Чеченское поле и сhevauchee

При изучении Кавказской войны поражают упорство и беспощадность, с которыми российские колониальные войска пытались уничтожить не только население, но и земледелие Чечни. Изучение документов той поры показывает, что российское военное командование высшего звена придавало этому вопросу исключительное значение. Чтобы не быть голословными, отберем из сотен документов, касающихся этой темы, несколько приказов и указаний, исходивших от командующих Кавказской линией и, как их именовали, главноначальствующих на Кавказе.

Начнем мы с князя Цицианова, который в 1802 году был назначен на должность инспектора Кавказской линии, астраханским генерал-губернатором и главнокомандующим российских войск на Кавказе. Едва осмотревшись и оценив обстановку, Цицианов отдает командующему Кавказской линией генералу Шепелеву такое распоряжение:

«Не теряя времени, наказать чеченцев отнятием хлеба, как важнейшего из всех наказаний, для чего составить сильный отряд и вторгнуться в Чечню. Наказывать всех чеченцев подряд, не различая мирные и немирные деревни, отогнанием скота и лишением их оставшегося на корню хлеба» [1, с. 438].

Генерал-майор Дельпоццо, командир 19-й пехотной дивизии и командующий войсками на Кавказской линии, в своем рапорте главнокомандующему на Кавказе Ртищеву отмечал:

«Хлеб, посеянный чеченцами по сю сторону Сунжи, тотчас истребить. Стеснив таким образом чеченцев и не позволяя им ни шагу сделать из пределов отовсюду ограниченных, я не приму никаких от них переговоров и заверения в будущем спокойствии. Когда появится какая-либо партия или чеченцы выйдут на уборку или же для сенокошения, то к поражению высылать значительные отряды с орудиями... Словом, употреблю всю жестокость, какая только будет в моей возможности, и пока не наведу ужаса на чеченцев от первого до последнего.., пока не истреблю зверской их свободы и независимости, до того времени не возвращу войск с Сунжи; но и тогда, по испрошению воли вашего высочества, оставлю на оной укрепление, чтобы всегда содержать народ сей в крайней обузданности» [2, с. 376].

Ген. Ермолов, занявший с 1816 года должность командующего Отдельного Кавказского (до 1820 года Грузинского. – Авт.) корпуса и главноуправляющего гражданской частью, писал своему другу и покровителю А.А. Закревскому о своих планах относительно чеченцев:

«Соберу посеянный ими хлеб и целую зиму не позволю им пасти свой скот на плоскости. Продовольствие сыщу у народов, называющихся приязненными нам, мирными» [3, с. 210]

А вот что предлагал в 1833 году сподвижник ген. Ермолова и давний его сослуживец ген.-лейт. Вельяминов, командующий войсками Кавказской линии:

«Враг полностью зависит от урожая для поддержания существования и если уничтожать урожай зерновых, то через 5 лет голод заставит чеченцев подчиниться. Чтобы осуществить этот план, нужно сформировать 6 отрядов, состоящих из 6000 пехотинцев, 1000 казаков, 24 пушек, 500 телег с провизией и 1 повозки для больных и раненых. Эти отряды должны формироваться каждый год, но начинать действия им следует, только полностью подготовившись к действиям: ведь сопротивление обещает быть очень упорным» [4, с. 128].

Следует напомнить, что 1833 год – это начало т.н. «мирного периода» в отношениях между Россией и Чечней, который продлился 7 лет, до весны 1840 года. И можно легко себе представить, что творили на Чеченской равнине и даже в Притеречье российские войска, когда шли ожесточенные боевых действия предшествующих лет, если даже в этот период относительного затишья Вельяминов предлагает ежегодно отряжать в Чечню на уничтожение хлеба по 36 тыс. солдат и 6 тыс. казаков при 144 орудиях. Чтобы читатель оценил масштабы предлагаемых операций, напомним, что для победы над Турцией на кавказском театре военных действий России в 1853 году хватило 9 тыс. войск, а в 1854 году – 17 тыс. Причем, в обоих случаях турецкая армия пятикратно превышала российские силы. Еще меньше военных сил Россия использовала в те времена для серии побед над Персией [5, с. 59].

