С точки зрения собаки. 1

С точки зрения собаки


                Памяти Фрама, моей любимой собаки.



Часть I

1.

Я так и не понял, как оказался в незнакомом месте. Кругом было сплошное движение. Мчались, окатывая все вокруг фонтанами грязной воды, лупоглазые чудища. Бежали люди всех возрастов и калибров.

Я стоял у крыльца магазина и силился понять, где нахожусь. Двери периодически распахивались и оттуда вырывались умопомрачительные запахи. Мой чуткий нос, подстрекаемый голодным желудком, различал малейшие оттенки этих ароматов. Было сыро и ветрено. Моросил дождь, пролетала снежная крупа. Я заглядывал в глаза каждому проходящему, но на меня никто не обращал внимания, и от этого становилось все тоскливее и тревожней. Постепенно, страх заполонил мою душу. Я дрожал и никак не мог согреться.

Я взобрался на крыльцо поближе к теплу, сел на ступеньку и сидел, пока не стемнело. Я чувствовал себя брошенным и одиноким. Было страшно. Прохожих становилось все меньше, а огней все больше. Двери магазина хлопали реже и реже. Я понял, что совсем никому не нужен, спустился с крыльца и побрел по улице.

Тяга к теплу привела меня в теплотрассу. В одном месте была довольно объемная щель, я протиснулся в нее. Мне еще не приходилось ночевать в теплотрассе. Здесь было тепло и сухо. Пахло собаками. Я привалился к теплому краю трубы и мгновенно заснул, не смотря на противное посасывание в желудке. Проснулся я на рассвете от тихого повизгивания. К моему боку прижались и повизгивали во сне два щенка. Теперь я был не один.

Я снова заснул, но теперь спал беспокойно. Одни обрывки снов сменялись другими, накатывались друг на друга, а затем выстроились в полную картину того, что случилось некоторое время назад. Я видел всё так явно, словно это был не сон, и заново все переживал.

Мне приснилась большая черная собака. Она лизала меня горячим языком и даже сквозь сон, я чувствовал ее жаркое дыхание, и ощущал на губах вкус теплого молока. Это была моя мать. Я звал ее Вавва.

Мы вместе с другими собаками жили на пустыре в подвале заброшенного дома. Где-то там за трубами в своем закутке жили кошки, я чувствовал их кошачий запах. Однажды я тявкнул на одну из них, и мать объяснила мне, что это наши подвальные кошки и трогать их не надо. Еще она объяснила, что есть «хозяин», это самое лучшее, что может быть у собаки. «Хозяин» не собака, это человек, и если он захочет стать твоим «хозяином», то надо этому только радоваться.

Собаки куда-то убегали, прибегали. Моя мать тоже убегала и приносила мне вкусные кусочки. Иногда ко мне подбегали большие щенки и начинали со мной играть. Вавва выводила меня из подвала, и яркий свет слепил глаза, а вокруг разливалось невероятное множество запахов. Я играл среди других щенков, но больше смотрел по сторонам. И иногда видел проходящих мимо людей, но никто не спешил стать «хозяином», ни моим, ни других собак. Потом мы снова уходили в подвал. И Вавва вылизывала меня, а я всё тянул, причмокивая, её теплое молоко…

Четкое видение закончилось. Снова были какие-то обрывки снов, тревожных и непонятных. А потом яростный лай матери и других собак. Слезятся глаза и першит в горле. Собаки мечутся по подвалу в поисках выхода, а снаружи крики, грохот и стук, и нестерпимый запах сырого цемента вперемешку с чем-то удушающе-протианым…

В одно мгновение окна подвала, открывающие нам дорогу в большой мир, были наглухо заколочены и замурованы. И ни кому не было дела до того, что там остались собаки.

Вавва начала скрести лапами в уголке окна. Скоро стал пробиваться луч света, наконец, отверстие расширилось. Мать просунула в него морду, но оно было слишком мало, чтобы в него пролезла взрослая собака. Мать схватила меня зубами за шиворот и стала проталкивать в щель. Я почему-то понял, что надо ползти вперед и, через несколько мгновений оказался по другую сторону стены. За мной следом вылезло несколько котят и кошек помельче.

Больше из расщелины никто не появился. Я слышал лишь визги и лай, переходящий в протяжное подвывание. Я долго сидел у расщелины, скреб лапой застывший цемент, замуровавший окна подвала.

Дни сменялись ночами, темнота – светом, свет – темнотой. Звуки из подвала становились все тише. Собаки уже почти не лаяли и не скулили. Лишь изредка доносилось жалобное мяуканье, потом смолкло и оно. Не знаю, сколько прошло времени. Я ждал мать. Я звал ее то тявканьем, то повизгиванием. Мне было страшно. Я очень ослаб.

Потом на пустыре появились мальчишки, они взяли меня на руки и долго таскали по улицам. Один даже догадался угостить кусочком булки. Впервые за это время во рту у меня было съестное. Стемнело. Один из мальчишек потащил меня домой, но родители устроили скандал, и я был оставлен у подъезда. Правда, мальчик украдкой выскочил из квартиры и принес мне котлету и кусок хлеба.

Я проскулил всю ночь, а утром дворник метлой прогнал меня со двора. Я оказался на незнакомой улице. Нос учуял еду, и я побежал на этот невозможно манящий запах. Нос привел меня к огромным дверям, из которых на все лады неслись разнообразнейшие ароматы. Здесь было много людей, и я с радостью бросался навстречу каждому.

Я так хотел стать хозяйским, но, на меня никто не обращал внимания. Потом я устал и просто сидел, прижавшись к дверям. Двери распахнулись, и я полетел кубарем. Вылетевшая толпа, смеясь, пробежала мимо, даже не заметив, что один из них наступил мне на лапу. Я взвизгнул и стал зализывать ушибленное место.

– Это что за собачий карапуз? – послышалось вдруг.
Надо мной склонилось лицо старого человека.

– Кто ж тебя так, дружок? Ах ты, чудо лопоухое, – старик почесал у меня за ушами. Потом, кряхтя, полез в сумку, достал кусок колбасы и сунул мне под нос.

Я недоверчиво уставился на старика, не решаясь схватить колбасу.
– Ешь, – вздохнул старик, и вновь подтолкнул мне колбасу.
– Что ж, идем, пес, – сказал он, когда я расправился с колбасой.

И я понял, что это хозяин. Мой хозяин.

Я побежал за стариком. И хотя старик шел медленно, мои лапы еле поспевали за ним. Когда я уставал, старик нес меня на руках, потом опускал на землю.

Мы долго ходили по городу. Старик несколько раз заходил в магазины. Но это были странные магазины. Вдоль стен стояли полки, заставленные чем-то совсем не съедобным. Старик брал это несъедобное с полок и внимательно рассматривал. Он называл это книгами. Несколько книг он подал человеку за прилавком, тот завернул их в бумагу и отдал обратно старику.

На улице старик купил мне сосиску в булочке. Потом он сидел на скамеечке. А я расположился у его ног.

Он гладил меня и говорил:
– Какой же ты лохматый, дружок. Даже худобы твоей из-за шерсти не видно. Вот сейчас приедем домой, поселишься в будке, и будет у тебя своя жилплощадь.

На остановке, куда мы пришли, было людно. Старик взял меня на руки, подкатило большое рыкающее чудище под названием автобус. Старика сначала отпихнули от дверей, а потом волна подхватила его и занесла на ступеньку автобуса.

– Куда прешь с собакой, старый! – завизжала какая-то тетка.
– Бомж бомженка подобрал. Фу, он блохастый и грязный! – подхватила другая.
– Да это мы сейчас поправим! – какой-то мужик выхватил меня из рук старика, и я больно шмякнулся об асфальт.

Старик что-то кричал, но дверь уже захлопнулась, автобус уехал. Передо мной были ноги, ноги, ноги, но это не были ноги старика…


2.

Я снова проснулся. Сквозь щели теплотрассы пробивался свет. Щенки уже сидели напротив меня и помахивали хвостами. Потом один из них сообщил, что знает богатую помойку. Мы выбрались из теплотрассы и побежали по улице.

Сегодня было тепло. В небе горел большой желтый цветок, такие же цветочки, только совсем маленькие проглядывали на обочинах. Еще совсем недавно, когда мать впервые вывела меня из подвала, она сказала, что большой цветок над головой называется солнцем, и добавила, что когда появятся под ногами такие же, только маленькие, будет совсем тепло.

Помойка действительно оказалась богатой. И я наелся так, что даже брюхо стало свешиваться на бок.

