Семнадцатая кафисма. Пролог. гл. с i-xxx. Эпилог

Семнадцатая кафисма. Пролог. Главы с I-XXX. Эпилог.


Пролог. Семнадцатая кафисма.

     Лиза с мужем торопились в церковь. Пятидесятилетняя женщина всё ещё ходила на высоких каблуках. В новогодние праздники была оттепель, а сегодня подстыло. Лиза придерживалась за подставленную руку мужа, постоянно поскальзываясь в новых замшевых европейках. Холод не чувствовался. Спина взмокла от напряжения и утренних известий.
-Нужно билеты купить, праздники. Поезд не пригородный, а Свердловский, заранее бронируют и раскупают, - Володя, прикуривая остановился.
-В общий вагон должны пустить. Ехать-то четыре часа. Из церкви и поедем на вокзал, - Лиза опять схватилась за руку мужа, не обращая внимания на сигаретный дым. – Подходим, докуривай и заходи.
-Может здесь подожду?
Лиза строго посмотрела на Володю, перекрестилась на купола перед воротами храма и открыла калитку.
     Несмотря на праздничные дни, во дворе снег почищен, дорожка до самого крыльца подметена. Перекрестилась на крест по правую сторону дорожки, перекрестилась перед храмом. Зашла на крыльцо, оглянувшись на мужа. Володя, бросив окурок, зашёл во двор храма. Лиза облегчённо вздохнула и поднялась по прибитой мягкой дорожке к каменным ступенькам. Заглянула в церковную лавку:
-C праздником, батюшка в храме?
-Да, трапезничает, подождите.
     Лиза купила свечи и прошла, перекрестившись в храм. В помещении тепло, Лиза сразу расстегнула шубу. Новый настоятель добился у администрации субсидии и ремонт системы отопления. В храме никого не было. Лиза прошла к иконе праздника, расположенной на аналое в центре храма. Поставила свечи за здравие, шёпотом перечислив крещённых родственников. Прошла к кресту, преклонившись поцеловала. Прошла к поминальному столику. Подумав, поставила одну свечу за упокой бабы Дуси – рабы божьей Евдокии, а также перечислила её умерших родственников, которых баба Дуся перечисляла ещё при жизни. Подумав, не стала произносить имя тёти Оли. Вдруг это ошибка или кто-то глупо пошутил из её соседей? Сначала надо убедиться. С батюшкой поговорить.
     Лиза, перекрестившись на лик Богородицы, проходя мимо большой иконы, остановившись у двери ещё три раза перекрестилась и вышла. На лавочке, напротив церковной лавки сидел Володя и батюшка, о чём-то мирно беседовали.
-Здравствуйте, Отец Александр, благословите, – Лиза наклонила голову к батюшке и скрестила ладони.
Отец Александр поднялся и осеняя крестным знамением произнёс:
-Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.
-Помогите Отец Александр, совет Ваш нужен.


Глава I. Шанс. Семнадцатая кафисма.

     Кем он был в прошлой жизни? Топор никогда не узнает. Здесь никто не знает о себе прошлом. Таким он будет всегда теперь. Вечность. И это не даёт покоя: «Почему его напарник имеет шанс? Шанс исправиться. Чем он лучше, если попал сюда же? Чаша весов перевесила в Тёмную Сторону. Значит точка».
     Он, Падший, обязан быть в паре с Топором, обязан дышать в унисон. Нет такого слова «унисон» в Тёмной Стороне. Его произносит только Падший, чем сильно нервирует Топора. Есть слово Топора «двумя дышлами высекать одно огниво».
     Сколько себя знает Топор, порученные дела Рогатым, он выполнял исправно. С рвением и самозабвением. Он чувствовал себя судьёй, вершителем мелких судеб человеческих: «Ах, человеки! Да кто они такие? Все поголовно переступают черту. Все совершают разномастные грехи. А, говорят-то, как высокопарно! А половина из них, скатывается к ним же, в Тёмную Сторону».
     Падший, как и Топор, не помнит себя. Но он подозрительно мягкотел. Непорядок. Откуда он пришёл? И почему его к нему впихнули? Уже тридцать лет человеческой жизни Падший его сопровождает. Падший на «Тёмной Стороне» - это нонсенс. Куда было сподручнее самому, «в одно рыло» упиваться расправой каждого подопечного, вверенного именно ему, Топору. Когда начало сбоить? С появлением Падшего.
     Он, Топор, считался самым кровожадным, всегда избегал Жаровни, усердно поглощая малейшее благоговение земных существ к Светлой Стороне. Пламя его языка поглощало «добро», «миролюбие», «смиренность», «любовь ко всему Светлому». Он с ходу находил у мнимого праведника скрытые непрощённые грехи. Он с размаху прыгал в чашу рычажных весов, которые вечно не могли определиться и постоянно балансировали (как назло, на каждый открытый им грех подопечного – откуда-то выискивался привесок духовного «генетического кода», тайная добродетель). Его-то вес имел силу всегда! На Тёмной Стороне. А другую он и не знал. Не помнил. И не познал.
     Топор не мог знать, что его злость, жёсткость, агрессию и гнев, используют до поры до времени. А при малейших осечках – найдётся замена. Да, здесь он навечно. Но благосклонность Рогатого – недолговечна. Топор – подручное средство. Топорище – деревянное, и для Жаровни – это пшик. А голова – это надолго – плавиться и плавиться. Да откуда ему знать, за что он получил такое прозвище? Он здесь и готов к исполнению новых поручений. У него нет сочувствия и раскаяния. А есть постоянная потребность уличать.
     «Чем они, люди, лучше его? Почему они могут есть, спать, радоваться? А он проявляться в их облике для злодейских дел и исчезать в никуда, в Темноту».
     Он не помнит по ощущениям, что такое сон, что такое пища и радость. Неужто он таким был слабым и незащищённым когда-то? Сколько он на Тёмной Стороне? Век? Тысячелетие?
-Топор, нас приглашают на разговор, - Падший сгустком неожиданно проявился перед Топором.
-Хо-хо, новенькое дельце. Обстряпаем на раз-два, - потирая руки оживился тот.
-Ты, я смотрю, заскучал. Тебе подпитка прямо необходима. Зря ты так закрываешься. Кому надо, тебя всё равно выудит. А вот я могу и не достучаться до тебя в следующий раз. И уйти на дело один.
-Ты угрожаешь или разыгрываешь?
-Угрозы могут прийти от Рогатого. Сам решай. Раз нас поставили в связку, то и держись меня.
-Я? Тебя? Да я один столько перелопатил, то есть нарубил. Ты кто? Напрягись, ты энергетичнее меня? Ты – слабее. Не знаю, за какие-такие заслуги тебя – ко мне в пару? Сколько на тебе душ и сколько на мне? Стоит мне пошевелиться – и ты отлетишь к Жаровне.
-Ещё раз говорю: мы в связке. Это ты не помнишь ничего из-за перегруза. А у меня есть все шансы узнать своё прошлое.
-Кто тебе скажет?
-Здесь нет ответов на вопросы. Никто. По мере вхождения в Круги и разберусь.
-Я дольше тебя в Кругах. Ответа – нет.
-А ты хочешь знать?
-Нет. Меня всё устраивает. Я подданный и преданный Рогатому.
-Каждому своё. Существуй в своём и довольствуйся. Двигаемся?
-Перемещаемся.
-Так-то. Нас заждались.
     Два чёрных сгустка неопределённой формы одновременной растворились и появились перед своим Главным парнокопытным Тёмной Стороны.
-Есть задание. Женщина. Грехов – хоть отбавляй. Справитесь. Топор – на тебя рассчитываю. Подсказка: переманивать – глухой номер. Упёртая. Всё доводит до конца. Но вот окружение…. На этом и ловите. На ней Тысяча держится. Всю свою Светлую Силу отдаёт им, оставляя себе незначительную Полоску Света. Обработайте эту Тысячу, чтобы не смогли возвернуть ей семикратно. Более четырёх столетий дожидаюсь повторного нападения на Чинги-Туру. Всё сходится. С этой женщины и начнём. На Юге у меня получается сталкивать лбами этих жалких самонадеянных людишек. Многие уже служат мне. А вот Север… - Рогатый  нетерпеливо заёрзал, предвкушая приток гнилых человеческих душ. Забил копытом, высекая огниво, языки пламени которого расползались тонкими ядовитыми рептилиями.
     Падший обеспокоенно посмотрел на Топор: «Не из того ли времени этот Топор, раз ему предоставляется так выслужиться и отметиться в веках?». Но больше он не продолжал мыслить. Мысли с неимоверной секундной скоростью читались в «Темноте», особенно при приближении к Рогатому. Это он откуда-то знал. И умел не думать, чтобы задержаться подольше в Тёмной Cтороне. Он точно знал: зачем-то он здесь нужен.
     Субстанция Топора ещё больше почернела и злорадно заблестела. Секунда. И двое из Темноты, приняв облик ничем не выделяющихся мужчин, шли по вагону.
-Ты уверен, что мы её узнаем? – Падший шёл следом по узкому проходу между рядами.
-Будь уверен. У меня хватка. Я вычисляю махом.
-Столько пассажиров! – Падший и не пытался вглядываться в говорливую толпу.  Он пытался, шагая следом за Топором, подгонять его быстрым шагом. - Три часа вагонной толкотни. Нас скоро заметят, уже который круг.
-Ничего, - зло прорычал Топор, глядя поверх голов сидящих на лавках людей. Сверкая нечеловеческими глазами, он прошипел: - Через год я её найду обязательно. Она обязательно проколется на чём-нибудь. Ишь, запряталась меж сидящих. Не иначе Псалтырь кинула на ту чашу. За год под утомится и забудется. Расслабится. Все так истово начинают. Знаю я таких. Столь загубленных не рождённых детей на её совести – а Давид так её опекает. Человеческий год – для нас сутки. Не успеем перевоплотиться и снова здесь будем. А Рогатый и не спохватится.
     Падший с облегчением выдохнул. «Сутки. Надо успеть подготовиться. А думать…. Думать здесь и сейчас, пока никто не считывает его предположения». С правой стороны он почувствовал тепло. Здесь она, где-то рядом. Боясь повернуть голову, чтоб не вспугнуть Топора, он тихонько прикрыл лицо. Свет так и ослепил через предполагаемую ладонь Падшего. Вспышка. Падший сделал большой шаг и наткнулся на спину Топора. В страхе замер. Топор не успел повернуться, а от его толчка проскочил в тамбур последнего вагона. Дверь за ними захлопнулась. Они уткнулись в тусклое стекло. Шпалы. Уходящие шпалы еле виднелись на ночном железнодорожном полотне. Время пребывания их Здесь – исчислялось последними секундами.
«Молодец. Сильная женщина. Выдержит», - подумал Падший.
«Крепкий орешек, - подумал Топор, - а я самонадеянный олух. Надо было с Тысячи и начать. Но время истекло».
     От озарённого благодатным светом состава - отделились два чёрных пятна. Закрутившись в спираль, они винтом вонзились в мёрзлую землю. На снегу осталась сажа, застывшая воронкой среди пятнадцатикилометрового Куминского болота.


Глава II. Опасный рубеж. Семнадцатая кафисма.

     Из архива журнала «Уральский следопыт», выпуск тысяча девятьсот шестьдесят пятого года:
     «… Северное Зауралье — край необъятных таежных просторов. Все пространство между Уральским хребтом и рекой Обью — необозримое лесное царство, разреженное оконцами бесчисленных таежных озер.
     В этих глухих местах и должна пройти новая железная дорога.
     Сотни грузовых автомашин, тракторов, бульдозеров упорно продвигаются через болота и лесную глухомань, возводя насыпь. За ними идут путеукладчики. Стальная лента все дальше углубляется в тайгу.
     Дорога пройдет от Тавды до поселка Сотники. Длина ее сто восемьдесят шесть километров. И на всем протяжении — ни одной деревни.
     Давно известно, что тюменская тайга — это богатство, но богатство слишком дорогое. Очень трудна и накладна перевозка здешнего леса. Крайне нужна лесозаготовителям дорога. Она явится той артерией, которая заставит биться сердце нового целлюлозно-бумажного комбината в Тавде. Вдоль нее возникнут десятки новых леспромхозов. Один из них — Карабашский — уже создан и дает лес строителям дороги и тавдинским предприятиям.
     От Сотников рукой подать до другой кладовой тюменской тайги — нефти и газа.
     Лес, газ, нефть — три основных природных сокровища этих мест.
     А есть еще рыба, пушнина, грибы, ягоды… Как считают ученые, тысячи западно-сибирских озер могут ежемесячно давать эшелоны свежей рыбы.
     Стальная магистраль уже далеко врезалась в тайгу. Появились новые станции — Щучье, Хмелевка, Куминский разъезд. Маленькой точкой на карте обозначен поселок Сотники. Скоро здесь будет большой промышленный пункт, который свяжет зауральскую таежную целину с индустриальным Уралом…».
     «… Тракторы пошли. Первые метры болото держало тягачи. Потом, где-то на десятом, передовой трактор вдруг заглох и стал медленно погружаться в трясину. Кто-то успел набросить трос на хвостовой крюк трактора. Однако вытащить его было уже невозможно. Тогда строители с ключами бросились к тонущей машине, разобрали ее, и так, по частям, вытащили.
     Едва спасли один трактор, как чуть не ушел другой. Болото покорилось лишь на третьи сутки — строители соорудили стлань, которая дала возможность штурмовать Согру широким фронтом.
     Теперь перед строителями еще один опасный рубеж — Куминское болото.
     На пятнадцать километров простирается оно. На морозы особых надежд нет: глубина болота в отдельных местах достигает тридцати метров, и толстая моховая подушка не дает ему промерзнуть до дна, вот почему сегодня здесь, на краю Куминского болота, сосредоточено много техники…».
     Полвека прошло с момента публикации. Железная дорога построена. Болота покорились. Притихли. Четыре раза в сутки колышется пространство над Куминским болотом. Поезд стремительно пролетает над тихим, казавшимся на первый взгляд уснувшим, пространством. Зимой – снежно застывшая, тянувшееся до горизонта, пустошь. Летом – загадочно упокоенная, цвета мха, низина, сверкающая под солнцем лужицами тёмных вод, переливающаяся луговым многоцветьем вдоль мелькающей насыпи железнодорожного полотна. Километры пролетают незаметно под стук колёс, за разговорами, чтением электронных книг. Смирившись с отсутствием интернета на протяжении всех Куминских пространств, пассажиры попивают чай, шелестят шоколадом, поглядывая на часы в бесполезном во времени телефоне.
-В конце двадцатого века, пытались приобщить эти просторы для пользы, - в отдалении сидящие мужчины, поглядывая в окно, завели разговор.
-Также, как и лес, решили ягоду отправлять на экспорт. Застопорилось дело.
-А что, такое большое болото и ягод мало?
-Не в том дело. Ягод – навалом. И собирать есть кому. Работа была организована быстро. Да вот не прошла та ягода проверку из-за радиации. Не пропустили по лабораторным исследованиям.
-Значит население как собирала ягоду, так и собирает которое десятилетие, а за границу – нельзя? Брусника и клюква – это основные витамины куминцев, да и не только. Весь миллионный Свердловск снабжается с этого рейса по осени. А откуда эта радиация здесь, в глухом уголке? Или это, как всегда, байка для притупления интереса к богатствам местного населения, которую они сами и пропагандируют.
-Жил я здесь лет десять. Ещё в молодости. По направлению с института попал в эти места. И за брусникой, и клюквой хаживал с местными. Грибы собирал, на рыбалку на Баталовское озеро ездил. Организм молодой был, пронесло. В то время и не слышно было про радиацию, выживали лесными ресурсами, сам знаешь восьмидесятые – девяностые. А вот с двухтысячных – началось. Многих покосило. Онкология. Вот и заговорили о том, что в эти болота скидывают космические отходы, обломки ракет с остатками топлива. И раньше знали, не придавали значения. Накапливалось в организме годами. И прорвало.
-Да откуда известно?
-Раньше устно передавалось. Видимо утечка произошла. Всё не утаишь. А ты разве не читал новости в интернете от пресс-службы мэрии? Девятого августа ориентировочно в десять часов пятьдесят две минуты «Роскосмос» с космодрома «Байконур» запланировал запуск ракеты-носителя «Союз». Падение отделяющейся части ракеты-носителя может произойти в населённых пунктах Кондинского района. Администрация района просит жителей с девятого по двенадцатое августа не появляться в лесах, на автодорогах, лесосеках, охотничьих и рыболовных избушках, а также ограничить передвижение на вездеходах в указанное время.
-Так сегодня девятое. Уже запустили. А почему поезд тогда пустили? Надеюсь, к обеду ничего не произойдёт. Скорей бы это дьявольское болото проехать.
-У меня Лиза заболела тоже, вовремя уехали. Наблюдается теперь в округе. А если бы не уехали? «Бог отвёл», - сказала она. Она крещёная у меня. Я даже сам по её настоянию покрестился. На всякий пожарный.
-Ну ты меня напужал. Попробую прозондировать этот вопрос поглубже. Живём-то рядом – вон Свердловская с вашей граничит как раз по Куминскому. Да….
-Местоположение я тебе и так скажу, столько в леспромхозе, лесничестве проработал. Все таксационные описания перелопатил. Это болото относится к Куминскому участковому лесничеству, Кондинское лесничество, много кварталов разграничено на его территории. Но часть. А часть – Свердловские владения. Ещё когда я работал, один местный лесопользователь документы готовил на аренду.
-Чего, лесной делянки?
-Болота.
-Учитывая все обстоятельства? Он бессмертный?
-Вот и не знаю зачем ему: толи мох заготавливать, то ли заготовка пищевых лесных ресурсов и сбор лекарственных растений. Там, в Куминском, много арендаторов. Есть и по другим видам деятельности аренда: осуществление рекреационной деятельности; заготовка древесины; осуществление видов деятельности в сфере охотничьего хозяйства; осуществление геологического изучения недр, разведка и добыча полезных ископаемых; строительство, реконструкция, эксплуатация линейных объектов. Хотя в начале девяностых отправляли и древесину на экспорт в Финляндию – баланс берёзовый, хвою (пиловочник) на бывшие республики. Проходило. Кто знает – не продукты, не так строго проверяли, или – лес всё же не на болоте растёт. Деньги – они притупляют чувство самосохранения. Подъезжаем. Ну давай, звони. Твоя остановка.
-Созвонимся, Володя. Спасибо за компанию. Я с командировкой на ваш завод, МДФ. Надеюсь вскоре буду не по железке добираться. Наслышан про автомобильную дорогу Тюмень-Нижняя Тавда-Междуреченский, которая соединит Югру и Тюмень и дальше – на Ямал. Будь здоров.
-Наша больная тема. Строят-строят, пишут-пишут. А воз и ныне там. Отказалась Тюмень от этой дороги из-за того же Куминского болота. Наша-то Югра протянула свою часть асфальта Междуреченский-Куминский.
     Мужчина снял с верхней полки сумку и пошёл к выходу.


Глава III. Во имя Сошествия Святого Духа. Семнадцатая кафисма.

     Югорская епархия. Из истории храма:
     «В 1715 году в селе Леуши, одновременно с церковью в Нахрачах, на южном берегу реки Ах была возведена деревянная Церковь во имя Сошествия Святаго Духа. Причетчиками в Леушинскую церковь были назначены: «…во дьячки бывший Абацкой церкви пономарь Кирило Степанов, в пономари – Яков Петров, в просвирницы – Ирина Иванова.
     В 1762 году Леушинская церковь была отстроена заново за государственный счёт после пожара. В 1763 году священником Леушинской церкви был Василий Шишерин, в этом же году был назначен дьячком Петр Перевитский.  После смерти Василия Шишерина 10 апреля 1779 года вместо его был назначен из Пелыма священник Михаил Полянов.
     «В 1843 году в селе Леуши вместо старой церкви была построена прихожанами новая церковь», которая «… была деревянная, блестевшая на солнце белизною своих стен и яркою медью крестов».
     24 апреля 1883 года Церковь в Леушах сгорела: «Наша церковь сгорела 24 апреля 1883 года» обращаются в прошении о разрешении построить новую церковь Андрей Игнатьев Актаев и псаломщик Иван Малахеев. Далее они описывают: «Церковь была деревянной, построена в 1843 году… утварью была недостаточна».
     Но строительство Церкви не состоялось, «вследствие недостатка местного материала под основание храма, кроме того, на постройку нет средств. Января 24 дня 1885 года».
      22 марта 1886 года -  дело по строительству, наконец-то, сдвинулось с места.
     10 июня 1886 года священником Иоанном Платоновым была произведена закладка нового деревянного храма во имя Сошествия Святого Духа на апостолов на месте, где стояла сгоревшая церковь. Храм основан согласно с планом прежнего шириною в самом храме одиннадцать аршин два вершка, длинною от восточного алтарного окна до выходных из паперти дверей 30 аршин.
     Начатая постройка продолжалась без остановок до октября.
     К 1 июля 1887 года постройка церкви с колокольней окончена, но с недочетами.
     13 января 1888 года акт о принятии церкви от подрядчика составлен и выявлены недостатки, которые подрядчики должны исправить: «устроить новый иконостас».
     13 октября 1888 года Иоанн Платонов обращается в консисторию, где вновь говорит о недостатках подрядчиков. Но просит позволения освятить Церковь. Так как инородцы не имеют возможности посещать храм.
     1 декабря1888 года вновь построенный в селе Леушинском храм во имя Сошествия Святого Духа на Апостолов освящен священником Иоанном Платоновым в сослужении четырех священников, при весьма значительном стечении народа.
     Церковь «Во имя Сошествия Святого Духа» была главной достопримечательностью села Леуши, вплоть до 1920-х годов.
     Распоряжением органов Советской власти церковь, закрыв, переоборудовали под клуб, который просуществовал там до 1968 года.
     Когда клуб перенесли в новое здание, то церковь снесли…».
     Последняя построенная церковь была деревянной, с крыльцом и тремя главами, покрытая тёсом, крытая железом. Духосошественская церковь была обнесена деревянной решётчатой оградой. Внутри был деревянный престол и трёхъярусный иконостас с двадцати восьми иконами. В церкви был также выносной крест для крестных ходов. В государственном архиве города Тобольска хранятся метрические книги Леушинской церкви.
     Село Леуши образовалось в далёком 1584 году, со времён походов Ермака на Сибирь. По преданиям местного населения, вогулов, их предки жили раньше на реке Тавда, и что они, во время нашествия Ермака, в числе четырнадцати семейств, перебрались на высокий яр Аха. От разгромленного Ермаком Пелыма, это место находилось в четырёх днях пути, а на лошадях – три дня. Эти сведения упоминаются в книге «Кондинский край XVI - начала XX в.»: «в 1904 году А. Каннисто, в 1933 году В. Н. Чернецовым».
     Это было большое поселение Кондинского района на реке Ах, а ранее Кондинского княжества (Большой Конды). Леушинская волость Тобольского уезда – волость восточных манси, состояла из юрт Леушинских, Умланских и Утланских. Рядом находится огромное озеро Туман с речкой Конда. Если стоишь на обрыве, перед глазами стоит луг, окаймлённый рощами, посреди луга серебристая лента Конды, слева – зеркало Тумана. Можно бесконечно смотреть на эту картину, окаймлённую тёмной полоской урмана. Лесистые берега, озеро и болота Конды были неприступным урочищем, где можно было укрыться. Глухомань. Но красивая.
     Лиза родилась в далёком тысяча девятьсот шестьдесят пятом году в другом населённом пункте, но Леуши в те годы были административным селом, где были все конторы.
-Глаза серые у девчонки, наши, - через стекло родильной палаты, углядела Ольга.
     Ольга – сестра матери маленькой Лизы, бездетная.
     Через пять дней, Ольга с матерью забрали малышку с мамой из больницы – маленького двухквартирного деревянного здания.
-Мама, езжай в Леуши, нужно Лизу записать в сельсовете, я на вахту уезжаю, - Ольга выдала перед отъездом наставление.
-А Иван что? Всё на меня сваливаете.
-Я с утра на Турсунку уезжаю, - отец Лизы вошёл со двора. – А глаза-то, смотри карие у Лизы.
     Ольга подошла поближе к сестре с ребёнком:
-Через стекло показалось. Всё равно – видно, что наша. Ты, Вера, поправляйся, я домой пошла, собираться.
-Мама, ты уж съезди, я, когда ещё оправлюсь, ребёнок без документов будет, - Вера из зала обратилась к матери.
     Бабушка Лизы с утра поехала в Леуши на речном трамвае. Хорошей дороги не было. Только лесная, с канавами. Да и попутки не дождёшься. Вся немногочисленная рабочая техника – отправлялась на барже на вахту.
     Поднявшись от причала по высоким ступенькам, она спросила у поднявшейся запыхавшейся пожилой женщины:
-Где Совет у Вас?
-А вот, - показала она рукой, - всё рядом: Совет, клуб, интернат, школа, милиция. Колхоз – в ту сторону, дальше – поля. Только церкви нет. Помню, еще мать водила. Клуб вместо него на берегу.
-Посмотрю, - Лизина бабушка, баба Дуся, вздохнула. – Всё равно на обратном не успею. После обеда поеду.
     Возила её раз дочь Ольга сюда, так ведь то - с Ольгой. Баба Дуся, держа Верин ридикюль с документами перед собой – направилась в Совет.
-Мне метрику надо на ребёнка, - с порога она обратилась к миловидной, в сером пиджаке, девушке.
-Проходите.
     Баба Дуся открыла защёлку сумочки, вытащила сложенную сетку и газетный свёрток в ней. Развернула.
-Оставляйте. Приехать придётся ещё. На следующей недели в понедельник и приезжайте, подготовим.
     Баба Дуся сама крещеная в детстве и дочерей крестила. Внучку бы надо. В Устье-Ахе нет церкви. В Тюмени есть. Да куда она одна. Она прошла по тропинке к клубу. Помещение как помещение, ни башен, ни колоколов. Вот у них, где она жила, в райцентре была большая церковь, старшую внучку крестили.
     Подошла поближе к берегу – раздолье. Берег высокий. Внизу – Ах, река. Повернувшись к зданию, она прошептала:
-Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь.
     Поискав глаза, на что креститься и не найдя - достала из-под рубахи новой парочки - крестик и поцеловала.
Баба Дуся не расставалась с крестиком. Она приехала в Устье-Аха с дочерью, зятем и маленькой старшей внучкой Лидой еще в начале года, в холодном январе. Ольга их позвала. Она приехала по вербовке на север первой, вот письмом и поманила их.
     Баба Дуся привезла с собой из деревни икону, в деревянной оправе, с ликом Серафима Саровского под стеклом и большой жёлтый металлический крест на подставке. От матери сохранились.
-Боженька, - показывая на икону, говорила подрастающим внучкам.


Глава IV. Пять молитв. Семнадцатая кафисма.

     Выросла Лиза, отучилась в городе. По распределению мужа после института, поселилась в молодом рабочем посёлке Куминский.
     Посёлок Куминский образован в тысяча девятьсот шестьдесят четвёртом году. Рядом когда-то находились две деревни Лаут: одна как место охоты на реке Лаут, вторая – как железнодорожный тупик, где в вагончиках жили рабочие для строительства дороги. Строительство дороги закончилось и исчезли деревни. Ещё один тупик находился рядом по железной дороге – это деревня Тынкуль. Рабочие, проживающие там с семьями, обслуживали построенную железную дорогу. Дети проживали в интернате и учились в Куминской школе. Но это всё сравнительное новые по времени поселения, как и сам Куминский.
     В начале XX века из Шатровского района Курганской области, в период раскулачивания, недалёка от реки Кума поселились семьи старообрядцев, образовав селение Кумск. Перед войной часть семей ушла в посёлок Верхне-Уральский, часть ушла в колхоз. На этом месте расположилось временное поселение геологов и нефтяников. Так что леспромхоз посёлка Куминский закладывался в не так давно обжитых местах. До XX века коренное население обитало только вдоль крупных рек. Просторы были необетованные. Если посмотреть на карту, то самым близким, давно обжитым населённым пунктом к Куминскому, расположена была деревня Ландина, где проживали коренные жители остяки и вогулы, да и та прекратила своё существование в шестидесятых годах.
-Баба, приезжай к нам гости, в Куминский.
-Куда я теперь? Еле хожу. Раньше-то, вона, везде с тобой на трамвае по реке ездили.
И в лес ходили, и на огород.
-С мамой приезжайте. Недалеко же ехать. Посмотришь, как живём.
-Не знаю, если Вера свозит когда.
     Бабе Дусе восемьдесят лет. И с Лидой и Лизой нянчилась, и с правнуками успела.
Теперь все живут отдельно. На летние каникулы только правнуки приезжают.
-Баба старенькая приехала! Баба старенькая приехала! – веселятся Лизины дети.
В дверь заходят гости: Вера – мама Лизы, тётя Оля и бабушка Дуся.
Лиза очень обрадовалась. Бабушка у неё дома.
     Прошлись по всем комнатам. Две спальни сыновей. Зал, кухня.
-Иконы-то никакой нет, - расстроилась баба Дуся, - или крестик поставила бы. Детей бы нужно покрестить. Это вы уж сами.
-Я молитвослов привезла с молитвами, - подаёт мать Лизе оранжевую книжицу.
Лиза со страхом берёт в руки книжку и читает:
-Православный краткий молитвослов.
-Я и Лиде такой привезла, - показывает мама.
     Лиза перевернула обложку, читает дальше:
-Рекомендовано для учащихся школ, студентов и молодых семей.
Закрыла молитвослов и положила на кухонную полку.
-Ты читай, а то вон болеешь, и дети болеют, помогает.
-Хорошо, мама, - Лиза с острасткой глянула на кухонную полку.
-У нас церковь хотят строить, а пока молельный дом выделили, батюшка приезжает, там и купила. Может в гости приедете, получится, так мальчишек покрестим, сводим. Вот, нательные крестики привезла, ты же крещённая.
-Помнишь, как к нам c бабушкой в Тюмень приезжала креститься? - спрашивает тётя Оля.
     Да, Лиза вспоминает ту первую поездку. Мама была на работе, а у отца отпуск. Вот они втроём и поехали: отец, бабушка и маленькая шестилетняя Лиза. Лизе осенью в школу. Потом некогда будет от учёбы отрываться. Как ехали в поезде, автобусе не помнит, а вот Тюмень – запомнилась. И квартира тёти Оли – маленькая малосемейка в бывшем общежитии. Спали с бабушкой на кровати, остальные – на полу. Кухня крошечная – одна плитка и столик поместились, да одежда на стене. Пятый этаж. Для Лизы было всё новым. И многоэтажные дома, и даже душ. Хорошо помнит, как тётя Оля её в душ сводила перед тем, как в церковь вести. Учила мыть голову под душем. А у них дома – баня была, голову в тазике мыли. И сам город – летний, нарядный, как её новое платье. Тётя Оля успела вечером сшить плате из розового ситца в цветочек. Сама скроила и обметала вручную. Красота! Новый город, новое платье! Утром пошли в церковь пешком, недалеко, значит была от дома тёти.
     Почему-то в то время в церкви были палати с лежащими там бабушками, женщинами. Прошли мимо них. Впереди служба идёт. Поют. Повернули налево в комнату, а там батюшка в рясе, с большим блестящим крестом. Ребёнка купали в купели. Тётя Оля подвела Лизу. Батюшка читал молитвы, наклонил голову Лизы к чану с водой, освятил водой, потом подал крест поцеловать. Лиза никак не хотела целовать. Батюшка поднёс к её губам крест.
-Завтра на причастие приводите, - сказал батюшка крёстной тёте Оле.
-Уезжают они, на день приехали, билеты уже купили.
     В обратную дорогу - от церкви домой – зашли в магазин. Тётя Оля купила подарки. Дорога была весёлой, было тепло, в руках были игрушки.
-Будет большая - сама причастится, - сказала лёля Оля бабушке.
-Так исповедоваться с семи лет нужно перед причастием. Сейчас-то ещё шесть лет. Да ладно, хоть покрестили. 
     Это они между собой тогда разговаривали. Для Лизы это было непонятным. Сейчас вспомнился город, розовее платье и большой крест, который нужно поцеловать.
-Вот тебе полотенца, шарфик синий капроновый, покрывало, - раздаёт подарки лёля Оля, - ты меня маленькая лёлей звала.
    Приехали гости не на долго. Посмотрели, отдохнули. После обеда в гости к Лиде, сестре Лизиной пошли. А ночным поездом уехали. Это единственный раз, когда бабушка Дуся и тётя Оля к Лизе приезжали в Куминский.
     Детские воспоминания о батюшке с бородой и в рясе из Тюменской церкви для Лизы ассоциировались с этим молитвословом, привезённым мамой. На самой книжке, по центру – нарисован православный крест. А то, что ей батюшка окунул голову Лизы в чан с водой и поднёс крест – осталось страхом. Лиза время от времени, доставая вещи из кухонного шкафа, поглядывала на молитвослов. Пугало неизвестное. Прочитала несколько строчек – очень непонятно, по церковному написано. Лиза взяла книгу и переложила в платяной шкаф, вниз, под постельное бельё. Всё. Не видно.
     Церкви во всём районе не было. А больше она никуда не выезжала. Училась в Свердловске, но там все студенты комсомольцы, даже разговоры не заводились на эту тему. И крестиков ни у кого не было. А теперь Лиза – взрослая замужняя женщина, воспитывающая детей. Ни в школу, ни в институт ходить не нужно. Ни перед кем не отвечает. Раз мама сказала, нательный крестик она надела на себя, всё равно дома с детьми сидит пока. Под одеждой не видно. Может, правда, поможет.
     Муж Лизы уехал в командировку, а Лиза с детьми дома остались. Лиза уложила детей спать. Погладила постельное бельё и положила в шкаф. Перекладывая постельное, она снова достала молитвослов, полистала и положила на полку. Ночью ей приснился сон. Какая-то незнакомая бабушка в тёмном платке и такой же одежде ей говорит:
-Ты будешь болеть сильно. Тебе нужно выучить пять молитв. Смотри, обязательно выучи.
     Лиза проснулась посреди ночи. Включила свет в комнате. Опять уснула. Снится другой сон.
     Лиза пытается перебраться через забор и не получается. Поднимается и падает. Внизу снег. Уже со всех сторон обошла. В снегу стоит дедушка небольшого роста, с бородкой и говорит Лизе строго:
-Что это ты своих родителей, бабушку забыла. Не проведаешь, не ездишь?
     Лиза опять проснулась. Где-то видела этого дедушку? Где? Лиза по перебирала в памяти всех, кого знала. Очень знакомое лицо. Но так и не вспомнила. И только потом, через много лет поняла, вот же он – на иконе бабушкиной – Серафим Саровский.
     А утром, переделав домашние дела, уложив детей на тихий час днём, Лиза достала молитвослов. Ну хоть одну-то небольшую молитву можно прочитать и выучить. Когда ещё не было молитвослова, раньше, мама давала Лизе переписывать молитву «Отче наш». Лиза переписала и положила в сумочку. С собой носила всегда. Вот, всё же знакомая, хоть и переписывала второпях. Поискав в оглавлении, не нашла такой молитвы. Как же так? Говорят, основная. Не знала тогда Лиза, что это в народе так называется «Отче наш», а в молитвослове правильно «Молитва Господня». Зато нашла маленькую «Песнь Пресвятой Богородицы». И решила выучить.
     А вскоре предприятие, на котором муж и Лиза работали, ликвидировали, и по вынужденным обстоятельствам, семья Лизы переехала снова в посёлок, где Лиза родилась, к родителям и к бабушке.


Глава V. Всех скорбящих Радость. Семнадцатая кафисма.

     В записках путешественников, описаниях, документах, в воспоминаниях о Кондинском княжестве (Большой Конде) и Конде Меньшей известно с XVI века. Одновременно с Кондинским княжеством, описываются Пелымское княжество, Кодское княжество, Приуралье, Прикамье, Приобье. Народы севера русскими назывались и «иштяки», и «ась-яхи», и югра», и даже ясачными татарами, а их страна называлась «Югорская земля». По мере происходящих событий во времени, Кондинское княжество называлось и Пелымско-Кондинское, и далее Кондинская волость Пелымского уезда, а в XVIII веке – Туринского уезда, а также Верхне-Кондинская волость, Больше-Юкондинская волость.
     В начале XX века Кондинский район вошёл в состав Тобольского округа Уральской области из ликвидированных волостей Меньше-Кондинской, Больше-Кондинской и Верхне-Пелымской. А когда образован Остяко-Вогульский национальный округ в тысяча девятьсот тридцатом году, район выведен из Тобольского округа и стал входить в Остяко-Вогульский национальный округ, далее переименованный в тысяча девятьсот сороковом году в Ханты-Мансийский национальный округ.
     Сначала поселения, когда русские ещё не заселялись в районе, назывались юртами. Юрты назывались по фамилиям вогулов, где жил свой род. В XX веке более сто пятидесяти сёл и деревень в списках, населявших Кондинский район.
     Из «Истории таёжных деревень Конинского района» Владимира Моисеева:
     «Деревня Устье-Аха располагалась в районе улицы Набережная, там было несколько домов, электричества не было, использовали керосиновые лампы и лучины. В 1932 году был организован лесопункт….».
     Со временем деревня преобразована в рабочий посёлок. А в тысяча девятьсот шестьдесят четвёртом году посёлок Устье-Аха переименован в посёлок Междуреченский.
     Одновременно с деревней Устье-Аха, недалеко располагались деревни Борчик, Мыс, Хутор, Запор. На Хуторе первоначально поселились ссыльные. Теперь Хутор в черте посёлка. Деревня Борчик была уже во время войны, на другом берегу Конды. В тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году всех жителей перевезли в Междуреченский. В статистике о вогулах по «Артуро Каннисто. Конда и её притоки. 1903 год» деревня Запор уже существовала на берегу реки Кандочка, рядом протекала Конда. В шестидесятых годах её также исключили из административного деления района. Деревня Мыс входила в Сотниковско-Катышинское селение (по материалам Приполярной переписи 1926-1927 гг. в Сибирском крае. Выпуск 2,3, Новосибирск, 1929.), со временем тоже оказалась в черте посёлка.
     Знала ли Лиза о возникновении своего родного посёлка? На тот момент, по рассказам бабушки, только о деревни Хутор, которая обособленно стояла не берегу Конды, отличаясь деревенскими рубленными избами от построенных леспромхозом двухквартирников и четвертушек. Да ещё старое заброшенное кладбище на реке Запорка, куда ездили на рыбалку, напоминало о бывшем селении вогулов. Почему-то баба Дуся и многие приехавшие жители посёлка, называла местное население остяками, хотя это жители Меньшей Конды (низовье) – остяки (ханты). Когда Лиза была маленькая, её иногда называли остячкой, потому что родилась в этой местности. Лиза так и думала до старших классов, что остяки – это не национальность и не малые народы Севера, а кто родился на Севере. А когда записывали в классный журнал напротив фамилии, национальность спрашивали. Оказалось – она русская, а есть в классе и манси, и ханты, и татары.
     День тёплый, летний. Грибы в самом разгаре. Лиза с отцом и сыном возвращаются из леса. Ещё светло. В посёлок поехали через микрорайон.
-Давайте на кладбище заглянем? – Лиза обращается к отцу.
Пока Лиза жила в Куминском, умер её одноклассник и она не смогла с ним попрощаться.
-Может найду, где он похоронен, - Лиза с отцом и с младшим сыном оставили мотоцикл «Урал» и пошли к воротам.
     Сыну интересно. Он ещё ни разу не был на кладбище. Отец пошёл искать знакомых, что уже умерли. Прошлись по правой стороне.
-Смотрите, вот первый муж тёти Оли, - Лиза показала на деревянный крест.
Могила без оградки, неухоженная.
-А как ты узнала? – подошёл отец.
-Я и не видела не разу, но мама сказала, что на этой стороне. Она сама так же неожиданно нашла. Видишь, фамилия на кресте краской написана?
-Да, вроде Михаил здесь похоронен. Наверное, нас довёл сюда, а то никто не заходит, видно.
     Постояли. Решили вернуться. Одноклассника могилу Лиза не нашла. Лиза сделала несколько шагов назад, стараясь выйти по узким проходам между оградками. Прямо перед ней – три небольшие могилки в оградке все в цветах и венках. Лиза подошла прочитать. Одинаковая фамилия трёх маленьких девочек разного возраста. Чуть поодаль без оградки могила женщины с такой же фамилией, без цветков.
-Папа, смотри, вроде мама что-то рассказывала про этот случай.
-Да. Я тоже припоминаю.
Лиза позвала сына, и они с отцом поспешно направились к дороге.
-Вы что в конце дня по кладбищам ходите? – заругалась мать. - Да, на нашей улице это произошло ужасное событие. Это первый и последний такой случай, потрясший всех. Там, в том конце, в стороне больницы они жили. Пришёл домой на обед муж, двери закрытые. Заглянул в окна. Кровь в жилах захолодела. Дети и жена лежат на полу. Всё в крови, топор валяется в крови. Как потом оказалось. Женщина в своём уме, в сознании, как выяснили, убила всех трёх детей. Сначала среднего зарубила, потом маленького в кроватке детской. Позже пришла девочка из школы старшая. Увидела этот кошмар и побежала, а мать её догоняла и рубила. На стене остались следы ладошек в крови. Женщина после всего этого выпила уксуса. Умерла не сразу, мучилась. Муж вызвал скорую, когда пришёл. Говорят, просила в больнице спасти её. Но не выжила. Хоронили всех в один день. Все люди просили, чтоб её отдельно похоронили от девочек. Люди разное говорила, что она была связана с чем-то криминальным, теперь уже не помню.
-Дети-то при чём?
-А вот, не мать она была, раз сама вляпалась и детей не пожалела.
-Плохое место, приехали сюда, - вмешалась лежащая баба Дуся, - нехристи, бога не боятся. Слава богу, церковь хотят построить. Давно надо было. Мне уж не повидать, наверно.
Баба Дуся перекрестилась, вздыхая.
     Да неужто надо было дождаться, чтобы произошёл такой жуткий случай?
Когда-то деревня Запорcкая, находящаяся в трёх километрах от Мыса и десяти километрах от Леушей, числилась в приходе Леушинской церкви. Да, когда это было? Bек назад. И церкви той нет век. Закипает. Поднимается, всё что было очищено светом куполов.
     В тысяча девятьсот девяносто третьем году в посёлке построен молельный дом и началось строительство церкви. Весной тысяча девятьсот девяносто восьмого года, на праздник «Благовещения Пресвятой Богородицы» на звонницу установлены колокола на храме в честь иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость». Протоиереем в храм направлен отец Алексий.
     Мама Лизы, Вера, сходила с соседками в новую церковь, посмотрела, купила в лавке Псалтырь. Записалась в библиотеку, взяла книги читать церковные.
-Красиво, чисто так и нарядно, празднично. Впереди иконостас. Много икон святых. Воскресная школа есть на другой улице, на Быковского. Хотят здание под школу строить. Участок под Храмом большой. Церковь побелена, как у нас в районе была. Два золоченых купола, есть колокольня. Золотой цвет куполов означает вечность, нетление, сияние небесного Божественного света. Так говорят. Говорят, наш директор комбината помогал строить.
     Баба Дуся к тому времени уже слегла. Долго болела, ноги совсем не ходили. В церковь так и не попала.
-Лиза, - наказывала внучке, - ты будешь за меня свечи ставить, в церковь ходить?
-Ладно, баб, конечно схожу, живи долго. А ты научи какой-нибудь молитве.
-Ничего уже не помню, только как батюшка в церкви пел: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь.». Давно это было. Когда из дому выходишь, говори: «Господи благослови».
Лиза повторила.
-Мы ходили в район, в церковь, раньше у себя, в Челябинской области. Пешком, несколько километров, на праздники церковные. Маленькая была, а помню всё, – начала бабушка свой рассказ.