Был озабочен истреблением чеченских полей и главнокомандующий на Кавказе с 1844 по 1853 гг. граф М.С. Воронцов. В своем донесении князю Чернышеву, незадолго до этого ушедшего с поста военного министра на должность председателя Государственного Совета и председателя Совета Министров, Воронцов писал:

«Из журнала военных происшествий, представленного вам ген.-л. кн. Барятинским, от 21-го августа в. св. усмотреть изволили подробности успешного движения, произведенного войсками Левого Фланга с трех разных сторон в Большую Чечню. Подобные набеги не считаю я противными Высочайшей воле, недавно сообщенной мне ген.-адъют. кн. Долгоруким и которую передал я всем частным начальникам Линии к непременному руководству, ибо они должны входить в общий план действий наших против горцев. Вырубив просеки, дабы открыть свободный доступ нашим отрядам к немирным аулам, мы должны дать почувствовать враждебным племенам, что они далее в этом положении оставаться не могут, и для того летом истреблять их посевы и запасы сена» [6, с. 543-544].

Уничтожение хлеба в Чечне и воспрепятствование его производству оставались рутинной политикой российской администрации на Кавказе до самого завершения военных действий. Об этом, в частности, свидетельствует донесение наместника на Кавказе князя Барятинского военному министру Сухозанету от 4 декабря 1856 года, в котором, в частности, отмечалось:

«Войска будут находиться в сборе в течение 5,5 месяцев, с 1-го декабря 1856 года по 15-е мая 1857 года. Этот столь значительный срок назначен для сбора отряда как для того, чтобы, пользуясь усилением Левого Крыла двумя полками 13-й пехотной дивизии, привести к окончанию многие предприятия, которые не были совершены до сего по недостатку средств, так и для того, чтобы отряды наши присутствием своим в Большой Чечне препятствовали немирным чеченцам делать весенние посевы хлеба» [7, с. 616].

Истребление хлеба и сена, неприкрытые грабежи, сжигание селений и массовые убийства населения стали самой яркой и характерной приметой действий российских войск в непокорной Чечне. При этом важно понимать, что подобные действия коренным образом отличались от методов ведения войны, предписанных войскам российским законодательством. Понимая это, российское правительство избегало называть войной происходящие на Северном Кавказе десятилетия подряд ожесточенные боевые действия. Российский историк В.В. Лапин так описывает эту ситуацию:

«К отступлению от обычаев европейской войны, к использованию местных методов – набегов карательных и превентивных, – русскую армию подталкивал провал всех опробованных стратегических схем. Ни кордоны, ни массированные рейды, ни “генеральные сражения”, ни сеть укреплений, формировавших “пространство войны”, не принесли желаемого результата. Согласно Главе 7-й (О разбое, грабеже и насилии) “Полевого уголовного уложения для Большой Действующей армии” смертная казнь ждала военнослужащих, виновных в “грабеже лиц, домов, селений и вообще собственности” (п. 61). Так же сурово каралось “зажигательство домов, истребление лесов и жатв и убийство жителей” (п. 62). Если все вышесказанное совершала целая часть, расстрелу подлежал ее командир (пп. 63, 73). Офицер, уличенный в мародерстве, лишался чинов и изгонялся из армии (п. 72). При строгом следовании законам весь Отдельный Кавказский корпус должны были расстрелять по приговору полевого суда, поскольку в его составе не было ни одного человека, непричастного к подобным деяниям. То, что прямо запрещалось уставом, написанным “для европейской войны”, являлось в войне кавказской основной целью боевых действий.

…Если в первые годы Х1Х столетия командование испытывало по меньшей мере душевный дискомфорт от признания разрушительных набегов нормой, известны даже случаи привлечения к суду командиров, проявивших “неоправданную” жестокость, то позднее (с началом «эпохи Ермолова». – Авт.) разгромы непокорных аулов стали обычным делом, а добыча указывалась в победных реляциях.

Это несоответствие военного законодательства и местных реалий сохранялось на всем протяжении Кавказской войны, которую таковой правительство старалось не называть. В своем рапорте Чернышеву от 22 октября 1836 года Розен указывал на то, что пополнение частей Отдельного Кавказского Корпуса отпускными будет выглядеть как нарушение царского обещания призывать их только в случае войны» [8, 14-15].

