Русская луна

     Пьяный Наполеон шатался по опустевшему Бородинскому полю и кричал самому себе, убитым солдатам и окружающим его генералам: «Я победил! Я – победил! Я!»
Над полем висела неподвижная равнодушная русская ночь. Буонапарте все время казалось, что за ним из этой ночи, прямо сверху, кто-то наблюдает. Может, русский бог?
И Наполеон, задрав голову, стал кричать вверх, в тёмное  небо: «Я, я победил!»

    За полководцем несколько гвардейцев, стараясь не шуметь, таскали барабан: Буонапарте мог захотеть присесть в свете луны. Другие гвардейцы носили большую шинель: Наполеон мог ненароком упасть, да и заснуть от обилия выпитого. Простудится, ещё чего…

    Выхватив из ножен саблю, Наполеон ткнул ей в небо, зло оскалясь.
    - Что? Боишься меня? Бойся: вся Европа у моих ног! И я, наконец, победил сегодня здесь всех этих русских! Я смогу победить любого….
 
    Он вдруг умолк, на миг опустил голову, но тут же вновь задрал её в небо и вскинул руку с саблей в победном выпаде:
    - И тебя я… смогу… победить!

     Раздался гулкий звук: это барабан выпал из неловких больших рук старого гренадера. Упал и покатился в кусты.  За ним, шурша сапогами по обожжённой траве, побежали гвардейцы.

     Наполеон, полуобернувшись, рявкнул на них: «Тихо там!»

     И тут из-за облаков вышла луна.

     Она осветила Буонапарте, одинокого растерянного гренадера, гвардейцев с барабаном; тускло блеснула рассыпанная по полю сталь оброненных солдатами ружей и сабель, чугун сотен остывших ядер.
 
     И без того большое Бородинское поле вмиг стало бескрайним, а стоявший на нем Буонапарте – маленькой случайностью природы, обычным плодом  нескольких мгновений судорожного движения живых организмов.

     Наполеон, увидев луну, замер и мгновенно протрезвел.

     «Луна. Оказывается она – русская!»

     Луна смотрела на Буонапарте тем же взглядом, каким смотрели на него женщины, смоленские крестьяне, их коровы и лошади: как на очередную досадную и непонятную  напасть, которая, как всегда - невесть откуда взялась, но, когда-то пройдёт, как и все другие напасти. Возможно, эта беда и унесёт кого-то насовсем, может статься - немало людей унесёт, но, рано или поздно - пройдёт, пройдёт...  Пройдёт, обязательно. Да так, что даже и следа от неё не останется…

     Наполеон опустил саблю и плюхнулся на вовремя подставленный барабан. Голова его опустилась на руки, и слезы появились в уголках глаз.

     «Луна! Она - русская! Она - за русских, эта чертова луна!»

     ***
     Всю ночь у палатки Наполеона гремели барабаны. Армия, слушая этот звук, радовалась: Император празднует великую победу, которая прославит его на века. И армия тоже пила и веселилась всю ночь, славя своего Императора!

     На самом деле барабаны бешено гремели для того, чтобы никто не мог услышать истерических криков и рыданий пьяного Буонапарте в своей палатке, куда его принесли верные гвардейцы под командованием Мюрата.
     Низкорослый Наполеон, весь мокрый от слез, с какой-то звериной силой рвался из их крепких рук, заглядывая в их лица обезумевшими от страха глазами, и все кричал, шептал, вопил, молил:
     - Пожалуйста, пожалуйста! Вернёмся! Русская луна! Смерть! Смерть! Вернёмся! Пока не поздно!
 
     ***    

     Очень скоро армия Наполеона двинулась дальше - на Москву. Буонапарте долго никто не видел, а когда он, наконец, появился перед войсками, все поразились бледности его лица и опустошённости в его взгляде, в том самом взгляде любимого Императора, от которого, бывало, как пушечные фитили, зажигались отвагой даже самые старые солдатские сердца видавших виды гвардейцев.
 
     Буонапарте стоял, глядя на огромное тело распростёртой перед ним Москвы, которая была вынуждена принять его, но не выражала никакого желания это делать: ни взглядом ни действием. Он видел много столиц именно в тот сладостный момент, когда они, снявши, словно одежду, последние цепи разбитых им войск, покорно лежали перед ним, в надежде отдать то малое, что у них осталось в обмен на его великодушие. Один только вид этих столиц неизменно вызывал в сердце Буонапарте восторженное сердцебиение: он неистово возбуждался от всего сдавшегося, сломленного, беззащитного, напуганного им.

     Но здесь было иное. Москва тоже лежала перед ним, но он видел в её глазах не мольбу, а...

     Свою смерть.

     Москва смотрела на него, как женщина, спрятавшая за спиной булатный нож своего убитого мужа, чтобы в последней надежде одним удачным ударом перерезать убийце глотку. А потом - вонзить стальное лезвие в своё отчаявшееся сердце...

     Наполеон бычьим немигающим взглядом смотрел на Москву и видел в ней только одно: свою скорую и неминуемую погибель.

     Поодаль о чем-то перешёптывались генералы, Буонапарте, не глядя на них, нарочито громко спросил:
- А где эти русские с ключами от Москвы? Я победил, мне должны преподнести ключи от столицы поверженного государства.

     Он ещё надеялся, что ему ответят, что жалкие силы русских приготовились оборонять свою столицу. И это, может быть, взбодрило бы его: его ведь всегда вдохновляла предстоящая драка, но...

     - Мой Император, Москва пуста!
     - Пуста?
     - Пуста, сир. Русские покинули её.

     И Наполеон понял: дверь, через которую он вошёл в Россию, только что, с одним лишь ему слышимым грохотом, захлопнулась.
     Вся та огромная масса народа, которую он привёл сюда, уже увидела беззащитную, пустую, блестевшую золотом Москву, и их уже было не повернуть, не раскрыть широко глаза, видевшие только сиюминутную наживу, и не способные узреть того, что видел он.
     Их Император был уже не властен над ними, они убили бы его, прикажи он им сейчас повернуть назад. И старая гвардия не уберегла бы.

     И он отдал приказ войти в Москву.
    
     Хотя той ночью над Бородинским полем полная русская луна одним взглядом чуть раскосых глаз шепнула ему:

     - Уходи...

23.10.2024 г.