Рядом была большая лужа. Я склонился над ней, чтобы попить и вдруг увидел незнакомого щенка, абсолютно черного, с круглыми сливовыми глазами и большими лохматыми ушами. Шерсть у щенка была длинная густая и очень всклокоченная. Я гавкнул. Щенок гавкнул в ответ. Я задел воду лапой, щенок протянул свою лапу к моей.

Я отбежал к другой луже и увидел в ней все того же щенка. Незнакомец смотрел на меня в упор и повторял каждое мое движение.

Насытившись, щенки стали играть, сначала они гонялись друг за другом, а потом начали тормошить меня. И я увидел, как на черного щенка в луже, налетели двое, пестрый и рыжий, точь в точь такие же, что играли со мной. И тогда я сообразил, что черный щенок это – я.

Мы стали постоянными посетителями этой помойки. В некоторые дни еды было много, ее хватало даже окрестным кошкам.

Но, иногда помойку облепляли со всех сторон люди. Это были бродяги и пьяные. Они были такими же голодными и грязными, как и мы. И после них нам на помойке делать было нечего. В такие дни, щенки предпочитали держаться подальше от помойки. В их головах была свежа память о том, как Рыжего чуть не поймали бомжи, а старого серого пса поймали, и после этого его никто не видел. Но к счастью, нашу помойку бомжи посещали не часто.

Впервые, я услышал слово «бомж» в автобусе, когда меня отобрали у старика, и до сих пор не могу понять, почему его так назвали. Старик совсем не походил на этих людей у помойки. Он иногда мне снился. Но днями мне некогда было о нем думать, мы бродили по городу, обследовали окрестности, ссорились с другими собаками, играли, прятались от собачников.

Но однажды все это кончилось. Утром мы не обнаружили помойки. Контейнеров не было. А на их месте дымилась большая куча хлама. Так мы остались без кормушки, но не унывали. Город большой, мусорок много. И мы отправились на поиски.

Может быть, мусорки по всему городу это и плохо, но с точки зрения собаки, это в самый раз. Новая мусорка нашлась довольно быстро. Она была не беднее первой, попадались довольно лакомые кусочки: недоеденные булочки и пирожки, иногда даже объедки тортиков. Кости тоже встречались, но в основном куриные. Ну, а колбасных шкурок было на любой вкус. Однажды мы нашли целую упаковку тонких колбасок. Они слегка припахивали чем-то неприятным, но, в целом, есть было можно.

Удивляюсь я людям, выбрасывают столько еды! С другой стороны, если бы они все это не выбрасывали, нам собакам, да и кошкам тоже, есть было бы совсем нечего. Если бы я был человеком, я бы ненужную еду не выбрасывал, а выставлял бы ее в бачках на улицу, пусть бездомные едят, жалко что-ли.

Самые сытные мусорки были те, куда везли отбросы со школьных столовых, вываливали еду целыми тазиками: и макароны, и каши всякие, вперемежку с остатками котлет или рыбы, а то и целые куски омлета попадались, или запеканок там всяких. А булочек, булочек и хлеба… Что, эти школьники совсем с ума сошли, такое добро не едят! Заелись, одним словом.

Мы несколько раз попадали на такие мусорки, и наедались на несколько дней вперед. Правда, не всегда так везло. Обычно, такие мусорки контролируют бродяги и прогоняют нас собак. Но все-таки, если повезет, урвать что-нибудь можно. Это, на какого бомжа попадешь, не все же прогоняют. Некоторые, нас собак, очень даже жалеют. Но, все-таки, мы предпочитаем держаться от них подальше.

По словам щенков, самые бедные мусорки были на городских окраинах, около маленьких покосившихся домишек. Там съестного почти не встречалось, редко-редко заплесневелый сухарик или какая обглоданная косточка. Конечно, и на богатых мусорках не всегда случалось поесть, бомжи набегут, хоть караул кричи. Но в целом, жить можно, если только не собачники.

Собачников мы ненавидели люто. Мы их за версту чуяли. Мне еще мать говорила, что собачники наши самые большие враги и на глаза им лучше не попадаться. Она их называла живодерами.

Страх перед собачниками прочно засел в наших душах. Даже бомжи были лучше. Порой среди них встречались вполне симпатичные люди, которые нас не прогоняли от мусорок, а даже наоборот, подкармливали, конечно, таких было немного, но были. Так вот, как только появлялся фургон собачников, мы забивались по разным щелям, и пересиживали этот опасный период.

Я заметил, что люди по разному относятся к бездомным собакам. Одни всегда угощают чем-нибудь, другие равнодушны, третьи истошно кричат при виде собак, а некоторые, постоянно норовят обидеть. Однажды мы видели, как какой-то прилично одетый дядька, явно не бродяга, насмерть забил мирно дремавшего у обочины пса. Но все-таки, хуже всех были собачники.


3.

Был конец весны, солнце палило нещадно и мы, разморенные жарой, заснули во дворе в тени деревьев, недалеко от пятиэтажки. Мы часто заглядывали в этот двор. А в последнее время, можно сказать, переселились сюда. Здесь жила добрая бабулька, которая нас подкармливала. Да и другие жители относились к нам неплохо, частенько перепадало от них что-нибудь вкусненькое, со двора не гнали, гладили нас, ребятишки с нами играли.

Но, в семье не без урода. Нашлись двое, которые собак ненавидели. Устраивали бабуле скандалы, прогоняли нас. Однажды они выловили бабулю, когда она вынесла нам мисочку с едой. Бабуля была во дворе одна, и они подняли такой ор, что стекла звенели.

– Развела тут псарню! Забирай их себе, если они тебе так нужны, а во двор не смей привечать! – орал мужик.
– Мы выселим тебя, карга старая, добьешься! Своей собаки мало, так еще чужих по всему городу собирает! – визжала тетка.

Бабуля развернулась и ушла, не сказав ни слова.
– Ишь, какие мы гордые! Мы на тебя управу найдем! – не унимался мужик.

Нашу бабулю обижают! Вот тут мы ощетинились и зарычали. Мы впервые рычали на человека. Мужик с теткой завизжали еще сильнее и с криками «бешенные, бешенные!», забежали в подъезд. Несколько дней все было спокойно. Эти двое во дворе не появлялись, бабуля продолжала нас кормить, ребятишки с нами играли, и постепенно скандал забылся.

Дни стояли очень жаркие, даже ночь не приносила прохлады. Вот мы и лежали в тени, периодически кто-нибудь из нас приоткрывал один глаз и следил за происходящим. Но все было в порядке, и мы задремали. Был разгар дня, люди во двор почти не выходили: кто на работе, кто спрятался от жары по домам.

Собачники появились неожиданно. Я услышал истошный визг, вскочил, бросился бежать и запутался в сетке. Рыжий и Пестрый с лаем набрасывались на собачников и хватали их за штаны, один собачник схватил Рыжего за шкирку, но тот увернулся и цапнул собачника за палец. Собачник взвизгнул и выпустил Рыжего, и тот бросился бежать. Второй кинул на Пестрого другую сеть, но Пестрый увернулся и тоже бросился на утек.

– Держи их, держи! – орали собачникам, маячившие в окне мужик с теткой.
– Стойте! Что вы делаете! – услышал я крик. От подъезда к машине бежала наша бабулька.

Но было уже поздно. Меня швырнули в фургон, и машина рванула со двора.
По дороге машина часто останавливалась, и в фургон забрасывали других пленников. Скоро нас было уже довольно много, и здесь были не только бездомные бродяжки вроде меня, но и породистые псы, и несколько очень симпатичных, ухоженных кошек. В фургоне стоял визг, лай, мяуканье.

Мне почему-то особенно жалко было кошек. Они казались такими беспомощными и маленькими. Я всегда хорошо относился к кошкам, может быть потому что, в нашем подвале, где я раньше жил с матерью и другими собаками, кошки были нашими соседями, они тоже обитали в подвале, и их никто из собак не обижал.

Нас привезли за город. Около большого здания, обнесенного высоким забором, машина остановилась. Кошек загнали в одно большое помещение, а собак сразу распределили по отдельным узким клеткам.

Здесь было очень неприятно. Тревога и страх словно повисли в воздухе, все кругом было пронизано ими. Когда меня вели вдоль клеток, я видел тоскливые, полные ужаса глаза собак. Некоторые клетки были пусты. Меня запихнули в одну из них и защелкнули задвижку. Весь остаток дня я не притронулся ни к миске с едой, ни к воде, стоящей рядом в небольшой чеплашке.

Ночью я стал рыть подкоп, вспомнив, как это сделала моя мать. Пол в клетке был земляной, но земля оказалась очень твердой, и я разбил лапы в кровь, но достаточно большого хода, чтобы выбраться так и не вырыл. Утром пришел охранник. Он увидел подкоп и избил меня так, что я отлежался только к следующему утру.

