Песнь первая

«ВОЛНЫ В ПРОЗРАЧНОСТИ С НЕБОМ СПОРЯТ, И НЕБО УСТУПИТ ИМ»

    Харизматичная дамочка, подмигивая и гримасничая, рассказывала о том, как приготовить марципан в домашних условиях, и, находись Афинодор в своей дамридской квартире, то, вдохновившись деятельностью обаятельной блогерши, непременно пересыпал бы горстку миндаля в красивую вазу, плеснул остатки дорогущего французского коньяка, презентованного сестрицей на годовщину свадьбы, улегся бы с ноутбуком на диван, включив не обременяющий мозг сериальчик и заснул под плосковатый юмор картонажных персонажей, воплощаемых комедийными актерами, но, к огромному сожалению молодого человека, он не стал спорить с энергичным Батом Дегреем (муж Генри Чалмерса, лучшего друга), убежденным, что из-за предательства теперь уже бывшего супруга Грейнор пребывает на грани депрессии и чартерным рейсом прилетел из пыльной, переполненной ежесекундно всхрюкивающими электрокарами столицы Сибании в полупровинциальный, спокойный, припорошенный снегом Мауэр-Даллен, потому что даже обои на стенах bitter home напоминали о том злосчастном понедельнике, когда на пороге объявилась глубоко беременная Уодделл, предоставившая неопровержимые доказательства (серию похабнейших фотоснимков, слишком детализированных для того, чтобы беспечно отмахнуться, усомнившись в их подлинности), что является любовницей Тигрида, сообщившего ей о намерении рано или поздно аннулировать брак с husband и начать работу над созданием новой ячейки общества. Наглая, облитая безвкусным парфюмом, с плачущим голосом, Тэмили втиснулась в прихожую без приглашения, задев Афинодора огромным животом, плюхнулась в кресло, потребовала стакана воды, отдышалась и, не стесняясь в выражениях, вывалила все, чем потчевал ее Карпентер, видимо, убежденный, что у женщины хватит такта не беспокоить Грейнора и довольствоваться легендами о разваливающемся like house of cards. Внимательно выслушав незванную гостью, он умозаключил следующее: индивидуум, которому Дор безоговорочно доверял, о бисексуальности соврал и связал себя узами Гименея лишь для того, чтобы получить опыт тесного сексуального общения с трансгендерным мужчиной и, попивая с best friends светлое нефильтрованное в баре, сушить зубы и обсуждать, насколько кайфово трахать мужика с вагиной, и следовательно, ни о какой любви речи быть не могло, - мерзавец попросту объективизировал принадлежащую к ЛГБТ-сообществу персону, находя забавным секс с юношей, которому не повезло родиться в ошибочном теле (неуважаемые верующие, непререкаемым тоном клеймящие подобные случаи «упущением бога», не кажется ли вам, что за подобные погрешности халатного демиурга следовало бы сжечь на костре или как минимум лишить титула, подразумевающего безграничное могущество?), и, of course, частично вина лежала и на его плечах тоже: перфекционист по натуре, Афинодор признался ухлестывающему за ним на первом курсе университета ловеласу, что, невзирая на свободные нравы, царящие в Эвропе, не нырять в пучину разврата не торопился, планировал распрощаться с девственностью with right men, и Тигрид, посчитавший это вызовом, условия игры принял, незамедлительно завел шарманку о том, что якобы утомился вести учет нескончаемой череде одноразовых пассий, сменяющих each other в однообразных сумерках душных ночей, мечтает остепениться, завести собаку; наивный Грейнор, мало догадывающийся о коварстве ложного претендента на руку и сердце, преследующего одну-единственную цель, совершил распространенную ошибку, decided, что сумеет перевоспитать любвеобильного мачо, привить поверхностному Карпентеру интерес к чему-то возвышенному и поплатился за это горькими слезами, оплакивая после ухода Уодделл крушение корабля (на проверку оказавшегося утлым суденышком), полного иллюзий, выброшенного жестоким цунами на сушу, разлетевшегося в щепки, и птицы надежды, чахнущие, взлохмаченные, томившиеся в трюме пленницы, вспомнив о своей неуловимости, деформируясь и принимая различные формы, просочились сквозь золотые прутья своих клеток, взмыли ввысь, к солнцу, где среди протуберанцев, вскидывающих гелиевые перста на многие километры, под оболочкой из раскаленного  до невообразимых температур газа обитали и пожирающие себя уроборосы, и воскресающие из пепла фениксы, и юркие, струящиеся оранжевыми ленточками