Учитывая высокую образованность российских генералов и офицеров и поголовное знание ими французского языка, почти не остается сомнений в том, что в своих грабительских набегах на Чечню они сознательно копировали известную из истории Столетней войны между Англией и Францией тактику шевоше (фр. сhevauchee). Напомним, что шевоше – это систематические набеги английских военных отрядов вглубь французской территории. Эти набеги носили разорительный, беспощадный характер; местное население подвергалось тотальным грабежам и истреблению, в первую очередь уничтожались продовольствие, урожай на полях, а города и селения предавались огню. Шевоше являлась продуманной политикой терроризирования французов, чтобы лишить их воли к сопротивлению, и, кроме того, преследовала важную цель уничтожения продовольственных ресурсов противника. И, наконец, происходившие во время этих рейдов грабежи являлись формой оплаты английским солдатам. 

Одно из писем Ермолова А.А. Закревскому, который на тот момент занимал важный пост при Главном штабе, не оставляет сомнений в том, что и российские генералы содержали армию за счет грабежей местного мусульманского населения (грузин и армян не трогали). В этом своем письме Ермолов с циничной откровенностью признается Закревскому, что он под видом «подарков» изымает у азербайджанских ханов тысячи голов овец на прокорм солдат Кавказского корпуса и шитье им полушубков [9, с. 200]. «Поживем далее – не то еще будет!» – обещает Ермолов Закревскому [9, с. 201]. И если в Закавказье захват продовольствия проводился относительно в мягких формах, то на Северном Кавказе эта тактика выливалась в открытый грабеж и мародерство. Об этом остались прямые свидетельства со стороны российских военных деятелей. Вот одно из них, принадлежащее перу военного министра и историка Д.А. Милютина: 

«Отряды наши, под предлогом наказания тех или других аулов за враждебные их действия, вторгались в доступные местности, преимущественно в зимнее время, разоряли страну, рубили просеки в лесах и уходили без всякого положительного результата, оставляя за собою раздраженное, озлобленное население» [10, с. 277].

Если генерал-фельдмаршал Д.А. Милютин описывает «шевоше» российских войск на Северном Кавказе, не вдаваясь в подробности, то начальник штаба Кавказского корпуса ген. Г.И. Филипсон иллюстрирует эту террористическую тактику детальным описанием:

 «Янков подал мне несколько новых донесений с Левого фланга о военных действиях. Одно было на имя командующего войсками от подполковника Пулло, начальника Сунженской кордонной линии, с представлением копии донесения ему от его подчиненного, начальника кордонного участка, о предпринятом им набеге на один чеченский аул. Начальник участка, штабс-капитан, собрав наскоро небольшой отряд пехоты и казаков при двух орудиях, двинулся ночью к аулу, чтобы напасть на него перед рассветом, врасплох, но был открыт пастухами не доходя аула. Сделалась тревога, чеченцы собрались, и завязалась перестрелка. Штабс-капитан овладел аулом открытой силой и после упорного сопротивления сжег его. С десяток горцев убито, 8 взяты в плен; но казаки, как сказано в донесении, в пылу ожесточения сбросили их со скалы. Сверх того, у неприятеля отбито более ста лошадей, довольно много овец и рогатого скота. У нас один рядовой убит и два казака ранены.

Представляя это донесение, подполковник Пулло доносил, что разоренный аул был из мирных и отличался верностью» [11, с. 163].

Ряд дополнительных источников помогает нам глубже понять, почему российское военное командование на Кавказе с таким упорством уничтожало плоды земледелия в Чечне. Дело в том, что Чечня обеспечивала хлебом не только себя, но и весь Северо-Восточный Кавказ, являясь, по сути, продовольственной базой сопротивления колониальной экспансии России.

Российский военный историк XIX века В.А. Потто, описывая Чечню времен Кавказской войны, прямо отмечает, что из-за своего плодородия и воинственности населения Чечня являлась ключом к покорению всего Северо-Восточного Кавказа. Он пишет:

«Эта малодоступная страна лежала первой на пути распространения русского владычества не потому только, что она приходилась ближайшей к русским владениям, с которыми не могла не сталкиваться постоянно. Главнейшее значение ее было в том, что она, со своими богатыми горными пастбищами, с дремучими лесами, посреди которых издавна раскидывались роскошные оазисы возделанных полей, с равнинами, орошенными множеством рек и покрытыми богатой растительностью всякого рода, была житницей бесплодного каменистого Дагестана. И только покорив Чечню, можно было рассчитывать принудить к покорности и мирной жизни горные народы восточной полосы Кавказа» [12, с. 59].

