Александр Дюма, Роман о Виолетте - 2. Часть 17

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ


Вечером Виолетта полностью приступила к своим обязанностям моего секретаря с неукоснительным соблюдением поправок, внесённых ей в наше устное соглашение, которое, как вы знаете, порой исполняется точнее, чем любой письменный договор.

Признаюсь, я чуть было не забыл о её поправке, хотя весь день я был возбуждён от мысли о ней. Мне просто было неловко напоминать об этой пикантной подробности наших договорённостей. 

– Виолетта, дитя моё, вот мы и одни, и теперь уже никто не помешает высказать вам самые жёсткие слова о моей пьесе всё, что вы о ней думаете, – сказал я. – Я не буду вас перебивать, и увидел и оценил в вас знатока драматического искусства, хотя ума не приложу, откуда в вас этот дар.

  – У прачки, проживающей по соседству, была дочка Полетта, младше меня, которая была мне как младшая сестрёнка, и мы часто играли с ней в куклы, при этом я двигала куклы и говорила за них разными голосами, – сказала Виолетта. – Полетта требовала каждый раз новых сказок, а читать я не умела, ведь мне было всего восемь лет! Я стала наблюдать за людьми и придумывать свои истории. Потом мы стали заниматься наблюдениями и выдумками вместе. Очень скоро я научилась читать и читала очень много книг. Особенно в книгах мне нравились диалоги, так что я прочитала множество пьес, пока мне не попалась ваша пьеса «Три Анри». Она захватила меня с головой. После этого я стала вашей поклонницей и прочитала всё, что вы когда-либо написали.

– Где же вы доставали эти книги, дитя моё? – спросил я.

– У матери был знакомый старичок, который был смотрителем библиотеки у одного зажиточного буржуа, – ответила Виолетта. – Он снабжал нас книгами втихаря от хозяина при условии, чтобы мы обращались с ними чрезвычайно бережно. Но однажды Полетта случайно порвала одну книгу. После этого старичок рассердился на нас и сказал, что больше мы не получим ни одной книги. Но через неделю он дал мне другую книгу. Он сказал, что хозяин никогда не читает свои книги, так что он ничего не заметил.

– Вот почему ты такая начитанная, – сказал я. – Но историю про дворянина из Блуа ты не могла почерпнуть из моих книг!

– Я читала не только твои книги, – ответила Виолетта. – Но твои книги мне понравились больше всех. И когда я случайно узнала, что по соседству со мной проживает любимый мной автор… Ты понимаешь, что наша встреча произошла не случайно.

– Где же теперь Полетта? – спросил я.

– Мы переехали в Париж, а она осталась там, где мы жили раньше, – сказала Виолетта. – Я нечего не знаю о ней. Надеюсь, она счастлива.

– Я тоже на это надеюсь, – сказал я. – Ну что же, приступим к обсуждению моей пьесы, согласно договорённости.

– Как скажешь, – ответила Виолетта.

– Мы прекратили обсуждать вот на этом месте, в середине третьей сцены, – сказал я. – Виконт подтвердил Шарлотте, что он желал бы знать о её происхождении.

Я стал читать вслух: «Шарлотта (отходит к левой стене, к шкафу и берет пергамент): Здесь все обо мне и моей семье… Вот документы, которые ответят на ваши вопросы. Читайте, господин виконт, и вы убедитесь, что Шарлотта Баксон благородного происхождения, хоть и не самого знатного. Что касается моего брата, то его тайны – не мои».

– Дорогой патрон, вы нарушаете условия договора, – сказала Виолетта с улыбкой. – Мы должны заниматься этими делами, лёжа в одной постели и без одежды.

–  Ты думаешь, что в такой обстановке я смогу говорить обо всех этих виконтах, Шарлоттах и прочих выдуманных персонажах? – спросил я.

–  Придётся постараться, – ответила Виолетта. – Зато в таком виде и в таком состоянии вы едва ли будете проявлять такую суровость к моему мнению, как если бы я сидела напротив вас за столом!

– Что ж, уговор есть уговор, я готов, – ответил я.

Я довольно ловко снял сюртук и рубаху, но ощутил, что мне неловко снимать всё остальное. Виолетта между тем расстегнула платье и сняла его, стоя прямо передо мной. Я из деликатности отвернулся.

– Договор не запрещает вам смотреть на то, как я раздеваюсь, – сказала Виолетта со смехом. – Так сказать, надеваю рабочий костюм.

– Костюм Евы, ты хочешь сказать! – ответил я и дал волю своему любопытству.

