Право сильного

    К середине пятидесятых годов вольного населения на Колыме резко прибавилось. После смерти Сталина из лагерей стали выпускать безвинно севших и по разным причинам пострадавших. Не всем из них сразу разрешали выезжать пароходом на материк (другого транспорта тогда не было), а по сложившейся традиции на всякий случай придерживали. Кому-то и ехать было некуда. Смерч войны, ссылка и лагеря многим оставшимся в живых искалечили душу, отношения с родными, да и, что там говорить, саму жизнь. Народ оседал, чтобы начать жизнь с чистого листа.
    Плотность населения Магаданской области, к тому времени, составляла около одного человека на 10 квадратных километров. Стране, чтобы встать с колен от последствий войны, нужно было золото Колымы. Его ждал холодный и голодный народ, ещё не наевшийся досыта после карточной системы на продовольствие. Золото нужно было промышленности, сельскому хозяйству, на освоение космоса, для ядерного щита Родины... . Русского золота ждала Америка за долги по лендлизу. Многим позарез требовалось Колымское золото, пушнина, рыба, стратегическое миллионное стадо оленей с его мясом и шкурой. В диком краю нужно было прокладывать дороги, налаживать энергосистему и связь, пускать шахты и драги. Да и много ещё чего. А для этого требовались рабочие руки, которых за время войны (и не только) порядком поубавилось.

    Для решения этих задач добровольцев с материка приезжало немного («длинный рубль» ещё не набрал силы). Присылали в основном специалистов. Разнорабочих, ударники из НКВД под руководством Лаврентия Берии, завезли раньше. Их нужно было сохранить и пристроить к делу. Дети «покорителей Севера» между собой на касты не делились. Мы уже были единым племенем молодых северян.
     Вкалывая на производстве, наши отцы надрывались, чтобы хоть как-то содержать свои семьи. С питанием было неважно. С материка, в короткий период летнего судоходства, завозили только сушёные и концентрированные продукты: молоко, яичный порошок, картошку, лук, морковь, яблоки и другие сушёные овощи и фрукты. Консервами не обижали Всё это перегружали со стоящих на рейде в море кораблей на кунгасы. Маленькие буксиры затаскивали их через устье в речку, где привезённое добро переваливали в стоящий прямо на берегу небольшой дощатый склад. До следующего лета продуктов больше не завозили. Мясо бегало в тайге, птица летала в воздухе, а рыба плавала в воде. Их нужно было добывать самим. Цинга и другие проблемы со здоровьем, заставляли это делать. Вонючий рыбий жир помогал, но не всем и не во всём.

     С огнестрельным охотничьим оружием на Севере в те времена было сложно. Видимо не хотели вооружать обиженный и удалой народ. Если кому и удавалось обзавестись гладкоствольным ружьём, то возникала ещё большая проблема с порохом, капсюлями и дробью. О покупке заряженных патронов речь вообще не шла. Их просто не продавали. Дробь лили и катали на сковородках     сами.     Свинец     добывали,     в     основном,     из     оболочек освинцованного кабеля, а капсюли и порох перепадали по случаю или с оказией привозили с материка.

      Поэтому в промысле использовали те средства и способы, которые были доступны. Которые ещё до нас веками кормили местное население.
Гуся загоняли и ловили руками во время линьки. На птичьих базарах собирали яйца с зеленоватой скорлупой в тёмно-зелёную и коричневую крапинки. На зверя в тайге ставили всевозможные петли, капканы, самострелы, колоды и другие ухищрения человека. С рыбой было проще. Край рыбный. Хватало её и в реках, и в озёрах, и в море. Летом ловили сетями (когда заготавливали на зиму для себя и на юколу для ездовых собак, у кого они были) и удочками. Во время хода лосося, глушили его на перекатах дубинами. А зимой брали рыбу удочкой на блесну из ледяных разломов в торосах. Наш посёлок располагался на берегу реки недалеко от устья. Когда был прилив в море, то он был и в реке. Вода поднималась на 3-4 метра, а с отливом уходила. Лёд опускался на неровное, ближе к берегу сухое дно, громко трескался, ломался, хотя толщиной был до полутора метров. С приливом поднимался, образовывая неширокие промоины со свободной водой, через которые можно было удить рыбу. Но такая рыбалка не давала той изюминки азарта которая заводит.
.
     В бараке нас жило трое пацанов-однолеток. Его коридор давно сдружил нас. Однажды, устроив в коридоре очередную потасовку, были остановлены суровым голосом всеми признанного барачного авторитета дяди Коли:
   –А ну, шкеты, ша-а! Чего разгалделись? Заместо того чтобы «Ваньку
валять», лучше бы на куропатку заладились.   Хватает её ноне. Всё
прибавка к столу.
   –Дядь Коль, а как без ничего-то?
   –Зачем без ничего?
И он рассказал неизвестный нам способ ловли белых куропаток. Конечно же, мы загорелись идеей и решили не откладывать её на потом.

