Через Камчатку роман 14

            АЛЕШКА   И   ШАМАН


     Вернувшись из неудачной экспедиции домой, Алешка Михайленко уселся в кресло напротив  телевизора, и сидел так несколько дней, как изваяние.
 
     Исчезновение Сергея повергло его в шок. 
     Всеми силами отгонял он мысль о возможной гибели  друга. 
     Но бурное течение, холодная  вода, намокшая одежда  и, самое  главное, бревна - все это оставляло  мало  шансов  на  благополучный исход. 

     И  все  же.  По сравнению с Быстрой,  Мутная  тиха  и медлительна, как озеро.   

     Голых  же спасся.
 
     Напуганная необычным поведением сына, мать пару раз всплакнула.
     Ей привиделось, влюбился ее сыночек в какую замужнюю с ребеночком, чего она всю жизнь боялась, приворожила  та ведьма ее сыночка ненаглядного.
     Вот он и сохнет, в ящик уставимшись.
     Несколько раз она приступала к нему с расспросами.  Алешка не замечал ни слов, ни слез материнских.

     Мать совсем было впала в отчаяние.
     Бесшумно передвигалась она по дому, робко заглядывала в залу, где у телевизора чах ее Алешенька.
     Одно радовало: в родном дому он, рядом с матерью.
     Авось, отойдет, оклемается.

     Как-то по вечеру, замешивая тесто для любимого сыночкиного пирога с луком и яйцами, она лихорадочно перебирала в уме всех поселковых гадалок и ворожеек. Прикидывала, кто из этих прохиндеек мог бы ей помочь.

     Пулей влетела к ней в кухню баба Таня.
 
     По Усть-Камчатску пронесся слух о гибели начальника  геологической партии где-то на севере Камчатки, а убийца – один из поселковых.
     А она сидит тут со своей стряпней и ни фига не в курсе мировых событий.

     Вот оно что! Догадалась мать.
     Жалко, конечно, начальника. И мать его.
     Видела она его, справный парень. Хмурый  только. 
     Алешенька как-то приводил его в дом.
 
     Мать отряхнула от муки руки,вытерла их фартуком.
     Заглянула в залу.
     Алешенька по прежнему пялился в экран.
     Мать подошла к сыну, приобняла за плечи.
     И решила оставить его в покое.

     Бросила стряпню и побежала к теще Резея за новостями.
   

     Буквально назавтра в дом нагрянули незваные гости.
     Алешка  частично пришел в себя, когда увидел перед собой малоприветливые рожи коллег майора Паргайкина.

     Ребята старались на славу. Уже через пару минут убранство дома сильно напоминало большую помойку.

     Мать с немым ужасом наблюдала, как рушится ее дом и пропадают еще перестроечные запасы.
     Она отказывалась верить в реальность происходящего.

     На пол валились жестяные банки с крупами, макаронами и прочей снедью, обильно сдабриваемые  мукой, сахаром  и солью со спичками.

     Все, что с неимоверным трудом собрано и скоплено в лихие девяностые, валилось в одну огромную кучу.
     К испорченному добру незамедлительно прибавлялось столовое белье, кружки, стаканы, чайники и прочая кухонная утварь.
     Вскоре сюда же полетели простыни с пододеяльниками и наволочки с полотенцами.
     Плечики с платьями и кофточками  украсили композицию сверху.

     Алешка наблюдал за происходящим молча.

     Будто чужие творили кавардак не у него в доме, а где-то на улице.
    
     Мать прикрыла глаза в надежде, разбойники испарятся.

     Но,увы!
     Здоровенные мужики не исчезали, а сосредоточенно продолжали рыться в кадушке с квашеной капустой, что  некстати  случилась на  кухне, и ковыряться в цветочных горшках с красной и розовой геранью.
     Она возблагодарила небо за то, что горшки с кадушкой не полетели на пол.

     Наконец, ироды скрылись.    

     Голые полки шкафов и шифоньеров выглядывали неровными рядами, как изломанная вставная челюсть.
     На диван взглянуть было страшно, а в спальню вообще идти не хотелось.
    
