Жил-был я. Кн2. ч5. гл9. Фуэрте
Мы ждали жареные хвосты лобстеров, (правда, принимая заказ, СимОна поправила меня: «БагавАнте, синьор». Я, молча, махнул рукой: «Пусть так»).
Что бы «заморить червячка», к душистому куску марлина, которым нас угостили, я попросил пару вареных яиц. Агнесс заинтересовалась, и я добавил: «Рorfavor, сеньорита, в крутую». И, загадочно улыбаясь Симоне, поведя бровью, добавил, по - французски: «Сильвупле, мадмуазель».
Симона смутилась, промямлила: «Си, сеньор» и «укатилась» за стойку.
Агнесс прыснула.
Я невозмутимо, держа сигару между средним и указательным пальцами левой руки, повернулся к Агнесс и спросил: «Ваше Высочество. Чем же я рассмешил Вас?». В ответ Агнесс потянула меня за цветастый галстук с маленьким узлом на шее, повязанным на голое тело и, причмокнув, поцеловала меня в губы: «М-М-Мачо».
Но потом почему-то застеснялась и опустила глаза. Какая же она нежная и трепетная, и страстная, и развратная. Но близкая и родная.
- Агнесс, посмотри, как красив Океан. Безбрежный, умиротворенный.
Неспешная волна накатывается на белый пляж и отходит назад, играя солнечными бликами. Вон там, в лазоревой дали, чернеют рыбацкие лодки.
Месяц назад, когда мы залетели сюда в первый раз, спешно покинув Рио я, вспомнив рассказ Хемингуэя «Старик и море», вкратце, пересказал его тебе, (если, конечно, возможно пересказать произведение Мастера). Ты приняла его сердцем, эмоционально, и слезы твои лились ручьём.
Помнишь, как подошла обеспокоенная Симона: «Сеньорита, что? Что случилось? Вас кто-то обидел?» - «Эи, ноу, нон. Ничего - ничего», - всхлипывая и путая языки, отвечала ты.
И был день, и налетевший с Океана ветер хлопал натянутым над нами брезентовым полотном, и шуршал листьями пальм, и Симона, вернувшись за стойку, ставила на проигрыватель черную пластинку с грустной песней на испанском языке.
- Неужели прошел целый месяц? Как давно это было.
Я повернулся к Агнесс и засмотрелся в ее лицо, сидел так, неподвижно, не отрывая глаз, до тех пор, пока Симона не принесла заказ.
----------------------------
Потом мы ели раскрытые хвосты лобстеров или лангустов, запивая их соком. Потом попробовали, по глоточку - второму, ром «Habana Club Anejo». Мне ром не понравился, а Агнесс – наоборот, даже очень понравился, что она заказала коктейль. Как его? «Мохито». Я, за компанию, взял «Куба Либре».
Алкоголь «ударил» нам в голову. Мы запьянели, и все проблемы ушли на второй план. Эйфория продолжалась недолго - чашка душистого кофе привела нас в чувство, и вернуло ощущение реальности.
После завтрака мы пересекли мощеную дорогу и вошли в прохладу дома. По стертым каменным ступеням поднялись на второй этаж, в нашу комнату, где была всего одна кровать с чуть влажными простынями цвета тростникового сахара.
Из открытого окна, сквозняком, выдуло наружу занавеску, и она лениво полоскалась на ветру, цепляясь за шероховатости белой оштукатуренной стены.
Потом. Она лежала на правом боку, согнув руку в локте, и смотрела в пустоту. Округлые линии ее белого тела изящно выделялись на темном фоне постели.
Я сидел на краю кровати, спиной к ней, упершись локтем левой руки в левое колено, а правой задумчиво поигрывал пальцами по смятой простыне.
- О чем ты думаешь? – тревожно спросила она.
- О нас.
- Что?
- Ты можешь читать, я не скрываюсь.
- Я хочу слышать твой голос.
Я оглянулся на нее. Она лежала, распустив волосы по подушке.
- Намокли, здесь, чертовски, влажно, - оправдывалась она.
- Тропики, - улыбнулся я
- Тропики, - передразнила она, - Это ты мои тропики.
Потом резко поднялась, прислонилась спиной к прохладной стене и подтянула левую ногу к груди.
- Ты знаешь, я всё придумала, ты улетишь со мной!
- Я? Большое, Вам, гран мерси. В качестве кого? – негромко спросил я.
Она промолчала.
Я встал и прошел к окну, поймал занавеску и вернул в комнату. Закрепил.
Повернулся лицом к Агнесс и, скрестя руки на груди, спросил:
- Жениха? Любовника? Пажа? Приза? Кем?
- Послом Земли, - торжественно произнесла Принцесса, царственно, задрав подбородок.
- Агнесс, - как можно мягче, снисходительно начал я, - я не могу быть им, ибо население Земли, м-м-м, разнопланово, разобщено, живет в разных странах, укладах, по своим государственным квартирам, и не верит ни в каких инопланетян и пришельцев.
- А во что верят?
Я пожал плечами: «Наверно, в чудеса».
- Так устрой им чудо. Ты можешь.
- Мы можем, но нам не дадут. Человечество еще слишком мало для наших чудес. Да и Кай не даст. И это правильно.
- Я поняла, поняла. Кай! – будто хватаясь за спасительный круг, громко сказала Агнесс. - А может Кай поможет мне остаться здесь? Попросим Кая, он приютит нас на первое время.
- А на второе?
- Он все - таки мой дядя, - не сдавалась Агнесс.