Каждый день из соседних клеток кого-то уводили, но клетки не долго оставались пустыми, появлялись новые собаки. Не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как я попал сюда. Скажу одно, первые дни я не ел, но потом голод заставил меня притронуться к пище.

Постепенно появился аппетит, а вместе с ним надежда, что я смогу вырваться из этой тюрьмы. Я все чаще стал думать о старике, и решил, что, как только вырвусь отсюда, обязательно его найду. Вспоминал я и бабулю. Но возвращаться к ней одному, без Рыжего и Пестрого, мне не хотелось. Вот если бы их найти, можно было бы появиться у бабули.

От собак я узнал, что это живодерня при мыльном заводе, принадлежат они какому-то богачу, и все богатство его держится на выделке шкур и на мыле. Иногда сюда по ошибке попадают собаки с именитыми родословными, и тогда происходят неминуемые скандалы. Появляются хозяева собак и грозят начальнику «прикрыть его лавочку», но, получив любимца обратно, забывают о своих словах.

Еще я узнал, очень редко, но все-таки бывает, что охранники забывают закрыть после кормежки какую-либо клетку, и тогда счастливчик бежит, и если ему удается выбраться за ворота, он спасен. Я почему-то поверил в то, что именно мою клетку забудут закрыть. И ждал.

И дождался. Однажды утром, моя клетка открылась, на меня накинули брезентовый ошейник на палке, вывели во двор и повели в сторону длинного здания в глубине двора. У меня оборвалось сердце. Я понял, что спастись уже невозможно. Но я упирался изо всех сил и старался вывернуть голову из ошейника. Несмотря на сопротивление, меня продолжали тащить. При этом один из конвоиров усиленно хлестал меня плеткой.

К забору подкатила машина, охранник открыл калитку в воротах и вдруг упал. Ворота распахнулись, машина въехала во двор. А по двору что-то защелкало. Мой мучитель дернулся и тоже упал. За ним другой. От ворот уже бежали люди, в руках у них были стрекочущие палки и от вылетающего из этих палок огня все вокруг падали.

Люди с палками пробежали по всему двору, заскочили во все помещения, и где бы они ни побывали, везде охранники падали на землю. Из одного здания выбежал человек и быстро побежал к стоящей у забора машине. Я узнал его, это был начальник. Он почти добежал до машины, но раздалось очередное стрекотание, и начальник тоже упал.

Я вывернул голову из ошейника и спрятался за угол дома. Люди с палками прошли к клеткам, они явно кого-то искали. Наконец остановились у клетки, в которой сидел, появившийся на днях, большой и видимо очень породистый пес.
Клетку открыли, пса выпустили. Он бросился на грудь одному из своих освободителей и облизал его лицо. Честное слово, когда пес встал на задние лапы, он был ростом со своего великана-хозяина.

Освободив собаку, люди бросились к своей машине, и уже было сели в нее, как вдруг от машины отбежал один. Он бросился к клеткам и все их пооткрывал. Потом открыл комнату с кошками, сел в машину и она исчезла за воротами. Весь двор заполнился собаками и кошками. Я выбежал из ворот. Передо мной лежала дорога.

Дорога привела меня на окраину города. Но это был другой город, не тот, из которого я родом. Здесь тоже были собаки и помойки. Значит, жить можно. Но помойки оказались скудными, еда появлялась крайне редко. Городок был маленький и бедный.

Пришлось попрошайничать. Я обычно садился у дверей единственного в городке магазина и терпеливо ждал, что кто-нибудь кинет кусочек хлеба или выронит маленькую рыбешку. Однажды, я увидел в стеклянной витрине черного щенка, он был значительно крупнее, чем тот, в луже, этакий щенячий подросток, длиннолапый, лопоухий, лохматый, с веселыми сливовыми глазами. Во всем его облике было что-то очень знакомое. И я узнал его. Это был я.

В городе было много стариков. И мне казалось, я непременно встречу своего, но время шло, я обежал весь город, заглянул в каждый двор, но старик так и не встретился. Не было даже намека на его запах, который я крепко запомнил. И я понял, что мне здесь делать больше нечего.


4.

Я вновь пустился в путь. Теперь я бежал в обратном направлении. Пробегая мимо своей тюрьмы, я убыстрил бег и проскочил это место на одном дыхании. Так я снова оказался в городе.

В тот же день я столкнулся у магазина с человеком, до этого я видел его несколько раз на рынке. У магазинов он тоже часто околачивался.

Это был худой незаметный на вид дядька. Я так и стал его про себя называть. И вот он протянул мне булочку. Я был голоден, булочку проглотил в одну секунду, он протянул мне сосиску, и я почувствовал к нему несказанную благодарность. И когда он меня позвал, я пошел за ним.

Он жил в полуразрушенном домишке на окраине города. Дом был покосившийся, маленький, зато двор большой, заставленный какими-то лотками и столами. Дядька держал меня в доме и следил за каждым моим шагом. Конечно, он меня кормил и даже иногда гладил. Но я не считал его хозяином, я почему-то не мог забыть старика.

В первый же день он научил меня команде «лежать», а затем стал учить ползать. Он бросал передо мной кусок мяса, привязанный к веревочке, но хватать не давал, а заставлял меня ползти к нему. Но как только я подползал, кусочек начинал от меня убегать.

Мне казалось это веселой игрой. Я вскакивал, кидался следом и сразу же получал удар по голове. После нескольких таких ударов, я понял, что вскакивать нельзя, а надо ползти, как можно сильнее прижимаясь к земле. Потом надо дотянуться до стола и постараться незаметно стащить курицу или кусок мяса. Но есть добычу нельзя, ее надо принести дядьке.

Потом он перенес занятия во двор. Я должен был ползти до стола, хватать курицу, незаметно скрываться с ней, а затем бежать и относить курицу дядьке. Честно сказать, мне этого делать совсем не хотелось, с каким бы удовольствием я сам расправился с этой курицей. Но я боялся ремня, которым постоянно угощал меня дядька.

Я усвоил урок прочно, и делал, видимо, все хорошо, потому что дядька был доволен.

Затем он усложнил задачу. Теперь я должен был таскать из сумок и карманов курток кошелек. Кошелек был намазан курицей, но был совершенно не съедобен. Работать с ним мне было совсем не интересно.

Дядька научил меня еще двум командам: «курица» и «кошелек». Он произносил эти команды очень быстро, и у него получалось «курц» и «кшелк». Теперь я уже по команде «кшелк» реагировал даже на ненамазанный курицей кошелек.

Через несколько дней дядька решился пойти со мной на рынок. Он скомандовал «курц» и отошел в сторону. Я сделал все так, как меня учили, подкрался к зазевавшемуся продавцу, незаметно стащил с лотка курицу и бросился со всех ног к дядьке. Он стоял рядом с незнакомцем и что-то быстро ему говорил.

Я направился прямо к дядьке и стал совать курицу ему в руки. Но он почему-то вдруг стал от меня отмахиваться и кричать.
– Пошел прочь! Уберите собаку! Граждане, чья собака?

Я ничего не понимал и продолжал навеливать ему курицу.
– Так, – сказал незнакомец, – очень интересненькая картинка.
И попытался забрать у меня курицу. Я зарычал. Это было настоящее безобразие.

Я с трудом смирился с тем, что курицу надо отдавать дядьке и тут, вдруг появляется какой-то совершенно незнакомый и пытается отобрать у меня мою законную добычу. От негодования я зарычал еще сильнее.

– Возьмите курицу, гражданин М–ов, видите, собака для вас старалась.
– Это не моя собака! Люди добрые, что же делается, невиновного человека в воровстве обвиняют! – завизжал на весь рынок дядька.

Потом он дернулся и побежал. Незнакомец рванулся за ним, а я с курицей в зубах за незнакомцем. В несколько прыжков незнакомец догнал беглеца и защелкнул на его руках какие –то железки.

– Это собака ворует, собака ворует! – продолжал кричать дядька.
– Значит собака, а ты не причем. Нда-а… А ты, оказывается предатель, М–ов. Впрочем, я всегда это подозревал, – ответил незнакомец, – но предать собаку, это уж, совсем последнее дело.

– Это не моя собака, я же говорю, впервые вижу эту воровку.
– Ну да, конечно, собака виновата, а ты у нас бедный несчастный пострадавший, ответил незнакомец.

К нам подбежал еще один человек, он схватил дядьку за железки и затолкнул в подкатившую машину.

Незнакомец присел передо мной на корточки и твердо сказал: «Дай мне курицу, а я тебе дам вот что». И он протянул мне конфету. Конфеты я просто обожаю. Я немного поколебался между курицей и конфетой, и выбрал в пользу конфеты.