Глава VI. Уральские корни. Семнадцатая кафисма.

-Обосновались наши семьи давно в Челябинской области. Дед мне рассказывал, что его дед с семьёй обозами через горы переходили. Единолично жили. Сеяли, скотину держали. По материной линии Подрядовы мы. По отцовой - Тра****никовы. Деда моего по отцу Макаром звали, а бабушку все в деревне звали Макарихой, по деду. А вот имя и не помню, Макариха и всё. Один сын у них был, Иван. Дед с бабкой умерли, когда Иван на службе был, в армии. И меня ещё не было. Так рассказывали.
     По материной линии дед Пётр был. Тоже единоличником был. Семнадцать детей нарожали. В то время не все выживали. Девять выросли. Мать моя – Парасковья. Всех помню: дядя Егор, дядя Павел, дядя Семён, дядя Яков, тётка Катерина, тётка Мария, тётка Наталья, тётка Агафья. Все рядом жили, кто в нашей деревне, как дядя Егор, тётка Катерина замуж в Алексанровку вышла, двадцать пять километров. А везде пешком ходили: в район Октябрьское, в Копейск, в Буланово с Чудиновым, в Троицк, Миасс, Ваганово, Могильное.
     В нашей деревне большое солёное озеро было. Картабыз. На другом конце озера, напротив – Буланово было. Рядом Барсучье правее. С города приезжали лечиться на это озеро. С города приедут: лягут и лежат в нём, в грязи. А нам некогда было. Работали. А ещё раньше солончаки на озере были, добывали соль, говорят. Берега белые, туда, дальше. Камыши вокруг. Карася ловили сами. Озеро не глубокое. Но дети тонули. Иван, дяди сын, так там утонул, на плотах. Сбулькнул – и нет. А дальше, за деревней лесок был. Берёзоньки кругом. Красиво летом. На полянках цветы красивые. Снег только растает, мы босиком по высохшим опушкам бегаем, радуемся. А у лесочка вишенья много росло, собирали и сушили, сахара не было, варенье не варили. А ещё землянка росла. Вкусная. Как земляника, душистая, но покрупнее. Соловьи поют, лебеди прилетают, утки, кулики.
     А против нашего дома, за баней, пресное озеро было, небольшое, без названия. Там и воду брали, и овцы, лошади купались и пили. И мы там мылись. Никто не хворал раньше от грязи. Чужих не было, а мы все свои, одни деревенские.
     У моей матери, Парасковьи, пятеро детей было: Анна, Демьян, Николай, я, да Саня. Анна с Демьяном умерли в голодный год, я их не помню. После того, как Иван, отец, умер. Анна от родимчика. Мать рассказывала, что кормила их одинаково, по одинаковому куску хлеба давала, а Демьяну уже двенадцать лет было. Он был крупным богатырём, усы были чёрные. Говорили, у него было два сердца. Это всё до революции было. Мужиков на Японскую войну всех забрали. Голодно. Приезжал цирк из города. Мать говорит, что сильно просили отдать Демьяна им в силачи. Мать не отдала. Сильно жалела потом, не сберегла. В тринадцать он умер. Потом Николай родился, а я в тысяча девятьсот девятом родилась. Николай на войне погиб, наверно Гражданской, я девчонкой была. Жена у него была и двое детей. Ванюшка её в Копейском жил, а Нина в Грузию уехала, по вербовке, за грузина вышла.
-Баб, а отца помнишь своего?
-Иваном звали. Не помню. Раньше двадцать пять лет служили. Он пришёл, на матери женился. В работниках был. Дом построил. Помогали вся родня строить, раньше так было. Я в этом доме жила, помню. Большой, светлый и просторный дом, стены белые, потолок высокий. Потом он сгорел, в другом жили. А отца опять забрали на войну, не пришёл. Мне лет пять было. Говорят, в лагерях был до войны. Каких таких, не знаю. Саня, брат, уже позже меня на десять лет родился. Матери моей - дядя Егор, брат, хорошо помогал. Сам-то дядя уже старым был. Вторая жена ему четверых ещё родила, двойня последняя: Райка с Шуркой – ровесники моих детей. Стюрка, Митька, Дуська, Николай, помню, его дети. Да у него ещё нагульные двое детей в деревне были. Никто с ними не считался. А жена его, добрая была, носила ей еду для детей. Та женщина одна детей тянула. А у них, сытно было в то время. Он богато жил по тем временам. Всё своё было. Лошади, коровы, овцы, птица всякая. Свои поля. Мы все помогали, но не хватало рук. Он нанимал работников сеять и собирать урожай. Кулаком посчитали. А он сам трудился допоздна, наживал. Отобрали всё и вывезли с детьми, не знаю куда. Разрешили только одежду на себе увезти и что в руках поместится. Так Матрёна, жена, помню несколько юбок надела, плакала. Мы всей деревней смотрели, как их увозили. Мне лет десять было, я это помню. Нам жалко было. Они хорошо платили и подарки нам делали: катетки новые, парочки, юбки, муки много всегда отвешивали. Всё их нажитое выставили на распродажу в соседнем селе. Мы никто не брали. Кто не знал их, наверное, раскупили.
-А про деда что помнишь?
-Дед Пётр Подрядов был суровый. Бабку бил, в деревне говорят. Однажды ударил её бутылём в бок, у неё водянка случилась. Болела и умерла. Он новую жену взял. Она ему ещё двоих нарожала. Мальчик утонул. Девка Нюрка моложе меня была, в Октябрьске жила. Да с ним трое оставалось: Павел, Мария и Егор. Дядя Семён умер на фронте. Дядю Якова зарезали, девки замужем были. Тётка Мария до войны умерла, я девочкой ещё была. Её дети Семён и Петро с войны не пришли, а Ивана растила тётка Катерина. Рассказывал дед Пётр матери, как с базару, с города по темну один возвращался. Суровое время было. Боязно. Убивали. Знали, кто домой с деньгами возвращался. Подкарауливали. Пешком шёл дед Пётр. Всю дорогу молитвы читал. А потом его спрашивают те, кто на подводах обгонял, с кем это он шёл? С обоих сторон два мужика шли как будто. А он один был. Видно ангелы его охраняли и показывались всем.
    А ещё рассказывала мать, как другой дед, Макар, отец Ивана, ездил зерно продавал на базар, в город. На двух лошадях. Своей муки много в тот год было. Один поехал. Дорога дальняя, доехал. Зимой это было. Продал зерно в городе, да обратно. Бабка услыхала, лошади ржут, приехал. Вышла, ворота открывает, подводы берёт, ведёт. Лошади фыркают. Взвиваются. Дед в тулупе спит как будто, голову наклонил. Она шапку поднимает, а головы-то нет. Отрубили. Всю выручку за зерно забрали и деду голову отрубили. Лошадей понужнули, они сами дорогу нашли. Приходили говорят чужаки, когда деда хоронили. Проститься хотели, прощения попросить. Не пустили их в дом бабы. Говорят, мужики эти потом извелись. Дед их извёл, приходил якобы. Без головы, к ним. Правду, нет, говорят?
     Отправляли на работы нас, молодых. Пятнадцать-шестнадцать мне было? Парней тогда снарядили от нашего колхоза, двадцатые годы были. Поехали-то по зиме ещё. Да и мужиков семейных забрали много. Девять подвод наших. Меня одну с ними, девку отправили, с нашего Картабыза. С других деревень тоже по одной-две девки, кашеварить. Ехали долго, не помню название места. Но помню, что через горы высоко поднимались на полозьях. Лес валили там. Не все вернулись. Некоторых там прямо заваливало насмерть деревьями. Местность горная, опасная. Обратно возвращались по весне. Уехали в пимах все. А обратно все ноги намочили и поморозили. Вода сплошная, грязь. Обозы застревали. На санях уезжали. Страшно как: проезжаем мимо обоза, который на повороте с горы съехал сверху да перед нами рухнул. Наши все вернулись. Еле добрались. Работали. Взрослыми считались. А сейчас ещё учатся в эти годы.
     До революции, когда ещё единолично жили, церковь в Чудиново была. Это далеко, через Могильное идти. Да и после ходили. У нас люди православные на родине были. Не то что здесь. В шестьдесят первом уехала их Картабыза, там уже мало домов оставалось, за Верой поехала, что мне там одной оставаться? Так церковь-то, в Чудиново стояла. Верующие у нас люди дома были, Бога помнили.
-Баб, а расскажи про нашего деда.
-Ой, ёченьки, - баба Дуся смахнула слёзы, - мать одна работала днями и ночами, а есть нечего было. Самый голод. Мне семнадцать лет было, как меня замуж отдали, татарам, в татарскую семью. Просто снарядили нашу лошадь, посадили меня, сундук мой с вещами какими-никакими положили туда же. Это мать Рашитки приехала за мной. Моя и отдала меня им. Спровадила. Одним ртом меньше. Меня никто не спрашивал. В район меня привезли. Мы на печке спали ночь. Они в этот же вечер лошадь нашу, которую мать выделила мне в приданое, зарезали. И ели. Татары они лошадей ели. А мы в деревне не ели, они же, лошади, наши спасители, кормилицы. Пахали-сеяли, за дровами в лес снаряжали. У кого лошадь была – выживали. А они меня из-за лошади взяли. Всю родню свою кормили. А Рашидка ушёл на работу, на шахту. Ночь, две, три нет. Пришел и ко мне на печь не идёт, отдельно ложится, со мной не говорит. А я-то молодая! И опять, ушёл и пропал. Я спрашиваю у свекрови про него, где он. А она сказала, что он заразился болезнью плохой заразной, поэтому ко мне не ложится. Я пожила несколько дней, собрала в узелок пожитки и пешком к матери ушла. Меня никто и не держал. Мать повздыхала, да приняла. Куда мне идти-то? Не родила я от него никого. Пустая пришла. Вот такой замуж, никто не расписывал раньше. Наши-то, в церквях записывались, когда женились. А это нехристи были, может мусульмане, раз татары. Я думаю, я им не нужна была, вот и обманули, что Рашидка заболел. Съели материну лошадь!
-А как тётя Оля родилась?
-Это позже уже, - всплакнула баба Дуся и замолчала, видимо вспоминая далёкую молодость. – Не бывала я замужем больше, так Тра****никова по отцу и осталась в документах. А меня Подрядовой в деревне звали по матери и дядьям. Ольгу я уже в двадцать семь родила. Охрименко она по отцу. Белолицая, крупная, волосы густые, русые, высокая. Ой, девка была ладная, в отца. Я её семь классов отучила, в район отправила. Сама-то я не училась. В деревне не было школы раньше, меня мать прясть посадила, вместо учёбы, с детства. Рученьки мои, рученьки.
     Лиза не стала допытываться о тяжёлом прошлом бабушки. Бабушка и писать, и читать умела, выучилась на дому, дядя, да тётки учили. Была любовь, значит, раз старшая дочь, тётка Лизина родилась. Была молодой баба Дуся.
-Отцы у нас разные, - говорит позже Вера, мама Лизы. – Она, Ольга, от Ивана родилась. Уже отговорили в деревне про её рождение к тому времени. Про меня судачили. Про себя помню. Останавливались в доме бабушки Прасковьи моей, матери бабушки вашей, приезжие. Прасковья без мужика, так всё помощь, председатель к ней отправлял постояльцев. Приехал в деревню Кухтурский такой. Волосы смоляные, как у меня и у вас с Лидой. К матери прибился. Она Ольгу уже растила. Ну и приработала меня. Мать сильно бабушку просила пустить Петра жить к ним. Не пустила бабушка из-за маленького ребёнка его на проживание. А он взял, да к другим переметнулся. К Нинке с матерью. Жить-то надо где-то. И баб – кругом одинокие. А его, приехали и забрали с района на подводе. Никто не знает, куда увезли. Беглый, говорят, был. А Нинка родила Мишку. А мать – меня. На месяц-два разница. Но похожие мы с ним, в деревне судачили. У меня золотуха была – и у него вся голова в болячках была и расчёсах. А вшей-то, вшей на голове!
     Светлая память бабе Дусе. Прожила праведно, внуков, правнуков нянчила. С детства церковь посещала, праздники соблюдала, без календарей, как сейчас. А что мужа не было – так тогда мужиков в деревне – раз-два и нет. Зато троих одна подняла. Сколько послал Бог – столько и родила. Войну пережила и Гражданскую, и Великую Отечественную, голод.
-Я всех рожала, - доверилась баба Дуся Лизе, - не одного не убила дитя, не делала аборты, как сейчас делают.
    Поинтересовалась Лиза про храм, в который ходила бабушка на своей родине. Нашла информацию о Чудиновской церкви, освещённой в честь Вознесения Господня в тысяча восемьсот семьдесят первом году. А приход действовал с тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года. Значит намолена молитвами и бабы Дуси, и её матерью, и её бабушками, и дедушками. Хоть и не часто ходили крестьяне так далеко. Но в большие православные праздники бывали. Храм был каменный, с колокольней и каменной оградой. Приход состоял из населённых пунктов: Чудиново, Буланово, Кузнецово, деревни Картабыз, Лыскова, Любимова, Могильная. Храму повезло. После революции он долго действовал, до тысяча девятьсот тридцать седьмого года, затем его перевели под колхозный клуб. В тысяча девятьсот сорок шестом году, после войны, храм отремонтировали и снова освятили. А в тысяча девятьсот шестьдесят первом году Вознесенская церковь вновь закрыта. Баба Дуся как раз в этом году уехала на север с дочерью Верой. Через тридцать лет храм вновь освятили. Что удивительно, храм восстановлен стараниями настоятеля Мелехином, который родом из Ханты-Мансийска, из округа, куда и поселилась баба Дуся. Все люди, и жизнь праведная взаимосвязаны.
     В конце XIX века также действовала Семионовская церковь в Буланово.
     В год открытия церкви «Всех Скорбящих Радость» баба Дуся тихо умерла. Отца Алексия не было в эти дни на службе.  Батюшка вначале в приходе был один. Отпевали потом, после похорон. А Лизе остался бабушкин наказ.


Глава VII. Конда. Семнадцатая кафисма.

     «Непосредственно Конда в известных к настоящему времени русских источниках впервые упоминается в 1570 году. Возвратившийся в марте в Москву наместник Перми Великий князь Н. Ромодановский привёз грамоту от сибирского хана Кучума. Ту самую, где содержались адресованные царю Ивану VI Грозному знаменитые слова: «И ныне похошь миру – и мы помиримся, а похошь воеватися – и мы воюемся». Ромодановский рассказал, что послание Кучума ему вручил в Перми приехавший из Пелыма «гогулетин из Конды Ивака Ивакин сын». Появление Иваки Ивакина с грамотой «царя сибирского» означало кроме всего прочего, что складывался направленный против Москвы военно-политический союз Сибирского ханства и Пелымско-Кондинского княжества. И «прелести» этого союза восточные территории Российского государства в последующие десятилетия испытали в полной мере.».(«Кондинский край VI – начала XX в.. В документах, описаниях, записках путешественников, воспоминаниях»).
     Труднодоступной была Конда. Это сколько сотен вёрст надо было грести против течения, в верховье, по Конде с извилистым руслом и быстрым течением! Это представляло мало удобств. Территория находилась в замкнутом географическом мешке. Устье Конды являлось единственным выходом. Непроходимые леса и болота долго охраняли инородцев от других народностей.
     И всё же привлекала Конда, этот край тысяч озёр, болот, туманов, соров – сибирской пушниной. Владения Кондинские изобиловали ценными пушными ресурсами: соболем, бобром, лисицами, горностаем, куницей, белкой. Прознали про Конду.
     По-остяцки Хунда, по-вогульски Кондынг означает «воинственная». Дикарский, но лакомый кусочек оказался край вогулов и для Кучума, и для Руси. Кучум ислам насаждал местным жителям. Не любили своего хана в Сибири, считали его узурпатором. У них своя вера была – языческая. Поклонялись идолам. Сопротивление сопровождались мятежами. Поэтому и не поддержали Кучума, не встали в защиту от Ермака. Великое княжество ещё раньше, до Ермака предпринимала попытки набегов на Сибирь, но не на татар, а именно на остяков и вогулов, путь их пролегал мимо Чинги Туры. Покорено пятьдесят восемь князей, разрушен сорок один городок. Но скорее всего они доходили только до Иртыша. До Конды Меньшей, до Пелымского княжества дошёл Ермак. А вогулы Конды Меньшей принимали участие в нападении соседнего Пелымского княжества на "Пермьские места". Татарско-пелымская рать разоряла русские селения, выжигали полностю. Ущерб был велик от вогульского разорения. Вогульское войско Покчу сожгли, центр Перми Великой. В ответ князь, Иван Васильевич, послал рать в Югру, на Обь великую. Через Тавду, Тобол, Иртыш. Не дошли до Меньшей Конды.
     Долго сопротивлялась Конда Меньшая, не платила ясак князю Великому. Уже и Большая Конда, и Кодское княжество из югры платили ясак. Умиротворение не сразу пришло. С тысяча пятьсот восемьдесят третьего года Конда Меньшая была объясачена ермаковцами, а в тысяча пятьсот девяносто первом году, вместе с Большой Кондой, опять отказалась платить ясак. Восстание стало поводом для нападения Кодского княжества на Кондинское княжество. Кондинского князя Агая, сына Азыку, брата Косякму взяли, юрты разорили, людей побили.  Но Кондинская княжеская династия продолжала делить власть и доходы с московской властью ещё долго.
     Осталась память от былых набегов, противостояний и в названиях князей по младшей линии – мурз. Ощутимо татарское влияние. По наследству звание «ясаул». По границе нижней Тавды, Иртышу кондичи граничили с Золотой Ордой, а позже Тюменского и Сибирского ханства. Население, нёсшее повинность, делилось на сотни. Подать собирали мурзы и сотники. Мурзы являлись посредниками при оплате ясака между кондинскими вогулами и русскими властями. И даже продавали вогулок татарам, сохраняя права на подданных. И окладные книги не делали, как заставляли по волостям. Служивым людям не давались, отстреливаясь из луков. Кровная месть сохранялась. Так что люди князя Великого с опаской проникали на территорию Конды. Своих «княжиков» на Конде почитали.
     Есть такая деревня Сотник (Сотниковские юрты), осталась с времён походов Ермака на Кондинской земле. На начало XX века там жили двадцать два человека, шесть хозяйств, после революции уже девяносто один человек, семнадцать хозяйств. Деревня Есаул (Есаульские юрты), переименованная в Ильичёвку – ниже по Конде.  Жили сорок человек, двадцать два хозяйства, после революции уже сто пятьдесят человек, тридцать четыре хозяйства. В конце XIX века там стали поселяться русские люди. В Сотниковских построена деревянная часовня в тысяча восемьсот девяносто четвёртом году (в память святого архистратига Михаила с престолом святого мученика «безмездного целителя Пантелеймона), в тысяча девятьсот пятнадцатом – в Есаульских (во славу Пророка Божьего Илии) и Ландинских юртах (во имя Введения в Храм Пресвятой Богородицы). В деревне Ландина, на реке Ландинка, впадавшей в реку Кума. На начало двадцатого века там жило семьдесят шесть человек, шестнадцать хозяйств, а после революции меньше – проживало пятьдесят девять человек, четырнадцать хозяйств. Названия говорят сами по себе о том, что здесь хозяйничали казаки Ермака. Были и Ермаковские юрты, позже деревня Ермак, ниже по течению. В тысяча девятьсот двадцать шестом году жили пятьдесят четыре человека, тринадцать хозяйств.
    Языческие места были, потому и часовни построили.
-Сат сёхри…, - хот сёхри… -  доносится инородческое, эхом по руслу Конды, от Кондии до самой Оби, перелетая в Обдорию.
-Тон-тон-тон, дон-дон-дон, гой-гой, оооооооооо, ааааааааааа, яяяяяяяяяяяя, ая, оэ, чш-чш-чш-чши, бом-бом, бом-бом, бом-бом, чш-чш-чш-чши, - совершается камлание под усиливающие звуки бубна, перемежающие пронзительным дребезжащим от тряски бубна, - татуда-татуда-та, татуда-татуда-та, тататата, тататата, оа-оя-эо-оооооооо, оа, оэ, ооа, оооооо… ха-ха-ха-ха… - нагнетается над руслом Конды, - та-да-та, та-да-та, - отголосок веков.
-Ургаша… - слышится далёкое прошлое золотоордынцев.
-Дин-дон, - успокаивает благовест, а за ним следует трезвон, собирая на Николу и Петров день.
И снова:
-Бах-бах, - вылетают пули из револьверов красноармейцев, загнавших Леушинских повстанцев выше по Конде, жертв Гражданской войны.
     Как и присоединение к Руси, установление Советской власти в Кондинском районе шло трудно. Давно прошла Революция семнадцатого. Не хотели единоличные хозяйства в колхозы и совхозы сдавать свой скот и землю. Кровью платились. Сами Советы они принимали, а вот жёсткая политика военного коммунизма, акты насилия и произвола по отношению к крестьянству – привело к восстаниям. Двадцатый, двадцать первый, двадцать второй, двадцать третий год… XX века. Четыре угрожающими направлениями для Советской власти на Тобольском Севере: Сургутское, Леушинское, Лорбатское, Северо-Уральское –тысяча девятьсот двадцать первый год. А далее «очаговые стычки» и «зачистки». Сто сорок человек повстанцев убитыми и замёрзшими в бассейне Конды только в двух боях с батальоном Абрамова (под Леушами пятьдесят человек). Расстрелы, расстрелы, расстрелы. Причём с обеих сторон без суда и следствия. На местах. В чьих на тот момент руках была власть. А она постоянно варьировала. Двадцатые годы – организация Сельских Советов. Тысяча девятьсот двадцать третий год – Постановлением ВЦИК организован Кондинский район в составе Тобольского округа.
     Когда-то была на Конде, ниже по течению от деревни Юмас, деревня Турсунка («устье озера» переводится). В начале XX века, там проживало семь человек, два хозяйства. Деревня находилась на высоком песчаном берегу. В тысяча девятьсот тридцатым годам там проживало шестьдесят два человека, пятнадцать хозяйств. Рабочие на лодках-кедровках проставляли вехи на реке. Затем пришли на смену катера-самоходки.
     Существовала деревня Белая гора на Конде, в двадцати километрах от строящегося Усть-Аха. Там жили рабочие и их большие семьи. Пять бараков.
     Начало лесозаготовок на Конде. Звуки эпохи сменились:
-Жиг-жиг, жиг-жиг, скккррр-скккррр-зззжах, - падают подпиленные ручной пилой деревья.
-Брррр, зыыып, уиииии, - ревёт, жужжит и грохочет по лесу бензопила, оглушительно раздаваясь над Кондой и болотами.
-Шшш, ууух, ах-ши, ах-ши, - откликается никому неслышное, злобное, запрятанное в глубины болот. Не успевшее очиститься молитвами часовен и церквей. Но изгнанное, недовольно шипящее, под трясиной времён. Неуспокоившееся, но ослабевшее от чистоты душ когда-то крещённых Филофеем Лещинским. Залегло. Ждёт подходящего случая. Выжидает.


Глава VIII. Белая гора. Семнадцатая кафисма.

     Ольга собирается на вахту. На Белую гору. Молодая. Необременённая детьми. Вот, племянница недавно родилась, Лиза, да старшенькой два годика, Лиде. Да и у мужа, Михаила есть племянники по сестре, четверо. Посёлок молодой, рабочий. Одна молодёжь наехала. По вербовке. Ольга с Михаилом получили квартиру однокомнатную. Живут спокойно, никто не мешает спать, для себя живут.
-Купила платок, смотри какой, - показывает мужу, - капроновый. Мать с Верой всё в ситцевых ходят, я в деревне наносилась такие. Пофартить хоть здесь.
Вытащила из шкафа батистовое синее пальто. Повязала перед зеркалом яркий малиновый платок, завязывая под густую русую косу.
-Мужики одни в лесу, перед кем вертеть собралась? – потягивается муж. - Корми.
Ольга быстро собрала на завтрак оставшийся вчерашний ужин. Открытую банку опят, сало, хлеб. Разогрела тушёнку на сковороде со вчерашней варёной картошкой. И стопочку. Мужа она знает, напоминать не нужно. А что? Одни живут. Пока едут на Белую гору, выветрится. А сама молча сложила новые платье и юбку в рюкзак. Ну чего показывать, опять начнёт придираться. А похвастаться охота. Сестре с матерью уже показала, соседке. На работе поварёшкам показать.
     Вдвоём работают. Куда деньги девать? Квартира бесплатная. Детей нет. Подъёмные вон какие хорошие получили при вербовке! Особого выбора нет, конечно. Но товар привозят по реке. А Ольга завхозом работает. Это сначала учётчиком приняли. Всё в ватнике, да спецовке ходила на работу. А сейчас – благодать. В завхозы перевели. Если что перетаскивать – так мужики помогают. Только что туфли не одеть. Кругом земля, пыль, грязь. В сапогах резиновых. Недавно привозили на базу чёрные мягкие резиновые полусапожки, с белой изнанкой внутри. Ну это пока добираются. Там, в бараке, можно и лодочки достать. Миша всё равно на лесоповал уйдёт.
     Ольга по перебирала прикупленные вещи. Сложила вещи мужа в другой рюкзак. Полила герань. Покормила котёнка и вывела в оградку, поставила латку около крылечка. Нечего дома гадить. Пока на вахте, мать с сестрой придут, накормят. Серый котёнок недавно прибился, холодать стало, забежал за ней в сенцы и в дом по пятам. А так и не было никого. Уезжать постоянно приходится, то Турсунка, то Белая гора. Сестра, вон, с матерью приехали и уже собаку, кошку взяли. Тёлку привели из Ямок. Так дети, молоко нужно. Здесь привозы нечасто, только сухое молоко привозят. Коровы были, а телят не было на продажу, так Вера с Иваном на барже до Белой горы доплыли. Баржа пристала на другой берег. А там на 130 ЗИЛе Ивана – до Ямок, и обратно тёлку на машине до Белой горы. Так оттуда пешком до пристани вели, потом попросились на деревянную лодку рыбака, а корова вплавь за ними Конду переплыла, Иван за верёвочку держал. Так и привели домой. Вот мука какая с детьми. Теперь мать кормит тёлку, пока они работают, да с внуками сидит. Вера вышла на работу в СМУ, штукатуром-маляром.
-Светло уже, все уже на реке, поди, - Ольга отошла от мыслей и забот про приехавших родственников.
-Холодно, пора шаль надевать, а ты? – Михаил опять придирчиво посмотрел на одежду Ольги.
Они пешком спустились к Конде.
     Баржа с самоходкой уже стояли под горой. Подъехали, гружённые с вечера, ГАЗушки. Ольга бойко начала командовать по погрузке подотчётных ей материалов, продуктов. Самое важное – бензопилы загрузили первыми и закрыли брезентом. Лесозаготовители докуривали папиросы «Беломорканал», «Приму» и «Север», топтались, дожидаясь отправки. Хоть и на Севере жили, при деньгах, а сигареты рабочие не курили, папиросы дешевле, да и покрепче. Кое-кто и привычно скручивал махорку. Люди все приезжие, а приехавшие из далёких деревень, там хорошего табака не было. Выходные были длинные. А впереди трудовая вахта. Среди толпящихся мужчин, Ольга увидела зятя Михаила. Фёдор был мужем сестры Михаила, Гали. Он тоже почти год работал на лесозаготовке вальщиком. Некоторые молодчики громко разговаривали, спорили о чём-то, уже навеселе. Михаил направился к ним.
     Река темнела глубиной, волны заплёскивались на берег, захватывая осыпавшиеся с огромных насыпей выгруженные здесь же уголь, песок, щебень. Пролетали с лугов из плохо смётанных стогов пучки выбившихся сухих трав. Осенний ветер растрепал тугую косу Ольги из-под косынки, колыхал завязанные края платка, плотно прилегая по статной, спелой фигуре Ольги. Остальные прибывшие женщины на причал выглядели мешковато: в широких брезентовых и болоньевых плащах, кирзовых или литых резиновых сапогах, с повязанными на голове цветными шерстяными платками. Повара, сучкорубы, да учётчики.
     Причалил ещё катер. Группа мужчин, одетых не по-рабочему, гладко выбритых, начальников, поспешили на трап.
-Ольга, садись. Мы быстрее доплывём, баржа тащиться будет до вечера, - махнул рукой механик.
Ольга с Михаилом перебрались на катер. Тронулись вместе: и самоходка, и катер.
На палубе задувало. Ольга, снова обвела взором баржу с грузом и устраивающимися рабочими, спустилась в каюту. Михаил остался около рубки, разговаривая со знакомым мотористом.
     Ольга вспомнила, как познакомилась с Михаилом. С Кургана он. И сестра его, и мать, которые тоже приехали на север к нему, из-под Кургана, из деревни. Деревня Ольгина, Картабыз, небольшая, люду мало, а колхоз большой на несколько деревень. Поля обрабатывать не хватает рук. Вот и посылали на работы городских. Михаил с Анной приехал, как с женой, детей у них и не было. Но не регистрированы они. А Ольга тоже – ни девка, ни баба. Сосватали, а муж - в армию. К матери ушла Ольга. Не регистрировались. А тут Михаил как увидал её, так и Аньку свою позабыл. Как приклеился. Городской, не такой, как деревенские. Ольга-то знает. Жила в няньках в Октябрьске с двенадцати лет у учителей. Как уборочная прошла, так Михаил и потянул уехать. Чтоб не судачили деревенские. Да и Николай, муж – не муж, с армии вернётся. Ольге не страшно уезжать. В Октябрьске семилетку закончила. Работу найдёт везде. Да и работа в деревне – тяжкий труд. А Ольга уже в районе пожила. А как ухаживал! И к матери приходил, просил отпустить. Цветами полевыми задарил. И зарегистрироваться обещал. На вечорках, после полевых работ, от неё не отходил. Сдалась Ольга. Всё равно теперь Николаю написали, что не дождалась. Уехали. Всю родню и Ольгину, и Михаила переманили на север. Правда, расписались в Леушах, как обещал. Вот ревнивый, правда, значит любит. Рюмку не пропускает, так детей пока нет, пусть отдыхает.
     Приплыли. В этот раз никого не подобрали. А так, сотниковские тоже подвязывались на заготовку. Уехали, значит, на своих лодках. Не пришлось за ними мотаться. Час проплыли. Белая гора. Михаил так и просидел у мотористов. Хоть и пасмурно с утра, но дождя нет. Ольга посмотрела в верховье реки. Баржу не видать. Тащится. Посмотрела в низовье - со стороны Сотника нет лодок. Наверное, уже приехали. Ивана, мужа Веры на сто тридцатом нет на берегу, значит забрал сотниковских и уехал в Ямкинский сплав. участок. На этом берегу стоят другие, с брезентовыми кузовами машины. Ольга, подняв руку над головой, заслоняясь от солнца, ещё раз посмотрела на хмурый противоположный берег, который пополз длинной глухой лентой вдаль, уползая в Сотниковское болото.
     Начальник и мастера участка уехали. Ольга дождалась свой подотчёт. Подъехала баржа. Нетрезвые и переполошные рабочие выкатили на трясину. Самоходка не подъехала к самому берегу, а пристала к оголившимся из-под уходящей осенней воды сырым лугам. Пучки травы высоким кочками осоки раскачивались над трясиной.
-Ольга, Фёдора вашего потеряли с баржи, - выпалил первый соскочивший с баржи.
-Ох, - испуганно всплеснула руками Ольга, - Миша, иди быстрей.
Миша побежал навстречу спускающимся.
     В суете прошёл день. Отправили обратно за начальством машину в Ямки. Отцепили баржу и поехали искать тело. Ольга с оставшимися несколькими мужчинами, по качающимся нетвёрдым кочкам, перетаскала груз на берег. Вывезли на Ямки, на участок. Михаил участвовал в розыске. Проплыли по противоположному берегу. Никто не видел, когда Фёдор исчез. Понятно, все были выпившие, а потом прикорнули. Не видели, когда он упал за борт. Это версия тех, кто плыл на барже. Кто-то действительно был спросонья, ничего не видел. Михаил сразу заподозрил рабочего Соловьёва. Он с Фёдором спорил ещё на берегу, до отправки. И стал открыто при всех выдвигать свою версию. А вернее, напрямую высказал ему.
    Не знали, с какого места прочёсывать берег. Пока собирались, приплыли оповещённые по рации смотрители этого участка реки с Турсунки, вызвались на своих лодках мужчины с Сотника. Они начали просматривать берег от Сотника и выше. Хоть Белая гора находится и не доплывая до Сотника, но решили, что если утонул, то течение тело уволокло водой ниже. С буграми они начали просматривать у берега.
     Обычно утонувший всплывает через несколько дней. Тело Фёдора нашли прибившимся в кустах на правом берегу. В тот же день. Подозрение было всю оставшуюся жизнь и у Ольги с Михаилом, и у Веры с Иваном. Если человек не нахлебался воды (те есть не утонул сам), а скинут в воду убитым, то и не потонет, с воздухом в лёгких. Говаривали и в Устье об убийстве из ружья. Тогда ведь все в лес, на вахту, с собой ружья брали. Как без этого в лесу? Звери. Медведи в первую очередь потревожены бурно развивающейся лесной отраслью. Да и обратно домой привезти пару зайцев, уток, белок. Это завсегда. Иван без глухаря, рябчика, куропатки никогда не возвращался. Так и каждый что-то домой привозил, «гостинцы» из леса. Так никто и не останавливал с ружьём, никаких надзоров проверяющих. Сами себе хозяева. Ещё из леса – да с пустыми руками? Все знали, у кого есть ружья. И сети с собой брали. Времени нет с удочками сидеть. На работу же едут. Поставили сети - и вперёд. А потом в свободное время, к вечеру, проверяют, если жалко сети, чтоб рыба не распёрла. А так можно и два дня, пусть стоят. Все знают, кто и где ставит. Не трогают. У всех свои.
     Поговорили и затихли. Местная власть решила, что утонул сам. Участковый один на многие поселения. Следствие не велось. Никто не заявлял. Дело закрыто. Но у Михаила с Соловьёвым не заладилось. Тот, Соловьёв, ему пригрозил по пьяни, что если будет наезжать, то убьёт его.
     Ольга засобиралась от греха подальше уезжать в Тюмень, из-за своего Михаила, чтобы чего не случилось. Распродали вещи. Сдали квартиру. Денег много накоплено. Так хорошо прижились! И работа хорошая, и уважали на работе. Так нет, влез куда не надо. Хотя, Фёдор – родственником был. Четверо малёханьких детей осталось. Что Михаил мог знать? Его же не было на барже в тот день.
     Сестра Михаила с матерью и детьми и сестра Ольги с матерью и детьми – так и остались жить в Устье-Аха. Сами позвали всех на север и сами уехали. Была серьёзная и опасная причина.
     А Соловьёву не дали жить в Устье-Аха, без Михаила есть кому было его выжить. Уехал, говорят, неизвестно куда с этих мест. Виноват? Не виноват? Помнит только Конда, да волны, облизывающие корявый берег, забитый ивняком. Берегли страшную тайну пожелтевшие лиственницы, ушедшие к горизонту нестройными рядами. Да и те сбросили давно хвою с памяти. Лиственницы – они в Сибири особые. Вода испарилась, вытекла с дерева. Новые наросли. Без памяти. Не любят лиственница пришлых. Только самые старые и крупные – священны. У корней этих деревьев – память жертвоприношений. Проткнутые множеством ножей, засыхая, они не умирают, а падают, выворачивая небольшие корни, становясь в земле ещё твёрже. Давно истлели мех пушнины, ленты и платки, оставленные от прошения идолу. Давно кто-то подобрал монеты, колокольчики, ножи и сабли, бисер и украшения, не догадываясь о последствиях. Давно жили эти лиственницы, до крещения сотниковских вогулов. Но обрядовое место не исчезает бесследно. Нашаманил шаман на долгие века. Исчезли две часовенки из Сотника. А болото Сотниковское – ухает. Съезжает дальше и дальше из Кондинской земли. Откликается ему ближайшее большое Морткинское болото. А то – через огромные просторы перекликается с Куминским болотом. Весь природный газ Конды скопился в болотах, собран болотами, перевоплощаясь со временем в торф. На поверхности. А там, под толщей – бурлит. На Сотниковском и Морткинском затихая, смещаясь злом к Куминскому болоту. Становясь современными людьми, растворившись и затерявшись среди многочисленных превалирующих бывших «иноземцев» жителей Конды, местное население, приняв внешним образом, или не приняв новую веру, в душе остались язычниками.
     Заглохли звуки лесозаготовок, прекратил своё существование Ямкинский сплав. участок, закрыты близлежащие деревни и населённые пункты. Нет Белой горы, Турсунки, Вар-Бора. В Сотнике давно нет местных жителей, в оставшиеся дома наезжают как на дачу. Это жители посёлка Мортка, Междуреченский.
     Предполагалось, да и в документах числилась железная дорога Тавда-Сотник. Планировалось лес вывозить по железной дороге из крупных лесозаготовительных участков, отправляющих лес сплавом к Сотнику. А дальше строить мост через Конду. В конце тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году открыта железная дорога Тавда-Устье-Аха. Основное назначение – вывоз леса. Щелчок – и что-то поменялось. Забылся Сотник. Зато. Появился Морткинский лесопункт, в семнадцати километрах от судоходной Конды. Среди болот и тайги вырос посёлок Мортка.


Глава IX. Покров Божией Матери. Семнадцатая кафисма.