О том, что Чечня являлась военной и продовольственной базой сопротивления царизму, отчетливо свидетельствует и первое издании Большой Советской Энциклопедии:

«Исключительно упорную борьбу с наседавшим царизмом горцам пришлось выдержать с конца XVIII века (1785–1859). Наиболее активными и сильными противниками царского правительства при завоевании Северного Кавказа справедливо считались чеченцы. Натиск царских войск на горцев вызывал их объединение для борьбы за свою независимость, и в этой борьбе горцев чеченцы играли выдающуюся роль, поставляя главные боевые силы и продовольствие для газавата (священной войны). Чечня была житницей газавата» [13, с. 530-531].

То, что Чечня поставляла не только главные военные силы для имамата, но и составляла «житницу» сопротивления, было ясно и авторам XIX века. Вот одно из подобных свидетельств:

«Плоскость, или, правильнее выразившись, отлогие северные склоны хребта Кавказского, покрытые лесами и плодоносными долинами и обитаемые в восточной части племенем чеченским, наиболее воинственным из племен горских, составляли всегда сердце, житницу и самую мощную найму враждебной нам коалиции гор. Шамиль хорошо знал этим предгорьям цену и, избирая своей резиденцией первоначально Дарго, а затем Ведено – видимо старался держаться ближе к Чечне, чем всех прочих своих владений. Значение этих предгорий было понято и главнокомандующим князем Барятинским, сосредоточившим все наши удары на землях чеченских, с падением которых в апреле 1859 года не устоял и полугода густонаселенный Дагестан, хотя и отдохнувший от наших наступательных действий, прекращенных со стороны Дагестана еще с 1849 года» [14, с. 13].

Что же делало Чечню страной, столь важной для отпора российской колониальной экспансии на Кавказ? Авторы XIX-го столетия, описывая Чечню, все как один констатируют необычайное плодородие ее равнин и трудолюбие жителей. Приведем несколько высказываний российских деятелей того периода, подтверждающих сказанное. Сенатор Российской империи и историк П.Г. Бутков в этнографическом описании чеченцев, предваряющем очерк о шейхе Мансуре, писал:

«Чеченцы трудолюбивее других кавказских народов. Чеченец работает неусыпно. Женщины, справляя все домашние надобности, помогают им в полевых упражнениях» [15, с. 10].

Конечно, если добавить к трудолюбию жителей еще два условия – плодородие страны и мирные условия жизни, результаты получаются поразительными. Это вынужден был отметить даже такой лютый чеченоненавистник как генерал Граббе:

«Чеченская равнина, заключающаяся между реками Аксаем, Мичиком, Тереком, Ассой и хребтом гор, составляет один из богатейших и плодороднейших участков Кавказа. Она представляет не только все способы для обильного довольствия ее жителей, но служит, так сказать, житницей для горцев и пастбищным местом для их баранних стад; с другой стороны, значительный избыток разнородных ее продуктов продается на Линию. Каждый, кто был в Чечне в кратковременный промежуток спокойствия с 1833 по 1840 год, может свидетельствовать, в каком цветущем положении находилась сия страна и до какой степени благосостояние ее возрастало ежегодно» [16, с. 429].

Другой российский автор Г.К. Властов, впоследствии Ставропольский (1868–1872) и Кутаисский (1872–1878) губернатор, не жалеет превосходных степеней при описании плодородия чеченских земель:

«…есть еще важнейшая причина, по которой Большая Чечня имеет для нас большую важность: эта прекрасная долина, перерезанная множеством горных рек и ручейков, необыкновенно плодородна. Самое течение рек по весьма чувствительному склону способствует искусственному наводнению открытых полей посредством каналов, необходимому средству при возделывании риса (чалтыка), который составляет одну из главных потребностей горца. Превосходные пастбища дают возможность разводить многочисленные стада, которые составляют богатство чеченца. Необозримые поля кукурузы и ячменя доставляют огромные запасы продовольствия» [17, с. 2-3].

Чеченцы XIX столетия разводили не только скот, но и верховых лошадей в огромных количествах. Английский историк Джон Баддели приводит высказывание сподвижника Ермолова, генерал-лейтенанта Вельяминова, который в самый разгар Кавказской войны отмечал:

«Чеченцы-всадники во многом превосходят как казаков, так и нашу регулярную кавалерию. Они все как будто родились в седле и с ранних лет привыкли ездить верхом, а с возрастом становятся первоклассными наездниками, способными преодолевать верхом большие расстояния. Имея огромное количество лошадей, они выбирают лишь быстрых, сильных и выносливых. Нередко лошадь может в жаркий летний день преодолеть со всадником в седле более 150 верст» [18, с. 44].

