8. Война с тестем

8. ВОЙНА С ТЕСТЕМ. Зимой 1403 года неугомонный Витовт, по-прежнему уверенный в доброхотстве своего московского зятя, разграбил порубежные псковские села, захватил городок Коложу и осадил Воронач. Литва явилась на Русь в силе немалой и шла с немалой же кровью, словно ливонцы или монголы. В плен брали всех без разбору: стариков, женщин, детей. От жадности нахватали 11000 живого «товара». В чем людей брали, в том потом и гнали в Литву, как скот, не обращая внимания на «падеж» от голода и морозов. Псковичи ответили свирепым вторжением в подвластные Литве русские земли: разорили Великие Луки и Коржев, всюду лили кровь без жалости, пригнали пленных, отбили у литвы коложское знамя, после чего, спохватившись, кинулись в Москву искать правды у того, кого еще пока считали своим государем.

Великому князю Василию пришлось, наконец, уразуметь, что его тесть обнаглел не в меру. В Псков срочно ушел с московской ратью брат великого князя Петр Дмитриевич. Сражаться ему, правда, пришлось не столько с литвой сколько с немцами, которые, почуяв запах жаренного, большой толпой нахлынули на западный псковский рубеж. В Москву Петр вернулся с чувством исполненного долга, но почти сразу пришлось собираться в дорогу его брату Константину Дмитриевичу – немцы все никак не хотели успокаиваться.

Желая поддержать брата, великий князь заключил союз с Иоанном Михалычем Тверским и отправил воевод к Серпейску, Козельску и Вязьме. Взять ничего не удалось, и союзники ограничились только разграблением сельской местности. Литовцы на открытое столкновение пойти не рискнули.

В сентябре 1404 года на Москве умер митрополит Киприан, успев за несколько дней до смерти составить последнюю свою напутственную грамоту – «отпуст», повелев зачитать ее в церквах в день похорон. Так было положено начало новой церковной традиции.

Пока на Москве прощались с первосвященником, сам Василий Дмитриевич отправился с войсками к Вязьме и Серпейску дабы померяться силами с дорогим, но распоясавшимся тестюшкой. Поход обошелся без крови. Все закончилось в итоге лишь демонстрацией возросшей московской мощи. Особенно впечатлила католиков ордынская конница, присланная в помощь московскому князю великим ханом Шадибеком и напомнившая Витовту о его недавнем разгроме на Ворскле. Возможно, именно поэтому с переговорами о мире литовцы затягивать не стали.

Той же зимой где-то в Заволжье хан Шадибек прикончил, наконец, неуловимого Тохтамыша, что, впрочем, ни в коей мере не успокоило замятню, продолжавшую сотрясать Великую Степь.

В феврале 1405 года умер Железный Тимур, так и не успевший воплотить в жизнь свой план грандиозного вторжения в Китай. Как это чаще всего и бывает, вслед за смертью правителя начался развал его огромной империи.

Тем временем последний потомок Мономахова внука Ростислава Мстиславича, бывший смоленский князь Юрий Святославич, вновь лишился стола. Новгородцам очень быстро надоел его необузданный и непредсказуемый норов, и они выставили его из своих владений. Вместе с другом покинул северную столицу и Семен Михайлович Вяземский со всей своей семьей. На этот раз Василий выделил беглецам в кормление новгородский же Торжок, по-прежнему находившийся под контролем московских воевод. Там в Торжке последний представитель смоленского княжеского дома Юрий Святославич в приступе бешеной ярости зарубил вяземского князя, после чего с дикой жестокостью казнил его жену. Бесчинства смоленского князя привели в возмущение всех без исключения жителей Торжка, и Юрию пришлось бежать в степи. Умер он в одиночестве всеми брошенный и забытый. Отныне Витовт мог уже официально считать себя законным смоленским государем.

На западном рубеже меж тем продолжались бои с немцами и литвой. Псковитяне разграбили окрестности Ржевы и Полоцка, а Константин Дмитрич прошелся облавой по немецким владениям. Литва захватила Одоев, Москва отбила у Витовта Дмитровец.