амфисбены, и рыщущие в поиске новых жертв мантикоры. Запала хватило на то, чтобы спуститься, попросить у улыбчивой консьержки пару картонных коробок, хранящихся в переделанной под общую кладовку шахте грузоподъемника, побросать туда вещи предприимчивого ублюдка, сдавшего свои хоромы не то карфагенцам, не то корейцам и балаболившего, что получаемые от пассивного дохода деньги - общие, связаться с адвокатом, взять отпуск за свой счет, ссылаясь на личные обстоятельства, блокировать все входящие с неизвестных номеров и, добившись благодаря команде юристов значительно опустошивших счет в банке расторжения союза с активно протестующим Тигридом, вопящим под окнами о гнусных происках врагов, завидующих их счастью, предаться апатии. Желание внимать скулежу, упиваться своей властью, наслаждаться унижениями обманщика, обсуждать что-либо с Капрентером отсутствовало напрочь, и сильнее всего молодой человек ненавидел себя за юношеский максимализм, подействовавший хуже бомбы с часовым механизмом, осознавая, что ничего ужасного не произошло, если бы он, не выпячивая свою инаковость, не противопоставлял себя тем, кто не видел ничего предосудительного в совокуплении с незнакомцем на заднем сидении возле клуба, купил бы фаллоимитатор, воспользовался услугами хастлера или, в конце концов, попросил обожающих эксперименты Генри и Эврибата научить его всем премудростям faire l’amour и перестал носиться с долбанной virginity аки курица с золотыми яйцами, веря в дурацкие сказочки о рыцаре в сияющих доспехах, верного и добродетельного, ценящего в первую очередь личностные качества избранника. Наверное, не последнюю роль в весьма старомодных взглядах на интимные отношения (о, душнилы-историки, выпускающие никому не нужные книжонки о тайнах Вакитана, о постыдных грехах венценосных особ и многочисленных фаворитов сфенцских королев, встревающие с комментариями, что и в девятнадцатом, и в восемнадцатом веках в крупных городах царил разврат, повлекший за собой эпидемию венерических болячек, апогеем которых становились отпадающие ушные раковины и носы, закройте свою пасть и не тявкайте мне тут) сыграли консервативные родители, заставлявшие их с Халкиопой посещать церковь every Sunday и твердящим, что главная функция возлежания с представителем противоположного пола строго репродуктивная, а получать удовольствия от блуда - стыдно, только вот хитроумная сестра, в отличие от hermano, оказалась менее внушаемой: поддакивая матери, осеняющей себя крестным знаменем, благодаря перед каждым приемом пищи Самого Главного, упоминая святую деву Веронику при удобном и неудобном ocassions, хитрая девушка, скрывавшая уговаривая подруг прикрыть ее («ой, вечер добрый, миссис Гейнор, да, ваша дочь у меня, мы обсуждаем школьный проект… позвать? я бы с радостью, но она отлучилась в уборную, но я передам, чтобы она перезвонила»), бегала на свидания со старшеклассниками, умудрилась вскружить голову лидерам соперничающих футбольных команд, училась целоваться со студентом, три недели заменявшим историка, слегшего с инфекцией и в девятнадцать выскочила замуж за Гельмута Фэрроу, известного скрипача, или же просто темпераментность Халкиопы превосходила чуть тормозившее из-за конфликта between brain and body либидо брата, крайне удрученного из-за несовпадения гендерной идентичности с указанным в метрике полом, знавшим, что parents without doubts упекут его в частную психиатрическую лечебницу, коль он заикнется, чтобы к нему обращались как к парню, и даже после сепарации нанося обязательные (Гингима очень обижалась, если дочери игнорировали приглашения на праздничный ужин) визиты дважды в год, Дор, тяжело привыкающий к переменам в силу замкнутого характера, тяжеловесность которого коррелировала со страхом разочаровать предков, рискнувший сделать корректирующие операции благодаря протекции Чалмерса, знакомого с первоклассным хирургом, так и не осмелился избавиться от длинных волос и, гостя у матери с отцом, скрывал отсутствие груди, запихивая в спортивный лифчик вату и на несколько суток переставал колоть гормоны, чтобы голос стал чуточку звонче. Sister, с пониманием относящаяся к боязни Афинодора навлечь на себя неправедный гнев чопорных родителей и поддерживающая brother во всем, искусно подыгрывала, отвечая на вопросы мистера Грейнора за «сестреныша