Александр Дюма, Роман о Виолетте - 2. Часть 20

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ


Но поскольку я не Пушкин и у меня нет столь строгого цензора (а, возможно, есть, но я о нём не догадываюсь, и, следовательно, двадцатая глава может оказаться изъятой из этого романа), я всё же сообщу некоторые подробности, интересующие моих читателей и читательниц.

Едва ли следует излагать в деталях, что происходит между молодым мужчиной и юной девушкой, которые уже лежат обнажённые в одной постели, и к тому же сделали это именно с той целью, с которой, как правило, это и делается. Напомню, что опыт вчерашнего вечера и вчерашней двери снял все преграды в виде стеснения, робости и, быть может, сомнении в своих силах. Всего этого уже не было между нами.  И новое состояло именно в том, что Виолетта в первом своём опыте подобного  рода, по всей видимости, ещё не могла в полной мере ощутить  ту сладостную сторону такого общения, которое начинается с лёгкой и неопределённой истомой, переходит во вполне определённые желания, и заканчивается сладчайшей судорогой всех мышц и высочайшим восторгом, рождающимся где-то там, куда мы не столь часто устремляем своё внимание к собственным ощущениям своего тела. Эта судорога  происходит, к счастью, далеко не сразу, а лишь после времени, довольного для того, чтобы вполне насладиться близостью и страстью, приближающей эту счастливую для обоих развязку.

Смею думать, что если в прошлый раз Виолетта ещё не была готова испытать эти эмоции в полной мере и во всей их глубине, то на этот раз уже ничто  не препятствовало её отдаться этой страсти до конца, безотчётно совершая движения, помогающие мне глубже проникнуть туда, где зарождается, разгорается и разливается чарующим фейерверком по всему телу физическое проявление этих высших чувств. Теперь же она была полна страсти, что заставило и меня почувствовать себя героем.

Наконец, мы в сладкой истоме перешли к нежным и успокаивающим ласкам, а затем и вовсе ощутили полное умиротворение. 

– Не желаете ли вернуться к обсуждению вашей пьесы, месье писатель? – спросила Виолетта задорно. 

– Я бы предпочёл по чашечке крепкого кофе с капелькой коньяка, – ответил я. – но мысль о том, чтобы здесь сейчас появилась кухарка, меня убивает.

– Мы обойдёмся без её услуг, как обходились в прошлый вечер и нынешним утром, – ответила Виолетта. – Она достаточно хорошо справляется с обязанностями прислуги, в квартире всё помыто, постельное бельё она заменила, проветрила обе комнаты, прибралась на кухне и даже закупила необходимые продукты по моему списку.

– Ты оставила ей список? – удивился я.

– Разумеется, пока ты умывался и брился, я составила ей список покупок и написала, что вечером её услуги не требуются, так что  она может быть свободна, – ответила Виолетта.

– По какому праву ты распоряжаешься в моей квартире? – спросил я.

– По тому же самому праву, по которому ты распоряжаешься мной в моей постели, – ответила Виолетта.

Возразить на это было нечего.
 
 Виолетта сварила нам кофе. Да я пью кофе по вечерам тоже. И Виолетта пристрастилась к этой пагубной для сна привычке. Дорогие мои читатели и читательницы, а почему вы решили, что мы с ней собирались спать в предстоящую ночь? А вы бы на нашем месте как поступили?

Признаюсь, что Виолетта оделась лишь весьма слегка. То, что было накинуто на её плечи, едва ли можно назвать одеждой. К тому же эта прозрачная вуаль оканчивалась так высоко, что её ноги ещё и не думали начинаться с этого места, хотя ноги у неё были стройные и далеко не короткие. Я любовался красотой её тела, чему вовсе не мешала эта эфемерная накидка, а также красотой всего остального, чего накидка такой длины не закрыла бы даже будь она совершенно непрозрачной, а уж прозрачная мантия только указывала направление, по которому следовало направить мой небеспристрастный взор.

