Городской гостинчик

(это мой самый первый рассказ)

***
К приезду внука баба Настя готовилась очень тщательно, с замирающим сердцем думая, что наконец-то увидит своего ненаглядного Сашеньку. Она истопила баню:
- Чтоб мне не поросей внука встречать, - рассудила.
И потому – вымылась, надела чистое почти новое платье и свежий белый платок.
Достала из голбца банку соленых огурчиков, капустки, задвинула в жарко растопившуюся русскую печь чугунок с картошкой и села на табуретку у окна, сложив на коленях тоскующие к непогоде руки. Стала ждать.
- Сашка-ти всегда говорил: «Ты, бабка, у меня не стареешь. Тебе уж скоро восемьдесят пять, а не дашь и шестидесяти», - вспомнилось вдруг старушке. – Шуткует парнек, вона, лицо-ти, словно яблоко печеное…
Внук заявился через полчаса, встал у порога, подперев головой низенький потолок Настиной избушки. Красивый, голубоглазый молодец, с вечной белозубой улыбкой, Сашка был любимцем у бабки, другие внуки лишь ребятней бывали в деревне, а этот не забывал родные места.
- Ну, здравствуй, бабка. Гляжу, ждешь меня!
- Как не жда-ать! – плаксиво протянула та. – Иди, хоть обойму тебя. Экой ты большой.
Сашка шагнул к бабке, а она еле дотянулась до его щеки, обняла да и всхлипнула.
- Ну, ну, баб, не реви, - погладил внук старушку по голове. – Глянь лучше, что я тебе из города привез. Гостинец.
Сашка достал из сумки пол-литровую баночку с чем-то белым:
- Это, баб, мороженое. Поди, не слыхивала? – спросил он, выставляя гостинец на стол. – Очень вкусно. Было-то твердое, но дорога не близкая, растаяло, я и выложил в банку.
Внук усадил бабку за стол, подал ей ложку:
- Попробуй.
Старушка осторожно помешала в банке и немножко попробовала, но вдруг заплакала и отложила ложку.
- Ты чего, баб? – растерялся Сашка. – Не вкусно, что ли?
А баба Настя заплакала еще пуще:
- Знаю я, Сашенька, морожну эту, едала в молодости. Ой, и вспомнить тошно…

*   *   *

- Деревенька наша тогда была чуть поболе теперешной. Наверное, избушек двадцать набралось бы. Я тогда еще молодая была и шибко красивая. Народ в деревне жил мирный, работящий… Я тогда уж замужем была. Да мужа-ти не любила. Это батюшка с матушкой, царство им небесное, меня за него отдали. Любить не любила, но боялась, потому – верна была, а детушек нам Бог еще не дал…
Вот прошел слух, что из города, с приработок, должен вернуться сын бабки Матрены – Степка. Парень-то у нее хорош был, мне он, вроде, и нравился даже. И вот приехал он, сколь у матери побыл. «Я, - говорит, - пойду по деревне похожу». А сам шасть ко мне. Муж-то мой ведь в это время и уехал на телеге в райцентр пошто-то. Степка-ти пришел и достает склянку.
- Я, - говорит, - тебе, Настенька, городского лакомства привез. Морожным зовут. Нат-ко, попробуй.
Я поела, сла-адко так! А он вдруг бухнулся передо мной на коленки, да и говорит:
- Я тебя, Настя, люблю шибко. Не знал, что ты в замуж вышла. Думал, с заработков приеду и посватаю. Давно люблю тебя, да никто про то не знает… давай убежим сегодня ночью. Не могу я без тебя, убьюсь.
И то ли слова его были заговорны, то ли морожной этой он меня приворожил, да только кинулась я ему на шею и ору:
- Степушка, милый, согласная я!
Так мы с ним и убежали в тайгу. Там сторожку охотничью брошенную нашли да в ней и жить стали. Может, поискали нас сколько да порешили, что сгинули мы.
Сколь времени полюбовалась, помиловалась я со Степушкой. Ой, как любил он меня, ни разу слова злого не сказал, не рявкнул. Пошел раз в лес с ружьем:
- Принесу тебе лису на воротник, - посмеялся.
И ушел.
Вот уж ночь настала. Мне боязно. Где-то мой милый! Всю ночь выревела, а чуть рассвело, бросилась искать его по лесу.
- Степа, - кричу, - Степушка!
Сколь ни кричала, нету его. И побрела, утопиться с горя хотела. Пришла на поляну какую-то, и аж захолонуло все у меня в нутрях. Лежит мой Степушка сосной придавленный. Я как заблажу на весь лес и давай его тащить. А дура-ти и понять не могу, что мертвый он.
Я в ту пору на сносях была, последние деньки уж дохаживала. Слышу – кусты затрещали. Испужалась, да и побежала куда глаза глядят. Бежала покуда не упала. Лежу, и встать не могу, слышу – голоса чьи-то. Только и вскрикнула: «Помогите!». Да и забылась.
Очнулась в избе. Слышу – дите блажит.
- Чье? – спросила.
А бабка какая-то и говорит:
- Как чье? Твой парень. Здоровущий!
Так твой батька родился. А я уснула потом.
Вдруг, как через туман слышу:
- Проснись! Ну, все на свете проспишь!
Открыла я глаза, а бабка та вся зареванная.
- Дура ты, дура, - мне говорит. – Ой, как не вовремя родить-то тебя угораздило! Война!..
Сколь не тосковала я после по Степушке своему, а все ж думаю, может, и хорошо, что Бог прибрал моего милого, и я своими рученьками его схоронила, не то на войне пропал бы без вести, без чести, ни за грош. И все…

*   *   *

Бабка Настя сидела за столом. Слезы тихонько ползли по ее щекам. Саша тихо стоял сзади, обняв ее за плечи.
А старушка сквозь слезы смотрела на пар от горячей картошки и видела улыбающееся лицо своего Степушки.

1989 г.