Через Камчатку роман 2

 

               ТРОЕ   ИЗ  ТЕТРАДКИ                                                
      
     Продавщица Маринка распласталась по прилавку. Жарко. Покупателей нет. Народ по тундре-тайге разбежался. Или на рыбалку по рекам.

     Она достала из-под прилавка толстую тетрадь.

     На ней крупными корявыми буквами читалось «Должники Бориса Канашко». Палец ее заскользил по длинному столбику имен и фамилий.

 - Попадет нам от  Борьки. Долги возвращать никто не торопится. – Громко сказала Маринка.

     Из подсобки  выглянула техничка баба Таня и поинтересовалась:

-  И кто ж всех боле отоварился?

    Маринка углубилась в список.

- Сразу и не разберешь. Вот, Петрухнов, Гордеев Иван, семья Болтенко.

    Баба Таня махнула рукой.

- А, все мелкота.

- Прям там! – Возмутилась Маринка. – Они уже по шесть тысяч должны. Я за ту неделю еще не смотрела. Глянь, Сновидовы, Феофилактов тоже, Косыгины. Генка с мыса  должен немного,  Резей Поэт,  брательник его, тоже тут значится. Дружки  его  чокнутые,  Бушуев  Гавриил  с  Шуркой Клещом,  должны  по  пять тысяч.

     Бабка Таня оживилась:

- О, так! То – мужики!

     Кивнула и исчезла в дверном проеме.
               
     У нее в подсобке маленький столик.

     На нем тарелочка с огурчиком соленым  и неизменная бутылочка. Из нее-то баба Таня отольет в стопочку, опрокинет. Посидит. Послушает, как горячее по телу растекается.

     Выглянет.

     В зале – никого.

     Одна Маринка на прилавке.

     Баба Таня повернется  к столику. Снова перельет в стопочку. Опрокинет. Посидит. Цапнет вилкой огурец с тарелочки. Похрустит, похрустит. И опять.

     Выглянет.

     В зале – никого.

     Повернется к столику.

     Нальет стопку.

     Опрокинет.

     Тут же бочка.

     Не глядя, баба Таня рукой там поболтает, выудит соленый огурец. Нарежет его. Потом вилкой цапнет.

     И опять, тут же стопочка.

   
     Скрипнула дверь, звякнул колокольчик.

     В косяке нерешительно топтался Резей Поэт с невозможно помятой и опухшей рожей.

     Его курчавая голова склонилась в немой просьбе.

     В протянутой руке дрожал белый лист.

     Маринка аж фыркнула:

- Стихами расплачиваться! Мухоморов натрескался, что ли? Проваливай, вонючка! Катись к черту!

     Резей  готов был заплакать.

     Бабе Тане послышалось, что в зале кто-то заскулил.

     Опять напустили собак, и куда смотрит эта бездельница?

     Она выглянула из подсобки:

- Резик! Милый! Иди, мой сладенький, сюда! Иди! Головка бо-бо. Ты мой рыженький! Иди ко мне!

   Огромный бородатый Резей, как зачарованный, с протянутой рукой, двинулся к бабе Тане, не веря своему счастью.

    А та заливалась:

- Ты мой сладкий! Такой симпатичный! Ему выпить не дают! Да ты такой хороший.
 
   Резей таял в улыбке:

- Я хороший.

- Иди ко мне, я тебе налью! Ты стихи принес? Почитаешь? Мне никто стихов не читал. Ты мой хорошенький! У него голова бо-бо!

     У Резея рот до ушей. Стихи его спасли.
 
     А баба Таня радовалась. Она и не надеялась так легко и быстро исполнить  поручение всесильного родственника – загнать в стойло первого бычка.

- Маринка! - Крикнула она в зал. – Поставь напротив Поэта галочку!
- Карандаш кудась закатился! – Отозвалась Маринка.


     Взгляд технички упал на стол.

     Бутылочка сиротливо блеснула пустой утробой.

     Резей с голодным ожиданием не спускал глаз со  спасительницы.

     Откуда-то сбоку из-за бочки с огурцами баба Таня  извлекла   непочатую бутылочку.
 