В 1407 году великий князь вновь водил свои полки к Вязьме, но до боя с Витовтом дело опять не дошло. Стороны, как и в прошлый раз, предпочли договориться миром. Как и в прошлый раз мир был недолгим.

В августе, во время очередного набега на Ливонию псковитяне вдруг нарвались на мощное рыцарское войско, поддержанное легкой литовской конницей. В жестоком сражении сопоставимом по своему неописуемому накалу и остервенению с легендарной битвой при Раковоре, псковитяне несколько раз начинали отступать, чуть не ударились в бегство, но все же сумели продержаться до ночи, потеряв в бою 700 ратников и трех посадников. С поля боя россияне уходили уже в сумерках. Изрубленная топорами немецко-литовская конница никого не преследовала. Великому князю Василию пришлось срочно снаряжать на запад новую рать с Константином Дмитричем во главе.

Война на западе требовала больших денег, и Москва опять начала задерживать у себя ордынский выход, который с недавних пор и так уже выплачивался в Степь крайне нерегулярно. К тому же в Орде теперь сидел новый хан Булат-Салтан, о котором московским властям мало что было известно или, правильнее будет сказать, не было известно ничего. И это было тем более прискорбно, что на рубежах со степью полного спокойствия по-прежнему не наблюдалось, да теперь уж и не могло наблюдаться. Слишком уж много там появилось разрозненных никому не подчиняющийся шаек.

Первым нашкодил пронский князь Иван Владимирович, который, воспользовавшись смертью Родослава Ольговича, нанял татар и с их помощью согнал с рязанского трона Федора Ольговича. Но Федор был очень удачно женат и, как и следовало ожидать, кинулся за помощью к родному брату своей жены Василию Московскому. Великий князь, главные силы, которого тем часом стерегли литовский рубеж, смог выделить родственнику только коломенский и муромский полки – сила по тем временам не малая. Федор бодрым шагом потопал домой и где-то на Смядве напоролся на Ивана с его татарами. В короткой, но яростной сшибке весь коломенский полк лег костьми, а сам Федор с остатками войска едва спасся. Встревоженной Москве пришлось срочно созывать по волостям войска и снаряжать в поход к Рязани опытного в ратном деле Юрия Дмитриевича. Впрочем, сборами все и закончилось. Прослышав о том, кто именно и с каким именно войском придет скоро по его душу, Иван Пронский поспешил заключить мир и вернул Федору его стол. Бессмысленная братоубийственная возня пронского владетеля закончилась лишь тем, что всё ещё могучее княжество Олега Рязанского рассыпалось на три куска. Пронск зажил своей «независимой» жизнью, а Юрий Козельский, почуяв, куда ветер дует, перестал наведываться в Рязань, став завсегдатаем московского княжеского «клуба».

Летом на службу к московскому князю из Литвы перешло целое войско. Его привел с собой давнишний враг Витовта православный князь Свидригайло Ольгердович. Привел, потому что знал: союза Москвы с Литвой больше нет, а значит, русские примут его, как друга. Вместе с ним прибыли: владыка дебрянский Исакий, князья Патрикей Звенигородский, Александр Путивльский, Семен Перемышльский, Михайло Хотетовский, крещеный татарин Урустай Меньский, бояре черниговские, дебрянские, любуцкие, ирославльские – и все как один с сильными закаленными в боях дружинами, многочисленной челядью и семьями. В кормление Ольгердовичу и его людям обрадованный Василий выделил Владимир, Переславль, Юрьев-Польский, Волок Ламский, Ржеву и половину Коломны.

Той же осенью мощное московское войско с пушками и пищалями, ведомое Свидригайло, двинулось к Угре встречать Витовта. До боя опять не дошло. Москве ратиться с Литвой, в то время как в степи твориться не пойми что, было не с руки, а Витовту врагов хватало и без зятя. После нескольких мелких стычек стороны, наконец, замирились, и на этот раз уже надолго. Витовт дал обещание не тревожить больше псковские владения. Границу между Литвой и Русью установили по Угре. Города Козельск, Перемышль и Любутск отошли к Москве и вошли в удел Владимира Храброго.