Альтруистка Часть 1 Глава 17

День спустя Шишкины покинули Кяхту, продолжая своё долгое путешествие в Санкт-Петербург. Накануне Оля не видела Иннокентия, пыталась махнуть на это рукой, но рука как-то не поднималась, Оля на всё раздражалась и мучалась от скрытого беспокойства. То ей хотелось быть одной и окропить слезами своё одиночество, то прыгать по комнате и смеяться, вспомнив, как Иннокентий позвал  её замуж. Казалось, что случилось это не на днях, что не сидел он из плоти и крови подле неё, прикасаясь грубым рукавом рубахи к её тоненькому предплечью, обтянутому полупрозрачным кружевным рукавчиком, своим едва различимым прикосновением электризуя воздух вокруг них. Воспоминания об этом были ярки, возвращались, как вспышка, но с каждой убегавшей минуткой слабела и таяла вера в то, что их ожидает какое-то продолжение.

Оле некого было упрекать, кроме себя самой; она повела себя так, как сама решила. Радоваться бы и торжествовать, да только радости не находилось в простывшей душе. Упрямство и самость были накормлены, а душа, расставаясь со своими желаниями, глодала маленькую косточку, из которой уже ничего нельзя было высосать.

Дожидаясь дилижанса, который обещался подобрать Шишкиных возле собора, Оля то и дело вскидывала взгляд к самому верху, туда, где посреди расстающегося с ночной лиловой дымкой, светлеющего неба ловили первых солнечных зайчиков купола. Белоснежные стены нежно розовели под своими золотыми шапочками, редко открывалась огромная створка окованных дверей и изнутри доносились тихие, наполненные таинственными вибрациями песнопения. Шла служба. И под эту незнакомую, диковинную молитву Оля, разочарованно озираясь, подумала о Филиппе. «Всё правильно! Да, я правильно поступила, и все мои терзания сейчас - не больше, чем испытания, которые призваны проверить меня на вшивость! Кто я буду, если предам Филиппа, - я перестану быть хоть кем-то в собственных глазах! Даже хорошо, что всё так получилось, - теперь я могу доверять себе, а человеку важно иметь доверие к себе самому. Что будет, если, заглядывая внутрь себя, натыкаться на странные и страшные химеры, которых не можешь усмирить и приручить? Браво, Олимпиада, сегодня ты приручила своих химер!»

Этот образ настолько удовлетворил Олю и так ей понравился, что она решила приводить его себе на ум всякий раз, когда её потянет отклониться от намеченного пути. Укротительница химер! При мысли об этом всё стало Оле приятно: и тяжесть саквояжа, казавшегося неподъёмным и оттягивающего обе руки к земле, и прохлада раннего утра, от которой совсем недавно хотелось забраться поглубже в платок, накинутый на плечи. Стал приятен, скажем, даже этот противный мальчишка, откусивший сладкий кончик пырея и минуту спустя сплюнувший зеленоватую жёванную массу рядом с изящным носком Олиного башмачка.

Что бы в данную минуту ни произошло, Оле всё казалось нипочём, она чувствовала в себе силы со всем справиться. Ничто не могло бы ни навредить ей, ни поколебать её твердости.

- Ты что ли Олимпиада? - спросил вдруг мальчишка и, не дожидаясь ответа, прищурившись на Олю, подтвердил сам себе, - ну да, по описанию вроде подходит.

- Что тебе, мальчик? - снисходительно спросила Олимпиада.

- На вот, письмо тебе.

Тем временем, поднимая в светлое небо клубы бурой пыли, подъехал дилижанс и распахнул свои двери перед немногочисленными пассажирами, которые без всяких церемоний тут же принялись набиваться в салон.

- Оля, на посадку! - скомандовал отец. 

- Всего минуту! - отозвалась девушка и, поспешно взяв в руки письмо, развернула бумагу и забегала взглядом по красивым, витиеватым строчкам. Почерк ласкал глаза, и в пору было подивиться, как эти могучие плечи, больше подходившие для тяжёлой работы, и крупные ладони могли столь ловко управляться с миниатюрными закорючками.

«Ты сегодня уезжаешь, - читала Оля, чувствуя, что с первого раза не понимает смысл написанного, - мысли путались и разбегались в разные стороны, как испуганные бараны. Бешено колотилось сердце, переместившись из своего привычного места куда-то в затылок и заливая щеки волнами румянца. Приходилось возвращаться к началу фраз, чувствуя то жар, то лёд во всём теле, а в кончиках пальцев - предательские мурашки. Время, время, время неумолимо утекало, выразившись в недовольную гримасу на лице водителя дилижанса. - Следуя твоему настрою и отказу, я честно пытался не думать о тебе, но мне, признаться, это не совсем удалось. Вернее, мне совсем это не удалось. Если ты, как я почувствовал, ждёшь от меня жертвы, подвига ради тебя, скажи сейчас же, - и я приеду за тобой и в Петербург, и куда скажешь. Ни перед чем не спасую. Запала ты мне в душу. Если мальчишка найдёт тебя в последнюю минуту и тебе нечем будет написать ответ (Оля действительно уже глубоко запрятала в саквояж писчие принадлежности), просто отдай ему это письмо обратно, - так я пойму, что ты отвечаешь мне согласием…»

- Оляяяя! - Ирина Фёдоровна отчаянно махала дочке с подножки дилижанса, а Оля усиленно делала вид, что не замечает этих жестикуляций. - Что там? Что это за мальчик?

- Сейчас иду! - раздраженно ответила дочь и отвернулась, чтобы родные ненароком не увидели её блаженной улыбки.

Тяжёлый валун понёсся обратно в бездну. Оля ощущала себя Сизифом, который только что водрузил этот валун на высоченную гору, но в следующее мгновение камень дрогнул, с противным скрежетом накренился и, набирая скорость, сметая всё на своём пути, начал падать обратно в бездну. Из этой бездны, как потревоженные летучие мыши - из своего укрытия, ринулись на свет полчища химер. Укротительница поблёкла, скрючилась и сжалась в точку: не свистел больше победно её хлыст, не блестел меч-кладенец, беспощадно рубя головы мерзким созданиям. Оля стояла неподвижно и улыбалась одним кончиком рта. Мальчик смотрел на неё снизу вверх настороженным взглядом, готовый в следующее мгновение пуститься наутёк.

Как страшно было отдавать завоёванное! Победа, которая, казалось, вот, теплится у тебя в ладонях, вдруг превратилась в горстку пепла. Никакая она, Оля, не сильная, раз вся её решимость тает от слов «запала ты мне в душу». В голове пронеслось льстивое: «Конечно, запала, - разве могло быть иначе?» Теперь необходимо правильно, грамотно, как подобает сильной и независимой женщине, которая уже познала любовь, сплелась со всей этой драматургией, обойтись с возникшей ситуацией. Не таким уж неотесанным оказался Иннокентий, раз оценил её стремление к жертве и подвигу. Надо было что-то немедленно решить, доиграть взятую на себя роль и не ударить в грязь лицом. При этом не хотелось говорить определённо ни да, ни нет. Не стоило успокаивать нерв момента.

- Вот что передай пославшему тебя, - с этими словами Оля порвала письмо и вложила клочки в ладонь мальчика.

«Ненормальная! - решил юный посыльный и с облегчением побежал обратно к Иннокентию. Тот обещал ему денежку и пряник за услугу. - Никогда в жизни не влюблюсь, все девчонки - чертовки!»


Продолжить чтение http://proza.ru/2024/10/28/1918