- Нету, нету, парень! – Отвела мужскую руку баба Таня. – Тащи сюда дружка своего Гирю, тогда еще получишь.

     Ей жалко было бутылочку, но в глубине души она надеялась, что Борис обрадуется парочке бычков из тетрадки и расщедрится на  новую беленькую.

     И даже может быть не одну.

- Зачем тебе, старая ведьма, Гавриил? – Неожиданно четко спросил Резей.

     Баба Таня не верила своим глазам.

     Пред ней сидел совершенно трезвый и злой бычок. Да не бычок, а бык.

     Сморщенный Поэт распрямлялся и вырастал под самый потолок. Казалось, еще немного, и он снесет крышу ее каморки. В зеленых глазах его читалась угроза.

- Зачем тебе, старая ведьма, Гавриил? – Повторил Резей.


                ***

     Шурка Клещ трижды проклял тот  момент, когда взбрело ему в голову   увязаться в тундру за Гирей.

     Последний  заворожил его россказнями о  красотах тундры, богатствах Восточного хребта и, главное,  о россыпях аметистов в предгорных реках.

     Красотами тундры Шурка насытился очень скоро.

     К вечеру первого же дня  лицо его распухло, горело и нестерпимо чесалось. Накомарник не спасал.

     Гавриил  прикладывал к Шуркиным глазам подорожник и еще  какие-то шероховатые листья, пахнущие огурцом. Но полчища комаров сводили все  усилия  приятеля на нет.
   
     Гавриил ползал по тундре, нюхал какие-то веточки, листочки,  что-то жевал. 

     Часами валялся на жестком моховом ковре, как  кот на лавочке. 

     Надеясь  набить-таки карманы  обещанными самоцветами, Шурка терпеливо  сносил  тундровые  неудобства  и  чудачества друга.

     С тушенкой и  сухарями  бродить  еще можно было. Он и сам не знал, зачем ему эти камешки, и что с ними делать в их глуши на краю света. Но он был уверен, с ними ему будет легче.

     На третьи сутки  закончилась тушенка и  водка,  сухари упрямец Гавриил  оставил, как нз.

     Уминая клубни сараны и шляпки неведомых грибов с  отсыревшим хлебом, он уверял,  эта  пища гораздо питательней и полезнее нежели магазинная колбаса  с  салом.
 
     Шурка   пробовал  насытиться предлагаемыми дикоросами, но к вечеру взвыл. 

     Его желудок отказывался принимать  эту  дрянь. Гавриил же с аппетитом лопал  и не худел. 

     Всегда и везде  он таскался с ружьем и ножом,  и, по собственному убеждению, был заядлым охотником и рыбаком.

     Но за всю  неделю не подстрелил ни одной утки, не поймал ни одной рыбки.

     Ему было некогда.

     Шурка тоже с ножом не расставался. Но толку! Он не мог забыть  об  аметистовых  россыпях.

     Из тундры на  попутке перебрались к сопкам,  застряли  на склоне первой же попавшейся.

     Комарья  и гнуса тут было не меньше.

     Шурка-Клещ  ждал,  когда же  приятель укажет заветное местечко.

     Тот  не  торопился.

     Ходить по лесу с Гавриилом -  все равно, как по Усть-Камчатску прогуливаться с Резеем.

     У того на каждом углу  то подружка, то любовница. За час и ста метров не одолеть. Каждая норовит остановить, и, если не поцеловать, так прижаться.
 
     С  голодным желудком Шурка примирился. Тот уже так скукожился, что и не вякал. 

     Но  где же камешки?

     Прямой вопрос ботаника Гирю  не  смутил.

     Он поднял ясны очи к небушку, ухмыльнулся и нагло заявил,  что пошутил.

     У Клеща зачесались кулаки: треснуть брехуна,  как  следует.  И лишь здравый  смысл останавливал - Гавриил был сильнее. К тому же у него в заначке оставались сухари.
 
- Вот бугай здоровый! – Потирал шею Клещ. – Какого хрена ты мотористом служишь? Пошел бы в биологи, ботаники или еще что в этом роде.