     Чумной сыночек отрешенно сидел в своем кресле посреди этого хаоса и не проявлял никаких признаков беспокойства.

     Мать потрясла его за плечи и,не добившись ни слова, выбежала из дома.
     Потому как, управившись в комнатах, совершенно неожиданно, добры молодцы бросились в кладовую и по сараюшкам.

     Высыпав из мешков всю муку и сахар во дворе, и не забыв  разломать поленницу, с чувством исполненного долга бригада удалилась.

     Сарафанное радио сообщило, что ребята из команды майора Паргайкина не ограничились визитом в дом Лешки Михайленко.
     Озвучились еще  несколько  фамилий.
     Две из них, Голых и Ешенгулов, значились в списках  последней экспедиции Сергея Юхновича.
    
     Сарафанное радио доставило неожиданное известие: в Петропавловске  считают,   начальник  геологической  партии  Юхнович  сбежал  в Америку.
       
     Вот тогда  Алешка очнулся окончательно.
     Рабочего Голых он дома не застал, того увезли  на следствие в область.
 
     Из экспедиционного отряда в Усть-Камчатске жили еще несколько человек.
     Поговорив с некоторыми из них, он понял, что они знали ровно столько, сколько и он сам.


     Еще два дня он просидел дома.
     Побросал  в  рюкзак теплые  вещи с  мамиными  пирожками  и отправился  к  деду  Яганову в  Еловку.
    
     Он и сам не знал, зачем подался в гости к шаману, и чем  тот мог помочь ему, а тем более пропавшему другу.
   
     Но как часто необъяснимые поступки  позволяют нам  понять  и  объяснить необъяснимое.
 

     От тяжестей дальневосточной жизни отец Алешкин сбежал на материк, да так давно, что Алешка его и не помнил.

     Мать, дабы поправить  дела  домашние, несколько раз  отправлялась в моря поварихой.
     Алешка  же  пережидал отсутствие матери  в местном интернате.
     Вот там-то одно время  и кочегарил  немногословный обстоятельный  коряк  Петр Яганов. 
     Мальчишки любили, слиняв с какой-нибудь физики  или  химии, «поцаевать» со словоохотливым  дедом  у гудящей огненной печи, послушать его корякские  сказки.
     Алешка забегал в кочегарку не чаще других, но привязался к старику, как  к родному. 
     И уже, будучи на домашних хлебах под неусыпной опекой  матери, не забыл дорожу в уютный теплый подвал деда.
     И старик отличал светловолосого мальчонку.
     Наготове всегда у него припасена была  конфета и   новое чудное присловье для мальчонки, или побасенка, а то и целая история.
 

     Дед Яганов жил в заброшенной  деревне Еловке. 

     Был он не то, чтобы стар, но и не молод.

     Толком его лет никто не знал, как и не знал их он сам.
      
     К опустевшей Еловке со всех сторон подступала тайга.

     Единственную дорогу все боле размывало с каждым годом, зарастала она шиповником и кедрачом.

     И теперь по ней с трудом  пробирались лишь тягачи, и то – по ошибке.

     Зимами по случаю наведывались к шаману охотники.
 
     Возле ветхого домика паслись олени, под елками стояли будки для собачек.
     Высились шесты с домиками для белок и птиц.

     В доме вот уже с полгода жила рысь Ита.
 
     Неподалеку от дома  смотрела клиньями в небо настоящая корякская яранга.

   
     Летом,когда живал в яранге, старик надевал торбаса из нерпы и расшитую бисером камлейку, брал в руки бубен.

     Для духов, предков и всех остальных верхних людей он был Шаман.
     А те люди,что бывали рядом,частенько и не догадывались. 

     Если Яганов сам не сообщал им о новом своем поприще.

     С осени же и до поздней весны жил он в своем  бревенчатом доме, носил ватные штаны и теплую рубашку с овчинной телогреей. 