Не могу назвать кофе афродизиаком, но зрелище это действовало на меня чрезвычайно сильно. Естественным результатом такого созерцания стало моё желание продолжить то тесное общение, которое она предписала для выполнения ею обязанностей моего секретаря.

– Не продолжить ли нам наше близкое общение вновь, теперь, после того, как мы взбодрились с помощью кофе? – спросил я в меру игривым тоном.

– Вы настаиваете, чтобы ваш секретарь работал сверхурочно? – спросила Виолетта. – А когда я, по-вашему, должна спать?

– Если хочешь спать, спи, а я посижу рядом, чтобы любоваться на тебя, – сказал я.

– Зачем же сидеть, когда можно лежать, тем более ночью? – возразила Виолетта. – Нет, спать я не хочу. – Я лишь уточняю мои обязанности секретаря.

– Если на то пошло, то ты, как можешь припомнить, принята со вчерашнего дня, но вчера мы не обсуждали мою пьесу! – пошутил я.

– Так не пойдёт! – запротестовала Виолетта.  – Вы требуете сверхурочных в счёт уже отработанного времени. Мне не нужны деньги, мне важен принцип!

– Хорошо, пусть это будет считаться сверхурочная работа секретаря, за которую я предоставлю тебе отпуск через шесть дней, – сказал я.

– Почему через шесть дней? – спросила Виолетта.

– Чтобы ты могла в свой день рождения принадлежать только себе самой и провести этот день так, как ты сама захочешь, – ответил я.

– Ах, да, день рождения, – сказала Виолетта без особой радости.

– Что такое, милая? – спросил я. – Ты вчера солгала мне, что через неделю тебе исполнится шестнадцать лет?

– Конечно, солгала! – ответила Виолетта. – Не через неделю, а через полтора месяца. И не шестнадцать лет, а…

– Молчи! – воскликнул я. – Не желаю знать! Надеюсь, что ты приуменьшила свой возраст, а не преувеличила!

– Разумеется, месье писатель, успокойтесь, вам не грозит судебное преследование, всё в порядке, – ответила Виолетта.

– Кажется, у тебя испортилось настроение? – спросил я. – Могу я предположить причину такой перемены?

– С моим настроением всё в порядке, – ответила Виолетта и рассеяла все мои подозрения ласковой улыбкой. – Я просто подсчитываю, через сколько дней мне можно будет взять отгул за сегодняшний натиск на мою невинность? Ты предоставишь мне его через шесть дней, или будешь ждать моего настоящего дня рождения?

– Как тебе будет угодно, милая, – ответил я. – Дам тебе два отгула, в оба указанных дня. Но о каком натиске ты говоришь?

– О том, началом которого мы оба с тобой являемся свидетелями, – ответила Виолетта игриво. – Внимательно следи за собой. Сейчас ты превратишься в неудержимого льва!

И она стала медленно снимать с себя свою прозрачную накидку. При этом она двигалась как крадущаяся пантера.

Что ж, она оказалась неплохой предсказательницей. После таких её действий с моей стороны, действительно, последовал львиный натиск, за который я с удовольствием пообещал ей дать два отгула. 

Я, как и лев, обошёлся без прелюдий, но в отличие от льва, я не был столь же лаконичным, каким бывает этот гордый хищник. Моё наступление на её редуты было намного более длительным, так что по завершении горизонтального танца мы оба были утомлены и счастливы.  Несмотря на выпитый кофе мы заснули в обнимку почти тотчас после указанных событий. А на полу тем временем лежала моя пьеса с её пометками, забытая нами обоими. Что ни говори, приятно быть литератором, когда твои мысли и чувства, изложенные на бумаге, способны пробудить любовь в сердце молодой и красивой девушки. Но нельзя же вечно оставаться литератором, в то время, когда обстановка и обстоятельства требуют от литератора быть только мужчиной!