     Гавриил задумчиво жевал розовые лепестки шиповника.

- Да куда в сорок пять? Переучиваться, что ли?
- Тебе ж раз плюнуть! И ярма нет на шее.
- Скажешь тоже. – Лениво возразил приятель. – Эт  у мене недавно… обнаружилось.  Туч набежало. Как бы дождь не пошел. А про ярмо, ты это зря. Семья – не ярмо.
- Не ярмо?  Однако, ты его скинул!

     Гавриил отвернулся.
 
     Однажды, в честь возвращения из рейса,  перенесли они с Резеем  среду на вторник,  а  четверг  на  пятницу.  В результате  случился  чистый  четверг.  Пришлось бежать за Шуркой Клещом в цирюльню,  собирать подружек за огородом  в бане.

     Жена  засекла случайно, когда он  с  веником  подмышкой  с чердака   сползал.  Хотел  и ее пригласить.  Да  вовремя  одумался  -  не  поймет.

     Прошмыгнул  молчком мимо.

     Но, видимо, это-то молчание ее и насторожило.

     Выследила-таки! 

     Как она орала! 

     Соседи  решили, что ее режут.

     Понаехали  майор  Паргайкин  с богатырями-недомерками. 

     Пока разобрались  в чем дело,   морды у  стражей порядка  отчего-то сделались красными. 

     Неодетые подружки скрылись в смородине и оттуда  скулили  неутопленными котятами.

     Радовало одно, мужья этих недомытых все, как один,   в далеких морях-окиянах  скитались. И не могли сейчас оценить степень заботы о своих  женах  славной поселковой троицей.
 
     Вот этот-то скромный и ничем не примечательный случай из жизни молодца  окончательно лишил его статуса  мужа.

     Жена ушла к матери, бросив его в одиночестве с котом. А Гавриил впал в состояние полной  безмятежности.

     Первую неделю свободы он отметил  с размахом.

     Вторую  -  спал без просыпа.

     А когда проснулся, увидел голые стены и пару стульев у ободранного стола.

     Откуда взялся этот стол, Гавриил так и не вспомнил.

     Жена забрала все.

     Но голые стены и углы не омрачили его счастья.



     С сопочки открывался великолепный вид на долину небольшой речушки. Листва и трава были еще зелеными, но ледяное  дыхание океана напоминало о неминуемо приближающихся холодах.

     Шурка решил продолжить  разговор.

- А Оля-Коля?
- Сам чего не женишься? – Вопрос Гавриил пропустил мимо ушей.
- Где ее взять?
- Вот,  и я о том же.

     Оба вздохнули и умолкли на некоторое время.

- Глянь, вон та тучка на тебя похожа. Когда ты в накомарнике. – Сказал Гавриил.

     Шурка  с полминуты изучал темную тучу, закрывшую собой полнеба.

- Может, и похожа, но профиль нечеткий.
-  Ветер ее по небу разнес, пока ты сверялся. – Приподнялся Гавриил. - Что-то я замерз.
- Костерчик наладим? Чайку? – Оживился Шурка.

     Гавриил подумал и согласился. Шурка не упустил случая воспользоваться моментом.

- Дай сухарь! – Потребовал он. И, дабы подольститься к этому медведю, сунул приятелю темно-фиолетовый цветок. – В чай сойдет?

     Гавриил  бросил взгляд на растение и велел немедленно его выбросить.
 
     Он встал.

- Пошли искать ручей, дурень. – Сказал он. - Аконит вызывает отравление даже при касании. В старину корячки надоевших мужей аконитом  отправляли к верхним людям. И корнями чемерицы Лобеля – тоже. Девяносто процентов растений на Камчатке смертельно  ядовиты.

     Шурка потребовал тут же показать отраву.
 
- Чемерицы везде хватает. – Сказал Гавриил. – Растет  листом гофрированным. Заячья капуста, знаешь?

     Прямо у своего носа Шурка обнаружил  тонкую ветку с наглым лиловым цветком.