Виолетта раздевалась так, словно бы это было шоу, рассчитанное на самую изысканную публику. К тому моменту, когда на ней не осталось ни одной нитки, я начисто забыл о своей пьесе. Я поспешил привести себя в такое же состояние, то есть переоделся в костюм Адама и занырнул под одеяло, где она уже лежала, согревая нашу общую постель.

– Маэстро, вы забыли прихватить пьесу! – сказала Виолетта.

– Ты, действительно, хочешь обсуждать текст пьесы, которая сейчас не нужна никому, включая и меня самого? – спросил я с недоумением.

– Именно так, дорогой писатель, именно так, – подтвердила Виолетта своё намерение.  – И прошу вас не приставать к своей сотруднице ни с какими нескромными предложениями, прежде, чем мы закончим сегодняшнюю работу.

– А после этого? – спросил я, надеясь, что она шутит.

– И после этого тоже, ведь я не допущу вольностей с начальством! – ответила Виолетта.

– А если я тебя уволю сразу же после того, как мы закончим наш сегодняшний труд? – спросил я.

– Это слишком сложно, и к тому же ведь вы сможете передумать принять меня обратно на работу, а я этого не хочу! – возразила Виолетта. – Хорошо же, я согласна разрешить вам ваши мужские вольности в нерабочее время, то есть примерно через полтора часа после того, как я начну исполнять свои функции секретаря и по совместительству советника.

– Советника? – переспросил я с удивлением.

– Радуйтесь, господин писатель, что я не требую трудоустройства меня на должность вашего соавтора, – ответила Виолетта.

– Соавторство со мной дорого стоит, – ответил я. – Один издатель сказал мне как-то, что он не возражает, чтобы на моей книге стояло не только моё имя, но ещё и имя моего, скажем так, помощника, Жерара де Нерваля. «Я могу согласиться на это, но в таком случае ваш совместный гонорар будет в десять раз меньше, чем ваш гонорар в том случае, если на обложке будет стоять только ваше имя, господин Дюма». И знаешь, что сказал мне мой друг Жерар де Нерваль? Он сказал, что предпочитает деньги. Мы договорились, что я выплачиваю ему его долю из той суммы, которую смогу получить в качестве гонорара при условии, что его имя на книге не будет стоять. «Десятикратный гонорар лучше, чем моё имя на книге, – сказал он. – Слава ничто, а деньгами я смогу распорядиться, как пожелаю!»

– И он получил свои деньги? – спросила Виолетта.

– Получил, сполна, и потратил их на то, чтобы уехать в Османскую империю! – ответил я. – Там он прекрасно поживает, если судить по главам его будущей книги, которая называется «Путешествие на Восток». Он присылал мне некоторые из этих глав. Весьма познавательно. Я рекомендовал ему издать эту книгу под своим именем. Он сказал, что предпочёл бы десятикратный гонорар, чтобы вместо его имени там стояло моё, но я отверг это предложение. Я не могу ставить своё имя на книге, к которой не имею ни малейшего отношения. Я придаю произведению окончательный блеск. Мои правки черновых глав, написанных моими помощниками, чаще всего очень сильные, и они значительно улучшают книгу.

– Я надеюсь, что вы будете довольны и моими правками тоже, господин писатель, – сказала Виолетта. – Вы, кажется, снова забыли о том, для чего мы с вами находимся здесь под одним одеялом?

– Ничуть не забыл, но знаешь ли ты, какое единственное чувство, которое может у мужчины победить сексуальный пыл? – спросил я.

– Голод? – спросила Виолетта. – Желание сна?

– Ни то, ни другое, – возразил я. – Это чувство – самодовольство. Желание похвастаться! Особенно – перед женщиной, к которой неравнодушен! Так что я веду себя вполне по-мужски!

– Понимаю, маэстро, – сказала Виолетта. – Но если уж говорить о самодовольстве и о желании похвастаться, то в том виде, в котором вы предстали передо мной сейчас и вчера вечером, вам итак есть чем похвалиться даже если бы вы за всю вашу жизнь не написали ни строчки. И вам в отличие от некоторых мужчин не пришлось бы оправдываться тем, что в комнате холодно и поэтому все ваши достоинства затруднительно оценить в полной мере!

– Я это знаю, но откуда это знаешь ты, дитя моё? – спросил я. – У тебя была возможность сравнивать?

– Исключительно в сравнении с фигурами античных статуй, – ответила Виолетта. – Судя по тем изображениям античных героев, которые я видела, Гераклом следовало бы назвать вас, а не те жалкие подобия мужчин, которые послужили моделью для этих героев и богов.

«У древних греков и древних римлян эталоном мужской красоты считалось преувеличенно уменьшенное мужское достоинство, – подумал я. – Слава богу, что она этого не знает! И я не намерен сообщать ей эти сведения!»