- Да откуда? Существо такого порядка и дядя.
- Он сводный брат моей матери. Она погибла, давно, я не помню ее. Меня воспитывал отец, иногда, я проводила время на Земле, у дяди Кая. Он давно знал, что я подхожу для охоты на Черта, а потом нашли тебя. Из 26 миллионов светлых сущностей. Гордись.
Я махнул рукой.
- Нарва! ведь ты из Нарвы? - с надеждой воскликнул я.
- Эль, - она посмотрела на меня с нежностью – Ну, причем здесь Нарва? Ты, ей-богу, как маленький. Иди сюда.
Я потянулся к ней, она поцеловала меня в темечко и прижала мою голову к своей груди: «Мой, мой. Никому не отдам».
- Если ты останешься здесь, то будет война. Война между Землей и сколько их там, звездных скоплений
- Три, - задумчиво ответила она.
- И тремя звездными скоплениями.
- Значит, выхода нет?
- Почему нет? Есть. Продлить на сутки и еще раз на сутки и еще. Остановить время.
- Это не выход, это петля.
- Значит, расходимся по своим планетам и больше никогда…. Никогда не встретимся.
Я заглянул в глаза и мысленно прошептал: «Никогда. Даже, в памяти». Её глаза наполнились влагой, и я поймал только одну мысль: «Что мы наделали?»
- Что мы наделали? - повторила она вслух.
Вначале я испугался за нее. Серьёзно. Потом мне стало стыдно за свою слабость. Как я мог поступить так безответственно, воспользоваться ее сиюминутным порывом и сойтись с нею, не предлагая ничего взамен? А вдруг она скажет: «Ты бросаешь меня? Попользовался и убегаешь. Трус!». "Трус" слово - пощечина, которого я боялся больше всего на свете.
Она подняла глаза: «Не кори себя. Я бы сильно, сильно - пресильно, обиделась бы на тебя, если бы ты отказал мне. Дело не в том, что мы расстаемся. Это факт, и я готова. Но я не знала, как это больно!
- Что? – вздрогнул я. – я причинил тебе боль. Где? Когда?
- Любить, -вздохнула Агнесс. - Любить и знать о разлуке. Это как жить и знать дату своей смерти - «Завтра».
Мы позволили себе полюбить друг друга. Ты любишь меня. Я люблю тебя. НО я не знала, что такое любовь. Это чувство не ведомо нашему миру. Миру Чести, Доблести, Силы, Совершенства. Но не любви.
Больно. Как жестока Любовь! - она подтянула колени к груди, с силой обняла их руками, опустила лицо и волосы заструились по ногам. «У-у-у», - простонала она.
Потом подняла голову и, со вздохом и дрожью в голосе, добавила: «Но как сладкА она и желанна». И мысленно добавила: «Как кровь».
Агнесс провела языком по сухим губам: «Раз так, то будем вместе до конца».
- У нас еще два часа.
- Иди ко мне, - прошептала она, обнимая меня за шею. - И не торопись. Только не торопись. Уже не торопись. Мой. Ах. Мачо.
---------------------------
Перед тем как покинуть этот мир мы пошли к Океану. На голое тело Агнесс был надет белый холщовый сарафан. Загорелую шею украшали бусы из черного коралла, на голове - соломенная шляпка с загнутыми вверх узкими полями. Я - в белых бриджах и рыбацком сомбреро. Узкий цветной галстук ветром забросило через плечо на спину.
Босиком, по белому песку, мы шли к волне.
Старый рыбак Марко, укрывшись в тени перевернутой лодки, чинил сети. Он приветствовал нас «Буэнос диас!» Радостно беззубо улыбаясь воздушному поцелую Агнесс: «О, сеньорита!»
Палило тропическое солнце. Песок был горяч, и мы перешли на дощатый настил. По нему и дошли до воды.
Я опустил руки, навстречу набегающей волне, подбил ее и брызги, алмазами, заиграли на солнце - «Здравствуй, Великое!» И уже следующая волна, побольше, с плеском, залила меня до колен.
То же повторила и Агнесс, и Океан приветствовал ее бОльшей волной.
Мы постояли, походили, со смехом побегали по теплой прозрачной воде и вернулись обратно в пальмовую тень. Прощай, Океан!
Черный краб, проползая мимо, остановился и поднял клешню. Мы рассмеялись и помахали ему в ответ. Я подхватил Агнесс за талию, мы повернулись лицом к деревне и в прощании подняли руки. «Прощай, Куба, прощай Фуэрте!».
Из придорожного кафе доносилась знакомая грустная мелодия,
а из черного оконного квадрата выбилась занавеска и лениво перебирала изгибами выцветшей ткани.
Облокотившись на парапет Симона наблюдала, как молодая пара, «из Франции», «дурачилась» на берегу. Она видела их во второй раз, а уже привыкла к ним, как будто они жили здесь всю жизнь, рядом, на соседней улице. Молодые люди повернулись лицом к бару и помахали руками. Симона лениво махнула им в ответ. «Только иностранцы да сумасшедший Марко бродят в свое удовольствие, в сиесту, по жаре».
В радиоприемнике Аструд Жилберту тихо и душевно пела про утро карнавала. Симона положила голову на руки и томно прикрыла глаза. В динамике «стрельнула» помеха. Симона очнулась, вяло посмотрела на опустевший берег и безмятежно погрузилась в сон.
Сиеста, знаете ли....
Конец 5 части
Свидетельство о публикации №224102501856