 - Почему эту отраву не выдергивают с корнем, почему она так просто болтается тут? – Шарахнулся он от куста, рюкзаком едва не свалив с ног приятеля.
- Забей! – Пробасил Гавриил. – Эта плеть - ломонос охотский. Вполне безобиден.
 
     Шурка никогда не думал, что обычная прогулка по лесу – смертельно опасная вещь.

     В ручье блестел красивый зеленоватый  камешек. Шурка сунул его в карман.

     Здесь же, у ручья они развели костер.

     Гавриил расщедрился и  выделил Клещу парочку ванильных сухарей.

     Но им не повезло. Начавшийся дождь испортил их уютное чаепитие.

- Это что! – Убеждал друга Гавриил, когда они  забрались  в небольшую пещеру под скалистой сопкой. – В прошлом году нас с Резеем на Восточном хребте циклон накрыл. Четыре дня голодом сидели. Песцов пришлось есть.

- Разве они тут еще водятся? – Удивился Клещ.
- Может, то и не песец был.
- А кто?
- Мышь белая.

     Шурка вспомнил про камешек.
 
- Не  аметист, конечно. Но агат.– Сказал  Гавриил,  покрутив в пальцах  зеленоватый с разводами камешек.

     Шурка усомнился.

- Врешь, поди.
- Агат. -_Подтвердил  Гавриил.
   
     Шурка выманил у приятеля еще пару сухарей и уговорил повернуть стопы к дому.



     Резей не придумал ничего лучшего, как спросить совета у Раечки, как поступить с Любашей. Она пока в больнице, но безумный майор Паргайкин отказался и от жены, и от ребенка.

- А чего с ней поступать? – Раздражалась Раечка. – Забери ее себе. Или отправь  к матери.

      Но Резей не узрел опасного состояния подружки.
 
- К моей? – Растерялся он. Его мать недавно вышла замуж и укатила в Иркутск.
- Да хоть к своей. Твое дело.  – Пожала плечами Раечка.

     Она не простила Поэта.

     Ей страшно хотелось нагрубить, поколотить или послать его, куда подальше.

     Но в этот раз Раечка справилась с  эмоциями, решив, что крик – слишком мелкое наказание для такого тяжелого проступка, как измена.

     И она решила подождать.
 
     Прапорщица очаровательно улыбнулась, и потрепала Поэта за щеку.
 
- Ладно, проехали. Не суетись, что-нибудь придумаем!

                ***

     Большего Борис Канашко не мог и желать. Перед ним стояли эти трое,  «из тетрадки».

     Здоровенные, каждый под два метра ростом, крепки, широки в плечах – то, что нужно.

     Эти не сто, а все сто пятьдесят килограммов икры упрут хоть до Аляски.

     Надо признаться, бабка Таня – молодца!

     И, самое главное, всех троих он знал, как облупленных.
 
- Ну-с, добры молодцы. Расплачиваться когда будем?

     Борис  облокотился на стол и вперил длинный взгляд  в злостных должников.

     Троица демонстративно уселась на стулья и так же демонстративно все трое перекинули ногу за ногу.

     Первым открыл рот Шурка-Клещ:

- Чего ты нас выстроил? Ты нам не босс.
- И мы не твои подчиненные.– Поддержал приятеля Резей.
- И должны мы поменьше некоторых. – Вставил слово Гавриил. – Я тетрадку смотрел.

     Канашко обошел стол и завалился  в неудобное офисное кресло.

- Все, высказались?

     Он  потянул паузу.

- У меня к вам предложение. Деловое. О сотрудничестве. Половину плачу сразу. Хотите, деньгами, а захотите, можно товаром. По желанию.

     Шурка скосил быстрый глаз на товарищей  и вскочил.

- Что?!

     Резей встал.

- Я тебе не киллер, и бить никого не стану!

   Его поддержал  Шурка:

- И  мы не рэкитёры!
 
     Канашко развел руками.

- Та-та-та! Уймитесь. Никакого криминала!
- Точно? – Резей нерешительно опустился на стул.