Незнакомец сунул курицу в пакетик, сказал мне: «Ну, бывай, друг, не воруй больше». Залез в машину, и она уехала. Я снова остался один.

Самое противное было то, что меня на этом рынке уже знали, и начинали гонять всякий раз, как только я появлялся поблизости.

5.

Я вернулся в теплотрассу и обнаружил, что мое место уже занято. Здесь обосновались беспризорники. Один из них подозвал меня и протянул сухарик. И хотя, я очень любил детей, все же подошел с большой опаской, я уже научился бояться некоторых людей. Но мальчик, судя по всему, был безобидный, он кинул мне сухарик и стал ласково со мной говорить. Мой хвост заработал пропеллером, и я стал выпрашивать еще сухарик, и просил до тех пор, пока он не скормил мне весь свой запас. Скоро я к нему совсем привязался.

Другие беспризорники меня тоже не обижали, и каждый старался чем-нибудь угостить. Я теперь ходил с ними на «работу». Они промышляли тем, что кто-то из них мыл машины, другие воровали или попрошайничали. Мой мальчик мыл машины. И в некоторые дни, у него выходило с заработком очень даже неплохо.

Но к вечеру, неизменно появлялись двое, с наглыми мордами подходили к мойщикам машин и вытрясали у них всю выручку. А мальчишкам выдавали по булке с куском колбасы и сигареты. Так же они поступали с воришками и попрошайками.

Уже на второй день один из них сказал мальчику: «Или, чтобы я твоего нахлебника здесь больше не видел, или пусть тоже работает».

На следующее утро, те двое заставили мальчишек обмотать мою голову и ухо длинной белой тряпкой. Я пробовал содрать ее, меня наказали. Мне обвязали шею веревкой, а потом привели в переход и привязали веревку к скобе на стене. Передо мной поставили баночку с несколькими монетками, налепили на стену лист бумаги, приказали сидеть и ушли.

Неподалеку от меня осталось только два мальчика, которые сидели около таких же баночек и что-то умоляюще говорили прохожим. Порой в их баночки что-то бросали. Я удивился, когда ко мне тоже подошли и стали бросать в мою баночку. Я понюхал. Но это было совсем несъедобно.

– Подождите, – остановился вдруг один из прохожих, – что здесь написано? И он стал громко читать.

– Помогите собаке – инвалиду, героически сражавшейся в Чечне и потерявшей во время службы ухо.

– Чего только не придумают, попрошайки, – сказал другой.
– Подожди, а вдруг, правда, – сказал первый и бросил в мою баночку несколько бумажек.

– Да нет, это ж совсем щенок, когда б успел воевать, – ответил его спутник, но все-таки тоже бросил в мою коробочку.

Потом, целый день подходили какие-то мужчины, женщины, старушки. Мужчины молча бросали в коробочку деньги. Женщины и старушки причитали о том, какая я несчастная собака.

Кто-то из женщин постелил около меня пакет и положил на него пачку печенья. Другие, тоже стали класть продукты и наложили целую кучу всякой еды: котлет, колбасы, булочек, печенья.

К вечеру, я уже есть не мог, а около меня возвышалась гора продуктов, и место напоминало прилавок магазина. Когда парни пришли за сбором дани, они долго чертыхались, увидев мою добычу. Потом, они тщетно пытались отобрать собранное мною. Но я рычал и не подпускал их.

– Отстаньте от собаки! – услышал я вдруг резкий мужской голос, – дожили, уже у собак отбирают, рекетиры проклятые!

А женщина, идущая с ним, положила в общую кучу булочку. Я, почувствовав поддержку, с лаем бросился на обидчиков, но короткая веревка откинула меня обратно. К великой радости мальчишек, вымогатели ушли ни с чем.

На следующий день, я снова работал попрошайкой, и снова моя добыча превосходила добычу мальчишек. Маленькие попрошайки притащили все полученное мной в теплотрассу и мы наелись до отвала. Так продолжалось несколько дней.

В один из вечеров в переходе появились те двое. На этот раз, они были с железными прутьями. Они вдвоем набросились на меня и стали хлестать прутьями по чему придется. Я сначала пробовал обороняться. Но короткая веревка держала меня, не давая развернуться. Вскоре, я совсем выбился из сил. Мальчишки бросились мне на помощь.

Один из парней, что было силы, хлестнул мальчика прутом по голове. Мальчик схватился за голову и страшно закричал. Из рассеченного лба лилась кровь.

– Ах, вы сволочи! – послышалось вдруг.

Раздался топот ног и на тех двоих обрушился град ударов. Я увидел, что несколько парней в формах набросились на наших мучителей. Появились люди в белой одежде и увели мальчика. Остальные мальчишки отвязали меня, и мы пошли в теплотрассу.

Этой ночью мальчишки решили бежать. Я слышал, как они говорили об этом. Но ночью бежать не получилось, мальчишки были такими уставшими, что не выдержали и заснули.

Из их разговора я кое-что понял, оказывается, те двое были не главными, они тоже только выполняли свою работу, и мальчишки боялись, что их не оставят в покое. Они оказались правы.

Утром у теплотрассы нас уже ждали. Но мальчишки не собирались так просто сдаваться. Мы проползли по теплотрассе к другому ходу и, выбравшись на свет, припустили в сторону речного порта.

Мы вплавь добрались до очень большой лодки, которую мальчишки называли баржой. Она была прицеплена к лодке поменьше. По узкой металлической лестнице они забрались на баржу и затащили меня за собой. Мы спрятались внутри баржи.

Потом раздался гудок и маленькая лодка под названием буксир, потащила нашу баржу. На ней кроме нас и множества ящиков, больше никого не было. Мы выбрались наверх, и я увидел, что город удаляется.

Мне стало тревожно, я прыгнул с баржи и поплыл в сторону города. Мальчишки кричали, но я их уже не слышал.


6.

Плыть было трудно, ведь я плыл второй раз в жизни. И когда я добрался до берега, в глазах у меня потемнело, и я еле выполз из воды. Обессиленный я лежал у самой кромки реки и не мог даже пошевелиться. Здесь меня нашел человек, и забрал с собой. Так я очутился в собачьем приюте.

Приют находился за городом. На большой зеленой поляне за забором стоял дом в окружении многочисленных собачьих будок. Меня вымыли, расчесали и поселили в маленькой уютной конуре.

После вкусной кормежки меня осмотрел человек в белом халате. Мне очень понравилось, что он дал мне конфету, только конфета оказалась маленькой и кислой, но все равно, я разгрыз ее с удовольствием. Только совсем не понравилось, что сразу же после этого, он пребольно уколол меня между лопаток. Но боль быстро прошла, а я получил в награду небольшие вкусные мясные шарики.

Я оценил новое место. Здесь было хорошо, сытно, спокойно. При мне двух щенков отдали в «хорошие руки». За одним из них приехала молодая женщина с девочкой, а другого забрала семья с двумя детьми. Работники приюта вместе со щенками вручили им какие-то бумаги и люди, очень довольные ушли, уводя щенков.

С приютскими собаками я быстро познакомился и по вечерам носился по двору в компании бывших бродяжек. С работниками я тоже подружился, особенно с немолодой женщиной, разносившей по будкам миски с едой.

Мне здесь нравилось, и я решил, что так будет всегда. Но мне определенно не везло с пристанищем.

Через несколько дней после моего появления в приюте, к директору приехали люди, предъявили бумаги и заявили, что эта земля куплена частным лицом и приюту необходимо в течение трех дней освободить территорию.

Директор сначала стал доказывать, что этого не может быть, земля передана приюту в безвременное пользование. И тоже показывал бумаги. Люди предупредили, что завтра они приедут не одни и исчезли.

На следующий день они появились в сопровождении людей в форме. Я уже знал, что такое форма и понял, что нам придется уступить.

Работники стали обзванивать всех знакомых с просьбой приютить собак, часть собак разобрали, часть забрали сами работники, и через три дня территория была освобождена.

Когда грузили собак в машину, я вспомнил, как нас везли на живодерню, испугался, незаметно выпрыгнул и спрятался за домом. Машина уехала, а я вновь ничейный и свободный побежал в сторону города.

Недалеко от города я встретил свору собак и заметил среди них рыжего щенка. Мне он показался очень знакомым, и я не ошибся, это действительно был Рыжий.

Мы обнюхались, и он меня тоже узнал. Мы всей сворой обосновались в районе западного рынка. Это было удобно. Мы ночевали под лотками, а днем можно было найти среди лотков, что-нибудь съедобное, особенно у мясных рядов, там всегда было полно обрези.

Можно было стянуть из сумки зазевавшегося покупателя окорочок или кусок сала. Только таскать надо было так, чтобы никто не заметил.

