хоромами нашими, криками-воплями грешников, да горящими глазами бесов, да обратно вытянут, якобы спасая. Ну, притихнет первое время тот. А мои-то тут как тут. На раз-два окрутят. И вернётся вся суетность.  Кто сказал, что это всё Я? Это результат свободного выбора человека. В мою пользу. Душа была вне зоны доступа. И опля – открывается моему воздействию. Прививочку-то ей вовремя не поставили, иммунитет и ослаб. Оплошность не моя.
     Ох, что-то меня на философию потянуло. Поговорить по тёмным душам и не с кем. Одни подчинённые солдатики-бесы. Оловянные солдатики. Безмозглые и глупые. Да ещё один орущий контингент со страшно выпученными глазами. О чём с ними разговаривать? Наговорился в их прошлой жизни, сказки сладострастные напел. Теперь – отработанный материал. Причём на целую вечность. Нет, это хорошо, что здесь нет умных. Умнее меня в моём «царствии» и не должно быть.
     Вернёмся к нашим баранам. К тем, двум, на задании которые. Ну были у них имена, да сплыли. И вспоминать нечего. Не пригодятся. С бесом под номером один – у меня всё решено. Его к тем же, стонущим на походный костёрчик. Ждём только результатов.
     Второй. Ошибка Света и Темноты. Ну, приютил я его, смалодушничал, в войско взял».
     Рогатый вспомнил те времена, когда вышло всё не так, как он хотел.

     Тысяча пятьсот тридцатый человеческий год. Сибирское ханство.
-Ты входишь в доверии самого царя. Задание сложное. У него большая группа поддержки со стороны Света. Царь развернул огромную компания по строительству Храмов на Руси. Не подпустить его мысли на территорию Чинги-Туры и дальше на Югорскую землю. Пусть варится здесь во взаимоотношениях с Золотой Ордой и Сибирским ханством. Делит Орду на многочисленные ханства, выделяет из состава Руси, присоединяет. Дьявол ему в помощь. Но на эту огромную территорию – ни-ни. Чтоб и не замахивался своими духовными помыслами. Воевать – пусть воюет.
-Время?
-Век-два.
-За что в такую ссылку?
- Говорю, на кон ставятся мои силы. Чем больше территории завоюет Свет, тем меньше остаётся моему владению. Один уже бес быстро-быстро выполнил приказ мой. Столкнул внутренние противостояния Орды. Что и требовалось. Да на Чинги-Туру начхал без моего ведома. Заглох осколок Золотой Орды. Тюменское ханство исчезло после очередной внутренней войны. Появилось Сибирское ханство. Весь юг Тюменской области входил в вилайет Чинги-Туры. Тридцать лет и три года Тюменское ханство просуществовало. Жили там сибирские татары, казахи, ногайцы, башкиры, ханты, манси. Разной веры. Абулхайр-хана узбекского не стало почти век назад в походе на узбеков. И на тебе – в тысяча четыреста девяносто пятом году – надоумил тот бес - перенести Чинги-Туру в Кашлык. Все мои беды с того времени. Так и не возвернули. Тебе туда. Организуй всё по здравомыслию нашему тёмному.
-Кем появиться?
-Ну, допустим из неоткуда, чтобы не осталось в истории следа твоего появления. Примерно из лихих казаков. Вызовешься у царя-батюшки. Поведёшь войско. А дальше – войны, войны. Ну, ты знаешь. И фамилия, имя чтоб забылось. Так, приблизительное осталось для истории. Прозвище. Пусть думают – ты человеческого отродья. Чтобы в летописи было «родом неизвестный, душой знаменитый». Дел не натвори как первый, тот бес. Войны и только войны. А если пошлёт тебя царь с иконами, не артачься, прикинься. А там – сталкивай эту веру с язычниками. Вот повеселимся. Ничего у царя не выйдет. Мы повоюем. И войско, войско с собой прихвати наше тёмное невидимое, выделяю. К тому, видимому человеческому. Давай, заглубляйся в жизнь земную по полной. С отчётами жду каждый человеческий год.