     Двенадцать человек из Тюмени высадилось в деревне Сотник зимой в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году. Для строительства Мортки. А из Сотника – двинулись на тракторе в будущую Мортку, на санях. Рабочие из Сотника чистили площадку от снега. Для жилья приехавших – сарай. Вырубали лес и строили и леспромхоз, и посёлок одновременно, и железную дорогу, и лесовозные пути. Некоторых строителей высаживали в деревне Лаут (около будущего Куминского), а оттуда они шли пешком по лесу и болоту к месту строительства Мортки.
-Я в СМУ работала тогда, Лиза маленькая с бабушкой сидела. Нас бригадой отправили в Мортку, - рассказывает Вера, - Ольга уже давно к тому времени в Тюмени жила. Я помню, как Мортка и Куминский строились, леспромхозы организовывались. А мы ездили штукатурили, красили.
     Зимой это было, давно. Мужики из СМУ уже первую коробку деревянного дома построили. Вторую начали. Дом из бруса, на пакле. Зима, холодно штукатурить. Нам сказали, чтоб пазы, углы, щели между брусьев цементом и асбестом замазывали. Дня три нас возили на работы. Утром на ЗИЛе туда, вечером домой, обратно. Потом печку обмазывали, да белили. И стены, потолки потом белили по брусу. На скорую руку, жильё необходимо было для приехавших строителей. Хоть и говорят, что в сарае они жили первое время. Нет, это небольшие обычные квартиры, такие в Устье строили двухквартирники. Наверно для городских – неблагоустроенные деревянные, без центрального отопления, с печным отоплением, без водоснабжения – вода с реки, казались сараем.
     А мы – всю жизнь в деревяшках прожили. Жильём считали. Сначала четвертушку дали в Устье, с печкой. Колонка с колодцем – в конце улицы, туалет на улице. Комната и кухня. Впятером жили десять лет. Это после землянки-то! В Октябрьском в землянке жили втроём. Когда мы с Иваном поженились, мать в Картабызе осталась, мы жили у дяди, материного брата, сначала в тесноте, восемь человек в доме. Потом свекровь, Ивана мать, накопила с пенсии за год нам на землянку. Как я рад была! Отдельное жильё. Ходили вместе с ней выбирать землянку. Печка, кровать и полтора метра перед кроватью до двери. Наполовину изба в земле, только крыша покрыта досками. Стены глиной замазали, да побелили. К весне сделали сенцы, тоже из пластов земли. Так мать его приезжала к нам часто жить, перед нашей кроватью – на полтора метрах и стелили ей. Лида родилась, кроватку там поставили, мать же и привезла от дочери.
     Не знаю кто как в Мортку приезжал, но наверно так же, как и мы. Раз железной дороги первоначально не было, только и начали строить вместе с посёлком, значит через Устьяху, да через Сотник. Летом и по реке можно, так долго. А мы летели. Из Октябрьска – в Челябинск самолётом, Из Челябинска – в Тюмень самолётом. Там трое суток просидели в аэропорту. На лавке мать с Лидой, на полу перед лавкой мы с Иваном. Иван еле билеты купил до Лугового. Желающих было на север – уйма! В январе приехали, так нас с аэропорта машина бортовая, крытая брезентом довезла до Устья. С узлами таскались, вещи с собой везли. А мебели так и не было у нас раньше. Не обзавелись. А там у Ольги до лета жили, опять же в четвертушке – семь человек.
     После четвертушки дали двухкомнатную – то же самое, неблагоустроенная. Так мы рады были, что спальня ещё есть. Мать с двумя девчонками – в спальне, мы с мужем – в зале. Просторно после четвертушки.
     Мортка около реки Мортка построена, в шести километрах. Название от реки дали. Притоком реки Кумы является. Строили-то приезжие, по комсомольским путёвкам. Местный язык не знали. Да и мы давно живём, а всё равно не знаем много, как здесь раньше жили и обозначение названий рек, поселений в переводе на русский. Тем более раньше все атеистами были, ни во что не верили. И не принимали во внимание вогульские названия. А ведь Мортка в переводе обозначает что-то плохое, мне так сказали. Вот же назвали. «Заверованными» были у вогулов места: реки, болота, деревья, камни, пригорки. Ничего нельзя было с этих мест брать, копать, нельзя шуметь на тех местах. Их духовная жизнь была тесно связана с природой. За нарушение – внезапная болезнь. А мы тут приехали, ходим где хотим, купаемся, за ягодой и в лес, и по болоту ходим. Домой камни для квашения капусты носим, для груза.
-Я читала, - говорит Лиза, о строительстве Храма в Мортке.
-В Мортке я не была в Храме. Батюшка говорит, что в свой ходить надо и исповедоваться у своего духовного наставника. Но посещать можно и службы, особенно если приезжает Владыка. Ты молодая, везде ещё побываешь, а я уже далеко не поеду, в свой похожу, - Вера задумалась о предстоящем воскресении, - божественная литургия в воскресенье утром будет, новый батюшка у нас отец Сергий. Отец Алексий с матушкой Татьяной уехали, к детям наверно, на покой ушёл батюшка бывший наш. Так и в Мортке тоже он был батюшкой. Потом уже новый приехал.
     До конца XX века шипели болота в этой стороне. И – отодвинулись шаманские заклятия, проклятия и языческие духи. И – ууух. Сместились со своими обрядовыми заклинаниями дальше из Конды – к Куминскому болоту.
     Надо сказать, что, как и в строительстве храма в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» в Междуреченском, так и в строительстве храма Покрова Божией Матери в Мортке, помощь оказывали лесозаготовительные предприятия, их руководители, директора леспромхозов. Сподобились. Понятно, молодыми были – планы, семьи. Сейчас можно и о душе подумать. Есть время. Появилось. Нет, нет, никто не иронизирует. Батюшка на службе говорит всегда, что все приходят к Богу. У каждого - свой путь. И все прихожане благодарны за старания директорам леспромхозов, которые внесли материальный вклад и за помощь, за неустанные труды верующих, которые заложили духовный фундамент. Три года с момента решения о строительстве шла подготовка материала. И три года строился сам Храм Покрова Божией Матери, установлены кресты и купола. Помимо средств от предприятий района, поступали пожертвования от населения. После перерыва Храм достроился и в две тысяча двенадцатом году было первое богослужение. После отца Алексия было несколько настоятелей. Потом их перевели в другие Приходы.
     Был в девяностые годы и «Молельный дом» в Мортке до строительства церкви. Пытали бороться и исчадием своими силами: чтением молитв, песнопением, поклонением, служением молебна, крещением, духовной жизнью. Приглашались священнослужители из Тобольска и Тюмени.
     Красивый уникальный Храм построен. Без единого гвоздя. Всем миром строился. Десять вагонов леса заготовлено под строительство было. Порода дерева выбрана – ель. Что гарантирует крепость постройки. Из круглого осветлённого лесоматериала построен. Брёвнышко к брёвнышку. Каждое бревно обстрогано рубанком вручную. С двумя башнями. Одна башня – многоярусная. С золотыми куполами, с колокольней. Крыша синим железом покрыта. Высота Храма двадцать четыре метра. Помогла Божия Матерь достроить Храм. Держа свое солнечным светом сияющее покрывало над Морткой. Потянулся народ к Храму. Пошёл духовный подъём и рост. Храм стоит как надежда на светлую жизнь подрастающих детей, наполненный верой. Заблистал свет Христовой истины на Конде.
     Когда-то в Сотнинской часовне было двенадцать икон, столб под крышей и на нём два колокола по пятнадцать и тридцать фунтов. А сейчас, в Морткинском храме Покрова Божией Матери – светло и просторно, иконостас из многочисленных ликов святых, семь колоколов своими звуковыми волнами очищают воздух и лечат своим звоном, успокаивают и умиротворяют, гармонизирует окружающее пространство. Купола изготовлены из нержавеющей стали, покрытой нитрит титаном. Под здание отведено две тысячи восемьсот квадратных метров. Храм состоит из нескольких залов, раскрывающихся широкими дверями и арками. Чудо деревянного зодчества. Величественный сруб. Духовный скреп. По высокой широкой лестнице поднимаешься в радость, попадаешь под покров и защиту.
-Владыка, Владыка, - шёпотом передают прихожане, расступаясь, создавая коридор для шествия Преосвященнейшего, - Фотий приехал.
     Лиза низко склонила голову, как и все прихожане.
     Когда приезжает епископ Югорский и Няганский Фотий, заранее оповещают православных. Лиза два раза уже попадала в его службу. Первый раз так совпало. Пришла в свою церковь на службу и оповестили о его приезде. Второй раз – когда приезжал в Леушинский Молельный дом. И вот сейчас, на вечерней службе батюшка сообщил о приезде Владыки. Лиза попросилась с прихожанками в машину, чтобы съездить на встречу с Благочинным. Побывать в Морткинском Храме. Очень радостное событие. Вместе с Владыкой приехали настоятели близлежащих церквей. Храм переполнен православными, пришедшими читать совместные молитвы в своей малой небесной родине, чтобы уйти от суеты и прийти в Божий покой, получить поддержку, духовные и физические силы.
     Службу начал вести отец Павел, когда пели «Символ веры», вышел другой батюшка, дирижируя, он пел вместе с певчими на клиросе, помогая верующим составить стройный ряд поющих молитву, так как стоящим у самого входа в церковь было не слышно из-за переполнения средней части церкви, где стояли молящиеся. Лиза стояла во второй части церкви, ближе к выходу, стараясь выводить мотив в унисон поющим. Когда врата закрылись, Лиза поспешила в церковную лавку, спросить иконки святых для своих крёстниц, а то у них редкие имена по крещению. Лиза уже несколько раз заказывала в своей церкви, а всё не везут пока.
-Нет, пока у нас тоже, - говорит женщина, торгующая церковной утварью, - а я слышала, рядом стояла, как Вы «Символ веры» пели, наизусть знаете. А я вот всё никак не могу выучить.
Лиза купила свечи и пошла ставить за здравие и упокой.
-Во славу божию, - сказала свечница.
     После службы подошла к Лизе прихожанка, староста Междуреченского Храма:
-Женщины, в столовой будет общая трапеза, вы остаётесь? Тогда проходите, здесь места мало, женщины приходские этой церкви, заказали в заводской столовой. Пойдёмте все вместе.
Лиза с радостью трапезничала вместе со всеми. Трапеза приготовлена с молитвой и смирением и самая простая пища оказалась вкусной и полезной. Лиза разделила со всеми и общую радость, и общую трапезу. Общая трапеза – это место для укрепления и расширения общины, решения духовных вопросов, общие беседы, размышления и большой труд для готовящих трапезу, на которой надо всем услужить, а также это испытание для них терпеть и любить друг друга.
     Трезвон колоколов в храмовый праздник Покрова Божией Матери, символ чистоты и открытости душ, в три приёма, в несколько колоколов, бодро и ярко трезвонит, сообщая радостную новость.


Глава X. Медвежий угол. Семнадцатая кафисма.

 -У нас, в Кондинском районе, брусники всегда было полно. В зиму всегда была ягода. В последние года, я всегда ездил в места, которые мне показал тесть. Мой батя приехал еще в шестидесятые и проработав довольно долго на лесовозе в ЛЗУ, приглядел ягодник. Но из-за низового пожара, который выжег всю почву в самых ягодных местах, пришлось поинтересоваться другими местами. Как-то, в разговоре со знакомым водителем, я заинтересовался одним местом.
-Я там раз был, - говорит Иван, - больше не пойду. Место глухое. Там медведь бродит. Видно давно прижился. Место так и называется «Медвежий угол». От дороги далеко. Пешком идти нужно. Да, ну его. Есть другие места. Да, что, ягод больше в лесу нет?
-А где это? – спрашиваю я.
-Так за Леушинкой. – И показал на планшете квартал, выдел Леушинского лесничества. Сам он Леушинский, местный, не мудрено, что все места знает.
     А мне далеко и не охота ездить. Думаю, попытаю нынче счастье, ближе к осени. Поди обойдется. Я сам за всю жизнь находился по лесу. И пожары тушил, и отводы делал и обследование лесопатологическое.  С восемьдесят шестого года, как ВУЗ закончил. Ни разу медведя не встретил. Хотя каждый год случаи встречи жителей района с мишкой с разными последствиями, и в рассказах, и в видео выставляются. Но это – с другими.  Я хожу тихо, не привлекаю внимания. В лесу не шумлю. Медведи – они сами боятся людей. И без необходимости человеку не покажутся, походят, поведут незаметно его какое-то время и уходят. В крайнем случае, могут попугать, порычать, если недовольны вторжением человека в его место обитания. Еще голодные напасть могут. Я решил пойти за ягодой попозже. Пусть мишка наестся и мне останется на ведро-два.
     Позвонил сыну, чтоб подвез с утра. Пока на работу не уехал. Встал рано. На улице уже похолодало. На рынках уже даже ягодой и не торгуют. Все запаслись. Собрал пайбу, рюкзак, продукты на день, сигареты. Сын как раз на работу по этой трассе ездит. Подкинул.
-Когда за тобой?
-Так с работы поедешь и заберешь. Я к тому времени из леса выйду и на дороге стоять буду.
     Когда я добрался до места, меня ждала не выбранная полянка около кустов. Брусника – отменная. Крупная, спелая и уже не красная, а темно-бордовая. Отборная. А вкусная! Я покурил и начал собирать. С утра подморозило и руки подмерзали. Я то и дело грелся, поочередно то одной, то другой рукой, в кармане. Потом потеплело. Или я разработался. Или солнце еще подогревало последними теплыми осенними лучами. Да и лес вокруг поляны защищал сосново-еловыми лапами от ветра.  Время прошло быстро. Набрал все закорма. Время еще есть. Я огляделся, выбрал удобное для перевала место. Лес еще пах летними запахами. Трава еще была зеленая. Высокая, не кем не вытоптанная. Люди сюда в это лето, точно не захаживали.  Поел. Прислонился спиной к дереву. И как будто заснул с устатку. Или глаза устало закрыл. Сколько прошло время так – не заметил.
     Запах. Резкий, неприятный запах, заставил открыть меня глаза. Передо мной рычала здоровенная мохнато-свалявшаяся, бурая и ужасно вонявшая морда зверя. Я замер. Промелькнула мысль: «Не шевелиться». Постарался почти не дышать. Сколько я просидел в таком напряжении – наверно мало. Организм отключился. Вряд ли заснул в такой ситуации. Я снова открыл глаза. Медведя передо мной не было. Ведро с ягодами – справа, опрокинутое. Ягоды наполовину высыпались в мох. Я долго не шевелился. Прислушивался. Стемнело. Да, осенью темнеет уже раньше. Долгое время, просидев под деревом, не шевелясь, затекло все тело. Я осторожно повернул голову направо, налево. Тишина. Повернулся вокруг. Горстями собрал ягоду обратно в ведро. Взял пайбу, рюкзак и направился в сторону дороги.
     Машины не было. Идти далеко с такой тяжестью. Как назло, телефон в этом месте не ловит. Жду. Ну наконец-то!
-Я уже стоял-стоял, ждал, - говорит сын. - Звонки не проходят. Дочь с садика забирать уже нужно. Съездил. Напугал. Ягод что ли так много там или заблудился?
-Я и заблудился? Никогда не блужу в лесах! Как пять пальцев! Что-то не заметил, как время прошло.
Я глянул время не телефоне. Время остановилось еще днем. Батарейка разрядилась.
     Мужикам не рассказывал. Засмеют. Ружье с собой не брал и не буду.
-Собаку нужно взять в лес, - сказала жена, - она бы почуяла сразу медведя.
-И? Собака как раз только медведя и приводят. Собаки боятся сами и к человеку бегут. Как ходил один. Так и буду. Ведь не тронул.
-Ну и ходи один, только сына с собой не бери в этот угол. Вон, около Урая, у самой дороги медведь разорвал грибников.
-Так грибы летом. Он еще голодный был. Я вообще в октябре буду теперь ходить.
     На следующую осень пошел со знакомым. Долго шли, знакомый зарекся в такую глушь ходить. Поляна почти везде была вычищена зверем. Видно было, что он недавно был. Свежий медвежий помет с едва переваренной брусникой. Но по краям, где кусты и молодые низкие колючие елки, ягода не тронута. Нам хватило. Собирал я спокойно. Второй раз мишка не вернется на эту поляну.
     Хожу уже который год к мишке в гости. Больше не видимся. Я его не вижу. Но он где-то всегда рядом. Последний раз с сыном ездил. Сын раздвигает низенькие травяные кусты: с кустов стекает свежий жидкий помет, скапливает каплей как сироп: ка-а-ап. Медвежья болезнь существует. Вряд ли он нас боялся. Привет мне передал: «Здесь я, рядом. Сильно не увлекайся. Много не бери». Я к нему привык. Он ко мне. Жена вот охает:
-Не ходи ты к нему. Еще сына водишь. Ну не спокойно же мне, когда вы в лесу.
-А мы нынче в другое место, - говорю не для вранья, а для спокойствия жены.
-А ягода-то из Медвежьего угла! Я что теперь не отличу эту крупную вкусную бруснику от той, которую раньше из-под ЛЭПА приносили?
А сама ест, ворчит и радуется одновременно, выбирая мусор из принесенной брусники. Радуется и есть, причмокивая. Съедает ведро ягод одна за месяц. Ну как тут не пойдешь обратно в следующий год? Жену порадовать. Медведя по проведать. Воздухом лесным подышать. Красотой осеннего леса насладиться. Сына мужиком воспитать.
-Ну что, остаёшься?
     Знакомый командировочный Сергей, с которым Володя познакомился в прошлый сезон в вагоне поезда, с улыбкой, но немного смущённо стал отнекиваться.
-Нее, лучше такие истории послушать, я куплю, как всегда ведёрко, мне хватит.
-Тогда звиняй, на рынке местном смотри, у меня в притык ягод. А так бы сводил на Леушинку в своё место.
-Я с заводскими уже договорился, подвезут к концу недели, как раз командировка заканчивается. Мне тоже на рассказывали про мишек, под Шугуром у вас где-то, людей поломали.
-Да, слышал, везде свои мишки, как и ягодники свои. Там другая история, потревожили они этих мишек сильно. С ружьями были, стреляли. Разозлили.
-Посёлки расстраиваются, нефтянка вон расширилась, месторождения новые понаоткрывали, под Болчарами, да и по Урайской трассе новые буровые поднимаются. А медведи всё трутся около. Не уходят в тайгу.
-И не уйдут. Это их места. Люди их только пододвигают. А они как ходили столетиями по своим тропам, так и ходят. У нас на микраже сначала медвежонок вышел к детской площадке, потом мамаша сама пришла по следам. Медвежонка отвезли подальше за НПС-кую дорогу. Медведица долго блудила по следам, отпугивали выстрелами подальше от посёлка. Жена вон весной ходила собаку выгуливала, видела место у дороги, где мишка проснулся. И трасса нипочём рядом, спал зиму совсем вблизи с жилыми домами на новых участках. Жена меня звала смотреть. Бурелом раскинут, ветки деревьев заломаны, тонкие осинки-берёзки свежесломаны, земля от бывшей берлоги и до дороги разодрана когтищами, труха гнилая кругом взбита, а по краю дороги медвежьи пробки. Бежал видимо в страхе от шума машин и избавлялся от прошлогодне забитого кишечника глиной, землёй, травой.
-Ну и как вы живёте тут с ними?
-Говорю же, я их не трогаю, они меня не трогают. Мне тёща молитву маленькую дала карманную, я её всегда в лес беру. Вот сколько ездил в лес на осмотры, мужики с себя клещей снимают, а на мне – нет ни одного. А про медведей, так у местных они вообще как идолы. Священными животными считаются. Специальные праздники устраивали им раньше: пели медвежьи песни, танцевали, специальные сценки исполняли. Выражали почтение медведю, как дорогому гостю.
     Раньше манси сильно зависели от природы. Вот и вся жизнь у них с природой связана. Они считают, что медведь был сыном их бога Торма. Тот дал ему огонь, лук и стрелы и отпустил не землю, сказав, чтобы ел люде и зверей, неугодных ему. А если сам будет делать что-то плохое, то человек будет его убивать. А потом человек убил медведя и отобрал у него лук, стрелы и огонь. Вогулы даже отпевали медведя пять дней, вернее его шкуру, прежде чем продать. Просили прощения у шкуры, что нечаянно убили медведя. Плясали и пели, изображая жизнь медведя, охоту на него, отнятие огня, стрел и лука, где шаман поджигал на себе шубу с соломой и сеном. А ещё говорят медведю, что убили его не они, а русские, которые придумали порох и дробь. Самой страшной клятвой у них была – клятва на носу медведя. Вогул говорил: «Съешь меня медведь, если я буду показывать неправду». Отрубал нос убитому медведю и сжигал на огне. Медведя по имени они даже вслух не произносят.
-Интересные сказки в ваших местах.
-Сказки не сказки, а доля истины всегда есть. Может и не пляшут уже после охоты сейчас вогулы-охотники. Но какие-то обряды свои языческие выполняют. Всё равно уважают медведя, вслух говорят «он». Я сначала и не понимал, про кого говорят знакомые местные. Еле въехал. Это да, на концертах только теперь поют свои национальные песни, да показывают танцы, изображая животных. Где-нибудь в дальних деревнях, бабушки-вогулки ещё знают и поют на своём языке. Кстати, ты про Шугур говорил. Так там национальный посёлок. И школа национальная с краеведческим музеем и лагерь детский есть, этно-оздоровительный, название не выговорю. Там и родовые угодья КМНС. Манси, бывшие вогулы, в основном проживают ещё в Кондинском, Юмасе, Луговом, Леушах-Лиственичном-Ягодном, Половинке, ну и у нас, Междуреченском.
     Ну вот, начал с ягод, а закончил КМНС нашими, местными. Ну хоть на рыбалку-то останешься? Уж где-нибудь без медведей, с удочкой посидим. Я на пенсии, хожу пешочком на Конду, Ах, Леушинку.
-В следующий раз, Володя, посидим, водочки захватим, правда загружен. Бывай.
     Сергей сел на поезд, набрал для интереса в интернете «обряды вогулов», и незаметно задремал, разглядывая мелькающие ели и сосны….
    Сергея толкали со всех сторон. Было темно и очень шумно. Вроде садился в поезд было светло, откуда-то туманно мыслилось. И вдруг по центру он разглядел огромадную голову медведя в платке, впереди вытянутые лапы зверя. На лапах животного блестели в темноте кольца и красивые ленточки. Перед медведем лежали корзины с крупной тёмно-вишнёвой, огромной брусникой, огромные испечённые хлеба в форме щуки и сёмги, здоровые бутыли с водкой. Всё это действо окуривалось пахнущей дымкой сырых грибов. Глазницы медведя сияли металлическими круглыми монетами, напоминая Сергею покойника. Сергей дёрнулся бежать, ноги почему-то ватно висели со стула, на котором он сидел. Люди подходили и целовали лапы страшного мишки, подталкивая Сергея к голове этого чудовища.
-Это не я тебя убил, это вот он, - низенький мужчина показывал на Сергея, - он виноват, он привёз порох, дробь, ружьё из Свердловска.
-Да нет у меня никакого ружья, я только договор привёз на МДФ, - еле выводил губами возмущённый местным беспределом.
Но шум песен и карнавальных танцев заглушил его оправдания.
-Рррр, - услышал Сергей толи рёв головы, толи шаманных артистов, прыгающих вокруг головы медведя и Сергея.
Лиц танцующих женщин не было видно из-под завязанных платков.
Сергей не успел отойти от неистового рёва, как его подтолкнули к передней, крупной части туши медведя, всовывая ему в руку здоровый кусок, пахнущий собачатиной. Жир залил рукава его костюма и капал на брюки.
-Кар-кар, - Сергею показалось, что на этот запах слетелась стая орущих ворон.
А это окружающие его люди начали притворяться воронами.
    Поезд дёрнулся и остановился. Сергей поднялся на затёкших ногах, ударившись о верхнюю полку, наступил на взвизгнувшую собачонку, уснувшую у его ног.
-Мортка, - ахнул он, хватая свой портфель.
Выходившие на этой станции люди стояли в проходе вагона, ожидая, когда проводник откроет двери. Сергей повернулся к столику, чтобы промочить пересохшее горло. Бутылка Бонаквы лежала на боку, а оставшиеся капли стекали со столика к нему на брюки. Стряхнув мокрые брюки и рукава, подхватив выпавший телефон из рук, он пошёл на выход вместе с двигающимся коридором пассажиров.
-И что ваша собака каркает, ой рычит, тьфу-ты, тявкает? У Вас есть разрешение на охоту, ой на провоз?
И оставив без ответа заступоренную соседку по купе, облегчённо выдыхая, выскочил из вагона.
«Приснится же муть», - уже улыбаясь подумал Сергей, сглатывая подкативший неприятный ком в горле, выискивая на платформе киоск с водой.
-Карр, - низко над станцией пролетела ворона.
Сергей опасливо, интеллигентно переходя на «французский», отпрыгнул в сторону.


Глава XI. Молельный дом. Семнадцатая кафисма.

    Лиза с Володей в выходные решили вдвоём сходить в центр. И выходной у Лизы, на работу идти не нужно. Выспались спокойно. День обещает быть солнечным, туч нет. Лето.
-Пойдём пешком, прогуляемся, а то давно никуда не ходили.
Володя только что ушёл на пенсию. Лиза решила ещё поработать, да и младше она его, ну чего, дома-то сидеть? Работа не тяжёлая. Раньше после работы вдвоём по магазинам бегали, закупались. А теперь он сам ходит по магазинам за продуктами, пока Лиза работает. Хочется куда-то выйти.
-Я вчера заходила в магазин один, там куртки висят красивые. Одну померила, мой размер, кирпичного цвета, стёганная. Только-только в обтяжку, пять тысяч. Не знаю брать, нет.
-Я пенсию получил, зайдём, я куплю.
-Я и сама бы могла. Не знаю, вдруг чуть поправлюсь.
-Да бери, ещё купим, у меня в запасе накоплено же, - Володя взял жену под руку, и они вышли из квартиры.
-Очки солнечные забыла взять, скоро жарко будет, - она достала из сумочки газовый оранжевый шарфик и красиво повязала на голову, - чтоб не напекло.
     Прошли здания микрорайона, повернули на лесную тропинку, идущую в центр посёлка. С двух сторон, асфальтовая дорожка тенью выросших деревьев (от ёлочки, пихты, сосны и молодых кедрушек, тянущихся ввысь), охлаждала пыл летнего начинающегося денька. Справа слышен гул дороги, которую почти тоже не видно из-за кустарников, ольхи, молодого осинника. Лето в самом разгаре. Трава густо повылазила меж деревьев. Пчёлки и бабочки беззвучно планируют с цветочка на цветочек. Прошли небольшой мостик с подвешенными крупными цепями на железных стойках. Внизу, под мостиком незаметный пересыхающий ручеек неслышно вытекал в небольшой заросший камышами лог. Цоканье каблуков алых босоножек пронеслось вдоль бетонного мостика.
     Вышли в посёлок, добрались до центра с магазинами. Покрутившись перед мужем в выбранной короткой курточке, Лиза довольно передала её ему в руки.
-Покупай, как тебе?
-Королевишна ты у меня.
     Довольные они вышли к площади. Воскресный люд прогуливался вдоль дорожек, по площади, перед зданиями ДК и администрации, сидели на лавочках около красиво рассаженных цветников. Среди всех отдыхающих выделялись высокие статные девушки в полицейской форме. Они тоже непринуждённо прогуливались из конца в конец дорожек, наблюдая за всеми.
-Странно, решили патруль для порядка с утра выставлять? – Лиза с вопросом повернулась к Володе.
-Может гости высокие приезжают, - предположил муж.
Навстречу к ним, окружённый детьми, с детской коляской, двигался, улыбаясь, их давний знакомый.
-День добрый, супруги.
-Привет. Гуляете?
-Жена прибирается, выставила вот с внуками на прогулку.
Ребёнок, года полтора, в коляске, с любопытством стал разглядывать незнакомых, шмыгая носом, где протекали две липкие струйки до губ. Дед вытер платком под носом у малыша.
-Дед, мы пойдём поиграем на горках, - двое старших, примерно шести и девяти лет, отпрашивались у знакомого Лизы и Володи.
-Идите, здесь на площади, на глазах чтоб были.
-А что это полицейские вышагивают тут в коротеньких юбочках? – Лиза опять решила спросить теперь уже у общего знакомого.
-Вы разве не слышали?
-?
Лиза с Володей поближе придвинулись к знакомому.
-Вчера ребёнок в Леушах пропал.
-Как, потерялся в лесу?
-Нет, говорят, около дома играл в песочнице. Потом исчез. Мать так говорит. Девочка в школу ещё не ходила, пять-шесть лет.
-Так может в лес убежала, в колодец упала?
-Говорят весь день вчера и ночь шерстят все Леуши и у нас вот контролируют.
-Ужас какой, вот беда-то для матери.
-Да уж. Теперь детей боятся все отпускать. Я схожу в магазин в Монетку за сигаретами, да сладостями для детей, - знакомый подвинул коляску Лизе с Володей.
Ребёнок оказался спокойный. Также, как и при деде, спокойно рассматривал окружающих. От ДК слышалась музыка, дети пробегали на самокатах, вдали катались на горках сестра с братом. Время от времени, прокатывая коляску около магазина, Лиза с Володей дождались деда ребёнка. Тот протянул Чупа Чупс внучке. Знакомый с Володей за разговорами отошли покурить подальше.
-Ну что, поедем? – подошёл к Лизе муж.
-А что, не пешком обратно?
-Да что-то расхотелось. Закупим продукты тоже, да такси возьмём.
Мимо вновь прошлись в красиво сидящей по фигуре форме женщины-полицейские.
     Дома и на работе потом только и разговоры были про пропавшую девочку. Жестокое убийство оказалось, с изнасилованием и повешением ребёнка в подвале дома, недалеко от дома матери ребёнка. Страшное известие. Преступника нашли быстро, из знакомых матери. Что это? За что так с ребёнком? Погрязли люди, а маленькой малышке отвечать. Почти век прошёл, как сняли колокола с церкви. И нет больше веры ни во что. А чужая религия, вернее религия местных – эта существует и держится на вере язычников. Вера в шайтана. Даже гора такая есть в той местности. Шайтанка. А за Куминским и озеро такое есть. Шайтанка. Мистическое место. Шайтан – это переводится как злой дух в мусульманской мифологии, с арабского – как заблуждение, отдаление, а с русского – сам дьявол.
     В две тысяча тринадцатом году в селе Леуши, на месте разрушенной церкви, построена небольшая часовня. Что стало началом существования религиозной общины села Леушии и Лиственичный. Владыка Павел, Епископ Ханты-Мансийский и Сургутский, освятил часовню. Был заложен камень на историческом месте старой церкви во имя Сошествия Святого Духа. В тёплое время жители собирались вокруг часовни на богослужения, в здании Дома культуры. Богослужения стали совершаться регулярно с две тысяча четырнадцатого года, затем администрация села Леуши в две тысяча пятнадцатом году выделила здание под Молельный дом. Первым батюшкой был отец Павел. В две тысяча семнадцатом году Епископ Югорский и Няганский, Фотий, посетил село Леуши и Молельный дом. С две тысяча восемнадцатого года Приход во имя Сошествия Святого Духа зарегистрирован для развития приходской жизни и воссоздания утраченного храма. На территории Молельного дома определено новое место для строительства каменного храма. Готовится проектная документация для строительства храма. Собираются средства на оплату проекта.
     Съездила Лиза, узнав, что приезжает Владыка Фотий, в Леуши. Работник церкви, прихожанка Лена, на своей машине подвозила Лизу и другую прихожанку до Леушей и обратно. Домик Молельного дома небольшой, белый, белёный. Крыша, крытая железом. Сенцы небольшие, тоже покрытие железом. Небольшое деревянное, покрашенное   крылечко. Территория ухоженная, посажены цветы в цветниках. Деревянный крест поставлен у входа. В самом здании иконы, свечи.
     Прослушали службу и слова Фотия про старый храм, про новый, место, отведённое показал. И, как водится, православные жители Леуши, пригласили на трапезу. На улице было тепло, специально построены деревянные столы на территории Молельного дома. Разложена свежая выпечка, горячий чай, овощи. Лиза с другими православными отобедала трапезу. Сколько было с собой, небольшие средства, положила на поднос на пожертвование.
     Вернулась домой с оставшимися тяжёлыми чувствами об страшном происшествии с ребёнком в селе Леуши и одновременно, с облегчением за будущее. За положенное духовное начало в шайтанском месте. Теперь всё зло уйдёт на свою гору. Совсем не исчезнет, нет, долго не исчезнет. Верят ещё местные в своего шайтана, покланяются ему тайком, бегают в заверованные места, домики своего духа посещают, питают своего духа всякими пожертвованиями, в основном, пожилые женщины манси, идолам своим поклоняются, деревьям. А мужчины после удачной хорошей охоты, рыбной ловли. Есть и хорошие, помогающие духи в религии вогулов, есть и злые. Но противостояние злу началось. С божьей помощью.


Глава XII. Картауж. Семнадцатая кафисма.

-А ты знаешь, что такое нумизматика? – спросил Володя Лизу, ещё когда они были молодыми студентами.
-Нет, наука какая-то, наверно что-то с философией связано.
-Наука, но только про деньги. Вернее, монеты. Нумизматик – так и переводится с греческого «монета». А вообще это коллекционирование старинных монет.
-Так я и говорю, по философии учили что-то припоминается.
-Наверно по истории тогда, если проходили.
-Никогда не слышала, у нас в местности никто не собирает деньги. В смысле копят, как средства, на книжке, или в «чулке». Ну про марки там, спичечные коробки, сигаретные пачки слышала. Мама роман-газеты выписывает, так у неё уже целый чемодан их. Складывать некуда. У меня значки есть немного дома, в старших классах собирать начала. Потом пластинки. Еще открытки с артистами собирала. В шкатулке лежат мои «бриллианты-драгоценности» - всякие бусы, заколки, серьги с простыми стеклянными бусинками, бисерные нити всевозможные, короче всякие блестяшки девичьи. Дома всё лежит. Уже и не интересно. Выросла.
-Ну значки, это интересно, можно будет посмотреть и подкопить ещё. Там поди октябрятские, пионерские, комсомольские? Вот диплом получим, значок ВУЗа дадут с синим ромбиком.
-Ну да, потом всё окончательно потеряется. Это же время, это когда ещё будет.
-Я вот думаю собирать монеты.
-У тебя что, старинные есть?
-Нет, старинные покупать нужно, знаешь какие они ценные? Можно начать с настоящих. Просто я читал, что выпуски монет разные есть, разных годов. Какие-то ещё в ходу, какие-то заменили. И это всегда обновление делается железных монет тоже. Выпускают монеты регулярные, юбилейные, памятные. Бумажные тоже собирают, но их хранить нужно, чтоб не испортились. Лучше железные собирать. Ещё и монетный двор разный бывает. Стоимость таких монет продаётся не по номиналу, а дороже, в зависимости, сколько экземпляров было выпущено так денежных знаков, какого года, к какому празднику.
-Вот не знала, что деньги могут дороже самих денег продаваться. Но коллекционировать сегодняшние – это же так долго. Это когда ещё они ценными станут, когда мы состаримся. Терпения не хватит.
Лиза по удивлялась такому занятию, да и только. Молодые, сами не работают, денег вечно нет. Какие монеты?
     Когда уже закончили учёбу и давно работали, приехав обратно в свою местность с детьми, у Володи в кармане иногда позвякивали какие-то железные копейки или рубли.
-Представляешь, мужики рассказывают, ездят на какое-то городище, копают там. Знакомые хоть по одной денежке старинной, да находят там. А я столько езжу в командировку в ту местность, ни разу не находил, попрошусь обязательно, чтоб свозили в следующий раз, - с азартом рассказывал Володя, придя с очередной рыбалки с ночёвкой. – Вот столько раз уже слышал про эту гору, а не бывал. Наши все с работы побывали, все с находками вернулись.
-Ну что там интересного? Ходить, скитаться по лесу, устанешь.
-Ну что ты, старинные вещи – это же ценность историческая. Попрошу Прохора, чтоб свозил в этот раз, если время будет этой осенью, когда хруща копать поеду.
С командировки он приехал счастливым и довольным, исполнив свою мечту.
-Вот, смотри, - Володя протягивает Лизе глиняный кусочек, - нашёл на городище. Монету не удалось найти. Все уже, значит, давно найдены.
-Интересно, - откликнулась Лиза, разглядывая черепушку то ли от чашки-плошки, толи кувшина какого, - что с ней делать теперь? Хранить что ли будешь? А куда, остальные-то кладоискатели это отдают? Мы же не историки.
-Да пока не знаю, сыновья приедут, покажу находку. Потом может и сдам.
Володя, отдохнув, перекачал с фотоаппарата фото-, и видеоотчет о командировке и другие снимки.
-Смотри, где я был.
Лиза подсела к компьютеру.
Трава. Высокая трава и громадная цветущая крапива, как в водянистых джунглях.
-Вот, видишь, мы идём, здесь поле, здесь лес. А тут мы выходим. Двухметровые заросли, выше нас, только трава качается, нас еле видно. Вот это гора. И ведь кругом нет таких зарослей, а здесь, сразу видно, что земля ухожена была, значит жили. Крапива не будет так буйно расти на пустом месте. Ну что за гора-насыпь, непонятно. Сгребли, что ли её со всех сторон или это такое укрепление было раньше?
     Лиза с интересом рассматривала видео. Володя неохотно раньше рассказывал про командировки. Очень уставший приезжал с участковых лесничеств. Так поди-ка походи пешком по непролазному лесу зимой в снег, осенью, весной в грязь. Вечно в сапогах, даже летом. В энцефалитке в жару от клещей. То снег в лицо, то дождь, то комары с мошками, паутами и другим гнусом. И не по тропинкам-дорожкам, а напропалую через завалы. По гарям, после пожаров. По буреломам, после ветровалов. А то ещё заставляют пописывать по актам то, чего нет.
     А тут видео. Сама-то давно уже Лиза по лесу не ходила. Болячек накопилось, в первую очередь аллергия на луговые травы отравила всё восхищение от лесных прогулок.
     Гора высокая, длинненькая и вся заросшая. Справа, откуда снимается видео – березняк. Густые ряды белых стройных ног высоких берёзок. Сбоку видно, что по одной стороне ствола берёз ползёт лишайник. Меж берёз просматривается далеко горизонт, трава под ногами берёз невысокая, мягкая, цветущая. Коряг и бурелома особо не наблюдается. Или спрятаны под невысоким цветущим ковром. И вообще, день солнечный и освещение такое яркое, как будто специальные софиты подсвечивают с той стороны горки. Как будто там, за горой песочный пляж и море, ну хотя бы зеркальное озеро. У самого подножия горки лежат несколько крупных поваленных деревьев, а выше, по ходу, как поднимаются лесные кладоискатели, навалены крупные ветки. Но через всю эту хворостяную подстилку густо лезет та самая крапива, которую и видно глазом сразу, в которой и скрываются уходящие выше лесники. Вот один мужчина зачерпнул в горсть земли – сухой чернозём. Высыпал медленно с руки, показывая в камеру. Как на огороде у родителей, где они почти век удобряли землю.
     Вот они поднялись на высокую точку, перевалили и стали спускаться, опять спрятавшись в двухметровой крапиве и малиннике. Солнце засветило камеру. Нет, здесь не пляж, и не озеро. Такой же лес, но нет, не белые ножки деревьев, а потемневшие. Это осинник, липа, по краям черёмуха, рябина. На завалах горы остаются лежать поваленные крупные деревья, покрытые слоем зелёного мха. Кругом кусты, кусты. Вот остатки от крупного ствола, выеденного изнутри временем, почерневшего, но упорным полукругом пустоты стоящего около горы, чёрным монументом прошлому. Издалека он показался обугленным горельником, нет.
     Мужчины бойко пролазили через буераки веток, сучьев, через жалящую высоченную зелёную охранницу прошлых веков. Пересекали, поднимались и спускались с шестидесятиметровой в длину и двенадцатиметровой в высоту насыпи. Именно насыпи-крепости. Ведь гора – это из камня. А это земляной холм посреди лесной чащобы. Ни дорог тебе, ни тропин. Спустившись в последний раз, лесные туристы направились к недалеко спокойно стоящим, покуривающим и ожидающим новеньких посетителей древности, группе из двух лесников в пятнистых камуфляжах и низкого, средних лет тёмноволосого мужчины-проводника. Понятно, без местного населения, сюда не найти дорогу, если не ходишь каждый день. Хотя может быть это и женщина. В защитном костюме и не поймёшь, кто это. Вогулки-женщины в возрасте становятся грубее, тем более, если живут в природе, без цивилизации.
-А сколько вы ехали туда, где это?
-Ну, от Половинки достаточно долго, может час на УАЗике, потом пешком, а от дороги не сильно далеко шли. А там вдали речка есть, на видео не видно, я только гору снимал. Такое ощущение, что перед горой была раньше или дорога, или поле, потому что лес не сильно заросший.
-Может Ушенья, Ущенья или Учинья?
-Наверно. Но там какая-то деревня или дома видно.
-Тогда от Половинки в сторону Дальнего что ли ехали? Может Сатыгу старую видно.
-Не спрашивал, что там вдалеке. Так Сатыгу в семидесятых закрыли.
-Ну и хорошо, что монетку не взял оттуда. Если что-то прибудет так просто, то и жди, что отнимется. Деньги – это такая штука. Тем более – вдруг это монетки - подношение их духам. И брать их нельзя, болезнь нападёт.
-Ну не начинай придумывать. Деньги никогда не помешают, тем более ценные. Ну не свезло мне. Зато походил по облакам древности.
-Не лень ноги мучать, лучше бы отдохнул лишний раз. И где это вообще находится?
-В Урайское лесничество ездил, говорю. Это наш ещё, Кондинский район, около Половинки.
-Не слышала раньше про городище, родилась здесь.
     Кондинская столица, город Картауж (а вернее произносится Картауш, так как в произношении вогульского языка, звука «ж» нет), наверно располагался на реке Ушенье. Переводится как «городская речка», «укреплённый дом-городок». А «уж» или «уш» - по-мансийски «городок». Это речка, впадающая в Сатыгинский туман. Четыре дня пути от Пелыма или три дня на лошадях.
    В столице Конды, городе Картауж, в XVII веке всё ещё продолжают жить и «рядовых наших вогулич ведают» мурзы, потомки Кондинского князя Агая «братья» - дядья, двоюродные братья – детей старшего сына Агая Азыпки - Василия и Фёдора Кондинских (принявших крещение). Василий считал себя суверенным владыкой Конды. Он принимал с поданных Большой Конды ясак, считал своими правами на угодья реке-Тавде, ходил торговать, считал своими подданными вогуличей, торговал вогулок татарам. Не ходили в Пелым, слушать слово от государя. Так пишется в Документах, описаниях, записках путешественников, воспоминаниях «Кондинский край XVI – начала XX в.». И только в конце XVII века городок перестал выполнять роль резиденции потомков правящего рода. В «Чертёжной книге» Сибири (1699-1701 года) на месте на реке Картауж – Картаужский Туман – река Ах, отмечено «городище осыпано место, вогульско пусто» и ещё «городище осыпано» указано на карте Ремезова – на притоке Конды реки Ужинье – наверно это и есть Высокая Гора на Учинье за посёлком Половинка. Центральная часть городища Высокая Гора представляет собой осыпь дома-крепости. Был и небольшой укреплённый посад, существовал в историческом Картауже.
     Малодоступной была Большая Конда. После смерти Василия и Фёдора Кондинских, править начали потомки младшего сына Агая, потомки мурзы Ортюги. Ограничивалось общение с Москвой – отправкой ясака. И то, в тысяча шестьсот пятьдесят четвёртом году, сам внук последнего князя Агая (мурза Иван Ортюгин), сам собирал у себя в юртах ясак, а в Пелым присылал часть. Но служивые люди могли проникнуть сюда лишь с опаской, боясь бесчинства вогуличей, князей, которые стреляют из лука служилых и сами режутся ножами, побиваются меж собой.
     В тысяча шестьсот шестидесятых годах – упоминается брат Ивана, Отя Ортюгин. А в тысяча шестьсот восьмидесятом – их наследник Кынча (крещённый Семеон) отмечен грамотой в княжеском достоинстве, а у Ремезова на чертеже отмечено «юрт большой Кондинской, живет князец». Дальше, в начале XVIII –XIX века упоминаются князь Сатыга (в крещении Григорий) и его потомки (сын Сатыги князец Осин Григорий и его сын Влас и Иван, праправнук Сатыги Александр Сатыгин), что княжили в Большой Конде.
     В сказаниях и былинах народов нашего Кондинского края, было единство в случае опасности между народами Малой, Большой и Средней Конды (остяками и вогулами). Богатыри и население Кари-поспат-воша с Нижней Конды в случае опасности укрываются в городке князя-богатыря Евира Харада-воше (Картауже), где совместно сражаются.
     Наследование власти в Пелымском и Кондинском княжестве осуществлялось по одной старшей линии «большие князья», представители этих княжецких семей по младшей линии носили титулы мурз. Кондинская династия была одного рода с пелымской.
     Так, проговаривается в Документах, описаниях, записках путешественников, воспоминаниях «Кондинский край XVI – начала XX в.», что при возвращении Ермаковского отряда на Русь, через вогульские княжества, низовья Тавды, в Пелыме казаков ждали вогульские воины. Жён и детей пелымский князь Патлик заблаговременно отправил на реку Конду. Наверно, думается, здесь и подразумевается город Картауж, укрытый тайгой, но в трёх днях пути на лошадях от Пелыма. На то и было содружество Пелымско-Кондинского княжества.
     А в тысяча пятьсот девяносто четвёртом году, зимой, московский князь с ратью и примкнувшими кодскими (берёзовскими остяками) дошли до столицы Кондинского княжества, города Картаужа. Князя Агая, его сына Азыбку и брата Касякму взяли, людей побили, забрав казну и имущество. Дочь князя, девку забрали остяки себе. Удар был только по Болшой Конде, Малая Конда ясак платила. У мурзы Курманака Танаева (сына младшего брата Агая) убили отца и мать, а жену и детей забрали к себе в юрты кодский князь в холопы служить. А выдал князя Агая его брат, перебежавший в Кодское княжество ранее.
     В описаниях живота (имущества) княжества даётся представление о достатке княжеского двора. Это два венчика серебряные (головные украшения – ободки), две цепочки серебряные, лошка серебряная, у неё семь блях серебряных, браслет серебряный, чарка серебряная, четыреста двадцать шесть соболей, тринадцать чёрных, бурых и красных лисиц, шестьдесят один бобёр, тысяча белок, завесь шёлковой ткани, с двухсторонней шёлковой узорчатой отделкой.
     Произведя набег на Кондинское княжество, разграбив Картауж, удалось победить и Пелымского князя. Так Малую и Большую Конду передали в Пелымский уезд, куда позже вошла и Леушинская волость в тысяча шестьсот пятнадцатом году. Четыря Досаева «с усть Конды», Курманака Танаева, Ортюгу Агаева и Елига Елика обвиняли в смуте о нападении на кодских князей в отместку за побитых своих вогуличей. Четыря пытались арестовать Тобольские власти. Обвинение не подтвердилось, и им разрешено жить в Картауже.
     Хотя первые угорские княжества образовывались (упоминались) в XII веке. А образовалось княжество Югры вследствие интенсивной торговли мехом. Самое раннее упоминание о Картауже – в конце XVвека, во времена югорских походов московских воевод за Урал. У зятя вогульского князя Асыки, князя Пыткея было правление в городе Картауже. Он организовывал мирные договоры, вместе с югорскими князьями, с вымскими (пермскими) Петром и Фёдором, выкупал югорских князей из плена (Вычегодско-вымская летопись). По сообщению Устюжской летописи, Юмшан, сын Пелымского Асыки, приехал с грамотой заключать мир, после разгрома вогуличей в тысяча четыреста восемьдесят третьем году, вместе с сибирским князем Лятиком, который по имени тоже является вогулом, и некоторые исследователи считают его представителем Кондинской княжеской династии. Только при освоение русскими мест Кондинских, югорских стало известно о таких народностях как ханты и вогулы, местах Кондинских, Пелымских.
     Самое интересное, Кондинское княжество было небольшим, не самым крупным, не самым известным. И было присоединено к Пелымскому, более крупному, значимому, ближе располагающемуся к торговым путям на Тобольск, Пермь, Ивдель, Туринск. Две дороги было на «большую землю», и все они сходились в Пелыме. Из Пелыма – на Поволжье, а оттуда по всему Востоку уходила сибирская пушнина. Но Кондинское княжество осталось в веках. Пелымскими князьями русские князья себя не называли, а вот Кондинскими и Обдорскими себя именовали и Иван Грозный, и его отец, и Николай Второй.


