Имя страдальчества осень

Желтокрылая осень напоминала о себе.
Снова она забросила свои сети к нам.
В её напоминании имя безнадежности — на право улыбнуться.
Тягостность течения времени.
Капли напоминают о прошлом, а холод — о закаляющем настоящем.
Будущее — в кажимости отсутствия на смену сонной зимы.
Осень запретила улыбнуться пасмурным дням, дождливым дням, облачным дням.
Иначе будет надежда найти себя, обрести право торжествовать над осенью.
Улыбка, сохраняющаяся в иронии лета, сменилась на осеннюю тоску.
Смена времени года связана с самобытием.
Задача осени — заставить меня проснуться.
Убежденность её в том, что только в холод, только в мелкий раздражающий дождь можно открыть глаза.
Настолько мелкий, что его полотно закрыло предметное бытие.
Осмотреться и не увидеть ничего, знойную пустошь.
Такое чувство, что осень нас готовит к бездне.
Осень безнадежна, потому что ставит меня перед собой,
подобно широкоплечему греку, смотрящему в идею меня.
Увидеть в себе архитектурное свойство,
зачинающее начало созерцания своего микрокосмоса.
Осень, наклонившись, рассматривает мою потенциальность действовать, противостоять.
Иногда задаёт вопрос: «Способен ли ты сохранить иронию лета? Готов ли ты пребывать во мне имманентно?»
Порой чувствуется пребывание осени в каждом времени года.
Отражается её безнадежность в иронии лета или игровой любви весны.
Безнадежная осень проходит как путешественник по каждому времени, по всему пространству.
Единственное, что можно сказать, — осень не беспокоит моё Слово.
Слово как таинство сохранила она за собой.
Единственное, что допустимо мне,
моему существу — принять состояние её.
Испугать безнадежную осень принятием дрожи.
Посмотреть на её фигуру, не страшась.
Увидеть, что давление осени есть спасения меня из мнимости дней.
Продемонстрировать, что дождь прощает.
Листва сметает злокачественную мысль.
Но может, я её не так услышал.
Может быть, ей был обманут.