Разводимые чеченцами лошади были не только многочисленны, но и отменного качества. Вот как описывает специалист по коневодству чеченскую породу лошади:
 
«Кабардинская или Чеченская лошадь, одна из самых рослых пород. Сухая, полугорбатая голова, длинная и тонкая шея, прямая спина и крестец, узкая грудь, тонкое тело, оленье брюхо и отличные ноги – суть отличие этой очень красивой породы. Притом тонкая с короткой шерстью кожа обнаруживает много сосудов. Она сильна, ловка и проворна» [19, с. 149].

Но вернемся к земледелию. В 1832 г. барон Норденстам (в 1846 году назначен губернатором Кавказской области) в своем «Описании Чечни» отмечал, что «эта страна имеет перед другими районами Северного Кавказа то преимущество, что, будучи несколько закрыта со стороны севера, она не подвержена тем холодным ветрам и ужасным вьюгам и метелям, которые зимою почти постоянно господствуют в Кавказской области… Для лучшего урожая чеченцы весною и летом по мере надобности наводняют свои поля, для чего из речек повсюду выведены канавы; это им не стоит больших трудов, потому что рек там много и весьма близки одна от другой» [20, с. 302].

Особенно поразили барона Норденстама кукурузные посевы Чечни. Он писал: «В 1832 г. мне случилось видеть в дер. Гехи кукурузное поле, на котором кукуруза была такой величины, что при проходе отряда нашей части конница въехала в одну полосу и всадников не видать было». По его мнению, такой величины кукуруза не растет даже в Западной Грузии и Абхазии, где она считается главным злаком и возделывается очень давно, с XVI в. [20, с. 303].

Большое влияние на плодородие Чеченской равнины оказывала ограждающая ее с севера Терско-Сунженская возвышенность. Уже цитированный нами Д.А. Милютин писал в 40-х годах XIX века:

«Чечня есть одна из лучших частей Кавказа, климат весьма здоровый, особенно в так называемых Черных горах. На плоскости же, закрытой с севера тоже горами, климат несравненно умереннее, чем в других частях северных плоскостей Кавказа; в Чечне гораздо теплее, чем в Кабарде и земле кумыков: там виноград растет в диком виде, тогда как в Кабарде его нет, потому что Кабарда есть плоскость, открытая с севера, подобно степям Кавказской области» [21, с. 31].

Конечно, непрестанные экспедиции российских войск в Чечню, совершаемые в ходе Кавказской войны, главной целью которых было разорение края, привели к тому, что чеченцы понесли громадные людские и экономические потери. После завершения Кавказской войны Чечня, по словам очевидцев, не только лежала в руинах и пепелищах, но и производила впечатление сплошного кладбища с копьевидными знаками «холлам» на могилах, и это означало, что здесь погребен мужчина, погибший на войне. Вот как описываются эти чеченские кладбища в источнике XIX века:

«Беспрерывная и энергическая война, происходившая в Чечне, причинила ей большие потери. Существование множества кладбищ на равнине и в горах, на высотах и по ущельям, остались теперь безмолвными свидетелями множества павших жертв, над которыми виднеются многочисленные группы памятников с копьями. Издалека они кажутся фалангою рыцарей, вооруженных копьями и развевающих своими разноцветными флюгерами. Вся Чечня – Большая, Малая и Нагорная – наполнены этими немыми памятниками потерь горцев и их отчаянной борьбы с русскими. Все эти памятники придают стране грустно-величественный характер» [22, с. 21-22].

Но, несмотря на разорение и потери, чеченцы быстро оправились и в короткое время снова превратили свою страну в цветущий край.

«На чеченской плоскости, – пишет путешественник, подписавшийся инициалами С.Д., – по всей дороге перелески сменяются роскошными оазисами кукурузы, пшеницы.., или полянами, заросшими высокой сочной травой; здесь повсюду чернозем, ручьи, речки; тут и там натыкаешься на мочежины, образовавшиеся вследствие обилия вод. На всей плоскости, до самой подошвы Черных гор, во всех направлениях разбросаны фруктовые деревья в диком состоянии, преимущественно груши. Сочность деревьев и трав, ароматичность и влажность воздуха – все указывает, что здесь соединились все условия для самой высокой земледельческой культуры» [23].