Глава XIII. Вороний день. Семнадцатая кафисма.

-Смотри, дети скинули видео, - Лиза показывает телефон мужу.
На сцене танцует группа детей.
-Ничего не видно, мелко.
-Сейчас, на ноутбуке включу, - Лиза торопится посмотреть на внучку.
Под завораживающую музыку, имитирующую отстукивание бубна, на сцену вылетают семь юных артисточек-птичек.
Проект «Пробуждение весны» - читают Лиза с Володей. И следующее:
«Друзья! Надеемся на Вашу поддержку!!! Открыто голосование на приз зрительских симпатий до 7 апреля включительно! Поддержите творческий коллектив РДКИ «КОНДА»!!! В окружном весеннем Этнофестивале-2022 в номинации «Лучший костюм Вороны» с творческим проектом «ПРБУЖДЕНИЕ ВЕСНЫ».
И далее идут условия голосования и ссылка.
     Впечатляющие костюмы. Чёрные. С бело-голубой кружевной грудкой-воротничком в форме северного орнамента. На голове у девочек такие же светлые повязки-ободки с орнаментом. Волосы танцовщиц гладко зачёсаны и затянуты в причёску-пучок. Дети все одинакового возраста и роста. Лёгкие порхающие движения. На ногах лёгкие чёрные чешки-балетки. Коротенькие чёрные платья-туники с поясками, с глухим воротником-стоечкой, с длинными рукавами-крыльями. Из той же ткани обтягивающие брючки ноги птичек. И самый апогей наряда маленьких воронят – хвост. Воздушный, пушистый из капронового, блестящего в цвете софитов сине-зелёным оттенком, материала.
-Там-там, там-там, там-там, - нагнетающее звучит первоначальный выход.
Но вот девочки-воронята, сделав два обходящих сцену круга, начали усаживаться на невидимую ветку. И заиграла весенняя музыка свиристели, дудочки, гуслей или пищали.
-Вот же наша Иоанна, справа - показывает Володя на внучку.
-Вот же все одинаковые, не разобрать, узнал как-то.
У всех ярко выражены глаза, губы, нарумянены щёки и даже симпатичные блестящие веснушки на носу каждого воронёнка. Очень милые эффектные движения хвостиками и крыльями под отбивающие монотонные звуки бубна.
-Там-там, там-там, там-там, - хвостики поворачиваются к зрителям.
-Там-там, там-там, там-там, - крылышки по диагонали меняются, то слева, то справа, помахивая маленькими ладошками-лапками.
Несмотря на серьёзную музыку и танец, воронята улыбаются весне.
-Красиво. И танец, и музыка, и артисты. И педагог молодец, такой танец поставила, -выносит вердикт Володя.
     Вороний день – значительный традиционный праздник у народов манси и ханты. Давно русские заселяют эту землю, но такие праздники не забылись, не утеряны с резким уменьшением численности коренных народов. В этот день встречают весну, предвестником которой и является ворона. Ворона приносит весну. Раньше, в селениях манси и ханты, в этот день вывешивались на ветках деревьев ленточки, игрушки, сладости и подарки. Женщины одевали красивые наряды. Загадывали желания, развешивая при этом лоскутки тканей на деревьях, просили здоровья и благополучия в делах. Благодарили духов, приносили в жертву оленя, пели, танцевали, радуясь появлению Вороны. Рассказывали старинные рассказы. В этот день нельзя было ругаться, шить, колоть дрова и говорить о плохом. Высшие силы, считалось, в этот день особенно чутко слышали разговоры своего народа. Мужчинам нельзя брать в руки топор, женщинам – иголку.
     Привлекали хорошее – говорили какие у них хорошие мужья, жёны, хвалили детей, чтобы привлечь удачу. Дети к этому дню изготавливали гнёзда, чтобы порадовать любимую птицу. Если прилетело много ворон – будет в этом году много рыбы и ягод. Если женщина увидела первой ворону, то ей будет счастье. Если ворона сидит на земле – потеплеет, низко на ветке – весна будет короткой, если ворона купается – будет непогода, если стая раскаркалась – к морозам. Такие были приметы у местного населения. Ворона чувствительна к переменам погоды, поэтому по её поведению и можно предсказать природные явления.
     Праздник отмечался седьмого апреля, в христианский праздник Благовещение. А раньше он был привязан к новолунию и появлению ворон.  В этот день манси и ханты готовили пищу на костре, молились своим богам и священным деревьям. Поворачивались три раза вокруг себя по ходу Солнца и кланялись священным берёзам. Ворона являлась покровительницей женщин и детей коренного населения. На Севере холодно, ещё лежит снег, и ворона была первой птицей после долгой зимы. С появлением вороны, в стойбищах появлялись первые оленята, на берёзах – первый берёзовый сок, появлялись первые ручьи и проталинки посреди снега. Сейчас праздник является способом сохранения и передачей традиций. В Югре этот праздник отмечается во вторую субботу апреля.
     В каждой мансийской семье в этот день достают своих божков, фигурки духов, рядят их в новые одежды, кормят-поят кровью и жиром жертвенного животного. Ходят друг к другу в гости, дарят подарки. Женщинам – платки и отрезы ткани, мужчинам – рубашки, детям – гостинцы из продуктов. Окуривают жилища и еду чагой, чтобы прогнать всё плохое.
     Праздник «Вороний день» - посвящён птицам как символ природному явлению. Вороны прилетают, громко каркают, вьют гнёзда – пробуждают природу. На Руси эту чёрную птицу не очень любили, птицы считались нечистыми, зловещими, они питались падалью, громко каркали, считалась у многих народов предвестником смерти. Для всех новый год начинается зимой, а у народностей Севера – новый год начинается с приходом весны. Жизнь начинается с потеплением, с приходом праздника Вороны. Птицы приносят весть о весне, о рождении крепких и здоровых детей. Ворона является посредником между зимой и летом.
     О воронах придумывали легенды и свои народные сказки, песни передавались из поколения в поколение. Мох, на котором видели ворону, стелили в люльки к детям. А мягкие стружки из детских люлек выгребали в определённое место, на конце селений, под пеньком, чтобы прилетевшие вороны грели лапки. В легендах гласит, что раньше вороны были белыми и жили с людьми рядом, но потом одна ворона провинилась, наелась падали и стала чёрной. Люди её выгнали, но она всё равно к ним прилетает и люди ей рады.
     А ещё манси и ханты верят, что когда-то давно, случились сильные холода, была сплошная зима и зима, сильные ветра и не осталось пищи. Тогда-то и прилетела ворона, из любопытства. Она летела-летела и очень испугалась тишины, которая укутала всю землю. Тогда она и каркнула всё воронье горло. И её крик «Кар» разбудил природу, весну и людей. Люди поверили в силу духа и что ворона может вернуть жизнь в северные края.
     На Севере мало живности, народы Севера почитают каждого зверя и птицу, относятся к ним с трепетом. И их появлению искренно радуются. Они считают, что это в образе вороны к ним спускается небесная богиня, которая способствует материнству и деторождению. Это священная птица и убить ворону – серьёзный грех, расплаты не избежать.
     По-хантыйски «Вороний день» произносится «Вурна Хатл». В Югре этот праздник отмечают с игрищами, с национальными видами спорта: бег с палкой, тройной национальный прыжок, борьба, метание тынзяна (ременного аркана) на хорей. Раньше использовалось в состязаниях – метание топора, бег в мешках, состязание на нартах, перетягивание каната. Исполняются традиционно мансийские танцы, проводятся розыгрыши. Это интересно прикоснуться в этот день к таинству древнего северного народа, отведать их национальную кухню. Густую кашу саломат из мяса и муки, сливок, сметаны, пироги, рыбные блюда, студень из стерляди, котлеты из щуки, строганина из осетра, ароматный чай. Посетить хантыйские чумы.
     Да, после крещения, в Западной Сибири, у народов севера, ханты и манси, религия изменилась, национальные праздники тоже. Праздники православные и свои они начали почитать одновременно. Вот, и Вороний день, приурочен к Благовещению. И такие праздники, как Никола и Петров день, полюбились вогулам. К ним приурочивался и сбор ясака. Из далёких паулей и юрт съезжались в главные сёла волости на праздники рождества Христова и Святых Первоверховных апостолов Петра и Павла для исполнения христианских обязанностей и исполнения старинных вогуло-остяцких былин.  Верховный бог Торум слился с образом христианского Бога-отца. Образ Мир-Сусне-Хума (младший сын Торума) – стал ассоциироваться с Иисусом Христом, образ Калтащь-эквы с Богородицей. Манси перед иконами святых, как перед своими божками-идолами ставили подношения, перепутывая две веры в одну. Больше всего им полюбилась икона Николая Чудотворца. Отмечался день Покрова, который был наиболее чтимым, но праздновали его как языческий: резали овцу, тёлку, лошадь или птицу. Мясо приносили в шайтанные амбарчики, брызгали кровью углы, а потом уже варили и ели, празднуя.
     В старину у вогулов был музыкальный инструмент – «лебедь». От шеи лебедя, сделанного из дерева, была протянута медная струна к сложенным крыльям. Лебедь был пустой. Металлические звуки инструмента давали звуки старинных русских гуслей и передавали своей мелодией гул вершин, тихо робчущий ветер в лесу. Под этот инструмент вогулы показывали свой вогульский театр. И так как вогулы больше всего занимались не своей личностью, а жизнью окружающей среды, знакомой им природой с птицами, зверями, то они и представляли её, природу: характер зверей, их уловки, хитрость, страх, борьбу, геройскую смерть и саму охоту на животных и птиц. Они, вогулы, знали природу, любили и пели о ней в своих импровизациях, используя для костюмов вывороченные шубы, охотничьи костюмы, стрелы, ружья, лыжи и большой лук с натянутой тетивой. Показывая сценки из охоты, вогулы не говорят, всё понятно по выразительности лица, глаз, по жестам, движениям. Артист может стоять, скользя на одном месте, но окружающим понятно, что он бежит, уклоняется от веток, выслеживает след. Пробует, бросая снег, откуда веет ветер, обходит зверя, ползёт. Это понятно без слов.
     Существовали и такие музыкальные инструменты как торнобай – в четыре струны и журавль – в шесть струн. Угловая арфа-«журавль» бывает в девять-тринадцать струн. Также музыкальный струнный инструмент цитра-«лодка» - по-мансийски «сангквалтап», трёх-пятиструнная, а «лебедь» - по-мансийски «торысыпь йив». Скрипка в одну-две струны «нэрнэ-йив», музыкальный лук «ёвт». Древний инструмент домбра «нарес-юх» с пятью струнами из оленьих или лосиных сухожилий, пропитанных рыбным клеем и с колками из собольих косточек, у вогулов эта домбра называлась «шан-гуль-тев». Деревянные звучащие музыкальные инструменты: варган-зубанка «тумра», трещётка «тарих-нёле», деревянная жужжалка-пыгалка, чуринга-зазывалка «вот-вовнэ-тоул-парт» - дощечка, вращением вызывающая ветер, бубен с колотушкой «няли», бубен с колокольчиками «лонхансяп». И духовые инструменты: свистки, дудки, пищалки из дерева, тростника, кости, пера.
     Все звуки перенимались от природы. Разнообразие птиц. В основном, на птиц охотились для себя. Промысловой птицей в небольших количествах являлся рябчик. Населением потреблялись тетерева, глухари, белые куропатки, утки разных пород. Гагара и лебедь употреблялись пришлыми. Но и встречались такие птицы как орлы, беркуты, ястребы, кулики, гуси, казарки.
    Птицы и животные являлись объектом поклонения – шайтанами. В Терезинском пауле поклонялись ужу, в Аминском пауле и Оронтуре – лебедю, в Шаиме – змее-гадюке, в Вар-пауле – зайцу, в Евре – куропатке, в Ушанах – кукушке, в Учинье – орлу, в Супре – ящерице, в Лепурском пауле –ястребу. В селе Леушинском почитались за шайтанов камни-валуны «старик» и «старуха» (из очерка Кондинского района. Шульц Р.В.1925.)
     До XX века у вогулов не было своей письменности. Они передавали свои былины, сказания и рассказы, заклинания и шаманские сказки, пословицы и поговорки из уст, запоминая поколениями старинные песни и сценки. Песни – охотничьи, рыбацкие, оленеводческие, колыбельные, лирические, песни-камлания, песни о Торуме. Каждый вогул имел свою личную песню, подаренную при рождении, при совершеннолетии. Это песни-обереги.


Глава XIV. Знаменский Кафедральный собор. Семнадцатая кафисма.

-Лиза, - звонит её мама, Вера, - Ольга болеет всё, вот только что с ней разговаривала, говорит в Тюмени, в больнице лежала. Телевизор старый сломался у неё, не показывает. Мне уже к ней не съездить.
-Может и съездим на выходных с Володей, купим телевизор на день рождения и по проведаем. Мам, а ты не помнишь, в какой меня церкви в Тюмени крестили?
-Я же не ездила с вами, ты помнишь, бабушка с отцом тебя возили, я и не спрашивала, тогда две всего в Тюмени церкви было, у Ольги и спроси, может помнит. Зачем тебе теперь-то?
-Да батюшка говорил в церкви, что если раньше не выдавали свидетельство о крещении, то сейчас могут по православной метрической книге записи посмотреть и выдать свидетельство о крещении.
-Поедешь, так мне скажи, я Ольге позвоню, что вы едите.
     Давно уже Лиза выучила пять молитв, которые ей во сне насоветовала строгая незнакомая бабушка. Читает утренние и вечерние молитвы. И, конечно же, выполняет наказ Бабы Дуси. Ходит в церковь и ставит за её упокой свечи. Но что-то неспокойно, нужно бы и крёстную навестить и в храм съездить.
     Лиза набрала строку на компьютере «Православные храмы Тюмени». Появилась информация о десяти соборах и церквях.  Лиза читает: «Знаменский кафедральный собор, Свято-Троицкий мужской монастырь, Спасская церковь, Вознесенско-Георгиевская церковь, церковь Михаила Архангела, церковь Петра и Павла, церковь во имя Святителя Николая Чудотворца, церковь Трех Святителей, Храм Всех Святых…».
     Прочитала про все храмы. Посмотрела расположение на карте, адреса. Нет, не помнит, слишком маленькая была, где та церковь находилась. Ага, вот года постройки. Знаменский кафедральный собор один из древнейших в Тюмени. Про тысяча девятьсот семидесятый год нет информации. На тысяча девятьсот восьмидесятый год в Тюмени действовало только два храма, это Знаменский и Всех Святых. Вот, поняла Лиза. В каком-то из них и крестили её, маленькую. Все остальные церкви использовались и под дома культуры, и под мастерские, и под стрелковые тиры, школы ДОСААФ, музеи, общежития, спортзалы, гаражи, конторы, столовые, прачечные, библиотеку, архив, ломбард, корпуса института, даже как тюрьма, МТС и ликёро-водочный завод.  Много новых храмов. Построенных после девяностых годов. Старые восстановлены тоже после девяностых.
     Набрала указанные номера телефонов двух действующих храмов в советское время. Сначала позвонила в храм Всех Святых.
-Нет сведений за шестидесятые – начала семидесятых, сгорели все книги регистрации крещения, - сказали в одном храме.
-Ничего не известно о крещении в эти годы, сведения не записывались в книги, нельзя было в советское время вести учёт, преследовались, - сказали в другом храме.
     Лиза посмотрела на фотографии зданий: одно небольшое круглое, другое большое сложное целостное сооружение, с множеством построек, башен. Нет, не помнит каким был храм раньше. Запомнилось только внутреннее помещение.
-Я и сама не помню название церкви, - говорит тётя Оля, когда Лиза с Володей к ней приехали, - я же раньше и не ходила в советское время туда, вот тебя только крестить. А теперь уже и не могу, тяжело ходить.
-Тётя Оля, давайте съездим вместе, завтра служба, воскресение, я думаю в Знаменский собор поеду. Очень хочется на службу попасть в свою церковь, где крестили, может, если получится, исповедоваться. Не постовала, причаститься не получиться.
-Там стоять, мне тяжело, возьми вот деньги, - тётя Оля подала несколько сотен, - свечи купи, поставь за упокой моей матери, за здравие всех вас, матери твоей, внуков, за меня. Да милостыню подай, если будут там стоять просящие. Может в нашу потом сходим, у нас здесь есть Храм Покрова Божия Ильи, там тоже ехать на такси нужно, аж за селом далеко. Я ходила, исповедовалась, но мне батюшка сказал, что я ещё не готова, так что и не причастилась. Вот Лиза, прожила столько, а страшно всё рассказывать. Может бог поможет, надоумит. У меня и молитвослов вот лежит, я читаю молитвы, но глаза устают уже.
-А где дядя Вася похоронен? Мама всё переживает, что так и не съездила на могилу к брату.
-Я покажу, если хотите, пойдёте? Одна уже не хожу. А раньше на родительское, Троицу ходила. Володя пойдёт?
-Конечно, - говорит Володя, - сейчас куплю продуктов.
     Они втроём сходили, навестили могилку брата Ольги и Веры, матери Лизы. Вечером установили новый телевизор, купленный по приезду в Тюмени. С антенной повозились. Пришлось Володе залезть на крышу трёхэтажного здания, телевизор не настраивался, пригласили соседского паренька, тот тоже слазил на крышу. Володя уснул, а Лиза и тётя Оля почти всю ночь проговорили, вспоминая бабу Дусю, их жизнь в деревне, всю родню, её жизнь с мужем.
-Я как будто с бабушкой поговорила, - говорит Лиза, - мы с ней так же всю ночь о вашей деревне и родне разговаривали.
А рано утром, попрощавшись, Лиза уехали от тёти Оли. Выходные заканчивались, в церковь сходить не получилось. Зато Лиза потом приехала одна, без Володи к тёте Оле. Помыла пол, почистила плиту, сходила за продуктами, купила лекарства. Вечером снова проговорили до поздней ночи про своих, деревенских. А утром Лиза уехала в церковь на первом утреннем автобусе.
     Главный православный храм в Тюмени. Знаменский кафедральный собор. Первая Знаменская церковь появилась в XVII веке. Деревянное здание горело два раза и опять отстраивалось. Затем, в XVIII веке построили каменное. Где Знаменский придел был летним, а Иоанна Златоуста – зимним, тёплым. В XIX веке церковь ремонтировалась, построен фундамент, железная ограда, сгоревший придел Иоанна Златоуста. В XX веке достроили купол, увеличили колокольню и переименовали церковь в соборную.
     В советское время собор закрывался, а перед ВОВ церковь передана верующим. Затем там были военнослужащие во время ВОВ. В своё время при приходе существовали церковно-приходские школы, приходское училище, женская гимназия, высшее начальное училище. С прошествии тех времён установлены двенадцать новых колоколов, заменены купола и кресты, работает Воскресная школа. Главная святыня храма – икона Божией Матери.
     Конец лета. Закончился Первый, Второй, Третий Спас. Лиза приехала в брюках, в дороге удобнее с автобус – на поезд перемещаться. Но с собой она захватила длинную синюю юбку. Конечно, в любой церкви для посещения прихожанам обязательно предлагаются юбки и платки. Юбки лежат и большие и маленькие, но все безразмерные – то есть, вокруг любой талии можно обвернуть и завязать поясом сбоку. Но Лиза всегда с собой в сумке держит тоненький оранжевый шарфик, и вот юбку тоже прихватила. Юбку она недавно купила, из плотного синего шёлка, на высокой фигурной резинке-поясе и до пят. С большими пуговицами сбоку и тонкими завязочками. Очень нарядная, но не просвечивающая ткань и не жаркая для лета. Как раз в церковный праздник подходит. Юбку Лиза надела на брючки ещё у тёти Оли, а шарф повязала, выйдя из автобуса, подходя к храму.
     Перед оградой храма, вдоль пешеходных дорожек, сидели просящие милостыню люди. Зазвонили колокола. Окончилась первое утреннее богослужение. Лиза поспешила в храм, подав из денег тёти Оли милостыню находящимся у самых ворот.
-За здоровье тёти Оли, - подала она денежку.
     Вокруг храма просторно. Уютная территория с цветниками, лавочками. Белоснежный фасад храма с сине-голубыми элементами покрытия крыши, её фронтонов, куполов, пилястров, ворот, козырьков над окнами и другими вставками – впечатляет своей небесностью, возвышением ввысь. Многочисленные золочёные главы с крестами будто подняты над землёй и светятся в облаках.
     Первое богослужение начинается в шесть тридцать утра, но в это время Лиза ехала на первом автобусе. Успевает на второе, на девять часов утра. Можно ещё купить свечи в лавке, заказать записки на проскомидию, заказать молебен, сорокоуст. Лиза перекрестилась перед оградой на купола с крестами, увидела церковную лавку и заказала требы за здравие, упокой, купила свечи. Узнав, что сегодня после литургии будет Молебен пред началом учебного года, заказала Молебен. Всё-таки внучка в школу пошла.
     Лиза обошла вокруг храма, разглядывая удивительную архитектуру. Прошла к входу, перекрестилась перед входом в храм. По всей длине здания храма окна вытянутые, фигурные фронтоны, узкие угловые пилястры. Наряду с окнами, таких же размеров вытянутых окон, перемежаются написанные образы и лики святых. Зазвонили колокола, приглашая на службу. Лиза поторопилась.
     С другой стороны, широкие двери храма раскрыты настежь. Прихожане заходят и выходят и из центрального входа, и из раскрытых боковых. Поразило большое количество прихожан. Желающих исповедаться. Вдоль, к выходу, параллельно друг другу стояло четыре очереди из православных. Лиза присмотрелась – четыре батюшки одновременно принимали исповедь. Помещение храма ярко светилось от тысячи зажжённых свечей и паникадило – большой люстры, освещая трёхъярусный иконостас. Орнаменты и росписи. Все стены заполнены иконами, со стоящими перед ними больших диаметров канделябрами.
     Лиза, проходя между арками, отыскала икону Божией Матери. Все места для свечей заняты. Много желающих поставить свечи именно этой знаковой иконе, главной святыне. Несколько прихожан стояли и ждали, когда прогорят поставленные свечи, чтобы поставить свои. Лиза присмотрелась, разглядев среди мерцающих светящихся фитилей-огоньков, символизирующих Божественный Свет, пустые подставки для свечей, но они находились в самом центре, около горящей лампадки. Между свечами руку не продвинуть до центра, можно обжечься, да и уронить горящие уже поставленные свечи. Лиза приподнялась, пытаясь сверху поставить свечу, удалось, но она тут же начала плавиться от близлежащих, размягчаться и наклоняться. Нужно было побольше купить свечу. Но служба началась. И Лиза, поставила остальные свечи к другим иконам, перечислив шёпотом за здравие крещёных родственников, подойдя к кануну, поставила за упокой бабы Дуси. Поставила и свечи от тёти Оли, купленные и заказанные от неё.
     От большого количества присутствующих на службе, горящих свечей, да и тёплого летнего времени, несмотря на открытые двери, было жарко. Лиза несколько раз за службу (когда закрывались врата) выходила на улицу через открытые двери, лавки в самом храме все заняты, посидеть негде было. Простояв воскресную службу и Молебен, Лиза подошла исповедоваться.
     Уходить Лизе не хотелось. Душа наполнилась молитвами и благодатью. Время подошло к обеду, нужно было успеть на автобус, который идёт к поезду. Завтра рабочий день. Лиза вышла из храма, перекрестившись. Во дворе по случаю окончания Спаса расположились небольшие палатки-лавки со сладостью, орехами и выпечкой. Лиза взяла несколько блинчиков с разными начинками, мёдом, творогом, джемом, поела рядом на лавочке, запивая горячим чаем, который тоже раздавали тут же. Отойдя подальше за постройки, сняла юбку и положила в пакет.
    Выйдя за ворота храма, посмотрела ещё раз на эту благодатную обитель, перекрестилась на купола. Сразу же за воротами разглядела увеличившееся количество сидевших за подаянием. В, основном, это расположились на дорожке вдоль чугунной ограды, подстелив под себя какие-то старые вещи, цыганки с детьми. Подав оставшиеся наличные деньги внешне славянского на вид просящему мужчине и женщине, Лиза пошла в сторону автовокзала.
-Девушка, подай на ребёнка.
Лиза оглянулась. Кричала цыганка.
-Я всё отдала, нет налички.
Цыганка бодро соскочила на ноги, за ней поторопился мальчик лет шести. Она догнала Лизу.
-Подай, я тебе погадаю.
-Мне не нужно, я тороплюсь.
-Тогда дай деньги на ребёнка.
Лиза пожалела, что не оставила мелочь.
-Нет же, говорю.
-Я знаю, у тебя в сумке есть.
Да, у Лизы лежало несколько тысяч на билет. Может и чуть лишнего. Но если отдать тысячу, то не хватит на поезд потом. На пригородные поезда продавали только за наличные.
-На колечко, - Лиза сняла серебряное кольцо, - за тысячу брала.
-Нет, - цыганка испуганно отодвинулась, - я колечко не возьму.
Лиза положила кольцо в сумку и пошла через дорогу. Но цыганка всё равно не отставала, рядом бежал мальчик.
-У тебя есть деньги, я знаю. Отдай на ребёнка. И будет тебе любовь и богатство. Счастье тебе будет, - хваталась она за руку Лизы.
Лиза вспомнила про новую юбку. Вытащила из пакета и протянула.
-Бери юбку.
Цыганка заинтересовалась, взяла.
-Хорошо, возьму, мне как раз будет, - отстала цыганка, - останешься с кем захочешь, выкрикнула Лизе вослед.
-Носи, - выдохнула наконец-то Лиза. И успокоившись прибавила шагу. Хоть плохого не пожелала эта цыганка, с них сбудется.
     Она вспомнила про толпу цыганок. Когда она ещё училась, в молодости. Переходила трамвайные пути на центральной улице Ленина, в Свердловске, в восьмидесятые годы. И вдруг, её заметили цыганки и кинулись к ней с доброжелательными вначале криками:
-Давай, погадаем, молодая, - также хватая её за руки.
Лиза вывернулась от них, но они стали окружать.
-Давай деньги, погадаем.
-Мне не нужно гадать.
Лиза хоть в молодости и не ходила в церковь, но у неё уже был любимый молодой человек, будущий муж. Её всё устраивало. И гадать, узнавать будущее совершенно не хотелось. Она была уверена, что будут вместе. Молодой девушке в тот момент только это и было важно. Но одна цыганка схватила Лизу снова за руку, стянув красивую, зелёную с малиновым узорам варежку, которую Лиза сама вязала. Варежку было жалко, но сильнее желание было, чтобы цыганки скорее отстали. Лиза не стала отбирать варежку, доставать деньги, они конечно были, да не для такого случая береглись, на другие покупки. Вот Лиза, махнув на эту варежку, перебежала дорогу и вошла в поток прохожих. Цыганки на пешеходную дорожку не пошли. А остались в парке с лавочками, в центре проспекта. Одна цыганка с досады громко выкрикнула:
-Да чтоб ты беременной осталась.
Лиза очень переживала тогда, что ей пожелали. Девчонки-подруги успокоили, что даже если забеременеешь, никто еще навсегда беременной не оставался. Все – рожают. И посмеялись все вместе. Хотя и года не прошло, Лиза забеременела. Но какое это несчастье? Лиза была очень рада этому событию и родила здорового малыша.
     Лиза сидела в поезде. Как хорошо, что смогла съездить в храм, выполнила свою мечту. Что бы это означала та цыганка? Лиза призадумалась. Жаль, что не было лишних денег. Была ли цыганка настоящая, умеющая предугадывать будущее или из числа многих не работающих, промышляющих у храма? Батюшка говорил, что не нужно предугадывать судьбу, разгадывать сны. На всё воля божья.
-Господи, благослови, - произнесла неслышно Лиза, когда поезд тронулся с платформы.
     Повеяло холодом. Лиза поёжилась и накинула курточку, повязала шарфик, который она надевала в церкви. Достала молитвослов. Мама говорила читать, если кто в дороге, молитву «О путешествующих». Дверь из тамбура скрежетнула. По вагону прошли двое мужчин. Вроде незаметно одетые, средних лет. Первый всё равно чем-то отличался, какой-то сверкающий взгляд не в глаза сидящих, а по верху, по головам, как будто мутный взгляд слепого или ослеплённого. Второй вошедший быстро шагал, ни на кого не глядя. Лиза опустила глаза в книгу. Громкий звук хлопающей двери. Лиза вздрогнула. Лиза сидела в последнем вагоне. Но она уже с усердием читала молитву.


Глава XV. Осень жизни. Семнадцатая кафисма.

-Тётя Оля, поехали к нам, тяжело, да и скучно одной здесь, в Тюмени. Мы все там рядом. Маме с папой тяжело самим, у них полу благоустроенная квартира. А вот у нас поживёте.
-Нет, Лиза, я привыкла одна, да и матери твоей неудобно. Скажет уехала, столько лет отдельно жила, а теперь появилась, когда тяжело стало.
-Ну квартиру можете соседям приглядеть оставить, поживёте зиму, не понравится, к лету вернётесь. К маме в гости можно ходить, всё ближе, чем из Тюмени. Мы вот только в выходные можем приезжать и то ничего не успеваем с этими пересадками с поезда – на автобус и обратно. Всё ближе к нам будете. А зимой-то Вам в магазин ходить, в аптеку.
-Ещё зиму поживу. За продуктами, я плачу, соц.защита ходит, девушка одна. Вот телефоны у меня на столе, скорую сама вызываю. Участковый врач приходит иногда, проведывает. Спасибо, Лиза. Справляюсь пока. Грядки, правда, уже не сажу. Тут, под окном, несколько садила. Соседка просит, отдам ей, наверно. А так что, теперь телевизор вот смотрю. Соседки ходят в гости, соседский парень, если позову, что починит.
     Наверно это был последний раз, когда Лиза приезжала навестить тётю Олю. Несколько лет назад, когда сын Лизы, Игорь, закончил школу, тётка звала его жить к себе на время учёбы.
-Пусть Игорь-то у меня живёт, когда поступит. На автобусе от меня сорок минут ехать. Все наши на работу, на учёбу в Тюмень ездят. Здесь работы не найти, а в Тюмени все устраиваются.
     Первоначально планировалось поступать в тюменское музыкальное училище, но, узнав, что в училище нужно каждый день на занятия ездить со своим музыкальным инструментом (а это аккордеон), Игорь передумал. На переполненном пригородном автобусе сложно кататься с таким немаленьким инструментом.
     Лиза отправила на поступление в Тюменский ВУЗ с Игорем Володю. Они навестили тётку, ночевали у неё, купили ей продуктов, отдали присланные подарки от сестры Веры. Съездили в город, подали документы на «Биологию» в ТюмГУ, но на «заочное», где вступительными были два предмета: биология и русский язык. На очном нужно было сдавать и иностранный язык. По биологии у Игоря были высокие баллы, а вот за иностранный переживал, в аттестате была четвёрка, а ЕГЭ не сдавал. Но одновременно Игорь подал на поступление документы в другой город, Ханты-Мансийск, на очное отделение.
    Так получилось, что в Ханты-Мансийске зачисление было раньше, чем в Тюмени, так Игорь поступил в другой город, выбрав очное отделение. Посмотрев позже по спискам, он прошёл бы и в ТюмГУ по баллам.
-Жаль, Игорь в другом городе учился, - вздыхает тётя Оля, - сейчас бы может у меня всей семьёй жил. Хорошая у него дочка, я с ней по телефону разговаривала. Помру, так, может сюда приедут. Здесь и магазины близко, и школа, и детский садик, и фельдшерский пункт рядом, может и работать здесь, - с надеждой продолжила Ольга.
-Может, - поддакнула Лиза, чтобы не расстраивать тётку.
Лиза-то точно знала, что молодёжь не поедет жить в пригород.
-Может переписать завещание с вас с Лидой на Игоря?
-Да не беспокойтесь, вы тётя Оля, они квартиру двухкомнатную купили, кредит взяли. У нас баба Дуся почти до девяносто дожила. Живите долго.
     Так и не поехала тётя Оля с Лизой. Всю ночь тётка опять проговорила про их, деревенских, про мужа, работу.
-Мы с Михаилом в Тюмени долго жили. Про первого, Николая я тебе рассказывала, три дня всего пожила. Муж – не муж. А с этим долго. Когда тебя крестили, мы в малосемейке ещё жили. Мне от завода дали. Я на военном заводе работала. Тоже кладовщиком, потом заведующей складом. Потом в однокомнатную переехали, на Республику. Пить много стал, на работу не стал ходить. Раньше не разрешали самим торговать, а он петушки из сахара в формочках варил, да у магазинов продавал. Доходно. Можно не работать. Его гонять стали, пригрозили посадить. Мы и уехали в Боровое. Поменяли квартиру на посёлок. Жалею теперь. Всё из-за него. И в Тюмень из-за него уехали, потом из Тюмени в пригород, Боровое. На работу на автобусе ездила. А Михаил на пилораму устроился. С мужиками разругался и подрался в бригаде. Ревнивый, ух какой был! Однажды просыпаюсь: над головой топор. Я выскочила в чём была, на работу из-за него опоздала. А на заводе строго. Это последняя капля была. Ушла от него, уже под пятьдесят было. И квартиру бросила. У нас на пенсию в пятьдесят пять уходят, это у вас на севере в пятьдесят. Мне ещё пять лет предстояло мотаться на автобусе в Тюмень. Михаил уехал к матери своей и к сестре, туда к вам. Там и умер в колодце, говорят, задохнулся. На работе познакомили с дедом одним, в Винзили уехала, к нему. С ним лет десять жили. Дохаживала за ним, он старше меня был намного. Домик там был небольшой. Строить начали новый на участке. Потом пожар был, сгорел дом. Дед уже умер к тому времени. Мне самой не построить. Жить негде. Выхлопотала квартиру, вот здесь одной и дали однокомнатную. Ох поездила последний год на работу в Тюмень.
-Я видела могилку дяди Миши, там у нас.
-Ну и пусть лежит теперь. Я к своему деду ходила, пока могла, на автобусе ездила. Летом за грибами ходили с соседками, всегда заходила. И к брату ходила. А с братом намучилась! То у вас, то у меня жил. Пусть лежат теперь. И у меня документы все собраны, вот, если что в тумбочке, посмотри. За коммунальные я плачу, всё в папке.
Лиза осторожно вытащила из ящика прозрачную жёлтую папку с документами.
-Хорошо, я посмотрела.
-Говорят, батюшка из нашей церкви не ко всем ходит на отпевание. Кому-то отказывает. У меня на тумбочке молитвослов, соседка дала, читаю. Говорят, батюшка смотрит, листает молитвослов, проверяет, много ли читали. Я на тебя надеюсь, Лиза, ты крестница моя, побеспокоишься, если что. Там и свечи лежат немного. Не насмелилась я всё рассказать батюшке. Тебе скажу. Молодая была, от первого-то понесла. Срок маленький был. А я ушла уже от них, из семьи, когда Николай в армию ушёл. К бабке ходила одной, мне присоветовали, избавилась от ребёнка, болела сильно, тяжело. Аборт делала я, Лиза. Вот больше и не беременела. Не было детей с Михаилом.
-Все делают, - сказала Лиза, - это раньше не разрешалось, теперь в больницах делают. Я тоже грех на душу взяла, давно, в церковь ещё тогда не ходила. Исповедовалась.
-И что батюшка сказал?
-Первый, старый батюшка, выслушал и отпустил грехи. А новые каждый раз спрашивают именно про это. А я говорю, что уже говорила. Так, сказали, что нужно было епитимью наложить, теперь уже поздно. Это чтение молитв, хождение в церковь, служение больным и обездоленным.  На какое-то время не разрешают причащаться после исповеди. Может и в церковь не пускают, отлучают на время.
-А ещё мать к себе не взяла доживать. У твоей матери баба Дуся жила. Ну куда? То Михаил пьяный, то брат. А я целый день в Тюмени на работе была.
-Она бы и не поехала. Она с нами привыкла. Нас нянчила, потом наших детей.
- Мать твоя шибко меня ругает по телефону за неё.
Тётя Оля разволновалась и закашлялась. Встала, подышала ингалятором. Поплакала.
-Они вот всё время все вместе. А меня в двенадцать лет из дома выпроводили в няньки. Маленькая я была, так домой хотелось к ним. Так и работала с тех пор без продыху. Одна всю жизнь живу. Если б не Михаил, с вами бы жила, из-за него тогда от вас уехали. И из Тюмени из-за него. Поди и пожар из-за него. Я на работе в Тюмени была, приезжаю, а домик сгорел уже. Что тут было, не знаю, поди от ревности выследил где живу.
Потом испуганно прикрыла рот платком, глянула на Лизу.
-Наговариваю, поди, - кто знает, как там было, бог ему судья.
     Лиза вспомнила, что бабушка, когда лежала уже, тоже вспоминала первую дочь, Ольгу, что редко приезжает.
-Не помогай ей, - говорила бабушка Лизы, -  она про меня забыла. - Грех на себя возьмёшь за неё.
- Ольга к матери не ездила, я за ней дохаживала. И тебя как крестницу не воспитывала. Можешь и не ходить за ней. У тебя самой дети, внук. Да и болеешь, - говорила Вера, мать Лизы.
-Отец Сергий, - признавалась Лиза, - к крёстной своей редко езжу.
Лиза ничего не сказала тётке. Она крёстная её. И у ней больше нет никого, даже своих детей. Каждый проживает свою жизнь. А жизнь, выпавшая на предвоенное, военное время, для детей была тяжёлой. Как и для взрослых. Сколько осталось прожить тёте Оле? Много и долго разговаривали Лиза и тётя Оля.
-Так поехали со мной. Такси вызову утром на автовокзал.
-Мне пенсию скоро повысят. После ноябрьских. Восемьдесят исполнится. Добавка будет. Отцу с матерью твоим тоже надбавят потом, они младше меня. Доживу.
Ольга с грустью глянула на обстановку квартиры. Через стеклянные двери и окно небольшой лоджии в комнату проникали утренние лучи. Цветные ситцевые шторы так и не были задёрнуты. Небольшая тумбочка с документами, на тумбочке фотография молодой Ольги, фотография незнакомого Лизе деда, последнего мужа Ольги. Рядом небольшая настольная лампа, рядом новый тонометр, ещё в коробке, который только что купила Лиза в аптеке. Кровать. Старая – железная с сеткой. На ней спит тётя Оля. Старый разобранный диван. На нём постелено Лизе. Старый стол с цветной плюшевой скатертью, высланной матерью Лизы. На столе – небольшой телевизор, что привезли они с Володей. Кресло, стул и табуретка. На полу – бежевый палас, закрывающий со временем испорченный паркет, с выпавшими паркетными досками. В коридоре стоит старый сундук, обитый железом, покрытый сверху покрывалом из гобелена. Такой же был и у них, у бабушки, привезённый из деревни. У двери – деревянная вешалка. На кухне – деревянный стол-комод. Плита «Мечта» около мойки, да навесной шкаф – одна секция от кухонного гарнитура. Полотенце, висевшее в ванной, шторы на дверях, скатерть – всё чистенькое.
-А как Вы стираете, машинки нет?
-Шторы с постельным - соседке даю стирать. А остальное, бельё, да полотенце сама в тазу стираю.
-Машинку купить надо, может с Володей приедем, когда.
-Да не выдумывай. Много ли у меня белья? Постельное не каждую неделю меняю. Куда её потом девать будете? Нет-нет. У меня маленькая была раньше, сломалась. Больше не нужно.
Тётя Оля встала.
-Светает. Утро. Проговорили с тобой.
Пока Лиза вставала, принимала душ, тётя Оля пожарила в дорогу рыбы.
-Матери, Игорю с Володей привет передавай, да мы с твоей матерью по телефону почти каждый день говорим. Приезжай. Я так далеко теперь не приеду к вам. Внучку поцелуй за меня.
     Она вышла провожать из квартиры. Вышли из подъезда. Подъехало такси. Лиза попрощалась, обнимая тётю Олю. Села в такси, выглянула из окна. Тётя Оля присела на железные трубы невысокой ограды трёхэтажного дома. В цветном ситцевом халате, высокая, совсем не сгорбленная, с седыми подстриженными волосами до плеч. В тапочках на босых ногах. Наступающая осень была удивительно тёплая, солнце ласково светило. Весь дом в воскресное утро ещё спал. На улице тишина.
     Лиза, улыбаясь, помахала из такси рукой, такси медленно выехало из-за заросшего перед подъездом кустарника. Обернувшись при повороте машины на основную дорогу, Лиза глянула ещё раз в заднее окно: тётя Оля всё ещё сидела перед подъездом и махала одной рукой, другой прикрывая глаза от слепящей в глаза осени жизни.


Глава XVI. Шаромыжка. Семнадцатая кафисма. 
               