- Точно, точно. Садитесь. Поговорим спокойно. Имеется долг перед москвичами. И имеется сто килограммов икры. Требуется эту икру доставить в Елизовский аэропорт. Все!

     Троица переглянулась.
 
-  Не понял, - сказал Шурка.- Тебе западло на своей  тачке в Елизово сгонять?

     Канашко  засмеялся тихо, заливисто.

- Вы не поняли. Груз контрабандный, и надо доставить его скрытно,  сопками. Чтоб ни одна душа - ни-ни.  Ясненько?

- Ты, дядя, гвоздей нажрался? – Шурка подался к выходу. – Да я только что из тайги! Едва живой выбрался!
 
     Он вышел, хлопнув дверью.

     Оставшиеся двое не спускали с лавочника округлившихся глаз.

     Канашко продолжал:

- Дело для вас плевое, безопасное. Возьмете каждый по тридцать с копейками  кг. Продуктов с собой дам, паек. Плачу по десять тысяч сразу. Долг спишу. Нет-нет, ничего сейчас не говорите. Посоветуйтесь с домашними. Договоритесь. И приходите. Я вас жду. Долго не тяните. Самое большее два-три дня. И прошу наш разговор держать в тайне.


     Трое спускались с магазинного крыльца.

– Посоветуйтесь с семьей, говорит, и та-а-айно. Каналья…  Дурак, что ли? – Мотал головой Резей.

     Он закурил.

     Прищурив глаз, бросил взгляд на Шурку, потом на Гавриила.

     Те вздыхали сочувственно, ибо прекрасно знали:  после домашнего совета, уже через час, Канашкин секрет будет известен половине поселка.

     Тонька была не из болтливых, но привыкла во всем советоваться с матерью.
     А та советовалась с той самой половиной поселка.

     Неожиданно родилась строчка: долги ломают наши жизни.

- Ты-то с чего в его списках оказался? – Спросил он Гавриила. – Ты ж, вроде, у нас по морям  валюту косишь.
- Косил, теперь она от меня косит.
- С конторой разругался?
- Если бы. Контор на свете  много.  Рыбы в море поубавилось.
- О, как!

-  Вот, смотри. Раньше с ноября на жупановский залом шли. Теперь, ни Жупаново, ни селедки.  Охотоморская сельдь вообще исчезла, как и олюторская. Явинская и озерновская треска с камбалой улыбнулись, думаю, надолго. Как и шипунский терпуг. А охотоморский и беринговоморский минтай и без меня почти весь выбрали. А нет, так  к концу нашего разговора доберут. И, заметь, не наши, не  камчатские. А японцы, корейцы, поляки - кто угодно здесь пасется,  кроме нас.  Про краба и лосося  и говорить нечего. Нашим безвалютным конторам к этим деликатесам  и не подобраться.
- Что так?
- Рылом не вышли!


     Баба Таня, служившая в магазинчике Канашко техничкой,
опасалась его и  старалась часто на глаза не попадаться.

     Она догадывалась, жадный Борюсик способен на многое плохое, если не на все сразу.
 
      Потому, когда  поселковые пеняли ей на плутовство и   алчность  хозяина магазина, справедливо прозванным Канальей, напоминала: Борюсик - не кровная родня,а внучатый племянник по какой-то там дальней линии.

     Одно слово -Каналья.

   
     Теперь же она подслушала давешний разговор и пришла в полнейшее негодование.

- Где ты научился людей в узлы завязывать?! – Кричала баба Таня на опешевшего Канашко. – Я тебя вот с этаких лет знаю! Конфеты с пряниками тебе тайком совала! На, Борюсик! Чтобы ротик не гулял! Выкормила! Да, кабы я знала, что ты такой вырастешь!

     Борис не ожидал выволочки от обычно безропотной, тихо пьющей родственницы, и некоторое время смотрел на тетку с изумлением.

     Наконец, он опомнился.

- Уймись, старая! Чего разоралась?
- Ты же их на смерть посылаешь! У Резея дети. А те двое  -  сами, как дети.