    Дело было после новогодних праздников. Народ «казёнкой»  по "Сухому закону" не баловали, в основном обходились брагой, но празднование Нового года на Руси ещё со времён царя-батюшки Петра – дело важное. Начальство этот праздник уважало и проявляло заботу о народе. Поэтому с материальной частью нам особых проблем не было. Пошарив по помойкам, которые зимой не убирали, нашли 6 больших бутылок из-под вина (тогда такие бутылки с вином называли «фугасами»). Согрели на общей кухне воду и стали заряжать ею бутылки. Но без воронки вода почему-то больше проливалась вокруг, чем попадала в горлышко. И конечно же, за своё головотяпство поплатились-нарвались на грубость вездесущей тётки Дуськи. Не только дети, но и взрослые избегали общения с этой сварливой особой. Она смачно рявкнула на нас своим хриплым, прокуренным голосом:
   – Ну, что, байстрюки, опять хрр-реновиной занимаетесь? Кыш отсюда, охломоны.
   – Тёть Дусь, да нам тут... маленечко... – попытались что-то  пропищать в свою защиту.
   – Я ска-за-ла!!!
       Это  была  её  точка  в  разговоре.   На  своей  шкуре   мы  уже  давно
прочувствовали весомость этой точки. Наше непослушание могло иметь
суровые последствия.
       Выждав в Митькиной комнате, когда тётка из кухни ушла, налили в бутылки кипяток, хорошо закупорили, укутали тряпками, чтобы вода дольше не остывала. Насыпали с собой мешочек мороженой брусники. И всё, к делу готовы. Каждый взял за пазуху по 2 бутылки (тело греет и не остывает дольше) и двинулись в путь. Пошли на речные острова, где всегда видели много следов куропаток. Там рос ивняк, лоза, ольха, почками которых куропатки питались, так как из-под толстого слоя снега другую еду им было не достать.

     Шли без лыж. Сильные морозы и ветры так уплотнили снег, что наст от нашего бараньего веса не проламывался.
Придя на место, в нескольких местах нашли много свежих следов птиц, недавно бывших на кормёжке. Решили там и приступать. Один палкой коловоротил отверстия в насте. Другой, горячую бутылку горлышком вниз вставлял в лунку. Снег от тепла оплавлялся. Затем к делу приступал мороз. Поверхность лунки покрывалась скользким льдом. По мере подготовки лунок, третий охотник за куропатками на дно каждой бросал горсть брусники. При этом не забывал рассыпать по несколько ягод вокруг ямки, как приманку к самой лунке. На этом подготовка заканчивалась. Оставалось набраться терпения и ждать результата. По возвращении домой не могли дождаться следующего дня, когда можно было бы идти проверять лунки.

     Сразу же после школы, побросав портфели с учебниками и захватив по краюхе хлеба, помчались на заветные острова. Интрига подгоняла. Дело-то для нас было новое.
А вообще-то, задумка «тихой охоты» была немудрёной. Куропатка в поисках корма натыкается на бруснику-приманку на краю лунки. Поедает её. Увидев на дне ещё ягоду, пытается дотянуться и опрокидывается в лунку. Птица вниз головой, с зажатыми крыльями, оказывается в ловушке. Сверху торчат только лапы и хвост. Ни переднего, ни заднего хода из скользкой, обледенелой лунки нет. Там и остаётся.

      Когда пришли на место – шумная радость выплеснулась из нас. Три пары лап в зимнем лохматом оперении торчали кверху, как сигнальные флажки. Останки четвёртой куропатки валялись в стороне от лунки с отгрызенной головой и выеденной тушкой. Ветерок перекатывал по снегу окровавленные перья. Оказалось, что мы припозднились. Раньше нас с проверкой приходил горностай, который и отобедал дичью.