-Васька, просыпайся. На-ка яйцо, тепленькое ещё. А то эти кобылы съедят всё, проспишь.
Васька у матери - любимый ребенок, сын. А как же. Девки-то, что? Старшая Ольга, вторая Верка, большие уже, кормить, да одевать нужно, приданное им готовь. А откуда? Мужика-то нет. Да мужиков вообще в деревне нет. Раз, два, и то инвалиды. Все прибраны. Ой, ёченькиии! Тяжела бабья доля. А Васька – мужик, помощник будет.
     Васька красивый. Черненький, кудрявый. Глаза синие. Поговаривали в деревне, что от татарина Петра он родился. Вот же парень будет. Девки изведутся. В деревне одни девки. После войны женихов совсем нет. Любила мать Ваську больше других детей.
-Верка, на яйцо. Из-под курицы только, – бабушка украдкой от всех подкармливает вторую девчонку. Бабушка любила Верку. Все время что-то ей давала. Чтоб никто не видел. Голодно. Яйца сдавать надо было. План. Всех заставляли в деревне яйца государству сдавать. Самим нечего есть было.
     Мать всё время на работе. С раннего утра и до вечера. В колхозах так. И денег не давали. Мукой только и то норму, до следующего года не хватало. Голодно. Кто с мужиками, полегче. Всё на бабушке держалось. Бабушка летом ягоды, грибы собирала. Всё помощь. За скотиной ходила.
     Ольга самая старшая. Её никто не любил. В двенадцать лет отдали в няньки. Сама хоть прокормится там, оденут хоть. И школа опять же семилетка в райцентре. Грамотная будет. В деревне только начальная школа.
     Мать приготовила девкам в приданное два одеяла. Голубое и сиреневое. Верка себе сиреневое выбрала. Ольге – голубое. Ольгу замуж отдали в семнадцать лет. И оба одеяла – ей. Верка до сих пор помнит, как ей жалко было. Придёт к сестре в гости. А там под её сиреневым одеялом спят чужие люди. Ольга замужем три дня побыла. Муж в армию ушёл, а она пожила-пожила с его родственниками, да домой пришла попозже. Одеяла им оставила. Жалко. Правда, мать, когда Верку замуж отдала, ей тёлку дала. Тоже помощь. Отелилась, молоко было. Ребенка кормили, сами этой коровой кормились.
     А Васька… Материна надежда! В четырнадцать лет уехал к старшей Ольге на север. Вот, зачем парня сманула? Верка ей не простит брата никогда. И мать, тоже, не стала перечить. Пусть едет. Такой ещё малой! На севере деньги, бабы. Парень изгулялся и приучился к спиртному. У Ольги с новым мужем детей нет и не было никогда потом. Им, что? Получат зарплату и пьют. И брата споили. Вернулся к матери. Работать устроился в райцентре. Женился. Жена учёная, учительница. Родители грамотные. Но не дали им жить. Забрали дочь. Попивал Васька. Зачем такой зять? И у Васьки никто не родился. И никогда так и не было детей. Любил эту первую жену. И всё наперекосяк. Ведь работящий, красивый. Когда работал – месяц не пьёт. Как зарплату получил – понеслось. А мать слова не может сказать. Любимчик.
     Верка с мужем тоже к Ольге на север приехали, мать за ними. Ей одной не прокормиться. Денег нет. В колхозе уже тяжело работать, все жилы вытянула на свинарнике вёдрами, да навозом. Бабушка померла у младшего сына на руках, Сани (материного брата). Мать всю жизнь с Веркой так и прожила. А Васька так себе пристанища и не нашёл. Всю жизнь работал. Пил. Всю жизнь какие-то жёны быль. Но своего – ничего.
     Он так и считал, что дом – там, где мать, сестра Верка. У Верки своя семья: муж, две дочки.
     Одна дочка – это я. Это мой дядька Вася. Первые мои воспоминания про дядю Васю такие. Мы живём в однокомнатной квартире. В комнате мы с сестрой спим на диване и мама с папой на кровати. Бабушка спит на кухне. Приехал дядя Вася с новой женой Сонькой. Старше его, и у неё свой большой сын – Колька. Ему четырнадцать лет. Мама их спать положила на пол около дивана. Они все вшивые приехали, а у нас с сестрой – косы. Мама им всем выводила вшей. Я помню их мазала, стригла. Сколько жили – не помню. Пили, спали, ели. Уехали. Мама им дала в дорогу одежду, денег. Потом нас стригла и вшей выводила. Больше мы эту Соньку с Колькой не видели.
     Потом приехал один к нам. В рваной одежонке, голодный. Опять у нас жил. Ходил в кино, на танцы, на гулянки. Жил-жил. Однажды соседка из четвертого дома приходила ругаться. Он, оказывается пьяный перепутал нашу квартиру. Сорвал замок у неё.  Съел картошку жареную на кухне и лёг спать. Она пришла – шум подняла. К нам выгнала. Хотела в милицию заявить, что замок сорвал и забрался. Мама её уговорила. Ничего же не украл. Мама его одела, билет купила, отправила. Уехал.
     Ещё раз приезжал с какой-то женой. Мама его устроила работать в совхоз недалеко, в посёлок Леуши. Они там квартиру сняли с женой. Мама им дала постель, одеяло, одежду, шторы. Живите. Месяц работал. Сытый был. Там же коровник. И сметана, и молоко, мясо вволю. Живи да живи. Не пил, работал. Почти пятьсот рублей заработал. Проснулся. Ни жены. Ни денег. Попил-попил. И следом за ней. Женщина к маме приезжала, с неё требовала деньги за квартиру, за картошку, дрова и что-там ещё они должны были. Брат же. А бабушка наша (Васькина мать) пенсию не получала. Они же с деревни, и не знали про пенсию. Верка работает, муж её Иван работает. На дочек и мать денег хватает. На Ваську хватает.
     Ольга тем временем уже с севера уехала с мужем. И Васька от Верки к Ольге ездил. А однажды он к Ольге привёл женщину Райку. Райка с большущим животом. Улеглись спать. Та давай рожать. Ольга сроду не видела, как рожают. У самой - детей нет. Приняла ребёнка, девочку. Пуповину перевязала, скорую вызвала. Так с последом увезли Райку в больницу. Ребёнка Светой назвали. Ребёнок не Васькин. Оказывается, дядя Вася вышел из тюрьмы. А у ворот – ждут такие же, сидевшие тётки. Она - к нему. А он и рад. Бабу давно не видел. Шустрая беременная бабёшка оказалась. Зинка их отправила к Верке. У ней же самой муж, кто такую ораву потерпит.
     Я - в девятом классе, весна. Приезжает дядя Вася с тетей Раей и Светочкой малёхонькой. Мама им на диван постелила. Мы уже в двухкомнатной квартире жили. Мы с сестрой и бабушкой – в спальне. Мама, папа и эти трое – в зале. Долго жили. Всё это время не пили. Я помню учила Свету ходить. Уже месяцев семь было.  Мама им все вещи ребёнку купила, одеяло детское, ползунки. Бабушка навязала варежек, носков. Я даже Светочке шарф связала и костюмчик. Мама своё пальто Райке отдала фиолетовое, помню. Дядя Вася работал. Нам-то он всегда всё по дому делал. С отцом и тротуар строил, и веранду обшивал, помню. Картошку копал, садил, огород копал, на охоту, рыбалку с отцом ездил. Работящий был. Получил большие деньги на работе. Райки с ребёнком и с деньгами - след простыл. Следом уехал дядя Вася. Мама его отправила, билет купила.
     Однажды к бабушке (его матери) приходил милиционер. Мы в школе с сестрой, родители на работе. Спрашивал кто такой, кто он ей. Сказал, что он сидит. Нам стыдно было, что у нас дядька тюремщик. В то время садили за тунеядство. Он два раза сидел. Никого не убил, ничего не укал. Уж если работал, то работал – не пил до зарплаты.
     Я уже училась в институте, он приезжал. Летом. Спал на веранде, тепло было. У меня каникулы были. Меня парни с танцев провожали. Я стыдилась дядьки. Я уехала учиться. Он ещё приезжал. Ещё с какой-то женой. Работал. Им даже вагончик дали с работы. Отдельно жили. Ровно месяц. Зарплата. Пожар. И всё по новой: ни жены, ни денег.       
     Жёны все были гражданские. Он после первой не регистрировался. Матери своей никогда ничего не привозил. А мать любила его. Когда она с Веркой уезжала из деревни, то домик свой продала за малые деньги. Но Верке не дала. Всё потихоньку Ваське отдала, когда тот приезжал.
     Я уже замужем была, в другом месте жила. Мама говорит, что приезжал. Пил сильно. Они его в коридор положили, постелили под него одеяло, фуфайки, пальтушки какие-то. Он пил, ссал под себя. И не вставал. Мать уже плохо ходила, в спальне лежала. Он у мамы просит:
-Верка, купи бутылку.
Мама не покупает.
-Хватит пить.
А мать из спальни:
-Верка, возьми у меня деньги. Купи ему.
К тому времени бабушке пенсию по старости оформили. У нее свои деньги появились. Верка её денег не брала. Прокормит, мать же.
Мама говорит: «Молчу-молчу. Терпение лопается. Пойду, куплю».
Еле выпроводили его. Он лежал. Ничего не ел. Только пил и ссал под себя. Потом под ним пол в коридоре мама перекрашивала, всю краску разъело. Я уже этого не видела. Я его больше не видела совсем.
     Он уехал к Ольге опять. Куда ещё ему деваться. Мама говорит, как только его наш отец терпел, ничего не говорил. И матери его (нашей бабушке) не слова не говорил.
     Там, у Ольги, он отморозил себе пальцы на обоих ногах. Наверно спал на морозе пьяный. Не знаем. Долго лежал в Тюмени в больнице. Отняли по лодыжки. Специальные башмаки носил. Плохо было без ступней ходить. Пятки оставили. Лечился от алкоголя. Сошёлся с женщиной. Год-два жили. Он пенсию по инвалидности оформил, какие-то хоть деньги были. Это мне тетка Ольга рассказывала. Но потом пришёл сын у той женщины из тюрьмы. И выгнал дядю Васю из дома. Женщина сыну уступила или боялась, не знаем. Дядя Вася – к тёте Ольге опять. Запил. Так и умер у Ольги. Пятьдесят три года. Мало пожил. Но намучился, наездился, нажился с бабёшками паршивенькими. Один никогда не был, всё с такими-же пьянчушками жил. Детей не было родных. Мама говорит, он ей рассказывал:
-Верка, знаешь, как иногда пропьюсь. Есть хочется. Хожу, на помойках, в урнах собираю хлеб обгрызанный, заплёванный. Оботру и ем.
     Ох, наголодовался. Матери Верка не говорила, что сын Васька умер.
-Что-то Васька не едет, - говорит мать Верке.
-Он хорошо живёт, вот и не едет, помощь не нужна.
Вера пойдет раздавать милостыню по Ваське. А мать:
-Верка, кому носишь? У нас кто-то умер?
-Да, по бабушке, да по дяде Егору подаю.
Однажды она у меня спросила:
-Лизка, Васька уже умер наверно? А мне не говорят.
-Да, - говорю. - Тётя Оля написала маме.
-Ой, ёченькиии.
     Откуда я знала, что от неё скрывают. Бабушка плакала. Любимый сын. Бабушка умерла уже теперь давно. Мама моя бабушку похоронила. Дохаживала за ней мама моя (та самая Верка). Тётка Оля приезжала на похороны.
     Раньше телефонов не было сотовых, стационарного у тётки Оли не было. Когда дядя Вася умер, мы не знали. Она потом только письмо написала. Она похоронила и отпела дядю Васю, так она сказала. Тётка Оля. Ещё живая была, когда туда я съездила. На могилку дяди Васи. Хорошее место. У самой дороги. Под соснами. Кладбище старое, всё в деревьях. А где-то через лесок, слышно поезда ходят.
     И тётка Оля умерла. Я её с ним рядом похоронила. Мы с сестрой, деньги сложили на оградку им. На памятники мама наша дала деньги. Я сама съездила, памятники заказывала, устанавливали. На фотографиях они молодые, красивые. Фото на чёрных мраморных табличках выграировали. Такие у нас фотографии их были. Поздних не было. Оградка большая. Столик со скамейкой есть. Пусть лежат.  Всё теперь как у всех. Жалко многострадальца. Мало пожил. Стыдно за себя, что я его раньше стыдилась такого. Раньше не жалела. Молодая была. Не знаешь, как еще жизнь повернётся.
     «Ту-туууу, чух-чух-чух» - стучат колеса поезда из–за леса. Земля трясётся от поезда. Васька с закрытыми глазами лежит. Он же не знает, что умер. Думает, что спит, в поезде едет на полке, от Верки с матерью – к Ольге. Сытый, с собой Верка еды наложила: сала, яиц, курицу, денег дала. Новую фуфайку. Мать носки связала из белой овечьей шерсти, с собой ещё одни положила. Хорошо. Спокойно. Тепло. Пусть спит спокойно. Устал от жизни. Намучился. Теперь всё по-другому.

-Бабушка, - говорит старшая внучка Лизы, - а я помню, как маленькой мне давали по телефону говорить с бабой Олей.
-Видишь, не было у неё своих внуков, я уезжала последний раз, она про тебя вспоминала, фотографии твои мне показывала, ей баба Вера высылала.


Глава XVII. Распределение в двести девятнадцатом. Семнадцатая кафисма.

-Помогите Отец Александр, совет Ваш нужен. У меня тётя умерла, что нужно читать, какие молитвы? Только я ещё не верю. Позвонили её соседи. Вдруг это ошибка?
-Она крещённая?
-Да.
-Семнадцатую кафисму читайте. В лавку пройдите, там можно взять Псалтирь пророка Давида.
-Спасибо, у меня Псалтирь есть. Мне мама отдала. Её одну читать? Мы же всю ночь сидеть будем около неё.
-А что у неё дети, родственники? Почему Вы одни?
-У неё детей не было. Она крёстная моя была.
-Можно весь Псалтырь читать. Крещённых отпевают.
-Так она не здесь жила, под Тюменью. Если получиться пригласить, там есть церковь рядом, тётя говорила. Я ни разу одна никого не хоронила.
-Если не сможете там, то приходите в субботу утром на службу.
-А заочное отпевание потом можно будет провести?
-Приедете потом, побеседуем. Будем надеяться у Вас там всё получиться с божьей помощью.
-Спасибо большое, отец Александр.
     Перекрестившись у выхода, Лиза с Володей вышли.
     Третье января. Улица пустынна. Праздники. Лиза вызвала такси к церкви.
     Ещё вчера позвонила соседка тёти Оли и сообщила, что тётка плоха, вызывали скорую, передала трубку ей. Тёте Оле поставили укол, и она еле шевелила языком, засыпая.
     Лиза обзвонила родственников, чтобы решить вопрос: кто сможет забрать её к себе. Родители Лизы сами пожилые, им тяжело. Сестра Лизы на лечении. Остаётся Лизе. Поговорили с мужем. Так как праздники, второе января, муж, продолжая праздновать, не очень вник в суть дела, посчитали отложить на завтра. А сегодня всё быстро случилось так, как не ожидали. Та же соседка сообщила, что тётка умерла.
    Лиза всё ещё не верила. Нужно приехать и убедиться. Покупать венки и везти не надо. Только на месте. А вдруг это ошибка?
     Тюмень встретила январским холодом. Пока ехали поездом, потом автобусом, наступила ночь. Подвезли к автовокзалу. Пассажиры на стоянке быстро растворились: кого встретили родственники и знакомые, тот, кто жил рядом, пошёл пешком, кто-то заказал такси заранее к приходу автобуса. Лиза с Володей надеялись, что обычно таксисты стоят и встречают автобусы. Автовокзал на ночь, как оказалось, закрывается. Мороз с наступлением темноты шёл в наступление.
     По оглядываясь вокруг, увидели два отъезжающих такси и одно подъехавшее. Володя подбежал к таксисту, затем махнул Лизе садиться. От стоянки качаясь отделился ещё один высаженный в ночь пассажир. Молодой высокий нетрезвый мужчина заплетающимся языком попросился в такси. Таксист ответил отказом:
-Не по пути.
     Ноги Лизы в замшевых зимних сапожках мёрзли. Щёки жгло от мороза. Сев в салон машины, она начала перебирать онемевшими пальцами ног, разогревая. Рукой растёрла отходящие в тепле щёки. Таксист, договорившись о плате за проезд, выехал со стоянки автовокзала. Паренёк, в свете привокзальных фонарей, остался один. В короткой курточке, полуботинках, без шапки и подмокших джинсах, разводы в определённом месте которых указывали на заспанное пьяное недержание. Снег мелкими колкими ледяными песчинками завьюживал под фарами и освещёнными конусами столбов.
-Надо было взять, - пожалев, запоздало шепнула Лиза Володе, - сначала бы его довезли до места.
-Водитель всё равно бы не взял, у него вид не очень.
-Кто его подвезёт теперь, сказал, что денег нет, поди вытащили в дороге. И без вещей даже. А может в автобусе багаж забыл.
-Ну и нечего в такой холод пить, дома сидеть надо было.
-А почему такси нет, обычно всегда к автобусу подъезжают? - Лиза обратилась к водителю.
-Так третье января. Первые два дня двойной тариф платили за праздники, так и толпились тут. А сейчас кому в праздники, да ещё ночью охота мёрзнуть. Все по домам сидят.
 -Вот попали бы, номеров телефонов нет городских такси, вокзал закрыт, людей никого вокруг ночью нет.      
Ещё раз оглянувшись в заднее стекло, Лиза прикрыла глаза. Свет фонарей и две яркие вспышки глаз оставшегося парня ослепили. Опустив руку, удивлённо вглядывалась в темноту. Фонари потухли, а человек – исчез. «Наверно повернули куда-то уже», - подумала Лиза.
     К подъезду дома тёти Оли подъехали за полночь. В кухне горел свет. Позвонили в домофон, дверь в подъезд открылась. Толкнули дверь в квартиру. Открыто. Из квартиры спешно вышла соседка.
-Не знали приедете, нет сегодня. Я целый день сидела. Я с третьего этажа. Завтра утром приду. Пойду посплю.
     Лиза не разуваясь прошла в комнату. Володя началал раздеваться и разуваться. Да, всё правда. Очень похудевшее тело тёти лежала по центру комнаты. Лиза пошла за Володей. Ей стало страшно. И то, что уже позже двенадцати ночи, и что никого нет. Когда умерла её бабушка, тогда около неё сидели ночью много человек: и мама, и тётя приезжала, и сестра, соседки по очереди приходили, а ещё приглашали знакомую бабушку, которая читала молитвы всю ночь. Лиза думала, что соседи придут к ночи.
     Они сели напротив, на кровать.  Лиза достала псалтырь. Нашла семнадцатую кафисму по закладке. И начала негромко читать. Посидев пять минут, Володя встал и пошёл курить на балкон. Потом, позвал Лизу пить чай на кухню, Лиза отказалась, боясь оставить одну тётю. Вроде слышала, что нельзя умерших оставлять одних. Заменила прогоревшую свечу, привезёнными от матери. Прочитав несколько раз семнадцатую кафисму, Лиза начала с начала псалтыря, с первой кафисмы, как советовал отец Александр.
     К пяти утра вернулась соседка, которая их встретила ночью. Потом подошли соседи с первых этажей. Потом пошли хлопоты в ритуальной службе. Лиза пыталась вспомнить, что говорила тётя, можно ли её хоронить с братом. Съездила, показала место, где похоронен брат матери и тёти Оли, приняв решение.
-В морг-то будете увозить? – спросила соседка.
-Да как это, мы с бабушкой три дня сидели, нужно, чтобы дома последние дни пробыл человек, - удивилась Лиза.
-Так, когда это было?
-В девяносто восьмом.
-Сейчас все сдают, хлопот меньше, только деньги плати.
-Нельзя оставлять одну, бабушка ещё говорила, а то нечистая сила заберёт душу.
-Ну, как хотите. У меня давление, я днём могу только посидеть, пусть не обижается Оля.
     Две тяжёлые бессонные ночи в молитвах. Больше всего Лиза боялась, что ночью отключат электричество. Пока, днём сидели знакомые, пришедшие проститься, Лиза пыталась отдохнуть днём в коридоре на сундуке, приняв таблетки валидола, потом накапав корвалола, боль под лопаткой тянула, постепенно опоясав вокруг и не давала уснуть. Ела, пила ли, Лиза не помнит. Было очень холодно, специально отключили батарею отопления в зале, Лиза надела сапоги и пуховик. Никто из приходящих Лизу не сменил, не предложил прочитать псалтырь. Зато предложили помочь приготовить поминальный обед.
-А где столовая у вас, чтобы обед заказать? – спросила у пришедших прощаться с тётей.
-Зачем, там дорого, да и никто кроме нас, да вас не поедет, все домой поспешат с кладбища. Продукты купите, так мы разберём, кто первое, кто гарнир, кто котлеты, у вас тут всё равно плитка одна, не сготовить. Компот сами варите, кастрюля была у неё большая, смотрите.
Володя купил продукты, соседки взялись у себя готовить.
-А отпевать-то будете? – спрашивали пришедшие.
-Я не была в вашей церкви, как добраться?
-Так такси вызывай и довезут до места, пешком далеко, за посёлком. Посмотрим, посмотрим, как договоришься, может и не придёт батюшка. Вот весной вызывали к бабушке одной, так не приехал.
-Я подвезу, у меня выходной, - сказал зять соседки.
     Лиза, оставив Володю в квартире, поехала в церковь. Ни снаружи, ни внутри Лиза и не заметила, как выглядит церковь, а быстро, выйдя из машины, пошла искать вход в храм, все мысли её были заполнены горькими думами о предстоящем прощании навсегда, и что не сводила тётю Олю в эту церковь. Холодно, праздники, народ отмечает Новый год, хотя заканчиваются последние дни рождественского поста. Пустынно. Раннее утро, только начало светать. Перекрестившись, Лиза вошла в пустое здание, прошла к иконам, поставила свечи за здравие рабы божией Елизаветы, раба божия Владимира, за упокой Ольги. Вышла женщина, направилась к ней.
-Мне батюшку нужно, - обратилась к ней Лиза, - сегодня похороны, на отпевание нужно пригласить.
Женщина сходила в трапезную за батюшкой. Лиза, склонив голову и сложив руки, подошла к батюшке.
-Благословите.
Получив благословение начала рассказывать, зачем посетила так рано церковь. Поговорив о предстоящем отпевании, батюшка назначил время, когда приедут.
-Вы я вижу, ходите в церковь. Из какого прихода?
Лиза рассказала откуда приехала.
-Знаю вашего отца Александра, вместе учились. А матушку знаете?
-Я не видела её ни разу. Наверно ребёнок маленький. Она на клиросе поёт, я там и не вижу из-за иконостаса.
-Вот видишь, - говорит он своей молодой матушке, - какая незаметная она.
-Да я у старого батюшки матушку хорошо знала, она при крещении выдавала свидетельства и на службе видела её и в посёлке, - сказала Лиза.
-Знаем, знаем, кто у вас раньше был в приходе. Вот вы откуда. Раз крестница просит, приедем.
     Вернувшись в квартиру Лиза перед приходом батюшки ещё раз старательно пересмотрела покойную тётю Лизу: на месте ли крестик на шее, иконка богородицы, большой крест в руке. Молитвослов на тумбочке. Всё на месте.
     Отец с матушкой отвели отпевание. Спасибо им за добросовестную усердную службу. Лиза усердно молилась вместе со всеми, провожая в последний путь тётю.
-Читай вот здесь, когда на кладбище будете хоронить, - показал батюшка, - мороз сильный, да ветер, не сможешь читать наверно с молитвослова, читай какую знаешь наизусть молитву.
-Отче наш знаю.
-Вот и читай её, пока крышку заколачивают, чтобы ей слышно было, ближе подойди.
  В этот день хоронили перед обедом ещё кого-то, поэтому тётю хоронили уже после двух.
     Пока ехали до кладбища, пока прощались и стемнело. Зимой быстро темнеет, а тут ещё и лес кругом. Как и научил батюшка, пока заколачивали крышку, Лиза громко читала молитву «Отче наш». Последние комочки мёрзлой земли.
     Руки закоченели, ноги совсем не чувствуются. Все торопятся уехать. Темно и холодно.  Машины уже заведены. Ждут Лизу. Володя, взяв Лизу под локоть, довёл до машины.
     Горячий обед и поминальные сто грамм сделали своё дело – Лиза согрелась, проплакалась. Раздала на помин тёткину одежду, постельное, вещи. Автобус идёт рано утром. Ещё одну ночь ночевать. В голове гудит пустота. Володя сразу уснул. От выпитого, усталости и недосыпа храп громко разлетался по комнате. Лиза с открытыми глазами, уставившись на середину комнаты, где ещё недавно лежало тело тёти Оли, пролежала пока не наступило утро. Провалилась в сон ненадолго, зазвенел будильник. Тётя Оля не приснилась.
     Оставив ключи от квартиры соседке, Лиза с Володей выехали в Тюмень, до автовокзала, договорились с зятем соседки, пока он не на смене. Взяли билеты на автовокзале и в обед выехали на автобусе. К вечеру сели в поезд. Вот на этом маршруте пересекается граница Свердловской и Тюменской области.

     В Храме Пророка Божия Илии на вечерней службе горели поставленные Лизой свечи за здравие рабы божией Елизаветы и Владимира, и свечи, поставленные за упокой рабы божией Ольги.

     В храме Всех скорбящих Радость на вечерней службе горели поставленные Лизой свечи за здравие рабы божией Елизаветы и Владимира, и свечи, поставленные Верой за упокой рабы божией Ольги.

     В доме Веры, матери Лизы, горели поставленные свечи за здравие рабы божией Елизаветы и Владимира, и свечи, поставленные за упокой рабы божией Ольги.

     Горячий обед и поминальные сто грамм сделали своё дело – Лиза согрелась, плакать не получалось, слёзы никак не выходили. А левое плечо и руку заломило. Глаза закрывались от усталости, выпитого и боли. Сознание отключилось. Сколько она пробыла там? За пределами досягаемого? Что было после её ухода?
     Вдруг она оказалась рядом с Володей. «Он тоже?» - подумала она. Но побоялась спросить его. Он спокойно, ничего не подозревая был с ней рядом. «Он ничего не знает? И не подозревает? Нас там уже нет. Но здесь всё то же самое». Они продолжали хлопотать об оставшихся недоделанных делах после похорон тёти Оли. Сходили получили в больнице справку о смерти, так как после праздников больница не работала. Отсидели много времени у каждого кабинета, затем ждали печать главного врача. Сделали копию и отвезли в ритуальные услуги, раз обещали, потому что они из-за праздников сделали поблажку и приняли заказ на могилу и похороны без справки. Потом сели в такси и поехали в Тюмень в социальную службу. Получать пособие на погребение.
     Поднявшись на второй этаж, у самой лестницы увидели шумную толпу людей. В основном, все стояли, вдоль одной стены коридора стояло несколько занятых сидящими деревянных стульев. У письменного стола наклонившись, что-то писали, заполняя бланки. В, основном, все пожилые люди.
-Нам в двести девятнадцатый кабинет. Кто крайний? – спросила Лиза.
-Все сюда. Не успеете сегодня. Я уже несколько раз приезжаю.
-Мы не из Тюмени, из пригорода.
-А мы все с близлежащих. У нас у всех одна соц.защита – в Тюмени.
     Чтобы дойти до нужной двери, Лиза с Володей начали потихоньку протискиваться, обходя стоящих. Нашли нужную дверь, но там уверенно преградили вход первоочерёдники.
-Заполняйте вон сначала бланк.
-Нам на погребение.
-Вы одни такие?
-А что, это столько умерло за новогодние праздники?
-Так и деревень сколько под Тюменью!
Их оттеснили от двери.
-Домой, что ли ехать? Потом может приедем, - обратилась Лиза к Володе, - успеем ещё на поезд.
-Постоим, может выйдет специалист, спросим. Может записаться можно.
Недалеко разговаривают пожилой мужчина и женщина.
-У меня сын был. Он всё время выговаривал мне, что я за ним не ухаживал. Всё время отдавал работе. Я в Совете работал. Партийным был, – уловила жалобы пожилого человека Лиза, - сын мне и не помогал совсем, упрекал меня, да и ничего из него не получилось - уже несколько раз приезжаю, отказывают.
«Сын, наверное, умер, - подумала Лиза, - или он?» - испугалась своих мыслей Лиза.
-Я пойду покурю вниз, - отпросился Володя.
     Лиза отошла к стенке коридора около лестницы, прислонилась. Стоять было тяжело. Голова кружилась и не хватало воздуха от такого количества жаждущих попасть в тот кабинет. Повернувшись, она увидела поднимающегося по лестнице высокого молодого мужчину с чёрной бородкой, в рясе. Она отошла в сторону. Он остановился, медленно оглядел всех присутствующих. Все немного посторонились, пропуская его. Зашёл в тот же кабинет. Через некоторое время вышел, с ним женщина. Он оглянулся и ей сказал:
-Женщина тут одна возила в Знаменский Собор свою крёстную, вызывайте. А этого на следующий год, - показал на пожилого мужчину.
Лизе стало стыдно за себя, приняв эти слова к себе лично, она негромко сказала:
-Я только свечи от неё поставила в соборе и милостыню подала. Я очень хотела отвезти, но она не смогла, ей тяжело было далеко ехать и стоять.
Она находилась далеко, думала никто и не услышит, но для очищения своей совести, всё же решила сказать правду.
Священник молча повернулся в сторону Лизы, долго и печально смотрел, а потом прошёл по коридору к лестнице и спустился вниз. Лиза недоумённо стояла. Подошёл Володя.
-Представляешь, батюшка приходил. Зачем он здесь был? Ты не встретил?
-Нет, наверно тебе показалось, может просто какой-то посетитель.
-Ну что ты, мимо меня вот так прошёл туда и обратно, на меня долго смотрел. Что я не узнаю священника?
-Не знаю зачем он здесь.
«Куда это мы в очередь стоим? - опять появилась беспокойная спутанная мысль у Лизы в голове. - Это нас куда-то распределяют?». - Голова гудела, ноги подкашивались, было жарко и душно.
     Из кабинета в коридор вышла женщина. К ней все подбежали с вопросами. Лиза тоже подошла спросить.
-Мы уезжаем сегодня, у нас рабочие дни с понедельника. Нам ехать автобусом и поездом ещё до ночи.
-Кто автобусом едет, вот Вы, Вы и Вы давайте бланки, - специалист посмотрела в поданные документы, - Вас вызовут.
Лиза отдала заполненный бланк. Все начали шуметь и возмущаться. Пожилой мужчина с ненавистью и завистью посмотрел на Лизу. Лиза вжалась в стенку. И начала продвигаться ближе к двери. Присела на корточки перед дверью, немного отдохнуть. Володя взял в руки пуховик Лизы и сумочку.
-Заходите, - вызвала по фамилиям несколько человек, - выглянувшая молоденькая девушка в розовой блузке.
     В кабинете было три стола. Работали сразу три специалиста. Но очередь почему-то не продвигалась. Все доброжелательно улыбались. Подписав ещё какие-то документы, указав на них свои расчетные счета для перевода денег, отдав документы на сканирование, Лиза вышла к Володе.
     Они спустились по лестнице на первый этаж. Лиза надела свой красный пуховик, шапку и они вышли на крыльцо. Спустившись, прошли к чугунному забору и вышли на пешеходную дорожку. Осмотревшись, решили вызывать такси. Так как не знали на каком маршруте автобуса ехать к автовокзалу. Лиза спросила у выходящей из ворот женщины номер службы и начала набирать номер такси. Краем глаза увидев того пожилого посетителя соц.службы, который сидел в коридоре. Он курил сигарету и уверенно шёл именно к ним.
-А говорили, что на автобусе сюда добирались и обратно поедете автобусом.
-Так мы автобусом от автовокзала и поедем дальше. И в Тюмень на автобусе приехали.
-Вон остановки.
-Мы не знаем Тюмень, на каком добираться не знаем.
-Не было бы денег, не вызвали такси. Обманули, чем вы лучше, я уже который раз не могу попасть к ним на приём, - как-то злорадно отозвался мужчина. Кинул сигарету.
     Подъехало такси. Лиза с Володей сели. С крыльца спустился батюшка, вышел из ворот и пешком пошёл в сторону храма.
«Он что, приходил ради нас?» - опять пронеслось в голове. Не имея сил отслеживать происходящее, Лиза просто наблюдала происходящее вокруг неё.
«Потом подумаю, проанализирую», - проскальзывало в мыслях, - «самое главное вышли и едем домой».
 Пожилой мужчина смотрел в след уезжающего такси, искажаясь в зеркалах машины, меняясь цветом, размером, формой и совсем исчез из поля зрения.
«Наверно пошёл в очереди стоять дальше», - устало, ничему уже не удивившись, нашла для себя объяснение Лиза.
-Такое ощущение, что этот мужчина специально за нами бежал, вот что привязался, кто такой, - шепнула Лиза Володе.
-Не знаю, я с ним не общался даже.
     Взяли билеты на автовокзале и в обед выехали на автобусе. К вечеру сели в поезд. Вот на этом маршруте пересекается граница Свердловской и Тюменской области.
     Было ли всё это правда, или не спавший трое суток мозг, даёт сбои?
     Сколько она пробыла там? За пределами досягаемого? Что было после её ухода?
     Вдруг она оказалась рядом с Володей. «Он тоже?» - подумала она. Но побоялась спросить его. Он спокойно, ничего не подозревая был с ней рядом. «Он ничего не знает? И не подозревает? Нас там уже нет. Но здесь всё то же самое. Мы вернулись».
     Лиза поняла, что спокойно уснуть сможет только приехав домой. А псалтырь нужно читать сорок дней по умершим. Особенно в третий, девятый, сороковой. С утра, в дороге не получилось. Чтение, особенно родственников, приводит великое утешение усопшим как свидетельство любви к ним ближних. Желательно бы стоять на ногах, да где там, такая усталость. Сняла пуховик, шапку в тёплом вагоне. Достала псалтырь и начала читать. Незаметно, под монотонный стук колёс, негромкое чтение вслух кафисм, проехали полдороги. От тусклого света в вагоне, приходилось сильно всматриваться в текст. Лиза сняла очки, отложила книгу, чтобы отдохнули глаза.
     Враз снизилось освещение в вагоне.
-Наверно к станции какой-то подъезжаем, - предположил Володя.
И, взяв сигареты, пошёл к выходу вагона.
Свет погас совсем. Стало неуютно и холодно. Лиза снова накинула пуховик и взяла в руки псалтырь, пытаясь разглядеть в отсвете стёкол буквы. Поезд ещё не останавливался, но двери хлопнули и зашли пассажиры. Лиза только мелком глянула на входящих и снова направила взгляд на кафисмы. В голове мелькнула мысль, что где-то уже видела этих мужчин. Вместе. Торопящегося первого и идущего за ним следом второго. Сердце громко застучало. Появилось беспокойство.
-Ничего, - зло прорычал первый, глядя поверх голов сидящих на лавках людей. Сверкая нечеловеческими глазами, он прошипел: - Через год я её найду обязательно. Она обязательно проколется на чём-нибудь. Ишь, запряталась меж сидящих, - донеслось до Лизы.
Не осознавая и не вникая в услышанные слова, Лиза продолжала сидеть на лавке, вчитываясь в строки кафисмы под мигающие то тускнеющие, то опять вспыхивающие плафоны вагонных светильников. Толчок вагона, грохот дверей в конце вагона. Лиза вздрогнула, оглянулась на входящую дверь в начале вагона, куда ушёл Володя. Дверь открылась, подошёл Володя.
-Стоял, стоял, думал станция, покурить хотел.
-Не уходи, страшно, свет потухал.
-Не одна же в вагоне, пойду в тамбур в конец вагона покурю. А то тут проводница.
-Хорошо, покурил, никого нет, - пришёл он из тамбура, - Куминское началось.
Лиза пригляделась в темноту стекла.
-Пустота какая. Белая. И леса нет.
«Когда обратно прошли те двое?» - подумалось и тут же забылось.


Глава XVIII. Храм Пророка Божия Илии. Семнадцатая кафисма.