- Видали мы таких детей! Под потолок ростом. Не лезь в мои дела. Тебя не спрашивают. Иди в свою подсобку и гунди там!
   
     Но бабка Таня не унималась.

- Подожди у меня! Я всем расскажу! Про все твои махинации скажу! Ты мне не кровный, так что совесть моя будет чиста!

     Борис выскочил из-за стола и вплотную подошел к тетке.

     Он вперил стеклянный  взгляд прямо в ее слезящиеся глаза.

- Вот именно, не кровный. И, если тебя, старую алкашку,  найдут поутру с перерезанным горлом, моя совесть тоже будет чиста. Кровь прольется не моя.

     Бабка Таня схватилась за горло и попятилась к двери.

- Иди, иди, подруга. – Тихо сказал Канашко. - И береги горло, береги, дорогая.

   
     Налетел тайфун и трое суток мял бока прибрежным сопкам.

     Шурка - Клещ сходил на рынок.

     Заглянул в эти огромные черные глаза – и пропал.

     И уже не слышал ни грубых окриков, ни издевательских насмешек.

     Черным бархатом сковало все его нутро, и при одной мысли о молоденькой злючке его начинало трясти и корежить. Такого с ним,  казалось,  еще не было.
 
     Несколько дней до поздней ночи он бесцельно бродил по поселку, раздражая  местных собак, и пугая одиноких прохожих.

     Шурку лихорадило.

     Он перестал есть, но пил воду за троих.

     Тихо радовался, что не тянуло на водку.

     В печали он так забылся, и долго не мог понять, что в его хате делает Гавриил, и какого черта этот огромный кот развалился прямо на столе?

     С минуту Гавриил изучал осунувшееся лицо друга, черные круги под глазами, заострившийся покрасневший нос.
 
- Борща бум? – Буднично спросил он.

     И Шурка очнулся.

     За поздним ужином они и обсудили все последние новости.

- Борщ твой вкуснее, чем то, грибное пойло в лесу. – Говорил Шурка, уминая вторую миску свекольного борща.

- Зря ты. – Гудел Гавриил. – Борщ нынче не удался.  Ты с голодухи, должно, так разохотился.

    Шурка оторвал глаза от миски.
- Угадал.

     Гавриил сочувственно присел рядом.

- Прихватило, брат? Придется, видимо, все-таки нам идти с этой икрой. У меня тоже финансы по нулям.

     Он встал.

- Могу картошки дать,капустки квашеной…

   Шурка открыл рот с недоеденной рыбой.

- Ты что подумал? – Спросил он,спустя минуту.
- Что?
- Что?
- Что что?

     Шурка улыбнулся.

- Да сядь. Ты не понял. Понимаешь, как тебе сказать? – Он умолк, уставившись в пуговицу на рубашке Гавриила.

      Гавриил ждал.

- Короче, ты на рынке был?
- Вчера.
- Черненькую видел?
- Видел. Не одному тебе крышу сорвало.
- Кто еще? – Вскинулся Шурка.

     Гавриил похлопал его по плечу.

- Успокойся, брат. Если угодно будет  Всевышнему,  узнаешь. Хотя, ума не приложу, зачем тебе это?

- А вдруг ее  уже  закадрили? Что мне делать?
- Тебе осталось совсем немногое.
- Что?
- Ждать, пока она выберет одного из вас.
- Ждать? Ждать?! – Шурка вскочил. – Да она понятия обо мне не имеет! Это я ее увидел! Я! А не она! – Он стукнул себя кулаком в грудь и рванул к выходу.

    Гавриил успел схватить его за плечо.
 
- Стой! Сядь. – Он толкнул Шурку к кровати. – Во-первых, сейчас уже поздно. Во-вторых, ты не знаешь, где она живет. Или знаешь?

     Шурка отрицательно мотнул головой.

     Гавриил продолжал:

- В третьих. – Он присел рядом. – А вдруг она замужем?

     Шурка схватился за голову.

- Я убью его!

     Гавриил посадил на колени спрыгнувшего со стола кота.

