Тепловой удар

Очередной раз объявили какие-то командно-штабные учения армейского корпуса. Батальон связи вывели на пустынные полигоны Иолотани. Лагерь там был развёрнут большой, и отдельно в нём выделялись генеральские палатки для высшего командного звена штаба 36 АК.

Всё там было устроено по военному уму. Дизеля электропитающие, свой ПХД, спецмашины с кондиционерами, гоняющими прохладу в эти палатки, санузлы в шатрах, и сама Золотая Рыбка была у них, кажется, на посылках. Обзавидоваться можно.

А связистов расставили хоть и недалеко, но всё равно на отшибе. Без кондиционируемых палаток, мягких койко-мест и удобства в песочек.
Первый вечер пролетел более-менее спокойно. Связистов не досаждали, развернули станции и сидим, ждём...

На второй день начались баталии. Другие рода войск воевали не по-детски. Всюду бахало, летали вертолёты, а я сидел на своей ЗАС-телеграф, где штатные термометры зашкаливали шестидесят градусов по Цельсию. В одних трусах сидел, и даже так было неимоверно жарко. В аппаратную заходили всякие офицеры, не обращая внимания на мои парадные труселя, приносили всякие телефонограммы для передачи в зашифрованном виде, и каждый просил передать своё донесение в первую очередь.

Я шифровал, передавал, но пачка донесений нарастала как на дрожжах. Обливался потами, восполнялся заваренной верблюжьей колючкой, с коленки хавал, что носил в котелках водитель, а с рабочего места ни ногой. Отдыхал, уткнувшись лбом в станину радиостанции. Чувство такое посещало, будто я единственный ЗАС-телеграфист корпуса, на которого возложена самая сложная работа по обеспечению армии связью, а остальных поубивало в первый же день учений. Ни просвета не видел, ни конца не знал!

В таком режиме я выдержал трое суток. Потом, конечно, учения закончились, нам была дана команда сворачиваться и возвращаться в места постоянной дислокации. Меня и пару телефонных аппаратных пристроили почему-то в колонну чужой воинской части. По дороге их командир остановил колонну и объявил построение личного состава. Связистов тоже попросили из аппаратных.

Выстроились, командир вызвал кого-то из строя и стал прилюдно отчитывать. Время день, солнце в зените и печёт во всю свою природную мощь. Поля панамы защищают только от ожогов, а от жары никуда не денешься.

В какой-то момент вдруг ощущаю, как плохею разумом. Перед глазами всё стало расплываться, земля начала уходить из-под ног, а сознание проваливаться. Проведённые под шестьюдесятью градусами дни, видимо, давали о себе знать. Попросил какого-то офицера, что надо мне срочно выйти из строя, на что-нибудь присесть или опереться? А тот: «Держись, сержант, ещё немного и поедем!»

Это было последнее, что я помню. Очнулся, сижу возле своей шишиги, мне очень-очень дурно. Головёшку ломит, будто сдавливает тисками, руки и ноги тяжёлые, словно привязаны к стопудовым гирям. Время от времени меня окатывают водой, я хватаю глазом порцию дневного света и снова проваливаюсь в мир без понимания.
Как доставили до расположения – не знаю, парни рассказывали, что носили моё бесчувственное сначала в казарму, а потом до санчасти. Выхаживался я после тех учений суток трое, наутро второго дня уже вернувшись в казарму.

Вот такая случилась со мною тепловая оказия...