     На девятый, сороковой день Вера, мама Лизы приготовила обед, раздала милостыню по Ольге. В кухне с раннего утра пахло блинами. Вера наделала начинок к блинам. Блины с мясным фаршем, печенью, творогом, грибами. Растопила сливочное масло в железной чашке, достала сметану. На столе в большом тазу, накрытые вафельным полотенцем, горкой лежали горячие пирожки с ливером, яйцом, грибами, картошкой, мясные беляши, а в отдельном блюде лежали сладкие пирожки с брусникой. Вера позвонила Лизе и позвала к себе на обед. Лиза забежала к матери на обед с работы.
-Ешь, Лиза, да с собой возьми на работу. Они хоть и не знали её. Я внуку уже отнесла по Ольге.
-Да, вкусно. Ладно, возьму, подам.
-Как хорошо, что отпели Ольгу, ты Лиза молодец, я бы не смогла и съездить туда, тяжело уже, ноги не ходят, устаю. Как хоть у тебя получилось. Ольга говорила, что церковь у них далеко, в Килках. Как нашла-то? Какая у них церковь? Ты сама там была, заходила?
-Оказывается это на краю Богандинского, а Килки это старое название. Съездила на машине. Соседи помогли, подсказали. Особо не запомнила, торопилась и переживала сильно, это же день похорон был. Большая, как наша с виду. Внутри просторная. Я же рано утром была, никого не было, службы не было. Батюшка с матушкой хорошие. Выслушали меня, про наш приход спросили, наших священников. Они их знают, оказывается. А тётя Оля мне почему-то даже не снится. Ни разу не приснилась.
-А что ей снится. Ты всё для неё сделала правильно. Читала молитвы, похоронила, отпевание организовала. Она и не снится. Это ведь говорят, что умершие во сне приходят и что-то просят. То есть, то холодно им или ещё что. Пусть покоится с миром. Я обед по ней сделала, поминаю. Она довольна должна быть там.
-А я сорокоуст заказала. В церкви записки написала, свечи за упокой ставлю.
-Ну и всё, что снится–то? А я видела её и мать во сне. Вот ещё летом оградку, да памятник съездите, если сможете, поставите. Сейчас пока рано, холодно, да и земля должна осесть на могилке. А я помогу деньгами, раз уж не съездить.
-Конечно, отпуск будет летом, с Володей съездим. Я пока адреса служб поищу в интернете, у соседей её спрошу по телефону, они знать должны, местные же. У меня все соседи записаны: Тамара, Люба, Татьяна, Надя.
-Мне Ольга про них по телефону рассказывала про всех. Кто у неё кроме нас, да соседей был? Когда сотового телефона у неё не было, она звонила от соседей по стационарному. А ещё, правда нет, говорила, что у них там, где-то ядерные секретные войска около них стояли. Все говорили, что раньше там проводили ракетные испытания, в шестидесятых-семидесятых, а потом всё взорвали. Говорит, что по грибы с соседками ходили на какие-то здания натыкались, на засыпанные землёй сооружения. Кругом радиация.
-Да, соседка рассказывала, что в начале шестидесятых годов около села построили секретную базу баллистических ракет стратегического назначения. Казармы частей находились напротив старого посёлка. А ракетные установки строили в лесу, дальше к деревне Княжево, за болотами на возвышении. В сорока километрах от Тюмени. Комплексы находились глубоко под землёй. Через два года базы были возведены. А в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году произвели пуск ракет в Тихий океан, в сторону Камчатки.  База с ракетами простояла пятнадцать лет. А потом ракеты все убрали. А пусковые устройства взорвали. Сейчас там везде таблички висят «Запретная зона». От уничтожения боеприпасов остались одни воронки до сих пор. Остались глубокие шахты до двадцати метров, куда может провалиться случайный грибник. Когда-то это был сверхзасекреченный объект. Рядом станция с железной дорогой в Богандинском. Вот грузы каждый день по шестьсот вагонов в день прибывали. Ракетные части расформировали, а артиллерийские остались. В построенном около посёлка военном городке остались жить. Жители близлежащих Княжево, Леваши, Головина, Богандинского, Килках, Онохино, Везелях помнят, как взрывали шахты, слышали и пуски ракет, и ликвидацию шахт. Говорят, ужас как переполошились. А столько денег затрачено впустую. Говорят, в то время ракетчики погибали от радиации. По онкозаболеваниям Богандинский – первый в Тюменском районе в то время был. И домашние животные, и дикие звери погибали. Сейчас там военные городки рядом остались. И почему люди там живут, не боятся, непонятно. Ещё и в те леса охотники и грибники ходят. Ходят слухи, что какой-то полковник американцам выдал сведения по размещению ракетной базы около Богандинского. А потом его расстреляли, он ещё какие-то сведения выдавал, другие расположения секретных баз.
 -Вот ведь, всё под Тюменью. Она ведь тоже на секретном военном заводе работала говорила, в Тюмени-то, - Вера взяла с кухонного стола тарелки с выпечкой и пошла к своей соседке Зине, - отнесу Зине, пусть помянет, она Ольгу знала, видела, когда та к нам приезжала.
     Лиза решила подробнее поинтересоваться храмом, в котором в спешке была при сложившихся обстоятельствах.
     Тобольская митрополия. Историческая справка.
     Деревянный храм Пророка Божия Илии в Килках построен в тысяче восемьсот пятьдесят шестом году. В тысяча восемьсот девяносто девятом году случился пожар, здание храма сгорело. Приход небогатый. Более пяти лет богослужение совершалось в небольшом здании бывшего училища, куда прихожане еле вмещались. На строительство нового храма не было денег и материалов, не было надежды на скорое строительство. Но церковь решили строить каменной.
     Осенью тысяча девятьсот третьего года, празднуя храмовый праздник, во временной церкви пятью священниками были отслужены воскресная литургия и чин закладки нового каменного храма, совершён крестный ход. Приезжал хор из Тюмени. Приезжали прихожане из соседних деревень, приходов Тюменского и Ялуторовского уездов. С приходом нового настоятеля Владимира, храм начал отстраиваться. При его усердии собраны средства на пожертвование. Сборщики два раза отправлялись по всей епархии. Щедрым оказалось купечество. В тысяча девятьсот восьмом году храм освящён.
     Поднят новый колокол, весом в сто пудов. Храм просторный внутри, покрашен в светло-голубой цвет, расписан живописью. Храм выглядел нарядно в блеске позолоты картин на стенах, изображающих сцены из жизни Христа и библейские сюжеты. Картины украшали стены и служили средством религиозного просвещения. Посередине храма возвышалась арка, разделяющая на два зала. В алтаре, сбоку, были специальные комнаты, диаконники. Снаружи храм покрыт по кирпичу светло-жёлтой краской.
     На тысяча девятьсот тринадцатый год в приходе было пять деревень: Саксинская – находилась в четырнадцати верстах, Марайская – в двадцати верстах, Подборно-Солонцеватая – в пятнадцати верстах, Новая Аманадская – в семнадцати верстах, Княжевая – в десяти верстах. Расстояние до Консистории – двести шестьдесят километров.
     Отцу Владимиру, при ходатайстве прихожан пред Владыкой, был вручен наперсный серебряный крест. Позже был награждён орденом Св. Владимира 4 степени и золотым крестом за вклад в дело церковного строительства. А архипастырь, Владыка Антоний, вручил ему свой портрет с надписью.
     После перехода отца Владимира в другой приход, заявили о себе сектанты, жившие в отельной деревни, двадцати пяти километрах от храма. Адвентисты, приехавшие из Подольской губернии, стали основной заботой для новых настоятелей. Отец Сергий, отец Константин, потом отец Герасим вели противосектантскую работу.
     Село Килки построено в конце XVII века. Официально считается дата основания тысяча шестьсот девяносто четвёртый год. От чего произошло название – неизвестно. Второе название села Богандинское, произошло от татарских слов, что обозначают место, куда можно добраться за один день. Небольшая речка Боганда стекает в реку Пышма. На лошадях до Тюмени можно было доехать за день, это тридцать вёрст. Прошёл век, Тюменское и Сибирское ханство давно присоединены к России, но отголоски в названиях поселений остаются.
     К концу XVIII века в селе было пятьсот дворов. Население занималось извозом. Во времена Крестьянской войны, жители примкнули к восстанию, после подавления восстания, в Тюменском воеводстве жителей казнили в Килках, орудия казни – виселица, колесо для колесования установили у церкви.
     В XIX веке через село проходил Сибирский тракт. Здесь уже жили крестьяне, ямщики, кузнецы, мастера для изготовления телег и саней. На постоялых дворах в год останавливались до десяти тысяч лошадей, которые перевозили грузы. Подводы шли на запад и на восток. Главным занятием стало рубка леса и заготовка дров. Возили лес в Тюмень. Изготавливали ольховые ящики для чаёв, собирали грузди и смородину для продажи, изготавливали бахромчатые ковры.
    В тысяча девятьсот двенадцатом году в Килках жили тысяча тридцать человек. В селе было училище, почта, четыре кузнецы, винная и торговые лавки, хлебозапасный магазин, постоялые дворы, бараки для ссыльных. Появились водяные мельницы на Пышме и маслобойка. В тысяча девятьсот тринадцатом году появилась железная дорога Тюмень-Омск. По тракту грузы почти не стали перевозиться. Часть ямщиков перешли в крестьяне. Остальная часть населения разъехались, разыскивая пригодные для пахоты земли в окрестностях. Так появились близлежащие деревни и сёла. А также после столыпинской аграрной реформы стали подселяться новые приезжавшие крестьяне из центра России. Так появилась новая часть Богандинская, там, где проходила железная дорога. А старая часть села - Богандинский, где храм, и со вторым названием - Килки.
     С приходом новой власти, село не миновала трагедия. Как и во всей России, после Революции и Гражданской войны, власть и спокойствие установились не сразу. Всё закрутилось вокруг железной дороги и железнодорожного моста. А село как раз здесь и расположилось. Железнодорожный мост был в полтора километров от села. Выставлена охрана моста – рота солдат. В течении гражданской войны рота солдат менялась несколько раз. Но все они были настроены против церкви. И обстановка в селе была тяжёлая. Советы установлены, но ни надолго.
     Пал Омск, Ишим. В Ялуторовске большевики сдались, без боя, отступая по линии железной дороги и утром вступили в село Богандинское. Жители села ещё надеялись, что фронт отдалится к Тюмени, но близлежащие озеро, болото, река, бор – благоприятствовали для сильной и долгой позиции. Жителей заставили рыть окопы. На колокольне устроили наблюдательный пункт. Оборона красноармейцев от отряда Колчака была около церкви. Всего на Богандинском фронте было около пяти тысяч человек. На другой линии фронта были тоже окопы – у опушки леса. Взрывы снарядов не прекращались. Жители прятались в погребах и ямах. Во всё время осады длилась перестрелка. Войска Временного Правительства запустили в село зажигательные снаряды, вспыхнул пожар и загорелись дома. Дом священника жители отстояли, но сгорело шестнадцать домов. Войска Временного Правительства вошли в село. А красноармейцы отступили в Тюмень. Деревянные мосты и паромы через Пышму сожгли, а железнодорожный мост взорвали.
     Обе стороны улицы села сгорели до церкви. Остальные ещё полыхали. Выбиты стёкла, оторваны рамы. Сильный запах разлагающихся трупов. Все десять дней осады, никто трупы на зарывал. В церкви все окна выбиты, снарядом разрушена угловая часть храма, другие стены, крыша испещрены пулями и снарядами. В самом храме стёкла, выбитые рамы, двери. Но все иконы не тронуты, так как большевики в сам храм не входили, а прятались за его стенами, оборонялись из двора церкви. Но всё равно ущерб был большим. А сколько полегло красноармейцев в селе и за селом, в окопах – неизвестно. Только пятьсот человек погибло при попытке двух отрядов обойти войска Временного правительства и выйти в тыл, переправляясь через Пышму. Все убитые отвозились в Тюмень.
     Село Богандинское стало жертвой, искупая собой бескровные становления Ялуторовского и Тюменского уезда. Церковь при отце Герасиме восстановили, отремонтировали. Но по линии железной дороги, до Тюмени, другие сёла тоже пострадали. В следующий год отступающие войска Временного Правительства снова прошли через Богандинское к Омску. Отец Герасим летом уходил с войсками, а к весне вернулся и служил в других Тюменских приходах.
     Село было освобождено только в августе тысяча девятьсот девятнадцатого года. Тяжело пришлось и другим настоятелям храма в такое трудное время.  Началось изъятие ценностей церквей. Из Пророко-Ильинской церкви изъяли две серебряные позолоченные ризы с икон Илии Пророка и преподобного Феодосия Печерского, две серебряные чаши и два дискоса, две тарелки, звездицы, ковшичек, серебряный напрестольный крест и обложка Евангелия. До тысяча девятьсот двадцать восьмого года, богандинцев больше не трогали. Верующих было пятьсот четыре человека, а коммунистов – восемь, это были работники железнодорожной охраны, которые и находились в новой части Богандинского. Хотя в близлежащих деревнях Парфенова, Княжева, Яр, Мыс, Успенка, Головина – церкви отданы под клуб и школы. Затем начали травлю священников, публикация статей в газетах.
     После, только в тысяча девятьсот двадцать девятом году, единоличные хозяйства объединялись в колхозы и совхозы из близлежащих мелких селений и деревень. Появились спецпереселенцы – раскулаченные. Церковь в тысяча девятьсот тридцатом году – закрыли.
     Появился леспромхоз. Образовался совхоз «Тюменский» в шестидесятом году.
     Вначале в церкви была лесопилка, потом разместили склад под минеральные удобрения, кузнецу, тракторный цех. В семидесятых – был пожар и сгорела крыша. В восьмидесятых было наводнение и землю от церкви вывозили на засыпку размытой дороги. Перед храмом образовался карьер. Церковь стояла заброшенная с развалившимися стенами. Само село стало маленькой деревней. Раньше через Богандинское проходил Сибирский тракт, это было самое большое поселение на дороге Тюмень-Ялуторовск.
     С восстановлением церквей и храмов по стране, началось и строительство близлежащих сёл, санаторий, заводов около Тюмени. Выросли новые посёлки около Богандинского. Нашлись и деньги на реставрацию Ильинской церкви. Нашлись и люди – инициаторы и помощники. Большой денежный вклад внесла администрация, директора совхоза, заводов. И от населения поступали денежные средства. Помогали материалами и своим личным трудом на восстановлении церкви.
     В первое время на службы в храм священник приезжал из Тюмени из храма Всех святых и из Знаменского собора. С тысяча девятьсот девяносто девятого года появился свой настоятель иерей Сергий Швалев. Прихожанами стали жители крупных поселений Богандинского, Вензелей, Боровского и маленьких деревень. Духовная работа охватывает нуждающихся детской колонии, дома престарелых, психиатрической больницы и интерната, военную часть. После семидесятилетнего перерыва безверия отец Сергий своими трудами подарил благодать и радость. Из необитаемого места Килки превратились в объединяющее начало Тюменского района.  В две тысяча первом году батюшка Сергий переведён в Знаменский собор. А с августа две тысяча двенадцатого года отец Сергий назначен настоятелем прихода Храма «Всех скорбящих радость» в Межуреченском.
     Сложная судьба досталась сельскому храму Пророка Илии. Тяжёлые времена пережил. От полного разрушения до воскрешения. Сквозь перипетии истории России прошёл вместе со своими прихожанами.
     Много десятилетий «Иберь» - место пожаров, правления золотоордынцев с их постоянными делёжками и захватами власти между её осколками - чингизидами и тайбугинами, место распространения ислама и усиления его значения в Сибири, разгрома Сибирского ханства Ермаком, казни участников крестьянского восстания, колебаний престолов, кровопролитных боев гражданской войны, последующего безбожного лихолетья разрушения храма - ещё и обросло учреждениями с неблагоприятным социально-психологическим фоном: детская колония, областная психиатрическая больница, психоневрологический интернат, дом престарелых, а также военными частями с секретной базой баллистических ракет стратегического назначения.
     Но провидением божием Свято-Ильинский храм появился, вновь отстроился и устоял, духовно окормляя неблагополучных воспитанников колоний, больниц, интернатов, и взяв под своё крыло, под свою опеку прихожан близлежащих селений и деревень.
     Отец Олег, сегодняшний настоятель, дай Бог Вам здоровья за всё, что Вы делаете для людей более двадцати лет служения в храме Пророка Илии и за Ваши молитвы. Многая и благая лета!


Глава XIX. Отец Сергий. Семнадцатая кафисма.

     Лиза забежала после работы к родителям. Рабочая неделя закончилась. Ещё с дороги Лиза увидела отца. Он как всегда копался в огороде. Участок у родителей небольшой, шесть соток. С грядками справлялись сами. Отец копал грядки лопатой, мать садила, поливала. Середина августа. Дни тёплые. Картошку рано выкапывать. А вот выкопанные лук, чеснок уже сохли на тротуаре перед крыльцом. Отцу восемьдесят. Но он целыми днями на огороде, на солнце. То перекладывает поленницы у бани, то собирает ягоду с высокой, разросшейся ирги. Подметает в ограде, отвозит скопившейся за неделю мусор в тележке. Работы много на участке. Отец, нагнувшись, спиной к калитке, в хлопчатобумажных серых бриджах, голубой майке, что-то собирает в конце огорода, возле бани.
     Лиза быстренько проскочила ограду, поднялась на высокое крыльцо. На перилах висели снятые дорожки, половики и маленькие вязанные кружки. Посмотрела на отца. Он не повернулся. Окликать его не стала, он плохо слышит. Зашла в сенцы, прошла веранду. Ведро с нагретой на улице тёплой дождевой водой уже стояло в коридоре. Мать ждала Лизу. Лиза переоделась. Сняла летнее платье, в котором ходила на работу и накинула цветастый халат, который мать всегда приготавливала для домашней уборки. Вышла снова на крыльцо, сняла швабру-лентяйку со стенки веранды с гвоздика и начала мыть полы.
     Маме Лизы спокойно не сиделось. Она тоже копошилась по дому: поливала цветы в горшочках, протирала пыль с мебели.
-Крикни отцу, пусть дорожки похлопает. Я вынесла на крыльцо.
-Да я сама похлопаю.
-Нет, нечего засиживаться. Не тяжело. Пусть двигается. Целый день на солнце, шёл бы домой. А то пока утром свежо было – спал, теперь на солнце печётся.
Лиза вымыла в доме, в веранде, сенцах и крыльцо. Похлопала половики, маленькие вязанные кружочки и постелила в коридоре и в веранде с сенцами.
-Не носи дорожки, пусть проветриваются, пока подсыхает, сами занесём.
Лиза вымыла руки. Села в кресло передохнуть. Поговорили с матерью об новом урожае, Лизиной работе, детях.
-Поешь, я блины пекла, суп с мясом в холодильники, сейчас разогрею.
-Мам, я пост неделю соблюдаю. Пока не буду, спасибо, дома поем. Дома грибница сварена.
-Ну молодец. А я на рождественский буду поститься.
-Рождественский большой, больше месяца. Этот хоть две недели и то трудно. Муж накупил мне баночек с лечо, фасолью, овощным рагу, кабачковой икрой. За грибами ходит на грибницу. А ещё вместо конфет цукаты из фруктов.
-Ну давай, это очень хорошо для здоровья. А когда пойдёшь причащаться?
-В следующее воскресение на Успение.
Лиза переоделась в платье и поспешила домой. Дома тоже нужно прибраться. Отец так и не зашёл в дом. Она глянула с крыльца – около бани его уже не было. Иногда Лиза домой добирается на такси. Но сегодня погода тёплая, без дождя, можно и пешком прогуляться. Перекинув сумочку на одном плече, открыла калитку, подняла пакет с яблочным вареньем, которое навялила Лизе с собой мама, и, закрыв щеколду ограды, пошла домой.
В субботу утром звонит сын:
-Деда на скорой увезли.
-Я сейчас приду.
-Да нас-то не пускают. В реанимацию положили.
Затем позвонила мать Лизы, Вера:
-Ведь говорила, не ходи на солнце. Всё на улице, ещё и в баню сходил в такую жару. Увезли, не знаю, что будет. Внук говорит может инфаркт, тогда усыплять будет, чтоб боли не чувствовать.
-Я завтра попробую сходить.
-Так не пускают, по телефону узнавай.
-Я после церкви зайду к тебе.
-Я за отца не заказываю записок, он не крещённый. Говорил, что бабушка его крестила, наверно. Но не помнит. А в церкви только за крещённых принимают. Грех не бери на себя, у тебя дети и внуки. Дома можно молиться за своих родственников хоть за каких.
     Лиза прочитала молитвы. Поставила дома свечу у иконок за здравие раба Божия Ивана. Прочитала двадцать девятую, сорок шестую, шестьдесят девятую кафисмы. Подумав, решила идти вечером на службу на исповедь, а в воскресение на литургию и на причастие. Так готовиться надо. Нашла молитвослов, полистала, нашла объединённые каноны к причастию. Посмотрев на время, передумала читать сейчас, отложив на позже, а решила идти в церковь прямо сейчас. Молебен утренний с панихидой уже закончилась точно. Потом должно быть крещение в субботу и батюшка возможно ещё там, не ушёл.
     Она поторопилась в церковь. Слева иконостаса, возле клироса стояло в очередь человека три к батюшке. Первая женщина о чём-то уже тихонько беседовала с отцом Сергием. «Успела», - выдохнула Лиза. Заказала сорокоуст о здравии. Купила свечи в церковной лавке, поставила за здравие раба Божия Ивана. И стала ждать своей очереди к батюшке.
-А что тебя это так беспокоит? – отец Сергий говорил женщине, за которой стояла Лиза.
Лиза испуганно отошла подальше от беседующих в сторонку, чтобы не слышать их разговора. Закончив разговор с женщиной, батюшка уже хотел уйти за иконостас, в алтарь. Время уже прошло далеко за обед, батюшка, понятно, устал. Служба была с восьми утра.
Лиза торопливо подошла:
-Отец Сергий, у меня папа заболел, в реанимации. Я бы хотела, чтобы Вы к нему сходили.
-Он крещёный? А ты?
-Мама говорила, что он в церкви не крестился. Но думает, раз у него была бабушка, значит она его в детстве покрестила сама. А я да, крещёная, хожу на службы, не всегда, правда.
-Пост соблюдаешь?
-Да, с самого начала, неделю.
-Сколько отцу? Старенький уже? На всё воля божья. А ты ходила к нему?
-Так не пускают в реанимацию, - Лиза вытерла текущие слёзы, - я вчера отцу «до свидания» даже не сказала, ушла и не попрощалась. Думала, он всё время здоровый будет. А ему плохо стало.
-Нужно сходить к нему. А то и правда, помрёт дедушка-то. А ты на машине? На чём поедем?
-Нет, я пешком пришла. У сына машина, но он на смене, не буду звонить. А я такси вызову. Вы сейчас поедете или позже?
-Так сейчас и поедем, раз дочь просит, надо поговорить с дедушкой. Вызывай, я сейчас подойду. Схожу до трапезной.
     Лиза поняла, что последние наличные деньги отдала в церковной лавке. А на такси нет. Ну может у таксиста будет терминал, не у всех есть. Ничего, главное батюшку отвезти к больнице. Она вызвала такси, машина быстро подъехала. Вышел отец Сергий. Они перекрестились на купола и сели в машину. Батюшка перекрестился. Подъехали.
-У нас там комната молитвенная в больнице есть. Я туда сразу, подходи за мной.
-Да, я видела, знаю где.
Отец Сергий вышел. К нему сразу подошёл мужчина, обнял его и о чём-то стал говорить.
Лиза обратилась к водителю.
-У меня налички нет. Терминал есть?
-Нет. Нужно было заказать с терминалом по телефону.
-А по сбербанку?
-У меня другой банк.
-Вы уж простите, видите батюшку привезла. Вы номер мне скажите телефона. Я потом перезвоню или переведу.
-Хорошо, - по-доброму согласился водитель.
Лиза поблагодарила водителя и пошла в поликлинику.
     Дверь в молитвенную комнату открыта. Лиза зашла. Комнатка небольшая. Слева, прямо рядом с дверью стоит диванчик. Напротив – иконы с ликами святых, рядом подсвечник. Справа – небольшой столик, где лежат несколько книг, крест, свечи, освящённая вода, ещё какие-то церковные принадлежности. Рядом с дверью небольшая стойка-вешалка, где одиноко висел белый медицинский халат. Батюшка стоял у стола, собирая с собой необходимое.
-Ты пока здесь сиди, - говорит отец Сергий, - а я схожу, меня пускают в реанимацию. Как, дедушку-то твоего зовут? Как он выглядит?
-Невысокий, маленький, лысенький, Иван. А можно я здесь пока буду читать каноны? А то не успею к службе вечерней к пяти. Хочу приготовиться к причащению.
-Вот здесь молитвословы, бери, читай. Я покажу что читать, - он потянулся к молитвослову.
-Так я знаю, найду, я давно хожу, умею готовиться.
     Лиза взяла молитвослов, перекрестилась три раза перед образами и начала негромко читать. Отец Сергий надел белый халат, который висел около двери, поверх рясы и вышел. По коридору проходили больные и покупатели в сторону аптеки. Аптечный киоск был рядом, напротив молитвенной комнаты. Проходящие люди и медицинские работники разговаривали, заглядывали в комнату. Лиза усердно читала, затем останавливалась. Выходила в коридор, смотрела в самый конец, где была реанимация и выглядывала батюшку. Затем снова заходила и продолжала читать. Отца Сергия долго не было. Все три канона Лиза успела дочитать. Осталось только после вечерних молитв прочитать правило и канон ко святому причастию. Лиза облегчённо радостно вздохнула, усердно помолилась.
-А дедушка-то твой крепенький такой, загорелый, мышцы на руках и ногах. Не совсем немощный.
-Так он работает в огороде. А Вы его покрестили?
-Разговаривает он. Не переживай. Под аппаратами какими-то, но ничего, лежит. Поговорил я с ним. А он ведь крещёный, ты записки завтра по нему закажи.
-А мама говорила, что нет.
-Он мне сказал, что в армии крестился.
-Да? Не знали.
-Исповедовался он. Святой воды попил, я с собой ему носил. Ну что, теперь завтра за мной после службы воскресной подходи. Съездим ещё, мне его теперь причастить нужно. С утра не смогу. Службу я завтра буду вести. Отец Александр в Куминский уезжает. Только к обеду успеем. И то если получится. Обратно я сам домой дойду.
-Хорошо, я к маме пойду, здесь рядом, а потом на вечернюю на исповедь. Вы будете?
-Нет, отец Александр, он на вечерней будет, утром уезжает. Не переживай, раз молитвы читаешь, пост соблюдаешь. Завтра тоже обязательно с утра приходи на утреннюю. Раз дочь просит, должно быть всё хорошо.
-Спасибо большое, отец Сергий.
Сходила к матери, рассказала о состоянии здоровья отца.
-И когда он успел в армии покреститься? Столько лет живём, никогда не говорил. И как с ним отец Сергий хоть разговаривал? Он же и так-то плохо слышал, а сейчас и вовсе больной. Я-то ему кричу, да кричу.
-Я подам по нему записки на проскомидию завтра.
-Ну как хочешь, сходи.
     Прибежав домой, Лиза поторопилась сразу перевести плату таксисту. Приготовила ужин без скоромной пищи. Поела постную кашу с хлебом, нарезала и посыпала солью огурец с помидором, выпила брусничный морс. Поставила в маленький одиночный подсвечник свечу. Пролистала молитвослов. Выбрала из молитв на разные случаи - нужные: молитвословия о болящих, молитва, о умножении любви и искоренении ненависти, о ненавидящих и обидящих нас, молитва Кресту, молитва от наветов вражиих, молитва Оптинских старцев, молитва от обольщения Господу Иисусу Христу, молитва Пресвятой Богородице, молитва о даровании дара мудрости, о прекращении ссоры, молитва на всякую немощь. Принялась усердно читать молитвы. Затем прочитала акафист Святителю Николаю, акафист Великомученику и Победоносцу Георгию. После вечерней молитвы – покаянную молитву. Поглядела на часы – успевает до ночи прочитать канон ко святому причащению, прочитала страничку из Евангелия. По завершении – подготовилась к исповеди.
     Утром проснулась по поставленному будильнику, в пять тридцать. Прочитала после утренних молитв – молитвы ко святому причащению. Не позавтракав, надела длинную коричневую юбку, блузку, красиво повязала тонкий летний платок пошла пешком на воскресную божественную литургию. Прихожан пришло много. После первой недели поста, многие приходят исповедоваться и причаститься, приводят маленьких детей, так как по окончании поста, в праздник Успения Пресвятой Богородицы, будет ещё больше прихожан или по какой-то причине могут соблюдать только неделю поста. Лиза поставила свечи, прошла ближе к иконостасу, встала в первых рядах, простояла службу, причастилась, употребила просфору, запивая святой водой. Дослушала молитвы, подошла вместе со всеми к кресту.
     Батюшка и остальные священники одеты в белые ризы, надетые на рясы. Батюшка в белую архиерейскую ризу. Второй молодой священник в белую иерейскую ризу. Поверх ризы у отца Сергия надет на серебряной цепочке наперсный крест с украшениями. Помимо ризы в облачение священников входит подризник; поручни-нарукавники; пояс с нашитым крестом, прямоугольный набедренник с крестом в центре, надетый через левое плечо и свисающий на бедро справа, нижний край набедренника украшен бахромой; ромбовидная палица, надетая слева; епитрахиль – длинная лента со знамениями креста, огибающая шею и спускающаяся на грудь, епитрахиль надета поверх фелони. По верх ризы у отца Сергия надет на серебряной цепочке наперсный крест с украшениями. Диакон в белом стихаре и поручнях. На левом плече у диакона перевешан орарь – длинная полоса из парчовой материи, свисающей почти до пола, означающая благодать священного сана. Белый цвет знаменует собою несозданный Божественный Свет, приходящий в мир и освящающий собою творение Божие, преображающий его. На голове у отца Сергия был надет головной убор цилиндрической формы, расширенный кверху - фиолетовая камилавка из бархата. Во время службы литургии, он то снимал её, то снова надевал по каким-то церковным правилам. На проскомидии, для перенесения Святых Даров, при совершении земных поклонов. На другом молодом батюшке головного убора не было.
-Отец Сергий, - как только батюшка вышел из алтаря, Лиза поторопилась первой подойти. - Вы хотели к отцу в больницу съездить, в реанимацию.
-Ну что ж, обещал, так съездим. Вот побеседую со страждущими. Жди там, в притворе.
Лиза оглянулась – за ней уже опять, как в субботу, выстроилась очередь из прихожан, желающих обратиться с вопросами. Она три раза перекрестилась у входа и вышла из помещения для молящихся, присела на лавочку в притворе, напротив церковной лавки.
     Через какое-то время батюшка вышел. Он был одет в чёрную рясу и летнюю скуфью без отворота – мягкую чёрную шапочку.
-Я зайду, возьму требный чемодан, дароносицу со Святыми Дарами. В молитвенной комнате нет, я с собой привожу.
-Я такси вызвала, на улице подожду, - Лиза три раза перекрестилась у входа и вышла.
     Прихожане со службы разошлись, в придомовой территории никого нет. Машины посещающих службу разъехались. Две пожилые женщины стояли за оградой и молились на купола перед уходом. Такси уже подъехало. Лиза оглянулась, перекрестилась, спустившись с крыльца. Побоявшись, что такси уедет не дождавшись, пошла к машине. У самых ворот, посмотрев опять назад, увидела выходящего отца Сергия, открыла дверь машины.
-Садитесь, батюшка.
     Доехав до больницы, поспешили в молитвенную комнату.
-Ты стой здесь. Я пойду к дедушке. Причащу. Жди и молись.
Надев белый халат, собрав с собой все полагающиеся принадлежности в требном чемодане, он вышел.
Отец Сергий быстро вернулся.
-Не пускают, подожду. Если никого не будет, тоже пройдёшь.
-Так нельзя сказали в реанимацию родственникам.
Батюшка ушёл снова. Его долго не было. Лиза, сев на диванчик слева, губами шептала молитвы перед образами.


Глава XX. Бесы. Семнадцатая кафисма.

     Лиза взяла со стола молитвенник, открыла и начала читать молитву о болящих. Батюшки всё не было. Она вышла и комнаты, прошла по коридору до двери реанимации. Слева стояла небольшая кушетка. Лиза присела с краешка, продолжая читать. Напротив, брякала и брякала входная дверь больницы. Заходили-выходили медицинский персонал покурить, буфетчицы брякали большими баками, родственники больных проходили. Лиза захлопнула книгу и машинально положила молитвослов в сумочку, вернулась в молитвенную комнату.
-Причастил твоего дедушку. Всё хорошо. Говорил со мной. Чего сидишь, иди к нему, сходи, - батюшка вернулся из реанимации.
-Так выгонят меня.
-Вот халат надевай и иди, - он снял халат и передал Лизе, - по коридору справа, четвёртая палата, там двери открытые, увидишь его сама.
     Лиза накинула халат. Дошла до отделения. Сняла туфли, отодвинула подальше от двери, к стене и приоткрыла дверь в реанимацию. Тишина. Коридор пустой. Видно, что справа, дальше небольшое углубление – наверно холл с диванами и пост. Лиза на цыпочках, чтоб не услышали, пошла вдоль левой стенки. Дошла до поста – нет никого. Заглянула в палату, напротив. Двери были открыты и номера палаты не видно. По центру палаты стояла одна высокая кровать. Сбоку и выше у окна стояли медицинские аппараты. На кровати, с протянутыми к ней проводками, лежал отец, укрытый простынёй.
-Папа, - Лиза зашла в палату.
В палате, в левом углу была ещё одна дверь. В открытый проём было видно ещё одного пациента.
-Лиза, - обрадовался отец, - а ко мне батюшка приходил. Он меня святой водой побрызгал и причастил. Читал молитву какую-то.
-Я знаю, как ты себя чувствуешь? – как можно громче сказала Лиза, взявшись за руку отца.
-Да вот видишь, заболел. Желудок всё болел. Жгло. Я соду пил, да пил. Не помогло. Скорая приехала, сказали пульс очень высокий. Вставать не разрешают, одежду забрали. Простынь одна.
-Это не желудок, сердце наверно так жжёт. Рано вставать, тебе куда. Лежи, лечись.
В соседнюю комнату вошли. Слышно было, как там разговаривали двое из медицинского персонала. Лиза притихла.
-А Вы что тут делаете? Как Вы сюда прошли? Не положено. Выходите сейчас же, - вошёл врач.
-Извините, я папу навещала. Я в халате.
-Сами же инфекцию занести можете. Выходите-выходите.
-Папа, я пошла, - Лиза махнула отцу.
Молодой мужчина в маске и медицинском костюме довёл Лизу до двери отделения.
-Звоните, на посту телефон есть, в ординаторскую.
-Да, мне телефон дали, я позвоню. До свидания, извините.
-Ну, сходила? – отец Сергий всё ещё находился в молитвенной комнате.
-Да, видела, говорили. Успела, пока никого не было. А потом выгнали.
-Смелей надо быть. Твой отец. Всё должно быть теперь хорошо, не переживай. Постись дальше, соблюдай. Евангелие с молитвами читай. Да в церковь ходи.
-Я хожу в воскресение.
-Смотри расписание в лавке. И на неделе праздники есть, служба будет. Сегодня Преображение совпало с литургией воскресной. На Успение приходи.
-Вас отвезти в церковь? Сколько пожертвование?
-Вот на стол на нужды храма можно положить, сколько можете. Я ещё здесь останусь, схожу к другим больным.
-До свидания, батюшка, большое спасибо, что приходили вчера и сегодня к папе. Благословите.
-Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, - осенил крестным знамением батюшка.
Лиза поспешила обрадовать маму.
-У отца была. Лежит, разговаривает. Вставать не разрешают. Батюшку водила снова. На причащение. Он вчера и сегодня после службы сразу приезжал. Если утром нельзя перед службой есть, да я ещё его забираю в больницу. Голодный столько времени. Но не отказывается. Помогает. Хороший батюшка у нас.
-Я знаю, к отцу Сергию я ходила и на службу, и на исповедь. Ты завтра будешь звонить в больницу, про отца спрашивать, так мне позвони, как он там. Может что принести ему поесть?
-Нет, там, в реанимации не принимают.
-Поешь, я пирог постный испекла, с картошкой и грибами, без яиц и молока.
     В понедельник, после обеда, в перерыв на работе Лиза набрала номер отделения реанимации, узнать о здоровье отца.
-Здравствуйте, это дочь звонит, как там мой отец, Иван, из четвёртой палаты.
-А его нет в отделении.
-Как? Я вчера была у него, он у вас лежал, - у Лизы задрожал голос.
-А вашего отца перевели в терапию. Звоните туда.
-Так быстро? Спасибо за радостную весть. Телефон подскажите терапии, - обрадовалась Лиза.
     После работы Лиза навестила отца в терапии. Оповестила маму о переводе отца из реанимации, забежав по пути.
-Прочитай благодарственные молитвы, чудо какое, в реанимацию если попадают, то надолго или навсегда, - говорит Вера Лизе, - помог батюшка наш.
-Да, конечно, до дома доберусь, прочитаю. Хотела в церковь, к отцу Сергию ещё сходить. Я молитвослов в субботу в сумку положила, отдать нужно. И об улучшении папы рассказать. Вечером закрыта церковь в будние дни.
     В палате четыре кровати с больными. Шустренький моложавый сосед напротив, с интересом посмотрел на вошедшую Лизу. Это был тот мужчина, что здоровался с батюшкой и обнимался, когда они в первый раз на такси подъезжали к больнице. Сосед по палате бесцеремонно повернулся и устроился удобно на кровати, приготовившись слушать редких посетителей. Отец уже сидел на кровати. Около кровати – тумбочка с вещами. На тумбочке кружка с ложкой. Лиза выложила банку с ещё тёплым брусничным морсом, сваренным матерью, поставила сверху, на тумбочку. Остальные продукты положила на полочки.
Отец снова сообщил:
-А ко мне туда батюшка приходил, святой водой попоил и побрызгал.
-Как хорошо-то, папа. Я знаю, теперь вылечишься точно. На поправку уже пошёл. Папа, врач был уже?
-Каждое утро обход, - подключился с ходу к разговору сосед.
Лиза повторила по громче ещё для плохо слышащего отца.
-Терапевт приходил, кардиолога нет, в отпуске. Таблетки надавали, - сказал отец.
-Лечись, папа. Я схожу в ординаторскую, узнаю о диагнозе и лечении.
-Врачей нет уже, домой ушли, - участливо сказал сосед.
-Спасибо, я знаю, завтра и спрошу.
-Домой охота, к бабушке, - попросился отец.
-Не так быстро, папа. Подлечиться нужно, отдыхай. Врачи хорошие, лекарства много, кормят, соседи хорошие.
-Те же таблетки дают, что я дома принимал.
-Вот кардиолог выйдет и пересмотрит лечение, без него терапевт не будет менять. Завтра ещё приду. Ты сам не уходи, лечись. Поговори с бабушкой, - Лиза набрала номер телефона Веры.
-Выздоравливай, - Лиза спокойно пошла домой, зная, что сосед отца по палате бодренький, готовый помочь.
     В следующий поход в церковь Лиза взяла с собой молитвослов. После службы подождала отца Сергия.
-Отец Сергий, папе лучше стало. Спасибо большое, что посетили его, исповедовали и причастили. Помогло. Помните, в выходные эти ездили к нему, я обращалась?
-Ну как, помню. Что такого, всегда помогает. Сомневалась? Сама потрудилась.
-Я вот молитвослов принесла, я тогда вечером читала каноны в молитвенной комнате.
-Надо было туда и принести.
-Вдруг потеряется, Вы мне подали, Вам и возвращаю.
- Ты не бросай, ходи на службы, посты соблюдай.
-Я читаю Псалтырь.
-А где ты взяла его?
-Мне мама дала.
-А она где взяла?
-Наверно в церкви.
-Всё в церкви нужно брать, а не у случайных людей. А ты не заметила ничего подозрительного? Какие-то изменения?
-Нет, а что должно быть?
-Болеть начала или поссорилась с кем-то, в доме может что неладно?
-Не заметила.
-Бесы нападают обычно. Искушают на грехи. Псалтырь они больше всего боятся.
-Так что, не надо было каждый день читать?
-Читай, читай. Но смори, если что, сразу иди в церковь, исповедуйся, причащайся.
-Я хожу. Раза четыре в год исповедуюсь и причащаюсь.
-Хорошо, надо бы пять раз. В день своего ангела.
-Спасибо, отец Сергий. Благословите, - Лиза сложила ладони и склонила голову.
-Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, - осенил крестным знамением батюшка.
     С радостным настроением Лиза вернулась домой. И отец выздоравливает, и с батюшкой поговорила. Можно и передохнуть. Прочитала вечерние молитвы.
-Хватит уже бубнить, - вмешался муж, - отдохни. Пойдём прогуляемся.
-Пойдём, - обрадовалась Лиза и отложила Псалтырь.
Всё же редко они находили время для совместных прогулок. Работа, внуки, родители. Поздно вечером пиликнуло сообщение. Лиза сонно глянула – открытка. Поздравление с православным праздником «Успением Пресвятой Богородицы». Посмотрела мельком от кого. Знакомый из юности. Улыбнулась. Отправила «Спасибо». И быстро заснула.
     Он когда-то был ангелом. Он помнит себя в прошлом, своё прежнее состояние? Он весь – огонь, беснование до исступления. Чем дальше, тем всё хуже становится. Развивается злоба и зависть к людям. Он не может исповедоваться и причаститься как человек. Вот если бы человек ощутил состояние, в котором находится он. Сказав «согреших», бес снова стал бы ангелом. Но он обладает настырной волей, упрямством, эгоизмом. Не хочет уступить и спастись. Это страшно. Диавол не исправится потому, что не хочет этого сам. Бог даёт всем благо, да тот не хочет принять. И единственное безопасное решение для человека по отношению к падшим духам – не иметь с ними ничего общего, и надо просить в «Отче наш»: "…не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого.".
     Перевели отца Сергия снова в другой храм, для поднятия прихода. На совместной трапезе по прощании с батюшкой плакали две женщины. Хороший был батюшка, жалко, что переводят, вместе с семьёй уезжает. Врачевал души, помогал справляться с сатаной.
-Плачут грешницы, - сказал как-то один священник, - по себе плачут.


Глава XXI. Никольск. Вологда. Семнадцатая кафисма.