Особенно хорошо умел таскать из сумок большой лохматый пес, он делал это незаметно и молниеносно. И он никогда не съедал один, стащит и принесет нашей команде. Мне даже показалось, что он был когда-то учеником дядьки. Этот пес и верховодил сворой. Мы прижились на этом рынке.

Свои вылазки мы совершали обычно вдвоем с Рыжим. Рыжий садился напротив лотка и начинал тихонько скулить.

Обычно было два варианта поведения хозяев лотков. Они или начинали усиленно гнать Рыжего прочь, или сердобольно бросали ему какой-нибудь объедок. В любом случае хозяин лотка отвлекался, и я ухитрялся стащить что-нибудь. И сразу давал деру.

Я люблю морковку. И таскать ее мне часто помогали, сами того не подозревая, воробьи. Обычно они садились на мешок с семечками и клевали, а торговки, которые помимо семечек торговали еще и овощами, начинали сгонять их с мешков. Вот глупые. Можно подумать воробьи у них много семечек съедят!

Я внимательно следил за воробьями и торговками, и как только торговка отвлекалась, подлетал, хватал морковку, а то и две, и мчался сломя голову в укромное место. Там меня поджидал Рыжий, мы делили с ним добычу и снова выходили на охоту. Все изменилось в одночасье.

В тот день у лотка я учуял знакомый запах. А потом и голос услышал. Я бросился за этим голосом и запахом. Мне пришлось сновать между многочисленными ногами.

Я летел как снаряд, но все-таки не успел. Фигура старика мелькнула на другой стороне улицы и скрылась среди прохожих. Пока я перебегал улицу, старик подошел к остановке и сел в подошедший автобус.

Я пытался бежать за автобусом, но конечно не догнал. Где-то сильно грохнуло, но я не обратил внимания. Я долго бродил по улицам, силясь уловить знакомый запах, а когда вернулся к рынку, то увидел, что от него остались одни головешки.

Рынок был окружен людьми с палками, такими же, как у тех, на живодерне. Я уже знал, что эти палки называются оружием. Противно пахло дымом и гарью. Собак нигде не было.

Я всю ночь пробегал по пепелищу, но так никого из них и не встретил. Под утро я наткнулся на нескольких погибших собак. Рыжего среди них не было.

Я несколько дней просидел около пепелища, поджидая Рыжего, но он так и не появился. И я ушел с этого места.


7.

Я снова устроился в теплотрассе и оттуда делал вылазки, то на окрестные мусорки, то к магазинам.

Я, конечно, попрошайничать не люблю, уж в самом крайнем случае, когда совсем есть нечего. Но, иногда помойки оказывались пусты, так что, случалось, приходилось и к магазинам. У магазинов можно было что-нибудь выпросить.

Я заметил, что охотнее и чаще всего угощают собак старушки. Они расщедриваются на кусочки колбасы, копченую рыбку, булочки, печенюшки. Поэтому, я очень хорошо отношусь к старушкам с большими сумками.

Я обычно тычусь носом в сумку и с шумом втягиваю в себя воздух, а потом заглядываю бабулькам в глаза. На большинство старушек, это действует безотказно. Они тут же начинают рыться в своих чудно пахнущих кошелках и обязательно, хоть чем-нибудь покормят.

Ребятишки тоже неплохо угощают, но они обычно ограничиваются кусочком шоколадки или мороженки. Но, все равно я детей люблю больше, даже больше, чем старушек с сумками. Когда я вижу детей, то сразу же начинаю вилять хвостом и выказывать свое самое лучшее расположение. Я почему-то тоже многим нравлюсь. Может быть поэтому, меня почти все угощают.

Я нашел один хороший способ. Надо подойти к жующему человеку, сесть напротив и внимательно смотреть в глаза. В большинстве случаев это действует безотказно, люди не выдерживают взгляда и обязательно делятся съедобным. Но не всегда.

Однажды я долго гипнотизировал взглядом одного сидящего в открытом кафе человека. Он ел с большим аппетитом, постоянно бегал к прилавку и покупал беляш за беляшом. Огромное количество съел. Я в упор смотрел на него, он смотрел на меня и не переставал работать челюстями. Я уже начал истекать слюнками и тихонечко взвизгнул. Он протянул мне промасленную бумажку.

Так что, на кого попадешь. Большинство все-таки угощают.

Самые жадные – это молодежь, никогда ничего не дадут. Идут, едят пироженки всякие, сосиски в тесте, чипсы и прочее, а что не доедят, в мусорку бросят, нет, чтобы собачку или кошку какую угостить.

С точки зрения собаки, такая жадность вообще не понятна, ну что им, жалко, что ли, немного еды для собаки, ну самую капелюшечку.

И вообще, я не самого лучшего мнения о некоторых людях. Бегут, кричат, ругаются. Мне несколько раз доводилось видеть людей с самых неприглядных сторон.

И вот что странно, по одиночке, они почти все нормальные, но, стоит им сойтись вместе…

Я замечал, что они готовы друг другу глотки перегрызть из-за какой-нибудь ерунды, предают друг друга, грызутся между собой, как самые бешеные собаки.

Бродяги устраивали потасовки из-за этой мерзкой вонючей водки, забивали друг друга. Или толпой наваливались на одного.

Да что бродяги, сколько раз я видел, как разъяренная толпа отнюдь не бомжей набрасывалась на каких-нибудь мальчишек, заподозренных в воровстве, или обрущивала свой гнев на любого встречного чем-либо не угодившего ей. Друг к другу они относятся даже хуже, чем к собакам. Честное слово, нравы у нас собак лучше, чем у людей.

Лично у меня отношение к людям самое противоречивое, как и у всех собак. Одних я сторонюсь, к другим сразу же проникаюсь симпатией.

Люди разные: добрые, веселые, злые, усталые, равнодушные. Всякие. Но все равно мы хорошо к ним относимся, во всяком случае, к отдельным их представителям.

Без людей мы не можем, хотя и делаем вид, что сами по себе. И каждый из нас мечтает заполучить хозяина. Хозяин, он всегда самый лучший, он не такой как все.

А еще я знаю, есть такие люди, к которым всегда липнут все кошки и собаки. Они безошибочно распознают этих людей в толпе. Сразу направляются к ним и готовы следовать за ними по пятам. Мне тоже несколько раз встречались такие люди. Но, к сожалению, их немного.

Вобщем, я снова столовался на мусорках. Но теперь было очень голодно. Люди разъехались по дачам и курортам. Школы летом не работали, пришкольные лагеря закрылись, и богатых отбросов на мусорках не было.

Я совсем оголодал. Иногда удавалось найти черствый кусок хлеба или кусочек оброненной печенюшки, и часто это была вся пища за целый день. Люди угощали с большой неохотой. Мне постоянно хотелось есть.

И однажды у магазина я увидел малыша, сидящего в коляске. В руках малыша была булочка. Он смотрел на меня, улыбался и лопотал что-то на своем малышовском языке. Я подошел совсем близко к малышу. От булочки исходил умопомрачительный запах.

Малыш продолжал лопотать и махал булочкой перед моим носом. Я решил, что он хочет меня угостить, и осторожно взял булочку из рук мальчика. И вдруг малыш истошно закричал. Я так испугался, что уронил булочку.

Прибежала молодая женщина. Вытащила малыша из коляски и стала ласково уговаривать.
– Булочку уронил? Ничего, мы эту булочку сейчас собачке дадим, а Мишеньке печенюшечку, – и она сунула печенье малышу в руку.

Малыш перестал плакать и снова потянулся ко мне. Печенье выпало у него из руки, малыш снова заплакал. Я взял печенье в зубы и протянул малышу. Малыш засмеялся. Я завилял хвостом, показывая, как рад встрече.

Говорят, что собачья улыбка в хвосте. Моя «улыбка» ходила ходуном от одного бока к другому.

– Ах ты, лучший друг всех детей! – сказала женщина, – чей ты, песик? Хотя, что я спрашиваю, ясно, что ничей. Ну, пошли, придумаем что-нибудь.

И она поманила меня за собой.


8.

Теперь я жил в настоящей квартире. Меня вымыли в ванной со специальным собачим шампунем, расчесали шерсть.

У меня было свое место, каждый день я получал суп и кашу с косточкой. Мою шею украшал ошейник, а на дверном крючке висела цепочка для прогулок. На ошейнике было написано мое имя. По улицам я гордо вышагивал рядом с хозяйкой, строго следя за тем, чтобы к малышу не приблизился никто чужой.