Аффи», вяло ковыряющую салат, политый вонючим майонезом (maman никогда не воспринимала всерьез вкусовые пристрастия членов семейства и на просьбы daughters позволить выбирать соус на свое усмотрение, огрызалась, что они неблагодарные мрази, обреченные на скитания по Чистилищу, прежде чем смилостивившиеся надзиратели разрешат их душам переселиться поближе к трону Господа), вдохновенно сочиняла небылицы о том, как они вчетвером, со своими возлюбленными гуляли по торговому центру, сделав Тигрида, смазливого синеокого брюнета, копией Джонатана Драйдена, их общего, давнего, почти забытого кумира дней минувшего детства, и не удосужившаяся, точно уже тогда интуиция нашептывала о минимальной необходимости данного мероприятия, познакомить parents с новоиспеченным супругом, молодой человек, ссутулившись, не отрывая напряженного sight от тарелки, благодарил Фортуну за то, что оказался трансгендером-гомосексуалом, потому что скрывать впридачу порочную страсть к представительницам своего пола пришлось бы еще усерднее, и тогда his life трансформировалась в куда больший кошмар, пропитанный как торт кремом с гадкими взбитыми сливками ненавистью к неправильным мыслям по отношению к, допустим, соседке из коттеджа напротив, очаровательной блондиночке, разъезжающей на мотоцикле, покуривающей шалфей и набившей потрясающего дракона над левой лопаткой, а отправляясь, подгоняемый хлопочущей Гингимой спать в детскую на скрипучую деревянную кровать, свернувшись маленькой креветкой под куцым одеялом, мечтал незамедлительно умереть, пронзенный молниями Юпитера и возродиться заново - таким, каким чувствовал себя всю сознательную жизнь, - инопланетянином, не разделяющим увлечения сверстниц куклами и декоративной косметикой, не смевшим предложить свою кандидатуру одноклассникам, гоняющим футбольный мяч и завидовавший по-белому басящим «мой толще» юношам, мерящимся в туалете достоинствами и похваляющимися густотой растительности, едва проклюнувшейся на подбородке. Эврибат, эмпатичный и эксцентричный художник, обзаводящийся приятелями на «one, two, three», отсыпавший лучшему другу своего мужа горсть купленных на всякий пожарный без рецептов нейролептиков (расслабляет получше алкоголя, особенно когда мозг пухнет от труднореализуемых идей) и искренне переживавший, что fellow разуверится в monde, преддверии Нового года организовал групповую поездку в Швеццарию, взяв на себя большую часть расходов и не скрывавший мотива свести Афинодора с кем-нибудь из своего окружения, дабы тот прекратил зацикливаться на ублюдочном Карпентере и раскрыл свое сердце для нового, пусть и не продолжительного романа, и утомившись бегать от караулящего его Тигрида, пославшего истерично верещащую Тэмили к чертовой бабушке, взбешенного тем, что ему не позволили объясниться, Грейнор, пообещав до весны либо затеять ремонт, либо подыскать жилье в другом районе, или, возможно, городе, приобрел билеты в эконом-класс с выгодной скидкой и, побродив по узким улочкам Мауэр-Даллена, расположенного в горах, без особого интереса осмотрел арендованный Дегреем особняк, занял свободную комнату подальше от лестницы, чтобы не слышать скрипа ступенек под тяжестью спускающихся и поднимающихся ног, облаченных в тапочки, обсудил с Генри новую пассию дантиста Вольфганга (Хинея? Анхея?), годящуюся ему в дочери, понаблюдал за травящей политические анекдоты Лакеной МакДугал, женщиной, похожей на трансвестита (или трансвеститом, похожим на женщину), угостился парочкой коктейлей, претенциозно украшенных миниатюрными зонтиками, пронзающими разноцветные аорты трубочек и, сославшись на мигрень, уединился с планшетом, запланировав, как только все опьянеют и разбредутся по своим постелям, спуститься на кухню, стащить из бара бутылочку и уговорить ее в одиночестве, позволяя захмелевшему сознанию проиграть сценки, где батенька с матушкой осоловело хлопая ресницами, внимают его каминг-ауту, бывший муж, схватившись за полыхающую скулу, убегает прочь, а проклятая Уодделл, разрешившись от бремени, отказывается от ребенка, потому что любовничек, клявшийся в верности, пропал с радаров, уловив странное дребезжание за стеной, вытащил headphone из левого уха, выглянул в коридор и, заметив скорчившегося на ламинате Конана Линдбальда, мучившегося паническими атаками после того, как отправился