     Как себя Лиза помнит маленькой – у них всегда на стене висела фотография под стеклом в большой деревянной рамке. На фото женщина, как тогда казалось Лизе, пожилая. Причёска старинная: две косы уложенные на голове. Сначала в маленькой квартире жили, четвертушке, портрет висел в зале, в углу, над отцовой этажеркой. Затем переехали в более просторную, двухкомнатную квартиру, тоже в зале повесили. Ещё маленькая спрашивала, кто это.
Мать она, отцу вашему, - говорила Лизина бабушка.
-А где она сейчас?
-Так умерла давно, тебя ещё не было. Там, где мы жили, под Челябинском.
Долго висел портрет. Уже взрослая была, к матери приезжала, увидела его в сундуке.
-А почему со стенки сняли? – спросила.
-Белила, стекло разбилось, рамка вот разломалась, убрала.
Потом и вовсе был пожар в кладовке и веранде, и старые вещи многие сгорели.
Пока отец лежал в больнице, Лиза приходила к матери почаще, по пути в больницу или обратно из больницы.
-А сколько лет матери папиной было, когда она умерла?
-Пятьдесят три было.
-Так ведь не старая. Мне столько. Я всё думала бабушка висит.
-Так бабушка и есть ваша. Тебя только не видела. А вот с Лидой водилась. Лиду видела. Мы ещё там, в Октябрьске жили.
-А что ты про них знаешь? А то отец не рассказывал никогда.
-Так что, они мужики такие. Это нам всё интересно.
Он не интересовался. Что я спрашивала у свекрови, то и знаю. Помнишь, рассказывала, что она с нами жила в землянке в Октябрьске? Когда к нам приезжала. Она ездили от нас – к дочери. Так и жила. Тогда в колхозе ей и не дали дом. Где жила, так пока она учительствовала.
-Ой, как интересно. Она учительницей была?
-Начальные классы вела у нас в деревне, в Картабызе. Другой и не было школы, одна начальная. А у себя, она говорила, в школе глухонемых работала. Они приехали к нам в деревню во время войны. Отцу шесть лет было, он помнит, как приехали. Но сначала не к нам. К нам где-то в пятьдесят пятом приехали. Я-то поменьше была. Ваккурат, в школу пошла. Отец у них, муж матери, без вести пропал в начале войны, вот они с подружкой какой-то и приехали в Челябинск, к нам распределили в деревню одну, мать-то. Сначала их по деревням по всем отправляли. Потом вот у нас, остановилась. А другую – не знаю, может там в городе оставили. Двое у матери было. Отец ваш, да ещё дочь, Валька. Их на квартиру определили к одним. Потом как учительнице дали дом старый колхозный чей-то. Но как учительствовать не стала, без дома осталась. У них ничего своего не нажито было. Без мужа, кто построит. А если мужики без вести пропали – пенсию не платили по потери кормильца. На пенсию вышла сама, то там, то там жила.
-А откуда приехали?
-Из Никольска, Вологодской области. Отец что-то мало-мальски помнит. Но смутно. Голод помнит. Говорит, у него младший брат был, он его помнит. Он у них упал с печки на плиту прямо, разбился. Несколько дней лежал, выхаживали, не выжил. Помнит, как он плакал. Имя говорил, не помню, Петька, что ли. А вот отца не помнит, четыре было ему тогда, в начале войны-то. Другого брата не помнит, свекровь говорила, тоже во время войны умер.
-Вот не знала, тётю Валю помню, они к нам приезжали, да и ты нас туда возила. А что ещё были братья, не знала.
-Маленький он был, позабыли про него, что вспоминать. Я и подавно не знаю. Со слов только. А ещё у них там, в Никольске, бабушка осталась. Бабушка вашего отца. Свекровь моей свекрови. Мне она про неё рассказывала. Говорила, что зажиточная была. Сундуки со скрабом стояли. Дом у неё был. Письма писала Антонине, свекрове-то моей. Чтобы она отца вашего из армии к ней отправила жить. Звала, говорит у неё всё там есть для внука. А раз свекровь её не любила, так она мне говорила, за жёсткость, то и не пустила сына туда. Он вернулся с армии – и ко мне забегал. Так и поженились. Свекровь и мне сказала, чтобы мы к бабке не ездили.
-Ну и что за богатство было?
-Так сегодня может и не считается. А тогда – всякая посуда из серебра, отрезы в сундуках лежали, кольца, серьги, монеты наверно. Может сад был, мебель добротная. Я не была, не знаю. Не спросила.
-И как их фамилия была?
-По бабке – Берсенёвы. Бабка Берсенёва была. Вера Константиновна. Лет до девяносто жила. А у вашего отца фамилия, и ваша, по его отцу, мужу видать бабки той.
-А у моей бабушки, Антонины?
-Так Некрасова была. С ними и сестра её приезжала, в Октябрьск, по словам свекрови, Лидия Некрасова, но позже уехала в конце пятидесятых. Потерялась. Больше она со свекровью и не переписывалась даже. Я её даже и не видела. Всё со слов. Это отцова родня. По матери. Она и сама в древне Некрасовка родилась. Той же, Вологодской губернии. Брат был у них ещё, в Москве где-то жил. Владимир Юрьевич Некрасов. Отцы разные. Но мы не роднились. Отец его не знал. И он к ним не приезжал. Русские они, раз Вологодские. Теперь Кировской области.
-А что за фотографии у нас в альбоме. Это её родители или отца его?
-Это Некрасовы, родители Антонины, бабки вашей. Деревня Подосиновец подписано. Мало они пожили. Смотри.
Вера достала семейный альбом. Долго искали эти фотографии.
-Некрасов Георгий Захарович «1880-1923». Некрасова Елена Зосимовна «1982-1933». С обратной стороны написано. Лесники.
-А это брат получается бабушки? –Лиза перевернула фотографию. – «1981 год», - откуда это?
-Так сестра-то, Валя, роднилась. В Москву ездила. Они вот вдвоём сфотографировались. Вот его жена, Мария.
-Получается папин дядя?
-Был. Уж сколько лет прошло. Помер давно. Но дети наверно есть. Н спрашивала.
-А отец папы?
-Учителем по труду был. Александр. У него сын старший был, от первой жены. Где жена не знаю, но свекровь говорила, что он с ними жил. Отца вашего намного старше был. Перед войной десять классов закончил и сразу ушёл на войну. Евгений Александрович будет. Тоже свекровь про него говорила. Брат отца твоего. Сродный. После войны тоже в Москве жил. Военным был. Мы со свекровью всё разговаривали. А отцу что? Парень же. Мать всё мне рассказывала.
-Нужно хоть отца папиного попытаться поискать. Написать в Никольск в лесхоз и в администрацию про Некрасовых, деда с бабкой, что узнать. Всё же лесниками были ещё при царе. Архивы должны быть.
-Ищи, коль сможешь. Отцу будет приятно что-то про отца узнать. Пропал без вести. Обидно. Всё детство денег на него не видел, мать не смогла выхлопотать. Нет его в списках погибших и всё. Вот какого, всю жизнь прожил и про отца неизвестно ничего. Сейчас может там, на родине их уже многих нашли.
Лиза рассматривала фотографии, где-то написано «репродукции».
-По линии твоей мамы, нашей бабы Дуси, всех поминаем почему-то в записках, при чтении молитв, когда свечи за упокой ставим. А папиных – нет.
-Учительницей была она, вряд ли веровала. А про её предков так и вовсе ничего не знаем, крещёные ли? Как сам отец наш. А свекровь и вовсе.
-Что вовсе?
-Мы не говорили вам, пока маленькие были. Берегли. Не своей смертью она померла. Повесилась она.
-Ничего себе. Вот новость.
-Что ей помирать было в пятьдесят-то лет? Не изработалась, как мы в колхозе. Дрова ей, как учительнице колхоз выделял. И деньги какие-то платили, не то что нам. За трудодни работали. Да мукой давали. Пенсию потом ей дали. Она к нам приезжала жить, мы кормили её, денег не брали. Я всё думала, она пенсию дочери отдаёт. Обижалась. Но отцу ничего не говорила. А потом, видишь, она скопила и нам землянку купила. Всё свой угол. Потом Лида родилась, она помогала. Советами помогала. Как купать учила, одежду помогала доставать ребёнку. Но тесно с ребёнком. Землянка крохотная. На полу постелем ей – холодно. Опять к дочери уехала. И всё. Больше не приехала. У дочери руки наложила на себя. Что уж там было, не знаю. Мне не сказали. Думаю, ей одиноко было. Мужика нет. Сын и дочь свои семьи завели. Говаривали, что на неё заглядывался отец зятя. Врать не буду. Может скандал какой был. Привезли её в день похорон попрощаться, к окну нашей землянки. И увезли, похоронили. Холодно было, Лида маленькая, пальто не было ещё куплено ей. А в одеяле ноги уже не входили, свисали. Я из окна выглянула, посмотрела, как увозили. Так потом привиделась. Не спала. Днём. Что-то стукнуло в окно. Я глянула, думала отец с работы пришёл. А там свекровь в платке, что на ней был. Я отпрянула. И всё. Исчезла. Говорят, нельзя из окна было прощаться. Молодая, кто надоумит. Моя мать в деревне, далеко была. Но больше не видела.
-Страшно как. А потом ещё и портрет её повесили. Столько лет висел. Мы и не знали.
-Так мать же отцу. Уважение. Он хоть и молчит, а жалко мать. Больше никого. Сестра была, помнишь, ездили? Тоже померла. Старше отца была. Не знаю, ходила она в церковь, нет. В их-то деревне не было. Раньше и крестик никто не носил. Нельзя было. Кто их знает теперь? Вот наши все крещённые.
-Знаю, бабушка про своих рассказывала. Интересно, родители Антонины жили в деревне Подосиновец, а она родилась в деревне Некрасовке.
-Не знаю, как написано на фото, так и есть. Может уезжали, потом вернулись. Антонина Георгиевна она была. Так мы учительницу звали. Не помянуть, ни свечку в церкви поставить. Не доходит, говорят. Что теперь судить-рядить? Не туда она ушла, куда надо. Не к Богу.
-Да, была бы живая, поспрашивали. Вон, наша бабушка про всех рассказывала. Папа болеет, нельзя волновать с расспросами. Да и не слышит.
-Да что он помнит?
     Лиза нашла в интернете администрацию Никольска, электронную почту. И отправила письмо-запрос по Некрасову Георгию Захаровичу, деду отца, и по отцу своего папы. Фотографии отца не было. А вот фото деда отправила. Тем более, рассмотрев хорошо фотографию, сравнила лесную форму тех лет, по форме дед был лесным кондуктором. Фуражка с листочками на ленте.
     Пришло письмо с уведомлением, что это письмо перенаправили в архив. И уже с архива получила ответ.
Архивная справка:
     «В архивном фонде Вологодского губернского управления земледелия и государственных имуществ в именном списке помощников лесничих и лесных кондукторов, состоящих на казённой лесной службе в Вологодской губернии значится Некрасов Георгий (список не датирован, в деле за 1904-1906 годы; отчество и должность не указаны; Ф. 276. Оп. 1. Д. 8241. Л. 140, 140 об.).
     В прошении лесничего Андреевского лесничества Вологодской губернии в Вологодское управление земледелия и государственных имуществ от 13 декабря 1906 года указано: «Вследствие ходатайства лесного кондуктора Некрасова о перемещении его из Андреевского лесничества в Пущегское или же в другое какое-либо лесничество Никольского уезда имею честь представить в Управление прошение кондуктора Некрасова и донести, что ему в сем Андреевском иметь местожительства нельзя, так как крестьяне села Андреевского, подстрекаемые зловредными лицами отчасти из-за протоколов на них о порубках и других нарушений, нанесли ему угрозу и оскорбления на словах в его собственной квартире, что он вынужден был на другой же день уехать из села Андреевского в дер.Скокого за 25 верст той же волости, а крестьяне села Андреевского в настоящее время находятся под следствием у Судейского следователя, поэтому сильно озлобились на кондуктора Некрасова…» (имя, отчество не указаны; Ф. 276. Оп. 1. Д. 9135. Л. 23, 23 об.).
     В прошении лесничего Пыщугского лесничества Вологодской губернии в Вологодское управление земледелия и государственных имуществ от 8 ноября 1907 года №2176 указано: «…покорнейше прошу Управление состоящего в моем распоряжении лесного кондуктора Некрасова, бессрочно служащего уже седьмой год в этой должности и как человека прилежного и добросовестного в исполнении своих служебных обязанностей, повысить от низшего на средний оклад жалованья». (имя, отчество не указаны; Ф. 276. Оп. 1. Д. 9129. Л. 10 об.).
     В списке лесных кондукторов, достойных повышения в оклад содержания, значится Георгий Некрасов, лесной кондуктор Пыщугского лесничества, состоящий на службе в данной должности и губернии с 28 сентября 1900 года, получена прибавка 300 руб. (список не датирован, в деле за 1907-1908 годы; отчество не указано; Ф. 276. Оп. 1. Д. 9129. Л. 28, 28 об.).
     В донесении лесничего Пыщугского лесничества Вологодской губернии в Вологодское управление земледелия и государственных имуществ от 28 декабря 1912 года №2873 указано: «Доношу Управлению, что во вверенном мне лесничестве состоит один лесной кондуктор – Георгий Захарович Некрасов, чиновник вполне благонадежный, трезвого поведения, опытный, знающий дело.» (Ф. 276. Оп. 1. Д. 10111. Л. 14).
     В копии по Вологодскому управлению земледелия и государственных имуществ указано: «Назначаются с 1 июля 1913 года лесными кондукторами I-го разряда: …, Георгий Некрасов, …» (не датирована, в деле за 1913 год; отчество не указано; Ф. 276. Оп. 1 . Д. 10109. Л. 8).
     В списке лесных чинов и лесных кондукторов, заслуживающих денежного вознаграждения, значится Некрасов, лесной кондуктор I разряда Пыщугского лесничества, «дали 50 руб.» (список не датирован, в деле за 1913-1916 годы; имя, отчество не указаны; Ф. 276. Оп. 1. Д. 10110. Л. 107, 110 об.).
     (Название лесничества так в документах).
     Сообщаем, что в архивных документах лесного ревизора Вологодской губернии за 1900-1917 годы, Вологодского губернского управления земледелия и государственных имуществ за 1900-1918 годы, Управления Вологодского удельного округа за 1900-1909 годы других сведений о Георгии Захаровиче Некрасове не обнаружено.».
Дальше стоит печать, подпись директора, заведующий службы отдела социально-правовых запросов, исполнитель.
     А также пришло сообщение по электронной почте из архива, что по отцу Лизиного папы, запрос оформляется отдельным запросом как родословная. И стоит прайс с суммой оплаты. Справка по деду, Георгию Захаровичу, правда тоже платная. Лиза предварительно оплатила, по присланному счёту из архива. Но сумма в разы больше. Не в этом дело. Лиза решила идти до конца. Работает. Деньги найдутся. Но. В письме указано, что в архиве очень много запросов. И на этот год больше не принимаются заявки. А отправить можно в начале следующего года.
     Лиза дождалась с нетерпением начало следующего года. Новогодние праздники. Посчитав, раз новогодние каникулы у всех государственных структур, Лиза составила заявку на родословную и отправила девятого января, в рабочий день. Вскоре пришёл ответ-отказ. В связи с тем, что и на этот год набрано определённое количество запросов. Видать желающих, интересующихся своими родственниками много. А отправляли запросы с первого числа. Но поставили их в очередь по дате поступления. Опередили. Лиза и на следующий год пошлёт запрос. Первого января.
     «Как ж так, - думает Лиза, - архивные записи по 1917 годы. А дальше – нет сведений. На репродукции фотографий дата смерти 1923 год. Возможно, после революции изменения в названиях организации лесничества, изменения названия управлений, области, района. Потеряны архивы. Как повлияла революция и Гражданская война на жизнь прадеда? Самые года лихолетья. Как прошли эти годы: с тысяча девятьсот восемнадцатого по тысяча девятьсот двадцать третий? Всего сорок три года прожил. Везде, везде эти годы становления Советской власти проходили тяжело, трудно, с постоянной сменой власти, восстаниями, боями».


Глава XXII. Новый проект из Жаровни. Семнадцатая кафисма.

     Он становится жертвой своей ненужности. Он отслужил свою службу. Скоро получит отставку. Он понимает, что обречён на неё. Когда бес был нужен – его призывали. Его права сокращаются. Территории его владений сужаются. Глубины его пребывания – углубляются внутрь, всё меньше оставляя выходов вверх, к человеку. Земные пустоты заполняются, поджимая величины тёмных гектар, притесняя временных обитателей и впечатывая их в самоe внутреннее ядро. Бесовские силы настолько сильны – насколько человек может от них оборониться известными первоочередными спасительными средствами. Каждый верующий имеет такую возможность прибегнуть к этим средствам. Не прибегает к ним ленивый, впуская искушения.
     Он есть, но не следует его бояться. Он может погавкать как беззубая собака, если вы защищены. Он действует на людей с их добровольного согласия. Звёздный час сатаны проходит. Все отдушки из недр плотно закупориваются. Дух его стремительный уже не может оказываться повсюду. Прошло время, когда весь мир для него был – одно место. Теперь сатана сидит в отдельном месте отдельных территорий и посылает своих подчинённых бесов на дела бесовские. Были когда-то имена у каждого беса, да потерялись, стёрлись из памяти их самих. Топор, Падший…. Так им сатана назначал клички.
     Вот эти двое верноподданные. Были у них имена. Но много чести – называть их по именам. Солдаты – они и есть солдаты, все на одно лицо – на один облик, на одну невидимую злобную субстанцию. Тупая глупая челядь, служащая своему рогатому господину дома подземелья. Все предавшие выщелкнуты с неба одним пинком главой святого воинства ангелов и его соратников добра, выступающих против сил зла. Чего их бояться? Они уже низвержены с Неба. Первый бой проиграли. Вот и злятся. А пакость могут, по своим оставшимся силам, причинить только людям. И то слабым. Но сдаётся Сатана и всё пытается рыпаться. Он уже побеждён, но ещё жив. Последние тысячелетия агонии. Сам попадётся в озеро огненное и серное. Это он предчувствует. Но. Не обязательно об этом знать бесам. Знать команды – вот что продлит существование Рогатого.
     Но, как и во всех сообществах, в семье не без урода. То есть среди этих падших уродов затесались и сомневающиеся «уроды». Сомневающихся когда-то приравняли к «своим» и сатана принял их. А куда им податься? С неба-то сковырнулись. Один такой из них и не смог до конца осатанеть. Вся его сущность противилась новому тёмному облику в беспросветной обители. И он уже подумывал: «Он ли сам противится и отличается от остального многочисленного угождающего сатане полчища? А не послан ли он в тёмное кем-то белым? Кем, кем он был? И почему ему хочется защищать эту женщину? Её окружение? Почему он скрывает свои мысли от напарника? Значит он знает, как их можно скрывать, значит ему дана эта уловка! Кем? Сам ли догадался? Или кто-то всё же до него достучался сквозь земные толщи? Или ослабевают его бесовские силы, ослабленные спасительными средствами той, в которой не иссякает жажда борьбы? Или? Или наоборот, впитывают в свою чёрную пустоту свет духовной защиты? Но как это может быть здесь, в этом адском полыхании горящих чернот? Значит нет ничего вечного во времени? И можно в одиночку менять глубокую засаду лютого ожесточения против людей? И всех ли?
     Он курирует одну. Одну на двоих. Рогатый не послал одного его. Значит, сомневается в успехе? Во мне? Рогатый не послал одного напарника. Хотя, плёвое дело! Вылетал напарник на такие раньше. И всё проходило гладко. Зачем я? Кем нашепчен? Рогатому известно больше бесов. Бесы не должны иметь своё мнение – только подчиняться! Иметь злость к людям. И рвение исполнять. Кто, кто она? Я был раньше её ангелом? Её далёких предков? Я был – тело и душа? Я был знание и любовь? Я был – одним из пяти чувств?  Я курировал землю? Или все другие миры? Я служил людям? Я созерцал свет? И он во мне не иссяк, не смотря на глубокий мрак «дома», не смотря на мою греховную сущность? Или осталась во мне ещё Сила, чтобы удалить от себя всё, что может ослабить озарение?».
-Думал и лететь-то не придётся повторно. Всё так удачно складывалось! – напарник потирал чёрные невидимые ладони.
-А Сам ещё не спохватился? Ведь не выполнили задание на своём участке. Редко она стала ездить по Куминскому, - сомневающийся бес облегчённо вздохнул, - не получилось? Ты без меня, в одиночку выдвигался?
-Нет. Всего лишь отправил сообщение с телефона некрещёного. Без запинки ушло. И ведь приняла и ответила.
-Есть лазейки, молодец, нашёл, - грустно вник в ситуацию бес.
-Я старался. Не давал читать молитв, уговаривал болеть и не ходить в храм, буквально заставлял наряжаться и флиртовать. А как я её хвалил! От имени и по принуждению. Но не сдвинулось. Всё шло по давно продуманным путям. Она про меня и не вспоминала. Она забылась, что Я существую! Вот это и обидно стало мне. Эх, сыграла наша пресловутая гордость и гордыня. Про сатану и бесов забывают люди и впадают в грехи. Не верят, что мы существуем. В наши силы не верят. И ослабевает сила Света. Вот тут бы и подловить. А я? Решил напомнить о себе! Про меня и забыли? Да я! Да в два счёта обведу вокруг пальца! И не удержался. Показался во всей красе!
-В образе кого?
-Да не в образе. Решил, чтоб поняла, что я сильнее – и ей не устоять. И внушил ей вместе с мыслями о грехах, что я сильнее. Смотри – что ты можешь. Это не ты – это всё. Я! Сам, понимаешь, сам ей все планы свои выдал. А то ишь ты, думает она сама владеет ситуацией.
-И что последовало?
-А как про меня вспомнила, так и ангела своего призвала. Или он сам нарисовался. Кто их знает, я мысли их не читаю. Я могу только внушить свои. Ну или Самого, приняв их за свои.
-Значит скоро вылетаем?
-Близится их земной год. Скоро поедет как все обычно: наследство – оградка – памятник. И мы тут как тут.
-А ты помнишь, кем был раньше? – вдруг продолжая свои предыдущие мысли спросил бес напарника?
-Зачем мне? – подозрительно зыркнул бес-напарник, - ты опять за своё? Меня всё устраивает. Я только вошёл в азарт ловли! А ты – хиляк и ипохондрик. Тащишься за мной – и ноль по фазе. Где твоя инициатива?
-Сам знаешь. Наша инициатива – это приказы Рогатого. Выполняем в связке.
-Да я уже стольких из её окружения окрутил. Такое на них навёл!
-Я в курсе. Плохо у тебя одного-то получается!
-Ты меня хочешь переиграть? Ты всё провернуть хочешь и выпендриться перед Самим? Или тебе пора к Кострищу поближе? – разозлился напарник, - не заладилось у нас с самого начала. Но без тебя никак. Приказ. Ничего не поделаешь! Ходят слухи про тебя. У тебя есть шанс! Но какой? Не подскажешь? Выше, ниже? А я бы предпочёл для тебя – напрямую в Жерло, вместе с теми никчёмными людишками. Ты меня выводишь! Хочешь докопаться до? Тебе надо? Ты лучше меня? Ты как все! Спихнули во мрак и сиди, не рыпайся. Кто, виноват-то? Ты и виноват.
-А я и не изворачиваюсь от вины. Все одинаковы здесь. Бесправные перед Рогатым и господствующие над человеками. А хочется власти везде, - проговорился добродушно бес.
-Не думаю, что если Сам узнает о твоих возжеланиях, то ему это понравится. Но тут я с тобою союзник. Можно и сместить. Но нам ли по силам? А то зарвался. Зверьё. Людей не жалко. А мы, мы – его верноподданные. А он нас не милует, не жалует. Работаем, как негры, то есть черти.
-Почему как. Мы они и есть.
-Нет уж. У нас свой ранг. Мы бесы. А те, те – выдуманные людские персонажи. Они просто смеются над ними. А мы не такие! Сильнее и совсем не смешные. Мы страшные!
-Мне нравится в тебе такая хватка и гордость, и рвение к власти, - осторожно, на всякий случай, сделал шаг к сближению бес.
-Тогда и погнали по заданию. А после – перетрём по Самому. Это я покумекаю. А что? У тебя свой шанс – узнать прошлое и выйти на Круги. Или даже за Круги. А у меня свой намечается. А ты не так-то прост, хиляк. Но не вздумай ещё кому вякнуть. Нам помощь нужна. Но тут обдумать надо, как поднять бунт, чтобы у нас были сообщники.
-Я в этом участвовать не собираюсь. Я пас. У меня свой интерес. У тебя свой. Но молчание – обещаю.
-Так по тебе видно. Что ты не нашим не вашим. Значит из тех, кто сомневался. Вот то-то и видно за тобой. А что не будешь против – пока тебе плюс. Идём на взлёт?
     «Ишь ты, щит Веры они взяли, в броню праведности облеклись. Людишки. Я повоюю ещё, - агонизирует в своих сатанинских мыслях дерзкий Сам – Рогатый хозяин «лютого дома», - к каждому человечечку приставлен мною бес. Каждый закоренелый бес засевает сорняками мир – сеет ненависть, распри, эгоизм, безбожие. Мне это только - на руку мохнатую. Это моё главное дело – искушение, испытание людей, введение в грех».
     Рогатый достал длинный список. Скурпулёзно просмотрел каждого нарождённого человека за время его существовании в его «вечности». Напротив каждого, покинувшего мир – приписано место нынешнего обитания. Он неторопливо просчитал процент ухода от него и перелёта в мир Света. Оставшись недовольным в проведённой ревизии, чтобы набрать проценты на будущее в счете, превышающем в его пользу, начал нетерпеливо распределять бесовской состав на оставшихся на земле людишек. Каждого, каждого отмечая под вопросом. Что можно ещё предпринять вот с этим? А с этим неподдающимся никаким сатанинским правилам? Что-то приписывая и подзывая к себе всё новых и новых бесов, освободившихся от дел «честных», оставшихся пока не у дел, так сказать.
     Перераспределив таким образом новые обязанности по выявленным неотложным делам, сел подумать. «Когда? Когда наберётся опять таких сил и рванёт на земле Чинги-Туры?  Несколько веков тишины. Не считая мелких злодеяний моих подданных. Разрослась северная ширь. Разрушал-разрушал, закрывал-закрывал их храмы всесильные. А они по-новому их отстраивают. Не подобраться. Неугомонные. С какого конца начать? А как я их лихо сталкивал носами? Как они бились, эти мелкие, желающие властвовать! Как у меня по первости это получалось! Веры-то единой не было. Ох и покидало их из стороны в сторону! То тенгрианство, то ислам, то христианство, то опять ислам. Неискореняемое язычество. Заглохнувшее католичество. Ох и попутал я их! Куда только ни кидались! А Орда, Орда-то какова! Держалась. Это всё я! Я улусов-тюменов контролировал! Внушал-внушал вершение «благих дел».  Жаль, духовная власть ставилась ханами выше светской. Проглядел, не прочувствовал, не пронюхал. С язычеством было легче. И где оно сейчас ещё существует – полдела сделано. Ведь у них есть добрые духи, а часть-то – из наших, злых духов. Злые духи не всегда обитают внизу, в темноте. Но. Союзники. Без моего ведома могут уничтожить столько душ, что моим подчинённым не снилось. Тут им только нашептать остаётся и внушить отведать «огненную воду», а там любой язычник столько на себя накликает своих шайтанов. Правда и остаётся язычников всё меньше. Это же лёгкая добыча на территории моих подчинённых. Вымирающая добыча. Но и наносящая вред своими заверованными местами другим живущим поблизости. Опять плюс. Сами справляются между собой. Столкнул один раз лбами – и пошла реакция, и пошли складываться карточные цепочки. Только успевай, собирай души.
     Скоро принесут отчёт бесы, закреплённые по Куминскому болоту. Всю ранее курируемую территорию Сатаны отодвинули новой волной строительства храмов на Оби, Иртыше. Последний район упирается. На самой границе со Свердловской областью. Остался один участок подвластный Сатане – Куминское болото. Там и обитают его воины, вышедшие на ответственное задание. Какие плоды их злодеяний? Как там дела по той женщине? Должно сдвинуться с места надуманное. Вон сколько у неё из поколений – самоубиенных. Все у меня. А про скольких ещё она не знает? Как только утянут её, так и пойдёт складываться цепочка на Чинги-Туру. Как быть с первым бесом, рьяно несущем службу? Он нужен, нужен пока. Пока не вспомнил разногласий со мной в то время существования Тюменско-Сибирского ханства».
     Сатана сделал себе пометку по этому рьяному бесу «Испепелить и уничтожить после проекта «Чинги-Тура». «Это будет отработанный материал. Замены – море. Лишь бы не произошла осечка у этого рьяного беса раньше времени. Не должна, работает самозабвенно. Не раз доказывал свою любовь ко мне и нелюбовь к горемычным. А если произойдёт, придётся на ходу заменять. В Жаровню – не жалко. Но заменить кем? Кем? Второй – не потянет. Слишком мутный. Но для этого я их и спарил. Чтоб подтянулся за первым. А то не вашим, не нашим. А прошлое-то, прошлое-то у него! Как бы не прознал. А то каяться начнёт. А у нас это не принято. Мы гордяки. Затесался один тут, одно подобие. Но пока не сбоит. А дальше как? Я что, паникую? Перед кем? Этими подчинёнными оловянными солдатиками?».
     Рогатый успокоился. До конца дня его тёмной ночи время есть. Главный парнокопытный Тёмной стороны снова нетерпеливо заёрзал, предвкушая приток гнилых человеческих душ. Забил копытом, высекая огниво, языки пламени которого расползались тонкими ядовитыми рептилиями.


Глава XXIII. Врач. Семнадцатая кафисма.

     Лежит Лиза в кровати, а перед глазами окно. И всё. Голову невозможно повернуть. Не больно совсем. Слабость. Только повернёт – и ух, всё плывёт перед глазами. А если не шевелиться – можно смотреть. И думать. И в окне – жизнь. Правда, людей не видно с верхних этажей. Форточка открыта. Зато – слышно. Дети бегают, смеются. Играют, на самокатах, велосипедах проезжают. Останавливаются как раз напротив окна. И что-то кричат, спорят, неосторожно падают, встают, чинят велосипеды. И птички поют. А птичек даже видно.
     Одна вот, цветная синичка, слетит с зелёной ветки высокой берёзки – и садится на подоконник. Подлетает к окну, тыкается в стекло, да снова на ветку летит. А воробьёв сереньких – на каждой ветке уйма. Крупными виноградинками усыпали близлежащие, шелестящие листвой, берёзки и ольху. Чирикают себе, вселятся. А что им? Сытые.
     Муж Лизы из другой комнаты, с балкона подкармливает. Вот они и сидят все рядышком. Семечки им насыплет в коробочку, на подоконник балкона поставит. Одно окно открыто, но завешано тюлем. Наедятся, поклюют, подлетая, тюль, выискивая лазейку, найдут с края для себя вход – и за стекло, пешочком пройдут по подоконнику вдоль всего тюля, сбоку вылетят. И давай – по балкону часы налётывать. Если не увидишь – и бельё, развешенное на балконе, и пол, и на полках поставленные коробки, вещи замарают от страха. Бьются, бьются – выхода не видят. Пока не зайдёшь, и не сдвинешь тюль с окна. А в следующий раз – по новой норовят протиснуться. Ведь наелись. И семечки им сыплет, и крупу, и сало режет. Чаще синички залетают. Воробьи реже. Один раз поползень прилетал к кормушке. Если воробей с синичкой одновременно подлетали – воробей синичку прогонял, воробей понаглее. Смотришь так в окно из кухни на балкон – воробей садится прямо в коробку и ест. А синичка подлетает-подлетает. Воробей – не пускает. Синичка сядет на подоконник подальше, в конце балкона и ждёт. Как только тот отлетит – и она тут как тут.
     Лежит Лиза и радуется тёплому дню, пению птичек. Да из соседнего дома напротив, окна видно. Там из одного выглядывает мужчина – курит. Из одного музыку слышно. Ещё из одного бабушку видно – сидит на стуле и тоже наслаждается летом.
     Но долго ли вот так лежать? В таком положении? Два раза за день скорую вызывали. Три укола поставили: теофиллин, от давления какой-то, да гормоны. Обещали терапевта отправить. Чтобы лечение назначить. Но всё ещё нет его. Так всё шло хорошо. И отец выздоровел. И оградку на могилки тёти с дядей заказала. Надо было съездить. Не получится, значит. Без неё сделают. Потом уже, на следующий год, памятники будет ставить, и съездит.
     Лиза вспомнила, что у неё в холодильнике стоит стеклянная двухсотграммовая баночка, из-под пюре. Но детского питания там нет давно. Там хранится елей. Еще перед Пасхой, мама позвала её на Соборование.
-Пойдёшь с нами? Мы вот с соседкой Зиной собираемся сегодня в пять на Соборование.
-А что это? Я только на службы хожу. Где-то слышала, что соборуют, когда человек умирает.
-Так мы уже и к тому идём. Не известно, до следующего Соборования дотянем, нет? Батюшка приглашал на службе в воскресенье. Соборование не всегда бывает. Вот в этот Пост только его проводят. Не знаю были или нет в начале Поста, да Мария, знакомая, которая там служит, сказала, что это последнее в этом Великом Посту, да и в году. Я всё давно хотела сходить, да не получалось. И тебе бы не мешало. Болеешь часто. Сходи, если есть время. Батюшка сказал всем можно, не только умирающим.
-Конечно, тогда схожу, раз не одна, с вами.
-Бери баночку какую небольшую. Там масло разливают с собой. Не знаю, но Мария сказала, что можно будет мазать больные ноги. И масло растительное, если есть дома, можешь взять.
-Обыкновенное растительное в бутылке?
-Кто оливковое приносит, можно и подсолнечное. Его там освящают.
     Лиза освободила дома стеклянную баночку, помыла с содой. Приготовила на столе. А когда пошла в церковь, забыла про неё. Как обычно, одела длинную коричневую юбку, чёрную водолазку, поверх курточку на замочке, с воротничком стоечкой. Взяла пакет с бутылкой растительного масла «Идеал» из кухонного шкафа, дамскую сумочку. Открыла сумочку – платок на месте, деньги на пожертвование, положила свечку на всякий случай, если опоздает и не успеет купить, или лавка вечером закрыта будет.
     У церкви мама с соседкой стояли. Лиза подошла. Зашли все вместе. В зале уже было человек двадцать. Справа на столике, покрытом скатертью, стояли бутылки с маслом. Лиза подошла и поставила тоже. Вышел диакон.
-Мужчины, давайте лавки, что по бокам, перенесём по центру, чтобы сидеть, кому трудно стоять.
Мужчины перенесли деревянные лавочки, составив пять рядов. Все стали подходить и садиться. Прихожане стали ещё подходить. Принесли ещё несколько лавочек. Женщина-служащая позвала взять вату для обтирания и нарезанные квадратики плотной бумаги под свечу, чтоб не капала на руки, на пол. Лиза посмотрела, как все делают, проткнула свечой бумагу, продвинула до середины.
-Баночку-то взяла? – спросила Вера Лизу.
-Ой, мам, забыла, ещё приготовила ведь.
И начала рыться в сумочке. Нашла небольшую баночку с но-шпой. Быстренько вытряхнула жёлтые таблетки в листочек, завернула и положила в кармашек сумки, чтоб не рассыпались.
-Маленькая. Но хоть что-то.
-Да и ладно тебе, дома в другую перельёшь.
     Вышли священники. Началось Таинство. Батюшка рассказал, что будет происходить. Подаётся помощь не только для исцеления телесных недугов, но и душевных. Когда произносить своё имя. Когда задувать и зажигать свечи. Сказал освободить для помазания лоб, грудь чуть ниже шеи, кисти рук. И сказал, что оставшийся елей можно будет взять домой, по окончании Таинства. Можно добавлять к пище, мазать больные места. Но помогать оно будет только присутствующим, кто молился и получил Божию помощь, очищение, получил новую обновлённую жизнь.
     Началось пение молитв. Все от свечей друг друга зажгли свечки. И так по всему ряду лавки – по цепочке. Священники принесли огромную витиеватую свечу и ещё семь больших свечей. Приготовили елей, добавив в масло что-то красное, освятили. Потом читали Евангелие. Задували свечи. Потом снова зажигали, после помазания.
     Лиза расстегнула курточку, загнула повыше рукава, повыше поддёрнула шарфик со лба. Пожалела, что одела водолазку. Каждый раз, когда батюшка обходил ряды для крестообразного помазания, Лиза оттягивала горловину водолазки. Ну и конечно, вся курточка и водолазка была в масле. Лиза пыталась ваточкой протирать щёки, нос, лоб, губы, шею, ладони - внутреннюю и тыльную сторону ладоней. При помазании батюшка читал тайносовершительную молитву. При словах священника «рабу твою» Лиза называла своё христианское имя. Свечу из дома взяла небольшую. В следующий раз будет знать. Прогорела она ещё раньше, как закончилось Соборование. А вот у кого были большие толстые свечи, у них остались. Батюшка сказал, можно поставить в церкви или забрать домой для последующих молитв. Семь раз священники обходили ряды лавок с верующими. Лиза очень внимательно вслушивалась в слова священников, произносила своё имя, истинно желая получить благодать. После возложения Евангелия на головы верующих, приложения к нему и поклонов ещё прочитались молитвы.
     После окончания Елеосвящения, все пошли с баночками получить елей. В сосуд с красным оставшимся елеем залили ещё освящённого растительного масла и размешали, чтобы все хватило.
-А почему оно красное такое? – спросила Лиза.
-Так вино доливали при приготовлении.
Все подошли с довольно-таки большими баночками, даже стеклянными полулитровыми, пластиковыми бутылками из-под воды, стаканами. Но им наливали всё равно немного, рассчитывая, чтобы всем страждущим хватило. Лиза получила елей в свою маленькую баночку из-под лекарства. Завернула в полиэтиленовый пакетик и положила в сумочку. Маме тоже налили в банку елея.
-Вот и буду больные ноги мазать.
-А мне?
-Если что заболит, помажешь.
 При выходе из церкви попрощалась с мамой и её соседкой. Поблагодарила маму, за то, что она ей подсказала сходить на Соборование.
     Дома Лиза перелила из баночки в ту, которую подготовила раньше. И поставила в дверцу холодильника.
     «И что же я раньше не вспомнила», - Лиза тихонько повернула голову и поднялась. В руках, ногах и во всём теле была слабость. Она тихонько, держась по стене, стараясь не двигать головой, перешла на кухню. Достала баночку с елеем. Налила на ладонь и помазала голову, руки, грудь. И тихонько вернулась к кровати. Обессиленно легла. Дотянувшись до кружки с водой, стоявшей около кровати, отпила несколько глотков.
     «Где же муж ходит? Вызвал бы снова скорую, так тяжело дышать, не хватает воздуха».

-Здравствуйте, - зашёл врач в белом халате, в маске, белой шапочке. Лица не видно.
Лиза только повернулась. И обратно опустила голову. От слабости говорить было трудно.
-Какая у Вас температура?
-Нет температуры.
-Померьте.
Лиза взяла со стула, стоящего около неё, градусник и положила под руку. Врач сел напротив, на противоположной стороне комнаты, на диван. Начал писать на рецепте. Подошёл, посмотрел градусник.
-Нет температуры.
Снова сел.
-А давление как?
-Нет давления.
-Смерьте.
Подал ей тонометр со стула. Лиза медленно надела манжету, закрепила. Аппарат полуавтоматический. Попыталась надавить на грушу. Но от слабости не смогла.
-Не могу, - тяжело дыша сказала Лиза.
Врач подошёл и измерил.
-Есть невысокое. Вот полтаблетки капотена - можно выпить, - и подал. Лиза запила из стакана, лежащего на стуле.
-Лекарство выписал. Как применять написано. Ингалятором до восьми доз в день можно дышать. И через небулайзер - беродуалом по сорок капель дышать. Что у Вас так холодно?
-Так попросила форточку открыть и балкон. Мне душно и жарко. Голову тяжело поднимать и поворачивать.
-Это от давления. Просто не привыкли. Раньше пониженное было. Привыкните. Для Вашего возраста нормальное. Слабость от кислородного голодания. Надо было сразу при первом приступе дозу симбикорта увеличивать. Лекарством организм наполнится и со временем легче будет. Беродуал должен помочь. Где небулайзер, у Вас дома есть?
Лиза молча показала рукой на деревянную полочку-столик на уголке дивана. Там рядом лежала коробка с лекарствами. Он направил лекарство, развёл раствором натрия хлорида и принёс дышать.
-Я буду навещать, пока лежите. Выздоровеете, талон дам на приём.
     Врач вышел. Зашёл муж Лизы, Володя.
-Что-то двери открыты везде, и входная, и в комнату, и окна.
-Ты где ходишь, ко мне врач приходил, - тихо прошептала Лиза.
-Я на балконе курил. Не было никого. Я бы видел.
-И так дышать тяжело, ты ещё куришь.
-Ладно, буду на улицу ходить.
Володя попоил Лизу водой, принёс горячей ухи. Лиза немного похлебала и устала.
-Тяжело.
-Отдыхай. Скоро врач придёт.
-Говорю, был уже. Там рецепт.
-Нет там ничего, не нашёл.
Лиза не хотела спорить, да и сил говорить лишний раз не было. Она закрыла глаза.
     Вечером Володя разбудил Лизу:
-Врач пришёл.
-Опять?
Врач осмотрел живот, желудок. Снова выписал такие же лекарства, плюс желудочные, хотя Лиза на желудок не жаловалась. И быстро направился к выходу.
-Рабочий день заканчивается. У меня с утра приём был. А после обеда обход по вызовам. Еле добрался до Вас. Если что, звоните в «скорую помощь», - сказал Лизиному мужу.


Глава XXIV. Исчезнувший квартирант. Семнадцатая кафисма.

     Вечером, после смены, приехал сын. Привёз лекарства. Купил новый автоматический тонометр. Измерил сатурацию.
-Сатурация в норме. Значит приступ прошёл. С лёгкими всё в порядке. Теперь только отдыхай, ешь и пей морсы. Я фрукты купил. Папа говорит, к тебе врач приходил?
-Да, два раза. Первый раз такой странный. Заставлял меня самой температуру измерять и давление. А я не могу, силы нет. Вот потом тебе позвонила, чтобы купил другой тонометр.
-А в чём он был?
-Во всём белом.
-Ваш участковый?
-Нет, я бы узнала. Незнакомый. Сидел далеко от меня. Лекарство мне дал и рецепт положил. Папа не нашёл.
-Приснился наверно.
-Я, конечно, болею, но не совсем, чтобы не понять. Наяву приходил.
-Прилетал что ли? Папа не видел. Ангел, наверно, - пошутил сын и улыбнулся.
-Не верите? Я разговаривала с ним.
-Вот я экстракт пустырника принёс, это растительное средство. Выпей на ночь сейчас, уснёшь. Тебе сейчас успокоиться нужно. Приступ прошёл, а дышать тяжело не из-за этого, на нервной почве, из-за страха. Пей и днём, если нужно.
     Проснувшись утром, Лиза поняла, что ей стало легче после той баночки с елеем. Слабость ещё была, но она, в первую очередь, всё равно тихонько встала и пошла на кухню. Снова достала баночку из холодильника, смазала освящённым маслом грудь, лицо и руки. Потом достала стоящую с Крещения литровую банку со святой водичкой, сделала глоток, подержала не проглатывая, чтобы вода потеплела, проглотила.
-Ну только ещё холодной воды осталось попить из холодильника, - заворчал муж, - иди ложись, сейчас налью в стакан, согреется и принесу.
-Да я погрела, сразу не пила.
Муж отвёл Лизу в комнату и стал готовить завтрак.
     Лиза пошла на поправку. Лечилась лекарством, что назначил врач, принёс сын и своим растительным маслом из церкви.
-Лиза, - недели через две звонит бывшая соседка тёти Оли, - квартирант твой в Ольгиной квартире что-то притих. Не выходит, не видим уже месяц. Толи уехал, то ли что случилось. Тебе звонил?
-Нет. Я его и не знаю, не видела, а на телефон он не отвечает. За квартиру не заплатил ещё, второй месяц живёт. Мне его присоветовала женщина из администрации, знакомая была тёти. Она и пустила его. Дед старый, говорят. Я ключи Вам оставила, посмотрите.
-Ну да, мы видели. Всё тут ходил, курил. Двери рядом. Боялись, что подожжёт. Потом потерялся. Думали, ты знаешь. Нет, я без хозяйки не пойду.
-Болела недавно. Чуть позже приеду. Договора на коммунальные перезаключить всё равно нужно. Оградку заказали по телефону. Не знаю, сделали нет. Отчёт-фото, правда выслали.
-А мы ходили к своим на могилки, к Ольге заходили. Сделали, большая.
-Ну и ладно. Если одна приеду, то только на одну ночь, не смогу на могилку. Вот с дедом что? Только с полицией ещё проблем не было.
     Ехать в Тюмень Лиза решила одна. Утренним поездом, чтобы не в ночь, как в прошлые разы. Тогда с мужем была, не так страшно. Молитвослов и псалтырь с собой в сумочку положила. В поезд встретилась знакомая по прошлой работе.
-В больницу едешь?
-Нет. Сейчас наша больница договор с округом заключает. Это мы раньше ездили в больницу в областную, в Тюмень. Я в девяностые ездила. Теперь не принимают.
-Ну, если платно, так многие и сюда ездят. Тут удобнее, быстрее добраться. А там ночь на маршрутке катиться. Не выспишься, потом по больнице мотаться, по врачам. И обратно – в ночь. Неудобно. Я в больницу, на консультацию. Да, а положить на операцию только по квоте могут, если округ выделит.
-Нет, я по личным делам. Квартира тут осталась от тётки, проблемы возникли. Ещё оформлять и оформлять документы. А коммунальных набежало за полгода!
-Так сдайте.
-Сдала уже, одни проблемы. Деньги не заплатили, и квартирант потерялся. Вот еду в этот большой город Тюмень. И дальше минут сорок автобусом.
-Да какая она большая, эта Тюмень. Татарская деревня!
-Ой ну что ты, Таня. Всю жизнь и родители сюда в больницу ездили, и тётка у меня здесь жила, муж в командировку ездил. Это же наш русский северный город.
-Какой он русский. Здесь раньше одни татары жили.
-Вот не знала. Сколько езжу, в основном, славяне. Приезжие есть, конечно. Но они и везде есть. И город многоэтажный. Подъезжаем – вон сколько районов новостроек с многоэтажками.
-Так это сейчас строятся. Ты посмотри в интернете.
-Ну я историю помню. Ермак приходил. Так он русский, от царя шёл, из Москвы.
-А раньше?
-Изучали что-то про Золотую Орду. Так это когда было? Ну, юг входил, Монголия сама, Кавказ, Башкирия, болгары, сербы, часть Румынии вроде, Поволжье, Южная Сибирь. Мы-то Западная Сибирь.
-Мы – да. А Тюмень входила. Ты почитай. Это же такой анекдот есть. Триста лет под татарами жили, какие из нас русские? Все перемешались давно. Или вот так говорят в шутку: «всё-таки догнало мою прапрабабушку татаро-монгольское иго».
     Лизе даже обидно стало за свой областной центр. Всю жизнь изначально русским считала город. Ну, то что население многонациональное – так это везде, во всех городах и поселениях разные жители, столько лет Союз существовал, неудивительно, все привыкли. Люди, как люди.
     С разговорами Лиза доехала поездом до станции, потом пересела на автобус. В Тюмень приехала днём. Город встретил шумом, суетой, многочисленным такси и зазывающими таксистами у автовокзала. Осень холодная, но дождя нет, снег тоже ещё не выпал. А дневное солнце радовало светом и пока ещё не сильно коротким днём. Лиза купила билеты на пригородный автобус и выехала по расписанию.
     Рейсовый автобус на этой трассе, проезжая по Сибирскому тракту, не заходит в посёлок. Выйти пришлось недалеко, на самой дороге. Подходя к дому, Лиза всё больше начинала волноваться. Зря одна поехала. Надо было с мужем.
     Подошла к подъезду, привычно хотела набрать номер квартиры, испуганно отдёрнула руку. Кто там теперь ответит, если никого нет. Приложила ключ-магнитик к домофону. Зашла в подъезд, подошла к двери квартиры. Позвонить соседке? Или сначала самой зайти? Страшно. Позвонила соседке.
-Приехала? А что не позвонила? Зять бы встретил.
-Давайте вместе зайдём. Вдруг он там умер, старый же был. Я боюсь.
-Так пахло бы, отопление включили. Открывай.
     Лиза открыла своим ключом и со страхом пошла по коридору, заглядывая на кухню, ванную комнату, прошла в зал. Соседка шла следом. Заглянули на балкон. Никого. Ещё раз прошлись. Заглянули под кровать, диван, ванную, в сундук даже. Нет деда.
-Фу, - выдохнула Лиза, - хоть здесь не помер, проблем бы не обралась. А это что за коляска?
-Не знаю, деду наверно привозили.
-У тёти не было. Это же инвалидная коляска. Дед сам ходил?
-Сам. Крепенький был. Говорю, курил часто. Вон, видишь окурки везде.
     Они оглядели пол в комнате. Как после хорошей бригады рабочих – кругом окурки. Пустые пачки от сигарет на столе, подоконнике, стуле и на балконе.
-Тут не долго и до поджога. Ещё тот квартирант попался. Лет много, под восемьдесят. А смолил как вон. Вот и хорошо, что съехал. Не заплатил?
-Нет. Да и ладно теперь. Сейчас показания всех счётчиков сниму и пойду завтра с утра платить за коммунальные. Долг нарос громадный. Ой, телевизора, обогревателя, лампы нет.
-Вот такие люди, их пустишь как людей, а они проблемы создают. Ты у той женщины, что его посоветовала, поспрашивай, позвони. Может найдёте, с вещами вместе. Я домой. Мне к матери нужно. Сама тут хозяйничай теперь.
     Соседка ушла. Попив чая, Лиза принялась за уборку. За работай она и не заметила, как стемнело. Зашла на кухню. Посуды немытой – горы. И в мойке, и на столе, на плите. На столешнице шкафа – фарфоровая тарелка, накрытая сверку другой тарелкой. Лиза перевернула – и отпрыгнула. Полная тарелка червей. Живых, двигающихся, копошащихся до самых краёв нижней тарелки. Продуктов в тарелке уже и нет. Верхняя тарелка переливалась двигающимися по внутренней поверхности червями-личинками. Наверно личинки мух. Лиза быстро захватила кухонным полотенцем за край тарелки и снова накрыла другую. Достала пакет и скинула всё это выползающее, кишащее потомство внутрь вместе с тарелками.
     Перемыв засохшие от еды кастрюли, сковородки, другие тарелки, поглядела на часы – успевает в магазин. Сходила за продуктами на завтрак. Наполнив несколько пакетов мусором, позвонила другой соседке, с третьего этажа.
-Не знаю куда выкинуть пакеты, где у Вас контейнеры?
-Сейчас приду, помогу.
     Взяли сразу все пакеты, по несколько в руки, чтобы не ходить два раза и завернули за дом и вышли на другую улицу.
-Далеко.
-Дорога у нас перед домом узкая, контейнеры не поставить, приходится на другую улицу ходить. Так и мучаемся.
-Мне здесь не жить. А вам далеко.
     Соседка зашла ненадолго, немного поговорили и она ушла к себе. Лизе стало неуютно. Тишина. Ни телевизора, ни радио. Опять попила чай, поела. Спать хотелось, но ложиться было страшно. Лезли всякие мысли. Вдруг дед всё же умер где-то? Или его убили здесь и вытащили. Нужно позвонить той женщине.
-Нет, я его больше не видела, - говорит она по телефону, - как впустила, так ключи ему отдала и всё. Думала живёт.
-Ключи как забрать? Где искать теперь?
-Он одинокий был. Ни жены, ни детей. Лежал в больнице, выписывали, а идти некуда, дома нет. Вот к тебе и послала. Такая история у него: жил с бабкой одной долго, лет двадцать. Бабка умерла. А у неё свои дети были, ему не родные. Он им чужой дед. Сын бабкин приехал, деду вещи собрал, даже мебель всю из дома к гаражам ближайшим сгрузил и деда выставил. Квартиру продал. Деда в больницу положили, болел долго. А потом оформлять хотели в дом престарелых. Пока к тебе отправила, жалко старикашку.
-Так может в приют для пожилых и ушёл?
-Нет, я бы знала. Не оформили. Я, конечно, утром позвоню, узнаю. Даже не знаю, где искать.
-Мне он и не нужен, и деньги его, пожил и пожил, да и вещи мне не нужны, у меня свои есть. С ключами что? Замок менять времени нет. Лишь бы живой был.
     Лиза встала, раздвинула шторы с дверей зала, чтобы видно было коридор, кухню, входную дверь. Свет не стала выключать. Легла. Встала, достала молитвослов и начала читать. Полночь. Лизе не спится. Абсолютная тишина. Не слышно соседей за стенкой. Сверху, на втором этаже не живут, квартира на продажу выставлена. Машин на дороге не слышно. Трасса тоже далеко. В таком напряжении, озираясь по сторонам, в сторону кухни, Лиза прочитала несколько часов. Остановилась.
     Подняла глаза от молитвослова, посмотрела перед собой вдоль коридора. Стоящая в коридоре инвалидная коляска медленно покатилась вдоль коридора. Спинка коляски высокая, никого не видно. Лиза перестала дышать, чётко услышав, как колотится сердце. Докатившись до входной двери, коляска остановилась. В подъезд не выбежишь – коридор упирается во входную дверь. Коляска перекрыла дверь. Лиза глянула назад, на балкон. Двери на балкон можно быстро открыть. Но с балкона – не выйти. Окна деревянные, высокие, без ручек, петлей нет, рамы просто вставлены и прибиты. Одна форточка. «Лишь бы коляска сама не развернулась», - успела в панике подумать Лиза, противясь ускользающим рассудком увидеть что-то или кого-то в этой инвалидной коляске.