Я играл с малышом, лаял, если кто-нибудь подходил к нашей двери и почти забыл, что еще совсем недавно жил на улице. По вечерам, когда хозяйка садилась в кресло и раскрывала книгу, я ложился у ее ног или забивался под кровать малыша. И на свете не было собаки счастливее меня.

Теперь я вспоминал старика все реже и реже. Хозяйка была добрая и заботливая. И я платил ей верностью. Иногда мы втроем садились на ковер и катали мяч. Малыш тянул меня за шерсть, ползал по ковру, раскидывал игрушки и требовал, чтобы я их ему подавал. И все мы были абсолютно счастливы.

Хозяйка стала учить меня командам. Я уже знал все эти «сидеть», «лежать», «рядом» и не понимал, почему она так довольна. Иногда к ней приходили гости, две ее институтские подруги. Они приносили с собой тортик и мне от него, конечно, тоже кое-что перепадало.

Я каждый день видел себя в зеркало, и всякий раз удивлялся: на меня смотрел крупный сильный щенок, лохматый, с блестящей черной шерстью, большими пушистыми ушами и все теми же сливовыми глазами.

Почему-то, всем нравились мои уши, они были большие и треугольные, как у овчарки, но торчали не на самой макушке, а ближе к краям головы. И за эти пушистые уши каждый норовил меня погладить. Мне казалось, что я почти взрослый пес. И я себе определенно нравился. И мне нравилось так жить.

Я окончательно уверился, что каждый бездомный пес в душе мечтает стать хозяйским. Поэтому, с такой надеждой и доверием заглядывают собаки в глаза каждому встречному, с такой радостью бросаются навстречу тому, кто, по их мнению, может стать хозяином.

Честно сказать, собаки в способности стать хозяином, подозревают каждого. И как они бывают разочарованы, когда их возможный хозяин проходит мимо. Мимо меня на этот раз не прошли, и, уже поэтому, я был неописуемо счастлив. Я даже понемногу стал забывать старика.

У хозяйки было много чего интересного. В книжных шкафах полно книг, на полке кораблик с парусами. Но самым замечательным была корзина, в ней лежала целая куча мячиков и резиновых игрушек, которые можно было так здорово грызть. А еще, у нее была коллекция монет. Я видел, как иногда она задумчиво их рассматривала.

Однажды подруга сказала ей: «Продала бы ты эту коллекцию от греха подальше. А то, у меня один ею интересовался. Откуда только узнал».

– Что ты, – удивленно взглянула на нее хозяйка, – это же коллекция Леши. Он приедет, что я ему скажу?
– Ну, как знаешь, – пожала плечами подруга.

Через несколько дней, в квартиру позвонили. На пороге стоял молодой человек, прилично одетый, но он мне почему-то не понравился. И я тихонечко зарычал.

– Здравствуйте, – сказал молодой человек, – я из милиции. Нам стало известно, что вы продаете коллекцию монет.

И он протянул хозяйке удостоверение. Хозяйка взглянула в корочки и пригласила его войти.

– Да ничего я не продаю. И коллекция это не моя, а мужа. Да и нет в ней никакой ценности, чтобы продавать.

– Вот и хорошо, – обрадовался человек, – мы берем на учет всех коллекционеров, поставим вам сигнализацию, и можете больше не беспокоиться о своих ценностях.

– Да нет в ней никакой ценности, – еще раз повторила хозяйка.

– Вы позволите взглянуть?
– Пожалуйста, – она вытащила из шкафа альбом с монетами и протянула человеку.
Он полистал альбом, спросил, где хозяин коллекции и, получив ответ, достал бланк, заполнил его и сказал: «Распишитесь вот здесь. Теперь вы под охраной милиции. Возможно, скоро вам поставят сигнализацию, ждите». Попрощался и ушел.

Мне не понравилось, что хозяйка пригласила его в дом, и когда он уходил я даже пару раз гавкнул.

Хозяйка засмеялась: «Охранник ты наш!» и погладила меня по голове. Но потом она задумалась и позвонила по телефону:
– Привет, ты не знаешь, коллекционеров берет под свою охрану милиция? Узнай, ладно.

Но никто больше нас по поводу коллекции не беспокоил, сигнализацию не поставили. Сначала она волновалась, но потом решила, что коллекция не стоит установки сигнализации, и постепенно успокоилась.

Хозяйка каждый день бегала к почтовому ящику, но письма приходили редко. Если не было писем, она становилась очень грустной, подолгу смотрела на портрет молодого мужчины, одетого в военную фуражку и полосатую футболку. Я знал, что это ее муж и, что, сейчас он в плавании.

Она часто говорила малышу: «Вот скоро вернется папа из далеких южных морей, и мы с тобой его больше никуда не отпустим». Но иногда в ящике оказывался конверт, уклеенный маленькими пестрыми картинками, которые хозяйка называла марками.

Она быстро прочитывала письмо, становилась веселой, смеялась, подбрасывала малыша на руках, а меня угощала печеньем или конфетой. Прочитав письмо, хозяйка осторожно отклеивала над паром от конверта марки и помещала их в толстую книгу под названием альбом.

Еще, она часто звонила кому-то по телефону и спрашивала о здоровье.
– Приезжайте, – говорила она, –- мы так давно не виделись.

Выслушав трубку, отвечала: «Лучше вы приезжайте. Я понимаю что море дел, что с утра до вечера на работе. Нет, я не могу, вдруг Леша радиограмму пришлет. Хорошо, приедем, как только дед вернется из санатория».

Иногда она кричала в трубку: «От Леши письмо, он передает привет!»

Последний раз она радостно сказала: «Приезжает?! Когда? Хорошо, мы будем у вас через два дня. Да, с Мишенькой и еще кое с кем. Это пока секрет. Ну, ладно, это щенок. Вам понравится. Я думаю, Леша тоже будет доволен. Да, он такой симпатяга, весь черный, пушистый. Очень милое существо. Вобщем, сами увидите. Ну, конечно приедем. Надо же повидаться с дедом».

Но приехать не получилось


9.

Вечером, хозяйка развешивала на лоджии выстиранное белье. И вдруг перед ней на уровне пятого этажа выросло из темноты бледное лицо.

Хозяйка едва успела вскрикнуть от испуга, а человек уже запрыгнул на лоджию, схватил ее за руки и стал толкать к перилам, он видимо, хотел скинуть ее вниз. Хозяйка страшно закричала. Малыш проснулся и заплакал.

Я бросился на лоджию, хозяйка сумела увернуться и теперь отбивалась от грабителя. В свете фонаря я увидел, что глаза у него были совершенно белые и безумные. Я узнал его, это был тот самый, что приходил к нам под видом милиционера.

Я бросился на пришельца, и, не давая ему опомниться, схватил за руку, которой он выворачивал ладонь хозяйке. Он завизжал, вскочил на стоящую у бортика лоджии скамейку, на которой обычно находилась корзина с овощами, и попытался сверху пнуть хозяйку.

Тогда, я снова цапнул его, на этот раз за ногу. От него несло спиртом, а я от этого запаха буквально зверею. Он снова закричал. Замахал руками, не удержался и полетел через перила вниз.

Хозяйка бросилась звонить в милицию и в «скорую». Ее трясло, слезы градом катились из глаз. Она взяла кричащего малыша на руки и ходила с ним по комнате, пока не приехала милиция. Она объясняла милиции, как все произошло, но ей, кажется, не верили. И даже то, что упавший налетчик остался жив, не произвело на милицию впечатления. И хотя врачи «скорой» говорили, что он пьян и возможно обкурен наркотиками, к ним не прислушались.

Уже за полночь плачущей хозяйке велели одевать ребенка и собираться самой. Меня выгнали из квартиры. На дверь налепили бумажку и поставили синий оттиск.

На улице у хозяйки отобрали плачущего малыша и передали женщине в форме. Когда я это увидел, у меня внутри все заклокотало и я бросился защищать хозяйку с малышом.

– Ах ты, гад! – заорал один из милиционеров и хотел пнуть меня, но я увернулся.
– Фу! – кричала хозяйка, – Фу! Это свои!

Первый раз, за все это время, что жил дома, я ослушался. Какие уж тут «свои». «Свои» так не набрасываются на моих хозяев. И я снова бросился в атаку.

– Нет! – закричала вдруг хозяйка, – не стреляйте, не надо! Он совсем еще щенок! Фу! Фу! Беги!

Что-то сухо щелкнуло и просвистело у моего уха, Я снова увернулся и ринулся на обидчика. Он пытался отпихнуть мою хозяйку, повисшую на его руке и снова целился в меня.

– Отставить! – рявкнул старший милиционер и схватил руку с направленным на меня пистолетом.