А вот другое свидетельство: «…благоустроенные аулы с опрятными улицами, нередко с каменными зданиями и обширными базарами, непосредственные торговые сношения с Москвой и Нижним Новгородом, цветущее земледелие, за немногими исключениями, ирригационные каналы, обилие продуктов, привозимых на базары ближайших городов, – все это говорит в пользу чеченцев как народа, способного и восприимчивого к усвоению плодов культуры» [24, с. 165-166].

Достижения чеченцев второй половины XIX столетия в сельском хозяйстве и масштабы экспорта зерновых способны поражать даже сегодня. Читаем:

«Чечня давно слывет житницей Дагестана. Расположенная у лесных предгорий, на значительной площади с доброкачественной почвой, она, кажется, могла бы поспорить с Самарской губернией если не качеством произрастающей в ней культуры, то количеством произрастающей в ней кукурузы, которой она в 1872 и 1873 годах кормила не только Дагестан, но и Персию. В эти годы тавлинцы вывозили десятки тысяч арб кукурузы из аулов Шали и Урус-Мартан, главных торговых пунктов Чечни; одни из них покупали этот хлеб для перепродажи его в Петровске агентам персидского правительства, другие брали для собственного продовольствия» [25, с. 270-271]. По словам того же автора, один Урус-Мартан в урожайный год был способен прокормить весь год целую Чечню, причем неурожайный год был в Чечне лишь в 1831 году [25, с. 271].

Следует уточнить, что крупные хлебные рынки, появившиеся в 60-е гг. XIX века, располагались в Чечне не только в Шали и Урус-Мартане, но и в Старом Юрте и Исти-Су [26, с. 51].

Примечательно следующее замечание исследователя северокавказского земледелия Б.А. Калоева: «Таким образом, подводя итоги, мы можем отметить, что до середины XIX в. на равнине Северного Кавказа земледелие являлось ведущей отраслью хозяйства только у чеченцев. Объясняется это не только наиболее благоприятными климатическими и почвенными условиями чеченской равнины – этой житницы Чечни и всего Восточного Кавказа, но и, по-видимому, и тем, что разведение скота считалось здесь (в отличие, например, от кабардинцев и других равнинных жителей) менее выгодным занятием» [26, с. 32]. Тем не менее, как мы видели выше, чеченцы в огромных количествах разводили скот и лошадей.
 
В завершение можно с уверенностью сказать, что земледелие и скотоводство у чеченцев XIX века находились на высочайшем уровне, позволяя обеспечивать продовольствием не только свою страну, но и соседние области Северо-Восточного Кавказа, включая, по приведенному выше свидетельству генерала Граббе, русские и казачьи поселения на Линии. После окончания Кавказской войны огромное количество зерна вывозилось в Иран, а также в российские города, включая Москву и Нижний Новгород [24, с. 165-166]. Кстати, в архивах Ирана наверняка сохранились документы, из которых можно узнать об объемах ежегодно закупаемого в Порт-Петровске (совр. Махачкала) чеченского зерна. Эти архивы все еще ждут исследователей.

В сочетании с традиционным производством сукна, бурок, обуви, керамики, мебели, конской сбруи, упряжи, телег, оружия отменного качества (включая артиллерию) и другой продукции, аграрное развитие Чечни той эпохи демонстрирует впечатляющий экономический потенциал, который, к сожалению, получил лишь частичную реализацию из-за кровопролитной и разрушительной Кавказской войны.   
 
Использованная литература:

1. РГВИА. Ф. ВУА. Д. 6164. Ч. 26. Л. 61 об.//Цит. по: История Чечни с древнейших времен до наших дней. Т. I. Грозный, ГУП «Книжное издательство», 2008 г., 826 С.
2. Дельпоццо И.П. Из рапорта главнокомандующему на Кавказе Н.Ф. Ртищеву.//АКАК. Т. V, Тифлис, типогр. гл. упр. наместника Кавказского, 1873 г., 1170 С.
3. Письмо А.П. Ермолова к А.А. Закревскому от 26 января февраля 1817 г.//Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 73. Бумаги графа А.А. Закревского. Ч. 1, СПб, Государственная типография, 1890 г., 616 С.
4. Вельяминов А.А. Меморандум от 20 мая 1833 года.//Цит. по: Джон Баддели. «Завоевание Кавказа русскими. 1720-1860». (Пер. с англ.). Москва, «Центрполиграф», 2011 г., 490 С.
5. Фадеев Р.А. Шестьдесят лет Кавказской войны. Тифлис, Военно-походная типогр. гл. штаба кавказской армии, 1860 г., 159 С.
6. Воронцов М.С. Отношение к кн. Чернышеву от 23-го августа 1852 г.//АКАК. Т. X, Тифлис, типогр. гл. упр. наместника Кавказского, 1885 г., 936 С.
7. Барятинский А.И. Отношение к военному министру ген.-адъют. Сухозанету от 4 декабря 1856 г.//АКАК. Т. XII, Тифлис, типогр. канц. главнонач. гражд. частью на Кавказе, 1904 г., 1552 С.
8. Лапин В.В. «Убедить непокорные племена в превосходстве нашего оружия…». Военные планы покорения Кавказа (Кавказ и Российская империя: проекты, идеи, иллюзии и реальность. Начало Х1Х-начало ХХ вв. СПб., Изд-во журнала «Звезда», 2005 г., 9-29 С.
9. Письмо А.П. Ермолова А.А. Закревскому от 4-го января 1817 г.//Сб. Императорского русского исторического общества. Т. 73. Бумаги графа А.А. Закревского. Ч. 1. СПб., типогр. К. Маттисена, 1890 г., 616 С.
10. Воспоминания генерал-фельдмаршала графа Дмитрия Алексеевича Милютина. Том I, кн. 1, 2, 3. Томск, изд. Военной Академии, 1918 г., 469 С.
11. Филипсон Г.И. Воспоминания.//Русский Архив. Т. V. М., Университетская типография, 1883 г., 73-200 С.
12. Потто В.А. Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах и биографиях. Т. II. Вып. 1. СПб., издание книжного склада В.А. Березовского, 1887 г., 780 С.
13. БСЭ, Т. 61, М., «Советская энциклопедия», 1934 г., 896 С.
14. Сельдерецкая Е. Очерки современного Кавказа. Часть I. Берлин, типогр. Альберта Левента, 1870 г. 85 С.
15. Из архивных материалов П.Г. Буткова.//Россия и Кавказ – сквозь два столетия. СПб., «Звезда», 2001 г., 415 С.
16. Граббе П.Х. Предположение к покорению племен, обитающих на левом фланге Кавказской Линии. – Составлено в 1840 году.//АКАК. Т. IX. Тифлис, типогр. канц. главнонач. гражд. частью на Кавказе, 1884 г., 1013 С.
17. Властов Г.К. Война в Большой Чечне. СПб., Военная Типография, 1856г., 60 С.
18. Баддели Дж. Завоевание Кавказа русскими. 1720–1860. (Пер. с англ.). М., «Центрполиграф», 2011 г., 490 С.
19. Бобарыкин П.А. Коневодство. Практическое руководство к излечению болезней лошади и к познанию ее по наружному осмотру. М., Типография Шюман и Глушкова, 1869 г., 447 С.
20. Описание Чечни с сведениями этнографического и экономического характера. Составил капитан Ген. Штаба И.И. Норденстам.//Цит. по: Материалы по истории Дагестана и Чечни. Т. III, Ч. 1 (1801–1839). Махачкала, Госиздат, 1940 г., 472 С.
21. Милютин Д.А. Материалы по истории Кавказа. Заметки о племенах кавказских. Чеченцы.//Цит. по: Калоев Б.А. Земледелие народов Северного Кавказа. М., «Наука», 1981 г., 246 С.
22. Народы России. Чеченцы. СПб., 1880 г., 1–22 С.
23. С.Д. «Хасав-юрт» (Путевые наброски проезжего), часть I. Газета «Терские ведомости», № 46, за 8 ноября 1880 г.
24. Надеждин П.П. Опыт географии Кавказского края. Тула, типогр. Н.И. Соколова, 1891 г., 282 С.
25. Вроцкий Н.А. Чечня как хлебный оазис – канализация ее.//Сборник Сведений о Терской Области. Владикавказ, 1878 г. Вып. 1, 270-273 С.
26. Калоев Б.А. Земледелие народов Северного Кавказа. М., «Наука», 1981 г., 246 С.