     Из заготовленной впрок глины лепил бюсты Ленина, Сталина, зверей и еще, кого ему вздумается.
     А когда шаманил в яранге, нещадно разбивал бюсты вождей.
     Что это был за ритуал,он и сам не знал.
 
     По молодости он никогда не думал о шаманстве.
     Но, когда поселился  в таежной глуши, шаманство напало на него, как болезнь неминучая. 

     Не знал он и не понимал, зачем это и отчего?
     Доискался знающего человека, и  тот  поведал: предки его  заповедали  так, и пришло, значит, его время – Шаманом стать.
 
     Не знаю ничего из этого, недоумевал Яганов.
 
     В поселке всю жизнь прожил.
     В стойбищах  сроду не был и шамана живого  в глаза не видел.
     Быть-то как? не умею ничего.
 
     Знание – умение - это придет, успокаивал  Яганова знающий человек, духи помогут. 
     Верхние люди направят.
     Главное, людям  помогай.
     А коль откажешься, не исполнишь волю предков, болеть тяжко станешь. 
     Не то и вовсе помрешь.

     Выстроил Яганов неподалеку от дома ярангу.
     А  вот переехать совсем из глуши не решился.
     Посчитал себя старым жизнь-то менять.
     И посему, когда прибился к его порогу гость,  несказанно обрадовался: вот кому надо помочь.
     Агнцам бредущим в пустыне, жизнь свою лесным духам незримо вручившим.

     Алешка застал его в переходный период. 
     Тепло нынешней осенью долго не покидало Центральную Камчатку, сбило с толку и людей и зверей, и саму природу. 
   
     Шаман день-два оставался в  яранге, к утру  подмерзнув у погасшего костра, перебирался в дом, поближе к глине.

     Вылепив очередной бюст вождя всех времен и народов, он  разводил огонь в печи и частенько «цаевал» до вечера.

     Чай пили вприкуску с сушеной рыбой, вяленым шиповником, с моченой брусникой и шикшей.

     Изредка старик
 лепил из кислого теста  пирожки и плюшки. С разной начинкой. Вкусные.

   
     Алешка рассказал Шаману все, что знал о неудавшейся Пенжинской экспедиции.

     О друге  Сереге, о плотах и таинственном мешочке на его шее.

     О паргайкинском  шмоне в Усть-Камчатске.

     Старик посидел еще немного в доме, оставил Алешке кусок разработанной глины и ушел в ярангу.

     Гостя с собой не звал.

     Вскоре до Алешки донеслись звуки бубна, крики Шамана и грохот.

     Алешка осмотрел скульптуры и бюсты, занявшие большой стол у окна, полки и широкий подоконник.

     Прежде  он не замечал интерес деда к глине. 

     Взял комок, долго мял его в грубых руках.

     Сидевшая на беличьем домике Ита привлекла его внимание, и он попытался в глине повторить изгиб ее тела.

     Никогда прежде он не занимался глиной, и немало был удивлен неудавшимся поначалу пропорциям.

     Голова вышла слишком большой.

     Он намочил кусок и смял его.

     К вечеру Шаман вернулся.
 
- Попусту они его держат, паря.
- Кто? Кого?
- А мужика того,работягу,цо на плоту с твоим другом цуть не утоп.

     Шаман говорил, как многие здешние старики, на «ц»: «цаевать», «цо, паря?».

- Да? - Удивился  Алешка.– Я и забыл тебе сказать, его в область увезли, на допрос. Арестовали, наверное.

     Шаман сокрушенно покачал головой:
 
- Засудят парня ни за что, ни  про что. Тут никто не виноват. Я видел.

     Лешка встрепенулся:
 
- Видел?! Ты?! Как?!

     Яганов взглядом остановил поток вопросов.

- Не сомневайся, паря.Духи сказали. 
- И что же мне делать?
- Живи пока у меня. Живи, сколько хочешь. Судьба и здесь тебя найдет.
 
     Лешка привстал  от изумления:

- Как это?
- Если духи пожелают, и в нашей глуши найдешь ответы на свои  вопросы. Так-то, паря. – И, увидев сомнение на лице молодого друга, добавил.- Цо,оставайся.