Не смотря на мои яростные протесты, женщина в форме села с малышом в одну машину, хозяйку запихнули в другую и машины покатили со двора. Я бросился за машиной, увозящей хозяйку, и бежал следом, пока безнадежно не отстал.

Эх, если бы здесь была моя бывшая свора! Мы бы окружили это урчащее чудище, мы бы искусали его круглые лапы, мы бы разорвали его на клочки. Я брел по улице, сам не зная куда, но лапы привели меня к дому. Я прождал до утра, но хозяйка так и не появилась.


10.

Теперь я снова бродяжничал, но к вечеру, неизменно, появлялся во дворе. Поднимался на пятый этаж и скреб дверь квартиры лапой, хотя этого можно было и не делать, там была все та, же неизменная бумажка. Так я ходил несколько дней, пока меня не начали гонять из подъезда. Тогда я стал пробираться в подъезд крадучись, стараясь не попасться на глаза.

Моим домом опять стала мусорка, и там у меня произошло столкновение с одним из бродяг.

В один из дней я нашел целую палку колбасы, слегка подпорченную, но все-таки вполне съедобную. Я вытащил колбасу из груды мусора и вдруг почувствовал, что не могу сдвинуться с места. В эту же самую колбасу с другой стороны вцепился какой-то бродяга и старался вырвать ее из моих зубов. Я уперся всеми лапами и сильнее стиснул колбасу зубами.

Бродяга тянул колбасу к себе, я к себе. Я не собирался уступать, это была моя добыча. Он споткнулся и упал, но продолжал тянуть колбасу на себя. Я мотал головой и старался вырвать добычу из его рук. Наконец он выпустил колбасу, и я бросился наутек. Бродяга с криками и проклятиями бежал за мной.

Найдя укромный уголок, я перевел дух и съел колбасу до последней шкурки. Впервые за несколько дней я был сыт. Но, придя на следующий день на ту же свалку, я был встречен градом камней.

Так я нажил себе врага. И как оказалось не одного. Я прибился к собачьей своре, и сначала все шло довольно хорошо. Я быстро перезнакомился со всеми собаками. Но потом появился большой злобный пес, и я сцепился с ним из-за косточки, которую он пытался у меня отобрать.

С точки зрения собаки, все найденное тобой – твоя добыча и ты имеешь право ее защищать.

Но этому псу, говоря человеческим языком, закон был не писан. Он постоянно все отбирал, он, можно сказать, жил тем, что грабил своих. Найдет кто-нибудь что-то повкуснее, Злобный тут как тут, отымет и съест. Собаки огрызались, но вступить с ним в открытую схватку никто не решался.

Со мной он вообще решил не церемониться, понаглому подошел и схватил мою добычу. Но не на того попал.

За свою беспризорную жизнь я уже научился защищаться. Я естественно зарычал. Злобный выпустил кость, схватил меня за загривок и начал трепать. В какой-то момент он ослабил хватку, я вывернулся и вцепился ему в ногу. Он цапнул меня за ухо.

По неписанным собачьим законам, драться надо по-честному. Настоящий пес никогда не кинется на собаку много меньше себя, он может лишь рыкнуть или окинуть пренебрежительным взглядом. И настоящий пес никогда не цапнет другого в запретное место. Запретными местами считаются нос и уши, потому что собаки не могут зализать раны на них. Только самые подлые нарушают этот запрет.

Злобный нарушил. Я отпустил лапу и схватил его за горло. При этом мое ухо в его зубах вывернулось чуть ли не наизнанку. Он выпустил мое ухо, и через секунду мы снова вцепились друг в друга.

Рычащий лохматый шар катался по усыпанной мусором земле. Собаки стояли рядом и не решались вступить в драку. Это был взрослый пес, гораздо сильнее меня, и я уже совсем выбился из сил, как вдруг мы оба заметили, что предмет нашего спора исчез.

Косточку прихватила пробегающая мимо собака. Злобный выпустил меня и бросился в погоню. Искусанный, но непобежденный, я ушел из этой своры.


11.

В поисках приличных мусорок, я обшарил все окрестные районы, но ничего стоящего так и не нашел. Пришлось перебазироваться на рынок. Здесь я перебивался разными подачками, пока совсем не оголодал. Тогда я решил действовать.

Я долго выслеживал одного вредного лотошника, торгующего окорочками, морожеными курицами и всякими прочими вкусностями. Этот лотошник никогда никого из собак не угощал, а только криками отгонял от своего лотка. Когда он проходил около какой-нибудь собаки, всегда старался пнуть и наступить на лапу или хвост. Я рассудил, что такого противного торговца не плохо было бы наказать, и решил стащить у него курицу. Наконец я его выследил. Когда лотошник отвернулся, я подскочил и схватил курицу, лежащую с краю. Но в этот момент лоток дрогнул и опрокинулся. Все съестные припасы посыпались прямо на меня, сверху грохнулся лоток.

Лотошник заорал, схватил валяющуюся рядом палку. Я выронил курицу и старался выбраться из-под лотка. Лотошник откинул лоток, треснул меня по хребтине и стал лупить по чему придется. Не знаю, чем бы все кончилось, но в этот момент к россыпанным по земле продуктам подскочили собаки и беспризорники, и стали хватать все, что попадет.

Лотошник заорал на весь рынок, на помощь ему бросились другие лотошники, охрана рынка и покупатели. Я под шумок исчез с окорочком в зубах. Спина после побоев болела, но я все-таки был доволен.

К вечеру я крадучись пробрался в подъезд и вдруг учуял знакомый запах. Это был смешанный запах табака, кострового дыма и чего-то еще невообразимо приятного.

Это был запах старика и тянулся он к пятому этажу. Я махом взлетел на этаж и почуял его еще явственнее. Запах шел от дверей. Значит, старик был здесь, он приходил к моей хозяйке. Я бросился вниз, вслед за запахом. Но он становился все неразличимее, пока я совсем не потерял след.

На следующий день я снова пришел к дому, но двери подъезда были плотно закрыты, в них вставили замок.

А еще через день на подходе к дому меня встретил человек с бульдогом на поводке. Завидев меня, он отцепил бульдога, дал команду и тот понесся на меня с горящими злобой глазами.

От собак мне было известно, что с бульдогами лучше не связываться.

Я не стал ждать продолжения и дал деру. Он гнал меня несколько кварталов, но где этому коротколапику было угнаться за бродячей собакой, у которой все ее спасение в лапах. Он отстал. А я продолжал мчаться, пока не оказался в совершенно незнакомом месте.

Мысль о том, что старик был где-то рядом, а я его упустил, не давала мне покоя, и я бросился искать хотя бы намек на его запах. Так я попал на окраину, за которой начинался лес.

До этого я не видел так много деревьев сразу в одном месте. В лесу летала паутина, падали листья, было тепло и тихо. И всюду были совсем незнакомые запахи.

И вдруг я услышал крик. Скрипучий и очень громкий. Я бросился на этот крик и скоро наткнулся на пластиковый пакет, в котором что-то копошилось. Я разорвал пакет зубами и увидел двух маленьких котят.

Один котенок был совсем плох, он лежал и только изредка поднимал голову, и все время кричал, громко и скрипуче. Второй котенок, пушистый и глазастый, сидел рядом и только изредка беззвучно открывал рот.

Я обнюхал котят, облизал их и лег рядом. Пушистый котенок, почувствовав тепло, подобрался ко мне, уткнулся мордой в мою шерсть и громко зачмокал. «Вот еще новости», – подумал я, но отшвыривать котенка не стал.

Второй котенок не обращал на меня внимание. Он продолжал кричать, но все тише и реже. Потом он дернулся, повернулся на бок и затих. Я заскулил, подтолкнул его носом, но он был неподвижен.

Я пролежал рядом всю ночь, но котенок больше не шевелился. Зато другой, вцепился в мою шерсть когтями и явно не хотел отпускать. Я поднялся. Котенок и не думал отцепляться, он только вскарабкался мне на спину.

Так я и пошел, таща на своей спине этот пестрый пушистый клочок шерсти.

Я выбрался из леса и побежал к домам в надежде, что котенок спустится с меня и найдет себе другого хозяина. Но котенок, видимо, думал по-другому. Я побежал, котенок вцепился еще сильнее.

Уже почти стемнело когда я добрался до другой городской окраины. Но и здесь старик не встретился. Мы с котенком наткнулись на мусорку, немного пожевали скудных объедков и двинулись дальше. Я бродяжничал и везде со мной был котенок.

Погода стала портиться. Следующие дни были ветреными и дождливыми. Ветер срывал с деревьев листья и швырял их прямо в морду. Стал пролетать снег. Один из дней был совсем холодным. На ночь мы укрылись в канаве заваленной бумажным мусором. А утром все кругом оказалось усыпано снегом.