     «Что вышло из того? А то, что имеем. Остался неизвестен и знаменит бес второй. Всё сделал, как научил Я. Резни было! Не насаждал он веру, а как положено, завоёвывал, рушил, грабил. Сам лично наблюдал. Да вот полюбился он народу настолько, что молятся за него. Сам митрополит Тобольский поднял вопрос о причислении этого моего беса к лику Святых. Знали бы они! А ведь это его бесовскую душу загубит. Слабым становится в нашем злом и лютом деле. Память отшибло не по моей вине. А по вине этих «набожных». То ругают его, то хвалят. Портреты в каждой сибирской избе висли до двадцатого века. И пишут, пишут о нём. Книгу в Тюмени собрались выпускать – «Народная энциклопедия», к четырёхсот сорокалетию Сибирского казачьего войска (а что не моего войска?). И ведь деньги всем скопом собирают. Полоумные. На придумывали, я отдыхаю в сторонке.
     И ведь периодами. То он их, людей, Свет очей. Так его - так сразу и тянет душу излить, хорошо, что не помнит, про что каяться. Трактуют, что его поход – Божий промысел. Субстанцию его так и вытягивает из нижних ярусов, как пылесосом затягивает в небесную турбулентность. Жарко, видите ли, ему становится в подземелье, душно. К Свету тянется. А Свет его манит, манит. Того и гляди – за своего примут. Самонадеянно бескрыло подлетает к Самому и - бух, снова, на эту грешную. Память и отшибает (Кто он? Где он?). А это, вдруг, он – у них, людишек, опять становится разбойником, захватчиком чужих земель, истребителем коренных народов и все остальные смертные грехи приписываются ему (как и задумано мною). Так тот начинает удвоенно, в три смены летать на дежурство в пространство воздушное. Трактуют, что его поход – мои происки. Приятно, меня вспоминают. Я не вмешиваюсь, пусть хоть передерутся. Не допустить бы его возвеличивания. А вдруг и заберут его обратно в Ангелы? Что недопустимо. Мы из гордых. И он таким должен быть. Но ведь за меня никто не молится. А за него – в Храмах Тюменских, Тобольских заступаются. Дни памяти ему устраивают. Войска Казачьи подняли. Тело не нашли. Ещё бы. А поминают. Литию о упокоении Тимофеича и его дружины совершают. В Вагайский район едут, на место «гибели». А того, так и тянет в эти дни на это место. Хоть каждый год тонуть согласен. Да привязанный он мной к Куминскому болоту. Стоять, бояться!
     Два сапога – пара. Бесы эти. Один злой и усердный черезчур, и инициативный какой-то. Но приструнил после Искера-то его Я. Сидит теперь не пикнет. Дорабатывает свои минуты до кострища. Хорошо работает. Насоветовал в Куминское болото радиации уйму. Вредитель тот ещё! Души исправно мне поставляет. Второй напарник, получается, и так-то был из сомневающихся на Небе. Но его прогнали, значит – будь добр - служи Темноте. Дослужился, что снова колбасит. Ей, дьяволу, страдает как мой последний грешник. Ну, не его вина. Это всё люди такие. Всё бы им кумира на постамент. Чем я не кумир?
    Пусть тешатся. Ну вот что к нему привязались? Других забот и богатырей нет? Нашли бы ещё какого анчутку. И вовсе мой бес не внёс христианство. Я бы ему показал кузькину мать. Это Филофей посеял вредное для меня зерно. Глупые людишки, его редко поминают, только в храмах, да отдельные страдальцы-праведники. А Тимофеевича – пожалуйста, каждый поминает, в школах учат. Любой невоцерковленный, кандидат ко мне в лапы – знает от и до - про проделки моего беса «блаженного», то есть Тимофеевича. А мифов-то, мифов про него. Тут я позаботился, усугубил, так сказать. Чтоб ничего не пронюхали, про правду тёмной жизни моего подопечного. Я его послал на задание. А возвеличивают его. Что не так я сделал? Честное дьявольское слово, бес вмешался. Рррр.».
     Прокрутив в тёмном уме все перипетии подземной жизни, Рогатый удовлетворённо, расслабленно задремал, не подозревая намечавшийся хоть и провальный, но неслыханный в Темноте бунт. И от кого? Пригретых, прикормленных злыдней.