     Он рассматривал  Лешкину работу.

- Хорошо начал. Захочешь, толк будет, паря.– Заключил Шаман, кивая на глиняную Иту.


     Алешке и самому нравилось в глуши заброшенной Еловки.

     Островок Шамана в тайге напоминал Ноев ковчег.

     Небольшая группа оленей бродила  по лесу, сопровождаемая  собачками.

     К вечеру все они неизменно возвращались к своим кормушкам.

     Собачки частенько носились по заброшенным дворам, охотились на всякую живность и доставляли старику немало хлопот.

     Но, к удивлению Лешки, своих  домашних зверей  не трогали.

     Алешка с удовольствием возился со всей этой братией  и  помогал  старику делать заготовки на зиму.

     Днем он кормил оленей и собак, курочек с петухами, уток, ворона с перебитым крылом, злющую одноногую чайку   и малышку Иту. 

     Косил сено, сволакивал его на просушку под шаткий  навес, бензиновой  пилой распиливал  бревна.

     Колол дрова.   

     А вечерами со стариком  шелушил шишки кедрача,  складывал высушенный шиповник в короба – корм для птиц.

     Вслух Алешка удивлялся, откуда Шаман находит силы и средства содержать столько зверей?
 
- Жить в тайге и быть голодным? Ты цо, паря? – Удивлялся Шаман и гладил рысь.

     Ручная рысь Ита ласкалась, как котенок, но и кусалась  пребольно.

     Лешка ходил весь исцарапанный, покусанный и перепачканный глиной.
 
     Шаман посмеивался:

- Ты ее за кошку держишь,а Ита – зверь лесной. Хотя и  прирученный.Паря, ты цо?
               
     Ночью,  на  широкой сосновой лежанке, ворочаясь в пахучих звериных шкурах, Алешке вспоминалось, с каким вкусом обставлял Сергей их нехитрый  полевой быт.

     Для стоянки он обязательно выбирал хорошее место на рыбной речке, с красивыми местами. 

     Не ленился ставить большой стол и скамьи.

     А если сезон грозил дождями,заставлял строить столовую.

     Для этого вертолетом забрасывали на  участок  бревна и доски. 

     Следил, чтобы рабочие не губили хорошие деревья, а выбирал частые заросли, где  ели или березы росли одна на другой.

     Заставлял сжигать мусор после себя, не терпел временщины и дурного отношения к природе. 

     Он организовывал  лагерь с таким настроением и старанием, что многие напоминали с укором, что они здесь не навсегда, а максимум на два-три месяца.

     В ответ Сергей налаживал строительство бани.

     Будто чувствовал скоротечность своего пребывания на этой земле и относился ко всему живому с трогательной нежностью, так не вяжущейся с  его суровой натурой, вздыхал  Алешка.
 
     От последней мысли он отстранялся и в который раз  пытался  представить, что могло случиться с Сергеем?

     А вдруг удалось выбраться из водоворота? И он  заблудился  в  сопках? 

     В том  районе места  абсолютно  безлюдные. 

     А чуть западнее, вообще - одни  сопки, скалы и  безлесье.   
     Погода  большей  частью  мерзкая. 
     Уже в  августе  ледяной  дождь  частенько  сменяется  снежной крупой.
     Утрами  часты  заморозки.

     А если  Сергей  по  ошибке   пошел  на  север,  да без  необходимого снаряжения?!

     Алешка  не  хотел  дальше  думать.

     В этот полевой сезон, роковой для Сергея, их группа обнаружила нечто необычное в этих гипербазитах, Лешка только теперь это понял.

     Будь он повнимательнее, еще тогда он бы обратил на необычную хмурость и тревогу в глазах друга.

     И где-то глубоко-глубоко скребло, почему Сергей не доверился ему? 

     Почему взял на свой плот чужого, малознакомого рабочего, этого Голых?

     Этих почему насчитывалось все больше, а ответов не было ни на один.