Я был рожден когда снег уже почти сошел и поэтому совсем его не помнил. Снег поразил меня белизной и тем, что попадая на нос или язык мгновенно превращался в воду. Это было кстати, потому что за ночь лужи застыли и пить было не откуда.

Я нашел полуразрушенный дом на самом краю улицы. За домом начиналась дорога в соседнюю деревушку. Неподалеку я наткнулся на мусорку.

Дом был деревянный, сложенный из толстых бревен, обшитых снаружи досками. Теперь от стен осталась одна обшивка, а сами бревна были давно вытащены и пущены на дрова. По дому гулял ветер. Но подвал был хороший, сухой и теплый. В него вел полузасыпанный узкий лаз.

Я натаскал в подвал всякого тряпья и устроил лежанку. С утра я убегал на мусорку, и если не удавалось найти чего-нибудь съедобного, бежал дальше. В сторону больших домов. Там тоже была мусорка. Только значительно богаче. Уж на ней-то я обязательно находил что-нибудь для котенка.

Обычно встречались банки с недоеденными рыбными консервами, пакетики из–под майонеза и сметаны, которые можно было разорвать и вылизать остатки содержимого. Куриные и рыбные кости тоже встречались. В хорошие дни попадались и объедки котлет, и недоеденные черствые пироги. Все это я таскал котенку, не забывая, конечно, и себя.

Самое странное, что на таком скудном питании, котенок подрос и видимо окончательно поверил в то, что я его мама. Я уже привык к нему и теперь, когда он начал вылазить из своего убежища на улицу, у меня появились опасения, как бы он не потерялся. Но, к счастью, была уже почти настоящая зима, и котенку очень не понравился снег.

А снег шел то и дело, и становилось все холоднее.

Через несколько дней я наткнулся на маленького белого щенка. Он смотрел на меня и вилял хвостом. И самое главное, он меня совсем не боялся, а я ведь, был его крупнее раза в три. Когда я нашел куриную косточку, щенок сунулся к ней, словно это он ее нашел. Он видимо еще не знал наших собачьих законов.

Я рыкнул на него для острастки. Он удивленно на меня взглянул и сел, склонив голову на бок. Так мы и смотрели на эту косточку, пока я не отошел.

Наевшись и найдя еды для котенка, я отправился домой и вдруг заметил, что Белый увязался следом. Я остановился, рыкнул на него, но он, не обращая на это внимания, подбежал ко мне. Хвост его ходил из стороны в сторону, словно флаг на ветру. Я понял, что мне от него не отделаться.

Кажется, у меня набиралась собственная ватага. Щенок быстро освоился на новом месте. Втроем стало даже теплее. Мы спали, прижавшись, друг к другу, а в середине всегда оказывался котенок.

Теперь котенок был уже достаточно большим, он даже научился ловить мышей. Они со щенком часто устраивали веселую возню. Щенок лаял на котенка, припадая на передние лапы, а котенок, выгнув спину и задрав хвост, боком наскакивал на щенка.

Иногда к их игре присоединялся и я. Мы носились друг за другом по подвалу или, вцепившись с разных сторон в одну тряпку, тянули каждый на себя.


12.


Была уже настоящая зима. Теперь, еду, если она была, приходилось выковыривать из-под снега. И я приноровился бегать на мусорку вечером, когда пришедшие с работы люди, выносили мусор.

В один из таких вечеров, возвращаясь домой, я почувствовал вдруг странную тревогу. Я бросился вперед и услышал крики, пьяные голоса, глухие звуки ударов. Еще издали я учуял резкий противный спиртовый запах, самый ненавистный для меня.

Четверо парней яростно пинали лежащего на снегу человека. Он пытался вскочить, но его снова валили и пинали. Не знаю почему, но я понял, что за него надо вступиться. В горле у меня заклокотало.

Я бросился на ближайшего парня и вцепился ему в руку. Тот заорал и стал отпинываться. Но я висел на его руке крепко. Другие двое бросились ему на помощь. Четвертый продолжал пинать лежащего.

Видимо я подоспел вовремя. Силы теперь стали равны, и тот, которого пинали, сумел подняться и теперь отражал удары.

Мне становилось все труднее. Один из парней схватил меня сзади за шею и стал крепко сдавливать. Но я не отцеплялся. Внезапно, я почувствовал обжигающую боль в боку и разжал зубы. Тот, который сдавливал мне шею, вдруг заорал и схватился за ногу. Я обернулся.

Рыжий! Мой верный Рыжий трепал парня за ногу. Я снова ринулся в атаку. Но третий парень замахал руками, повернулся и побежал. Я догнал его и хватал сзади за ноги, пока не повалил.

Потом я упал. И уже, словно сквозь туман видел, что к месту побоища подбежал какой-то человек. Он схватил одного из парней, завернул ему руку и повалил на снег. Потом приказал Рыжему сторожить. Дальше я провалился в пустоту и ничего не помню.


13.

Когда я открыл глаза, то увидел сначала белые стены и почувствовал резкий запах лекарств. Потом я услышал голос, густой и мощный, и он показался мне знакомым. Да, несомненно, это был голос хозяина Рыжего. Обладатель голоса склонился надо мной и прогудел:

– Ну вот, теперь все страшное позади. Ну-ка, посмотрим, посмотрим.
Он стал снимать намотанные на меня длинные белые тряпки. Потом засмеялся, вынул из кармана белого халата конфетку и сунул мне в рот.

Конфетка оказалась кислой. У меня защекотало в носу, и я чихнул. Он засмеялся сильнее и крикнул в полуоткрытую дверь: «Заходи!» Дверь раскрылась, и я увидел на пороге другой белый халат, а в нем… мою хозяйку.

Через несколько дней «Халат», как я назвал про себя доктора, посадил меня в машину и повез. Уже в машине я почувствовал страшное волнение. Мы подъехали к домику, стоящему в глубине двора и въехали в ворота. И первое, что я увидел – на крыльце стояли хозяйка и … старик. А в окно выглядывали Рыжий и малыш.

Весь день я не верил своему счастью. Я увивался вокруг старика и хозяйки, облизывал им руки, заглядывал в глаза. Я играл с малышом и устраивал возню с Рыжим.

От Рыжего я успел узнать, как он попал в этот дом. Оказывается, когда на рынке прогремел взрыв, там начался пожар. Приехала милиция, пожарные, «скорая». «Халат» проходил мимо, он бросился помогать врачам, а потом, когда обходил рынок, наткнулся на раненого осколком Рыжего. Так Рыжий стал хозяйским.

«Халат» то и дело гудел: «Отец, ты опять забыл про таблетки» или «Ну, куда ты собрался, я сам схожу за дровами».

Хозяйка не вылезала из кухни. И когда сели обедать, стол ломился от еды. Нам с Рыжим перепало по большой косточке. Хозяйка поставила на стол торт и сказала:
– Дедушка, дядя Петя, как я счастлива, что мы с Мишенькой живем теперь с вами. Спасибо вам, что не бросили меня с сыном.

– Ну что ты, Марья, – прогудел «Халат», – как же я родную племянницу в беде оставлю.

– Ты не волнуйся, Марьюшка, неужто, родной дед с дядей не помогут, когда такие дела.

– Да с самого начала было ясно, что твоей вины во всей этой истории нет. И вообще ты молодец, такого грабителя обезвредила, он всех коллекционеров в страхе держал, – добавил «Халат».

– Это не я молодец, это псина мой, молодец, – и она потрепала меня по голове.

– Да, это, конечно, они переборщили, увезя тебя в отделение, – вздохнул старик, – ну ладно, хоть разобрались, что к чему. Я же тебе сразу говорил, живите с нами, нет, тебе все самостоятельности хочется. Никуда больше не отпущу, здесь, при мне будете.

И старик посадил малыша на колени.

Вечером хозяйка присела передо мной на корточки, обхватила меня руками и сказала:
– Песик ты мой миленький. Скоро наш папа Леша приедет. А ты молодец, человека спас, хулиганов задержал.

Ночью я почувствовал тревогу. Я вспомнил котенка и Белого. Как они там без меня. Утром, когда меня выпустили погулять, я перемахнул через забор и бросился по направлению к своему прежнему жилищу.

Белого и котенка я застал на месте. Белый радостно залаял, а котенок мявкнул и принялся тереться о мои лапы.

Я привел их к дому старика, мы взобрались на крыльцо и уставились на двери. Я в нетерпении гавкнул. Когда дверь распахнулась, и в проеме показался старик, я снова гавкнул.

– Вот они мы. Здрасте!

И старик засмеялся:
– Петя, Маша, смотрите, что за явление!

И мы поняли, что у нас теперь есть дом.