добровольцем на фронт в Ратвию, противостоящую Элозии, обзаведшегося серьезными психологическими травмами и вернувшегося спустя полгода, подбежал к мужчине, совершенно не ассоциирующимся с военным искусством (миловидное личико прилежного студента колледжа с правильными чертами, рыжеватые волны, ниспадающие на лоб, золотистая кожа, навевающая гастрономические фантазии о зарумянившемся пироге, обильно посыпанным корицей), вспомнил все рассказанное Чалмерсом (невеста, нырявшая с аквалангом, погибла, исследуя подводную фауну Великого океана, и трагедия возбудила в нем суицидальные наклонности, по счастью, перечеркнутые своевременным уразумением, что ничего романтичного в войне нет, а ливни пуль, рев подрывающихся фугасов, регулярные смерти однополчан - не лучшее лекарство от печали) и уже хотел позвать Бата, когда обливающийся потом fellow, ухватив Афинодора за штанину, хрипло попросил просто затащить его в his room, и, выполнив нехитрую просьбу, Грейнор, отдуваясь, усадил сильно вздрагивающего юношу на громоздкую софу, занимавшую четверть помещения, увидев искаженное судорогой face так близко, поразился неброской, тихой красоте визави и, на автомате поглаживая скругленную спину бедолаги, пытающегося справиться с приступом, поинтересовался, где лежит аптечка, но резко выпрямившийся Конан, мотнув головой, прошептал, что из-за множества аллергий вынужден справляться с корежащим внутренние органы смерчем без медикаментом и, горько усмехнувшись, прошипел, что, по заверениям лечащего его врача, есть только один способ экстренно избавиться от терзающих his mind тревог. Придвинувшись к Дору, young man невесомо коснулся губами его щеки, прозрачно намекая о далеко не целомудренном характере исцеляющего метода, и тот, оттолкнув от себя наглеца, подошел к двери, однако вместо того, чтобы рвануть створку на себя и кинуться прочь, холодеющими пальцами повернул головку торчащего из скважины ключа, развернулся и, чувствуя себя распоследней прошмандовкой, вынужденной выставлять прелести напоказ, гонимый противоречиями, то приказывающим поиметь стыд, то стонущим, что дна он уже благополучно достиг, а значит, терять нечего, Афинодор, с каждой секундой убеждаясь, что никакая комета не рухнет на его затылок, коль они, будучи знакомы лишь поверхностно, переспят, а наутро прикинутся идиотами, пошедшими на поводу у необузданного влечения, сулящего лишь сиюминутное удовольствие без набивших оскомину ритуалов вроде томных вздохов на скамейке в парке и завуалированных, подернутых обращающим содержимое черепной коробки в желе туманом предвкушений бесед на отвлеченные темы («погода сегодня зашибись, - ага, вчера было ветрено»), без дурацкого конфетно-букетного периода и правила позволить обнять только на третей встрече, без мелодраматичных жестов и касаний, навеянных (кто их вообще спонсирует?) ванильными роликами, превозносящими романтику и осуждающими все плотское. Обхватив одной рукой шею мужчины, Грейнор, забросив ноги на колени Линдбальда, обхватил его шею, позволил кисти неспешно проехаться по бедру, расслабил рот и, ощущая теплую влажность на нижней губе, откинулся на подушки, обхватывая затылок партнера и увлекая в изучающий, поверхностный поцелуй, подумал о том, что husband целовал его жестко и напористо, запихивал свою юркий язычок по самые гланды, слюнявил все, до чего дотягивался, thinking, что это прикольно, but Конан не наваливался всем весом, de temps en temps замедлялся, предоставляя возможность отстраниться, прерваться, не продолжать в случае дискомфорта, и это, конечно же, подкупало и вместе с тем срывало тормоза, потому что такое тепло было неведомо и оттого манило: после без малого трех лет ведения совместного хозяйства с Карпентером он finally выяснил, что физическая близость - это не всегда всепоглощающая страсть, огонь, испепеляющий все до основания, и сейчас, ассоциируя все происходящее с уютными посиделками у костра в летнем лагере у озера, Афинодор, оседлав молодого человека, нисколько не смутился любопытству Линдбальда, легонько проведшего кончиками пальцев по темно-розовым рубцам на груди (последствия мастэктомии) и, совершенно забыв о том, насколько неприятны любые прикосновения к мерзкому, отвратительно хлюпающему клитору, принадлежащему не ему, не ему, замер, учащенно дыша и, не выдержав