- Вот я и говорю, придется нам принять предложение этого … пройдохи. Да, Кузька? – Он прижал кота к себе. Тот слабо пискнул. – Подыщу тебе хозяина, ненадолго. У тебя есть кто на примете? – Обратился он  к Шурке.

     Тот кивнул и отвернулся.

               
                ***

- Ты муж мой или чей?! – Кричала в трубку Тонька, когда Резей выложил ей только о тех десяти тысячах, которые обещал  лавочник.

     Тоньку увлекла сумма.

     От радостного возбуждения ей не пришло в голову спросить, за какие коврижки жадина Каналья решил расстаться с деньгами?

     А о деньгах пришлось заикнуться, чтобы выманить жену из больницы.

     Выписываться Тонька не торопилась.

     В палате она обрела задушевных подруг с новыми кулинарными и целительными рецептами, и скоро не желала расставаться ни с тем, ни с другим.
 
     Тоньку можно было понять.

     Детьми постоянно занималась ее мать, а ей, безработной, дома сидеть было скучно.

     Перспектива  стать обладательницей столь крупной суммы развеяла ее скуку в пыль.

     Она заволновалась:

- Ты дома? Я бегу!


     Резей уже с час лежал на кухонном топчане.

     Резкий голос жены больным эхом отзывался в его гудящей голове.

     Почему прежде он не замечал, какой у нее противный голос? 
     Он отвернулся к стене.

     Тонька подскочила к нему и больно вцепилась в руку.

- Нет, голубчик! Не отворачивайся! У тебя жена математик или балалайка? Я все рассчитала! Гавриил Камчатку знает, как ты свой чердак. Он вас доведет. Тут нет никакой опасности.
 
     Она боялась, что ее изнеженный Поэт упрется и откажется от столь выгодного похода.

     Резей заткнул пальцем одно ухо. Его длинные курчавые волосы удачно скрывали кисть левой руки. Но Тонька все равно заметила его ловкий маневр и в раздражении оцарапала Резею руку.

     Он заткнул правое ухо.

     Угораздило же  его жениться на такой визгливой бабе?

     Или он был пьян?

     А, может, болен?

     Когда же все это закончится?

     Тонька уже составляла план расходов на ближайшее время.

     Получалось, что десять тысяч едва хватит на проживание их огромной семьи на то время, пока Резей будет отсутствовать. И это не более трех дней!

     На  последней фразе Резей  отнял палец от уха. Он думал, что ослышался и приподнялся с топчана.

- Как ты сказала? Три дня?
- Три!

    Резей вскочил.

- Ты сдурела!? Я же тебе сказал, у нас груз под пятьдесят  килограмм на брата. И как это ты себе представляешь, за три дня с таким рюкзаком мы перескочим пятьсот  километров?! через  пол Камчатки?! по сопкам в Елизово?! в угоду тебе? Или ты думаешь, у тебя муж Карлсон?! У меня на спине пропеллер?! Да?!
 
     Тут он понял,что проболтался.

     Глаза у Тоньки округлились.

- Какое Елизово?! Ты ж говорил, в поселок, рядом.

     Резей пялился на печку и безуспешно пытался чего-нибудь соврать.

- Говорил,говорил. Мало ли что я говорил.

     Тонька его не слышала. Она пересчитывала будущие барыши.
    
- А ты не будь лохом и потребуй денег побольше! За такое расстояние десять тыщ- не деньги!  Каналья не обеднеет!
- Ты думаешь, от этого наш груз легче станет?
- Ему эта икра задаром досталась! – Горячо добавила жена.
- Кто б сомневался!

    Тонька поняла, Резей сдался.

- Нет, он за каждый день  лицензию платит! Очнись! Гнилая рыба весь берег выела! Господи, когда ты  увидишь мир в истинном свете? Так, иди к  своим дружкам и усвой: если эти балбесы откажутся, я не знаю, что с ними сделаю! Я их разорву на запчасти! Так им и передай!

     К счастью, передавать угрозу жены Резею не пришлось.

     Когда он пришел к Гавриилу, тот с Шуркой так взглянули на приятеля, что Резей и без слов все понял.