сладостной муки, ускорил проникновение, чтобы щекочущее лоно давление понемногу утолило возрастающий голод, позволило сосредоточиться на pleasure. Конан посмотрел на него со смесью преданности и восторга, приподняв, уложил на спину, задвигал тазом медленно и вдумчиво, мониторя каждую реакцию Дора на тот или иной толчок, совершал телодвижения, приближающие обоих к общему наслаждению, изредка выпрямлялся, чтобы поцеловать выступающие по бокам от стоп косточки и, доведя Грейнора до крышесносного оргазма, окропил чуть подрагивающий живот трансгендерного парня белесыми каплями, сливающимися в зигзагообразную лужицу у пупка, почти сразу ликвидировал ее полотенцем, обняв, улыбнулся и, сонно заморгав, хрипло, со смущающей непосредственностью нашкодившего озорника поведал, как просил маму, ежевечерне читавшую любимому сыну сказки, на ходу менять предсказуемый сюжет, придумывая что-нибудь взбалмошное, смешное и неожиданное, добавлять как можно больше деталей, способствующих развитию воображения, и Афинодор, припомнив подростковое намерение вырасти и сделаться автором веб-комиксов, создать историю первой любви в малоприятных условиях неизбежного разрушения, потопляющего мир в пучине гноящегося хаоса (положим, какая-нибудь дуреха, шастающая по секретным лабиринтам, спроектированным спецслужбами сверхдержавы, совершенно случайно - чпок - наступила на red button тупым мыском неуклюжей туфли и обрекла this funny little world на мучительную агонию), теребя раскиданные паутиной по pillow собственные пряди, придвинулся вплотную к мерно посапывающему Линдбальду и начал рассказ, который не прервался даже когда мужчина, убаюканный his languorous voice, погрузился в сон, а проснувшись на следующее утро, обнаружил своего неугомонно-бессонного благодетеля в соседней комнате (створка была оставлена пригласительно приотворенной), лихорадочно посверкивающего зрачками, закутанного в халат, быстро-быстро набирающего пока еще сырой, весьма приблизительный, изобилующий тавтологией, выдающей дилетанта, текст на портативном компьютере; опустившись рядом, Конан уткнулся носом в макушку, давая понять, что не прочь узнать Грейнора еще ближе, и, отдавая себе отчет, что начинающее вспыхивать томление в чреслах может вылиться в парочку незапланированных абзацев с эротическим содержанием («да, да вот так, ах, don't stop, oh my gosh»), Дор, хмыкнув,  захлопнул крышку ноутбука и, развернув корпус, ответил на passionate french kiss, латентно размышляя о том, с кого списать тех или иных персонажей, и пока окна, потолок и притулившийся в углу торшер с драным абажуром раскачивались, унося за грань of gray reality двух сливающихся прямо на ковре в экстазе парней, слишком увлеченных each other, чтобы сделать простой вывод, основываясь на уже имеющихся у них данных, пока рой крошечных мертвых мотыльков падал, падал, падал, устилая сплющенными трупиками стылую почву, пока Генри Чалмерс и Эврибат Дегрей пантомимически спорили, что и в каких количествах заказать на обед, пока Хинея (или все-таки Анхея?), манерно сдирая с лягушачьих век патчи, отчитывала толстого Вольфганга за неуемное употребление вредных для печени продуктов, из-за чего чревоугодник all the night промучался коликами, пока расположенный в нескольких милях от Швеццарии Тирренско-Лигурийский океан струился огромным стальным зеркалом, отражающим безмятежную гладь перламутрово-серого неба, лишенного, в отличие от водоема, привелегии отражать вещи, пока пухлозадая гермафродитка Лакена МакДугалл царственно восседела на пуфике перед зеркалом, старательно обводила кайалом слизистую и приклеивала ресницы, напевая песенку про застреленную ревнивым идиотом потаскушку, время, повинуясь мановению волшебного стилуса довольно ухмыляющегося чародея, милосердно остановится, трансформируя секунды в минуты, тягуче отсчитывающие мгновения до ужасающего момента, когда будет поставлена финальная точка, обозначающая, что первая из четырех частей подошла к нелогичному и сумбурно обрывающемуся завершению, и, следовательно, все герои (и главные, и третьестепенные) навсегда застынут скособоченными мушками, грубо впаянными в янтарную смолу, лишенные opportunity to know, что стрясется на следующих страницах, уже будоражащих автора, разложившего на своей кушеточке новый дивный наряд, призрачным шелестом.