Глава XXV. Мысли из Темноты. Семнадцатая кафисма.

     «Было сказано этому бесу столкнуть носами тайбугидов с шибанидами. Напой в ухо Мухаммеду Тайбуге про разгром. И точка. Ну, проконтролируй, для приличия. Ну, подгони события, разукрась большими массовыми столкновениями людишек. А потом снова – шабанидов натрави на тайбугидов. Напой в ухо Кучуму, поподзуживай. Так нет. Решил поюродствовать. Тоже мне блаженный. Но зачем надо было столицу-то из Чинги-Туры в Искер переносить? Что за ересь? Вот же рьяный! Переусердствовал. Я же хотел Тимофеевича натравить на Кучума в Чинги-Туре. Кучум-то справился. Молодец, вернул себе власть. Внук Тюменского хана Ибака должен в Чинги-Туре быть. И там остаться. Никакой Тимофеевич не смог бы выдавить его из той крепости. А Искер? Поддался Тимофеевичу. Всё из-за этого неугомонного беса получилось! Какие благоприятные места вокруг Чинги-Туры были! Болота! Обитал и обитал бы там этот бес. Молодой был в прошлой половине тысячелетия. Наворотил дел. А этот Тимофеевич новую веру закрепил. И надолго. Не сам, конечно. Но, вкупе, получается так. Со стороны людишек-то.
     Не нравится мне это. Какими только войнами не потрошил за это время место Тюменское. Выкручиваются. Изворачиваются. И опять поднимаются людишки с верой своей. А всё этот Тимофеевич. А всё этот первый бес служивый. Да оба хороши. Отлетел он тогда за это в наказание на Куминское болото. И если выслужится снова – вернёт себе болота под Чинги-Турой. Нет. Не дело это. Отслужил. Раз была оплошность без моего согласия, туда ему и дорога – в Жаровню. Отработал. Там, где сбоило – тонко. Может и ещё раз рвануть. Поэтому и поставил к нему напарника. Пора с ним завязывать. Служил верно последнее пять веков, ничего не скажешь. Но со временем всё меняется и не в лучшую сторону. Не ровен час-год и ему вздумается ещё какую инициативу предпринять. Командир. А командую здесь Я. А у него все предпосылки властвовать. Но он смертный. Ну, проживёт ещё одно-два тысячелетия. И всё дьяволу под хвост. А Я – бессмертный.
     Бес с рождения должен знать, как учить людей плохому: «научить их жить поверхностными переживаниями и неглубокими мыслями, и чувствами мира сего». Есть такая книга на Земле «Письма Баламута» Клайва Льюиса. Это я ему изложил всё подробно. Может кого заинтересует? Потом испугался, что больно много обо мне знают люди, как я враждую против их. Тогда я настойчиво приказал им позабыть эти мои откровения. Они и перестали читать. А ведь мои чада – это ленивые людишки. И их интересы – поесть, поспать, отдохнуть и развлечься. И вот этой рутиной я занимаюсь сотнями лет. А крупных дел – по пальцам копыт пересчитать.
     В самой земле Чинги-Туры – много осталось моих подданных. Вот и помогут мне развернуть мою мохнатую трудовую деятельность. Фронт моей работы, о нет, работы моих подчинённых - ойкумена Тюменская. Болот хватает на мою жизнь. Близится час моих торжественных минут. А потом, а потом – у людишек суп с котом. А потом, как бывало в старые времена – и пойдут красны молодцы, богатыри-добрынюшки сталкиваться носами. С моей помощью. И айда на попятную – Конда – Иртышь – Обь. А то отбились от моих копыт совсем.
     Мелкие, мелкие делишки у бесенят Тюменских. Пакостят, но так, по малости. Водят-водят одного человека по путям греховным. Все свои бесовские силы отдают. Но не всегда результат на их рыло. Одни входят в искушения – погрязают в них. Другие – оказываются искусными пловцами и выплывают из потока искушений. И ведь огнём испытывают. Но так задумано не мной. А моим Создателем. А я – поборюсь. Злости – дюжина.
     Есть там один дед столетний – то есть один бес тысячелетний. Исправно службу несёт. Искушает на деньги, долго не тянет, а потом раз – и забирает к себе душу. Входит к людям в образе старого деда. Прибедняется, прикидывается, прималындывает. Лет двадцать-тридцать втирается в человеческое сердобольное женское общество. Добивается своего расположения, расположения к себе. Потом просто показывается человеку в своём обычном облике – и человек был таков. Каков был, таковой и ко мне – в преисподнюю. Жаль, время дедка-беска истекает. Сколько ещё сможет показываться во всей красе? Так-то они и так бестелые, а к старости – и вовсе прозрачные. На что там смотреть? Только вещи подвигать. Полтергейст-полтергейстом. Пенсионер и есть пенсионер. Куда его девать? У меня работают до последнего дыхания-издыхания. Никаких заслуженных проводов с выдачей пособий.
     Пусть потешит народ. Через один-два пугаются сами люди, через три-четыре пугают его. Если есть чем. Молитвословами там, иконами, крестами, водой святой. А, ещё упаси дьявол, то есть Я, Давидовы кафисмы откопают из бабушкиных заначек. Как запоют (ни слуха, ни голоса) – бес и шарахается, трясясь как от ладана, который, кстати, тоже иногда достаётся нашему брату. Утекает частями. Как и где придётся. Голова через форточку, тело – через замочную скважину, ноги – через вентиляцию. Ей же, дьявол же, рога и копыта одни. Прилетит, глаза по пять копеек, язык на плече, хвост поджат. Ну и кто кого пугал? Такие они, рабочие ночные будни у нас.
     Есть ещё один экспонат – специалист по церквям и храмам. Тоже старый хрыч. Работает исправно – свечи задувает. А ещё плавит их. Чтобы и свечи падали, и дух человеческий падал. Если зажжённые свечи не удаётся потушить, то расплавить – мягкое дело. Как они гнутся, извиваются в предсмертных судорогах. Жуткое зрелище. И гнёт, и гнёт их грех, подкашивает, не давая поднять голову Ангелу человеческому, а тот стоит рядом и плачет, не в силах со мной бороться.  Раньше надо было бороться за своего человечка. А теперь он – мой. Как хочу, так и верчу ваши души-свечечки через бесов моих. Все он не может потушить и согнуть, не в нашей власти, а вот шибко нечеловечески грешных – не даёт помянуть, особенно за упокой. Если они у меня, в моей власти, никаких им поминовений, раньше надо было думать, когда ко мне торопились. Я, моё войско – разве мы виноваты? Пустые слова. Давно всему человечеству известно - причину ищи в себе. Не надо перекладывать все грехи на меня. Всех собак на меня навешали. Я только подбираю ненужных Небу. Куда их сирых ещё подевать? Третьего не дано.
     Я – не случайность. Я – закономерность человеческой жизнедеятельности, ведущая к духовной погибели. О как! Учёные и философы говорят обо мне на уровне отвлечённых интеллектуальных размышлений (как Я сейчас). Мне это на руку – пусть разглагольствуют. Вот только святые отцы, все священники и святые-святые человечки напрягают своей жёсткостью по отношению ко мне. Запугивают мной людей не хуже меня. Опыт, видите ли у них и его не пропьёшь. Пропьёшь-пропьёшь, это я умею подстраивать. Сколь их у меня таких ошивается на веки вечные – считано-не считано.
     Моя воля – разрушать мир. А ещё желаннее – погубить. Блуждает моё многочисленное войско в пространстве воздушном. Людям и не видно. Да больше половины не догадываются, что воздушная бездна – наполнена бесплотными духами. Сколь их там носится! Бездна в бездне. И работают они на поражение. Нет у простого человека такой силы – победить сатану навсегда. Ну, могут отдельные личности прожить достойно, помучить себя и меня, праведниками называют себя. К чему жили? Ни себе, ни людям, то есть ни себе, ни дьяволу. Приставляю я к таким - личного беса. Чтоб до конца жизни страдал и покоя не знал. А как он хотел? Чтоб праведная жизнь сладкой не казалась. Пусть гордится – личный бес есть. Ни к каждому приставляю. На некоторых и внимания не обращаю – сразу видно куда катится, чего усилия прилагать? Чем никчёмнее человечишко – тем меньше хлопот. Катится-катится колобок – ко мне и прикатится.
     Правда им тоже выделяется, уже не от меня, личный Ангел. Вот он пусть и страдает за человека. Мне достаточно глянуть – не потянет. Есть у того Ангела задание – давить беса. Но человек-то тот ему не помощник, тянет его ко мне, пришибленного от рождения, мне и помогает своим житием-бытием. Возятся-возятся с ними. Даже к нам на экскурсию приводят. Напугают нашими адскими безднами, хоромами нашими, криками-воплями грешников, да горящими глазами бесов, да обратно вытянут, якобы спасая. Ну, притихнет первое время тот. А мои-то тут как тут. На раз-два окрутят. И вернётся вся суетность.  Кто сказал, что это всё Я? Это результат свободного выбора человека. В мою пользу. Душа была вне зоны доступа. И опля – открывается моему воздействию. Прививочку-то ей вовремя не поставили, иммунитет и ослаб. Оплошность не моя.
     Ох, что-то меня на философию потянуло. Поговорить по тёмным душам и не с кем. Одни подчинённые солдатики-бесы. Оловянные солдатики. Безмозглые и глупые. Да ещё один орущий контингент со страшно выпученными глазами. О чём с ними разговаривать? Наговорился в их прошлой жизни, сказки сладострастные напел. Теперь – отработанный материал. Причём на целую вечность. Нет, это хорошо, что здесь нет умных. Умнее меня в моём «царствии» и не должно быть.
     Вернёмся к нашим баранам. К тем, двум, на задании которые. Ну были у них имена, да сплыли. И вспоминать нечего. Не пригодятся. С бесом под номером один – у меня всё решено. Его к тем же, стонущим на походный костёрчик. Ждём только результатов.
     Второй. Ошибка Света и Темноты. Ну, приютил я его, смалодушничал, в войско взял».
    Рогатый вспомнил те времена, когда вышло всё не так, как он хотел.

     Тысяча пятьсот тридцатый человеческий год. Сибирское ханство.

-Ты входишь в доверии самого царя. Задание сложное. У него большая группа поддержки со стороны Света. Царь развернул огромную компания по строительству Храмов на Руси. Не подпустить его мысли на территорию Чинги-Туры и дальше на Югорскую землю. Пусть варится здесь во взаимоотношениях с Золотой Ордой и Сибирским ханством. Делит Орду на многочисленные ханства, выделяет из состава Руси, присоединяет. Дьявол ему в помощь. Но на эту огромную территорию – ни-ни. Чтоб и не замахивался своими духовными помыслами. Воевать – пусть воюет.
-Время?
-Век-два.
-За что в такую ссылку?
- Говорю, на кон ставятся мои силы. Чем больше территории завоюет Свет, тем меньше остаётся моему владению. Один уже бес быстро-быстро выполнил приказ мой. Столкнул внутренние противостояния Орды. Что и требовалось. Да на Чинги-Туру начхал без моего ведома. Заглох осколок Золотой Орды. Тюменское ханство исчезло после очередной внутренней войны. Появилось Сибирское ханство. Весь юг Тюменской области входил в вилайет Чинги-Туры. Тридцать лет и три года Тюменское ханство просуществовало. Жили там сибирские татары, казахи, ногайцы, башкиры, ханты, манси. Разной веры. Абулхайр-хана узбекского не стало почти век назад в походе на узбеков. И на тебе – в тысяча четыреста девяносто пятом году – надоумил тот бес - перенести Чинги-Туру в Кашлык. Все мои беды с того времени. Так и не возвернули. Тебе туда. Организуй всё по здравомыслию нашему тёмному.
-Кем появиться?
-Ну, допустим из неоткуда, чтобы не осталось в истории следа твоего появления. Примерно из лихих казаков. Вызовешься у царя-батюшки. Поведёшь войско. А дальше – войны, войны. Ну, ты знаешь. И фамилия, имя чтоб забылось. Так, приблизительное осталось для истории. Прозвище. Пусть думают – ты человеческого отродья. Чтобы в летописи было «родом неизвестный, душой знаменитый». Дел не натвори как первый, тот бес. Войны и только войны. А если пошлёт тебя царь с иконами, не артачься, прикинься. А там – сталкивай эту веру с язычниками. Вот повеселимся. Ничего у царя не выйдет. Мы повоюем. И войско, войско с собой прихвати наше тёмное невидимое, выделяю. К тому, видимому человеческому. Давай, заглубляйся в жизнь земную по полной. С отчётами жду каждый человеческий год.
     «Что вышло из того? А то, что имеем. Остался неизвестен и знаменит бес второй. Всё сделал, как научил Я. Резни было! Не насаждал он веру, а как положено, завоёвывал, рушил, грабил. Сам лично наблюдал. Да вот полюбился он народу настолько, что молятся за него. Сам митрополит Тобольский поднял вопрос о причислении этого моего беса к лику Святых. Знали бы они! А ведь это его бесовскую душу загубит. Слабым становится в нашем злом и лютом деле. Память отшибло не по моей вине. А по вине этих «набожных». То ругают его, то хвалят. Портреты в каждой сибирской избе висли до двадцатого века. И пишут, пишут о нём. Книгу в Тюмени собрались выпускать – «Народная энциклопедия», к четырёхсот сорокалетию Сибирского казачьего войска (а что не моего войска?). И ведь деньги всем скопом собирают. Полоумные. На придумывали, я отдыхаю в сторонке.
     И ведь периодами. То он их, людей, Свет очей. Так его - так сразу и тянет душу излить, хорошо, что не помнит, про что каяться. Трактуют, что его поход – Божий промысел. Субстанцию его так и вытягивает из нижних ярусов, как пылесосом затягивает в небесную турбулентность. Жарко, видите ли, ему становится в подземелье, душно. К Свету тянется. А Свет его манит, манит. Того и гляди – за своего примут. Самонадеянно бескрыло подлетает к Самому и - бух, снова, на эту грешную. Память и отшибает (Кто он? Где он?). А это, вдруг, он – у них, людишек, опять становится разбойником, захватчиком чужих земель, истребителем коренных народов и все остальные смертные грехи приписываются ему (как и задумано мною). Так тот начинает удвоенно, в три смены летать на дежурство в пространство воздушное. Трактуют, что его поход – мои происки. Приятно, меня вспоминают. Я не вмешиваюсь, пусть хоть передерутся. Не допустить бы его возвеличивания. А вдруг и заберут его обратно в Ангелы? Что недопустимо. Мы из гордых. И он таким должен быть. Но ведь за меня никто не молится. А за него – в Храмах Тюменских, Тобольских заступаются. Дни памяти ему устраивают. Войска Казачьи подняли. Тело не нашли. Ещё бы. А поминают. Литию о упокоении Тимофеича и его дружины совершают. В Вагайский район едут, на место «гибели». А того, так и тянет в эти дни на это место. Хоть каждый год тонуть согласен. Да привязанный он мной к Куминскому болоту. Стоять, бояться!
     Два сапога – пара. Бесы эти. Один злой и усердный черезчур, и инициативный какой-то. Но приструнил после Искера-то его Я. Сидит теперь не пикнет. Дорабатывает свои минуты до кострища. Хорошо работает. Насоветовал в Куминское болото радиации уйму. Вредитель тот ещё! Души исправно мне поставляет. Второй напарник, получается, и так-то был из сомневающихся на Небе. Но его прогнали, значит – будь добр - служи Темноте. Дослужился, что снова колбасит. Ей, дьяволу, страдает как мой последний грешник. Ну, не его вина. Это всё люди такие. Всё бы им кумира на постамент. Чем я не кумир?
     Пусть тешатся. Ну вот что к нему привязались? Других забот и богатырей нет? Нашли бы ещё какого анчутку. И вовсе мой бес не внёс христианство. Я бы ему показал кузькину мать. Это Филофей посеял вредное для меня зерно. Глупые людишки, его редко поминают, только в храмах, да отдельные страдальцы-праведники. А Тимофеевича – пожалуйста, каждый поминает, в школах учат. Любой невоцерковленный, кандидат ко мне в лапы – знает от и до - про проделки моего беса «блаженного», то есть Тимофеевича. А мифов-то, мифов про него. Тут я позаботился, усугубил, так сказать. Чтоб ничего не пронюхали, про правду тёмной жизни моего подопечного. Я его послал на задание. А возвеличивают его. Что не так я сделал? Честное дьявольское слово, бес вмешался. Рррр.».
     Прокрутив в тёмном уме все перипетии подземной жизни, Рогатый удовлетворённо, расслабленно задремал, не подозревая намечавшийся хоть и провальный, но неслыханный в Темноте бунт. И от кого? Пригретых, прикормленных злыдней.


Глава XXVI. Чинги-Тура. Семнадцатая кафисма.

     Голова болела. Глаза открывать не хотелось, хотелось ещё поспать. Но в разум стал пробиваться настойчивый стук. Вспышка. И Лиза вспомнила вчерашнее. Глаза моментально хотелось открыть, но Лиза сдерживалась от страха. Не вижу – не знаю. Но стук не прекращался. Стало понятно, что он доносится из подъезда, кажется стучат в дверь. А ещё слышны звуки улицы. Проехала машина. За стенкой слышен явный топот ног. Сколько время? Ночь? Утро? Спала она или только дремала? Или отключилась от страха?
     И всё же глаза непроизвольно открылись. Свет. Шторы на окнах и стеклянной двери балкона Лиза с вечера не закрывала, чтобы было видно улицу и не так было одной страшно. Лиза быстро обвела взглядом комнату. Всё как с вечера. Молитвослов лежит на кровати, около подушки. Посмотрела перед собой в коридор – инвалидная коляска стояла впритык с входной дверью. Значит, не приснилось. В дверь барабанили. Лиза посмотрела на часы – семь утра. Чтобы отрыть дверь, нужно отодвинуть это кресло.
-Лиза, - глухо донёсся голос соседки.
     Лиза настроилась с духом открыть дверь. Встала. Стала одеваться. В дверях зазвякал замок. Отодвинув к стене кресло, вошла соседка.
-Стучу, стучу. Напугалась, не открываешь. Ты же хотела рано, на первом автобусе за коммунальные платить. Вспомнила, ключ тебе не отдала. Зачем он теперь мне. Сама будешь приезжать. Что, креслом-то загородила дверь? А, ты мыла вчера и передвинула? Давай его на кухню, в угол заведу, как хоть тут тормоз поставить, чтоб не укатилось?
-Нет, оставьте ключ себе. Вдруг авария какая, воду прорвёт или что. Откроете. Бывает счётчики поверяют, показания снимают. Оставьте. Не спала ночь. Под утро уснула, не слышала будильник. Вторым рейсом поеду, успею.
-Ну до свидания, тогда. Не вернёшься?
-Нет, мне на работу. После обеда из Тюмени выезжаю. До свидания. Спасибо, что смотрите за квартирой.
     Попив чай на кухне, с опаской глядя на кресло-коляску, Лиза уехала по своим делам, по каким приезжала. Заключила договора с местными коммунальщиками, передала данные счётчиков, оплатила задолженность. Выехала в Тюмень. Проделала те же процедуры в Тюменских Электросетях. Взяла реквизиты, чтобы не ездить для оплаты. Ещё подъезжая к компании, Лиза заметила из машины необычное круглое здание церкви. Сразу вспомнила, когда искала храм, в котором её крестили, читала о православном Храме Всех Святых. Побывала в Знаменском кафедральном соборе. А этот небольшой, решила потом посетить. Да и маленький он, вряд ли в те года там служили службы в будние дни. А сейчас православные стояли даже на крыльце. Видно было, что шла служба. Желающих было много. А вместимость небольшая.
     После хлопот по электроснабжению, Лиза вернулась к Храму. Прихожане не расходились. Можно было пройти во внутрь. Лиза вошла во двор с внутренним голосом «может здесь крестили её маленькую?». Заасфальтированная часть двора привела к крыльцу. Ухоженная территория вокруг храма.
     Старинный намоленный Храм. Необычная архитектура. Одноэтажное здание-ротонда. Единственная в Тюмени. Редкая в Сибири. Памятник истории и культуры. От крыльца начинается небольшой прямоугольный притвор, построенный в тысяча девятьсот семидесятых годах. Дальше за Храмом, построенная в две тысяча четвёртом году, новая колокольня. Позже в этом здании и сосредоточился молодёжный центр, организовывая паломнические поездки по святым местам области и страны, создавая православные летние лагеря. В Храме есть библиотека и воскресная школа для детей и для взрослых, детский церковный хор.
     В восьмидесятые годы появился большой каменный пристрой. В котором есть большая купель. В те же годы появился новый иконостас из резного дерева с позолотой, заменена крыша, на куполе добавлена маковка, барабан и новый крест, покрытый сусальным золотом.
     Да, это сейчас Храм Всех Святых работает ежедневно и проводятся службы. А в советское время было время тяжёлое, как и для всех церквей. В те годы из храма было изъято церковное имущество: вывезено более двенадцати килограмм серебряной утвари, два колокола весом девяносто шесть килограмм. Храм хотели отдать под школу. В тридцатых годах батюшка, отец Николай, был арестован, репрессирован и умер. Через полвека реабилитирован посмертно. Затем следующие два священника, отец Диоскар и глава религиозной общины Михаил, расстреляны. Последовавшие священники отец Никифор и Игумен Игнатий прошли через ссылку и каторгу. В непростые времена Храм продолжал работать, был единственным местом в Тюмени, где проводились воскресные и праздничные богослужения. Закрывался только в сороковые годы, для демонтирования креста. В начале восьмидесятых на службу приходили пятнадцать-двадцать человек.
     На жёлтом полотне стенда перед Храмом написано:
     «Объект культурного наследия федерального значения «Всехсвятская церковь (Круглая)» г.Тюмень, ул.Свердлова, 29
     Церковь Всехсвятская построена в 1833-1839 гг. по проекту 1832 г., выполненному тобольским архитектором Петром Ивановичем Праманом. Согласно документам, церковь сооружена иждивением титулярного советника Дмитрия Ивановича Войнова, а внутренним благолепием украшена сыном его коллежским советником Матвеем Войновым».
     Здание стиля классицизма представляет собой небольшую центрическую ротонду, перекрытую купольным сферическим сводом и завершенную миниатюрной главкой. Цилиндрический объем по четырем осям акцентирован двухколонными портиками. Декоративная разработка церкви сдержанна, основана на использовании элементов ордерной системы. Внутри церкви первоначальное убранство не сохранилось. В 1970-е гг. к западному входу с портиком был пристроен притвор.».

     А ещё ранее на месте этой построенной церкви была небольшая деревянная церковь. Считается, что первоначальная была построена в тысяча семьсот семьдесят седьмом году и была она кладбищенской. После выделения денег из казны, сбора с жителей города, обветшавшую деревянную заменили на новую, каменную. Когда-то стояла при кладбище. А сейчас – в центральной части города Тюмени. В десяти минутах от Центральной площади.
     Сама церковь, колокольня, столбы меж секциями металлической резной ограды, побелены в белый цвет. Купол колокольни и Храмы и колпаки на столбах – в зелёный цвет. Зелёный цвет в православии символизирует Святой Дух. Гармонично.
     Лиза постояла около крыльца, не поднимаясь. Крыльцо занято молящимися прихожанами. Слышно песнопение. Доносится «Славление». Лиза бы и поднялась на крыльцо. Но тесниться в церкви не принято. Кто первым пришёл – тот и заслужил лучшего. А так хотелось приобщиться. Пройти не было возможности. Хотелось поставить свечи. Помолиться в Храме. Лиза перекрестилась три раза у входа и поспешила на автовокзал. Пора было выезжать из Тюмени.
     Город Тюмень расположен на берегу реки Тура. Сейчас населения – восемьсот тысяч человек. В тысяча пятьсот восемьдесят шестом году началось строительство города Тюмень. Недалеко от старого Чинги-Туры. На высоком просторном мысе, со всех других трёх сторон ограждённом Турой, оврагом и речкой Тюменкой. Изначально населявших Тюмень не было и тысячи. Заселявшиеся прибывали из Перми, Устюга, Сольвычегодска. Где преобладало русское население. Чинги-Тура к тому времени прекратила своё существование. С момента вливания Тюменского ханства в Сибирское ханство, значение её уменьшалось. Но существование этого города не прекратилось.
     Тайбугины, завоевав власть, уехали из Чинги-Туры в Искер. Тайбуга был далеко от Чинги-Туры, которая находилась на северной границе ханства.  Зато шибаниды считали всё ещё её своей столицей. Двоевластие закончилось, когда хан Едигер был свергнут, а ханом Сибирского ханства стал Кучум в тысяча пятьсот шестьдесят третьем году, который и овладел Искером. Развитие Чинги-Туры, находящейся так далеко о столицы ханства, приостановилось. И окончательно город заброшен после похода Ермака. Возможно, город был сожжён полностью, а может разграблен так, что татары покинули его. Это могут показать раскопки городища, которое уже не возле строящейся Тюмени, а в самой Тюмени оказалось.
     Первоначально, город Чинги-Тура, в конце XIII века, являлся центром на трансуральском торговом пути. Город основан в тысяча двести двадцатом году и назван в честь Чингисхана, а слово татарское «тура» означает «крепость». Это по версии Миллера Г.Ф.. А если по другим версиям, в переводе с тюркского, то «чинг» - это «укреплённое место». А ещё считают, что до Чинги-Туры, ещё ранее, на этом месте жили угры и существовало угорское поселение с названием Тимга. По названию речки Чинга (а это у угров переводится как нижняя часть реки, устье) на их алтайской родине, откуда они и переселились в древние времена.
     И была в разные годы Чинги-Тура столицей в составе улуса Джучи Золотой Орды Тюменского улуса - с тысяча двести двадцать четвёртого года – два века, первой столицей Узбекского ханства - с тысяча четыреста двадцать восьмого года - восемнадцать лет, столицей Тюменского ханства – с тысяча четыреста сорок девятого года - тридцать три года, столицей Большой Орды - с тысяча четыреста восемьдесят первого года - четырнадцать лет, столицей Сибирского ханства - с тысяча четыреста девяносто пятого года - почти век.
     В город приезжали шейхи, приходили караваны бухарских и самаркандских послов. Принимали иностранных послов, дипломатические миссии. Проповедовали ислам и письменность Востока. Здесь объявляли войну и заключали мир. Населяли землю ханств тюрки, татары, ханты, манси, казаки, башкиры, коренные угро-финские народы, западные пермяки. Когда-то были кочевые узбеки при Узбекском ханстве.
     В Чинги-Туре была построена мечеть из глиняных кирпичей. Около города стояли деревянные караван-сараи. Сам город состоял из юрт. С трёх сторон город защищён был рвами и холмами, и стоял на высоком берегу рек Тюменки и Туры. Ограждён оборонительными сооружениями. Город-крепость. Из Средней Азии через Чинги-Туру в Сибирь и за Урал проходил торговый путь. Сюда везли шёлк, фрукты, золотые украшения, серебряную посуду, вино, военное облачение. В обратную сторону шли сибирские меха.
     Но правящие ханы не стремились расстраивать свои столицы, не было желания развивать эти города. Испокон веков эти народы были кочевые. И правители также постоянно не жили в столицах. В случае чего, при опасных ситуациях, можно было бросить город, сжечь его, разрушить. Ханы считали свои столицы временными ставками, где укреплялась власть, собирались налоги. Когда хан отсутствовал, оставалось небольшое количество населения. Ханы находились в постоянном движении, выезжая в степи, в свои подконтрольные владения. Да и сама Чинги-Тура находилась на севере ханства, не очень удобная для постоянного проживания теплолюбивых правителей.
     Сейчас Тюмень - это красивый, чистый, современный город. Четвёртый по населённости город в Сибири. Это благоустроенный город. Тюмень славится термальными источниками. Столицей Тюмень стала в годы ВОВ. Вплоть до марта тысяча девятьсот сорок пятого года в Тюмени находилось эвакуированное тело Ленина. На протяжении всей войны никто не догадывался о сверхсекретном объекте. А также из города Тюмень в тысяча девятьсот сорок четвёртом году был отправлен целый вагон кошек в после блокадный Ленинград. Во время ВОВ в Тюмень было эвакуировано много предприятий. Это перевалочный пункт для ссыльных до войны. С семидесятых годов развита нефтегазовая промышленность. Предприятия машиностроения, деревообработка, лёгкая, пищевая промышленность являются экономикой города. Есть речное пароходство, международный аэропорт.
     Как и через Чинги-Туру в былые времена, через Тюмень проходят дороги. Это уже автомобильные дороги федерального и регионального значения. Тюмень является железнодорожным узлом на Транссибирской магистрали. Дороги идут на Тобольск, Нижневартовск, Сургут.
     Тюмень – сибирский город. Там так же, как в Кондинском районе, холодно зимой. Так же можно приобрести северную рыбу, дичь, медвежатину, оленину, белые грибы, бруснику и другие дары таёжного леса. В городе красивая набережная, парки, хорошие дороги, очень много высших и среднетехнических учебных заведений. И, да, восстановлено очень много разрушенных в XX веке православных храмов. Есть и мечети, и единичные храмы других религий: иудейские, протестантские, католические, старообрядческие.
     А вот по бывшей Чинги-Туре топают ножками жители северной столицы. Забыли про неё. Да многие и не знали даже. Знают историю своего родного русского города с тысяча пятьсот восемьдесят шестого года, да и достаточно. А что, что там в толщах земли? Под стадионом? И останки верблюдов, привозивших с Востока и Средней Азии чай, одеяла, перстни и рабов. И остатки сгоревших сооружений, и истлевшие, заржавевшие кольчуги, шлемы, сабли.
     Есть предположение, что в некоторые периоды в начале XVI века, власть могла переходить к князьям вогульским, угорским, скорее всего Пелымского княжества. Хаживали они со своими войсками на эти земли. Так как шибаниды к тому времени покинули Чинги-Туру. А Тюменью владели князья угорские, которые платили великому князю ясак. Так писалось в одной летописи. Это про десятилетний период начала XVI века.
     А татары, основные оставшиеся жители Чинги-Туры, ушли от греха подальше из заглохшего городка в соседние поселения, после похода Ермака в августе тысяча пятьсот восемьдесят первого года.  Город Чинги-Тура был взят без затруднений.  Кашлык (Искер) был взят в следующем году, в октябре. Но за Кашлык шла борьба ещё пять лет. Тайбугины пытались утвердить свою династию. Покорённые татары восстали. Жители Кашлыка вернулись в город. Вогульские и остяцкие княжества их не поддержали, а покорились власти русского царя. Кучум проиграл. Город Тюмень строился уже как русская крепость.


Глава XXVII. Странный пассажир. Семнадцатая кафисма.

     На автовокзале шумно. Послеобеденное время, пока ещё световой день. У входа, со стороны города многочисленное такси, личные автомобили встречающих и отбывающих. Около всех лавочек с урнами на улице столпились дымящие и смолящие курильщики. В самом здании вокзала все металлические сиденья заняты. По бокам стен, у входа на второй этаж лестницы и под лестницей стоят отъезжающие пассажиры с багажом. Постоянно убывающие и прибывающие автобусы к узким, примыкающим в притык друг к другу платформам разных направлений.
     С правой стороны от входа в автовокзал - кассы, от трёх из них шли длинные хвостики очереди. Встав в конец очереди левого окошка кассы, Лиза поставила перед собой дорожную сумку на пол, подпинывая её ногой в процессе движения очереди. Пол конечно не ахти, но невыспавшаяся и уставшая в дороге Лиза решила дать рукам отдых. Шум и суматоха суетных пассажиров отвлекали от ночного происшествия. Потом проанализирует. День, светло, среди народа.
     Лиза купила билет на пригородный автобус. По времени должна успеть к поезду, если автобус не задержится. Привыкшая ходить на каблуках, Лиза и в дорогу одела сапожки на высоком. Оглянулась. Мест свободных как не было, так и нет. Сходила в привокзальное кафе. Долго, нервничая ждала, поглядывая на часы, когда приготовят пельмени. За столиком и отдохнула, вытянув ножки под стол. Посетителей было почему-то не много. Мужчина с вещами, как и Лиза, да ещё женщина пожилая. Может цены не устраивают. Или
все торопятся отъезжать, перекусывая пирожками в буфетах и у ларьков.
     Обратно в здание вокзала можно было и не возвращаться: вокзальный диктор объявила посадку на рейс до Верхней Тавды. Для жителей Кондинского района это название всегда является путаницей. До две тысяча шестого года. Жители, живущие рядом с железной дорогой, знали одну Тавду. Железнодорожную станцию Тавда на Свердловской железной дороге по направлению Устье-Аха – Свердловск, теперь уже Устье-Аха – Екатеринбург.
     Когда пустили дорогу с твёрдым покрытием от Тюмени до Тавды, на автобусе до Тюмени от Тавды доезжали без происшествий. А вот в обратную дорогу, из Тюмени – путало название. Если спросит кассир в билетной кассе: «Вам на какую Тавду?», то это хорошо, пассажир задумается, какая же это Тавда на железной дороге, из которой он приехал. Постоянно путали Верхнюю Тавду с Нижней Тавдой. Почему её Верхней окрестили в кассах, ведь на самом деле – это просто Тавда? Так и узнали, что существует ещё одна Тавда – Нижняя. И находится одна на этой же автомобильной дороге, поворачивая на полпути к Тавде – вправо. Та Тавда, которая на железной дороге – Свердловской области. Нижняя Тавда относится к Тюменской области. Хотя добраться до этой Нижней из Кондинского района напрямую – невозможно. Нет дороги. До сих пор нет. Есть, но в планах. С пересадками через Тавду, то есть из Тюменской области в Тюменскую область только через Свердловскую область и только по железной дороге до Тавды, а потом автомобильной до Нижней Тавды доехать можно. Болота. Непроходимые.
     Только зачем жителям Кондинского района эта Нижняя Тавда? Никогда раньше не ездили и знать не знали. Но с открытием дороги – не только услышали про неё, но и увидели. Не повезло тем пассажирам, у которых кассир не спросил точнее, какая Тавда. Выдавал молча билет. Пассажир ехал-ехал и приезжал в Нижнюю Тавду. Бес попутал. Это сейчас можно такси вызвать и уже, не смотря на лишние затраты, вырулить куда нужно, всё же – в Тавду. А вот раньше, приехал последним автобусом – ночуй. И уедешь утром обратно в Тюмень, а там уже разбирайся, куда тебе снова билет покупать. Тут и потраченное время, и деньги, и нервы.
     Сколько же это было случаев! Добрые люди, вернувшись домой, передавали родным и знакомым про этот нюанс, Нижнюю Тавду. А недобрые – помалкивали: пусть прокатятся тоже. Как позже Лиза выяснила, село Нижняя Тавда образовалась раньше в начале XVII века, а называлась просто Тавдой, по одноимённой реке Тавда. А когда появилась железнодорожная станция Тавда, затем вырос посёлок Тавда, а в тысяча тридцать седьмом году, это уже был город, в советское время Тавду Тюменской области переименовали в Нижнюю Тавду. А в летописях, упоминается именно та Тавда, древняя, теперь уже ставшая Нижней. В две тысяча шестом году в Нижней Тавде построена новая церковь во имя Святой Троицы.
     Сначала была построена деревянная церковь во имя Святой Троицы в далёком тысяча семьсот семьдесят пятом году, на месте сгоревшей. В начале двадцатого века на её месте построена каменная. В советское время церковь разрушена, а священника расстреляли. Иконы и утварь забрали в музеи и культурные учреждения. И только в двадцать первом веке сподобились приход воссоздать с богослужением в приспособленных помещениях. С времени открытия и освещения нового храма, там служит настоятель иерей Владимир. Красивый Храм, кирпичный, большой, просторный, в белом обрамлении по кирпичу. С золочёными главками, колокольней. В храме почитается икона Божией Матери «Достойно есть», как и раньше. Оригинал иконы удивительным образом сохранился у жителей в советское время, а потом передан в Знаменский Собор. В храме имеется Воскресная школа.
      Лиза никогда не была в Нижней Тавде, лишь проезжая на автобусе, с опаской ждала, когда проедут этот поворот, значит точно попадёт на Верхнюю Тавду. И в этот раз, долго вглядывалась в дорогу, увидев указатель, показывающий поворот на Нижнюю Тавду, успокоилась. Не попутал. Лиза начала прокручивать в голове события этой ночи. Cпала она или нет? Что же приснилось? Ничего. Или не помнит. Почему она не видела во сне тётю? Ведь спала в её квартире, думала о ней. Её она почему-то не боялась. А вот этого загадочного деда. И хорошо, что молитвослов всегда с ней. Она открыла маленькую сумочку: на месте, обе книги, не забыла на квартире. Когда автобус доехал до Тавды, наступил вечер.
     Отстояв снова очередь в железнодорожную кассу, Лиза прошлась по привокзальной площади, закупив минеральной воды и пирожки. Железнодорожный вокзал, по сравнению с автовокзалом в Тюмени вызывал грусть, если не сказать, что брезгливость. Есть пирожки, сидя на обшарпанных сидениях и глядеть на скученно сидящих пассажиров и отдельных постоянно обитающих там мужчин, расхотелось. Некоторых личностей можно было уже узнавать с прошлых поездок. Лиза решила поужинать в вагоне, благо, времени четыре часа пути впереди. Вышла на перрон, многие пассажиры стояли, ожидая поезда. Знакомых, кто ехал с ней вчера в Тюмень, не рассмотрела. Объявили посадку.
     Билеты до её станции всегда почти продавали в один общий вагон. Места пассажиры занимали, чаще, на своё усмотрение – кто куда успел. Лиза села снова на свободные места в середине вагона, справа, как обычно, спиной к двери, по ходу движения поезда. На противоположных сидениях - никого пока не было. Лиза поужинала. Через несколько минут, состав тронулся.
     Лиза огляделась: нет ли кого по пути знакомых. Слева от неё сидели три пожилых дамы. Вот не бабушки. Одна женщина, лет восьмидесяти – в красной современной удлинённой курточке, коротких брючках до щиколотки, в коротких сапожках на небольшом каблучке, с красивой высокой пышной причёской и шляпкой под цвет куртки. Рядом с ней сидели чуть по моложе женщины, лет по семьдесят – в джинсах, курточках, шапочках. Все с небольшими дамскими сумочками. Никаких баулов. Все женщины были с яркими покрашенными волосами: от каштанового до фиолетового цвета.  С яркой красной помадой на губах и бордовыми ногтями.
     Лиза непроизвольно оглядела себя: да уж. Лиза сняла курточку и повесила рядом. Сняла шапку и шарф. Рукой пригладила волосы, уловив жалкую прихлопнутость и приплюснутость причёски - пучка длинных волос, уложенных в «шишку» и заколотых металлическими шпильками. Вокруг «шишки», собранные волосы были липкими и жирными от долгого ношения головного убора, да и не помешало бы помыть, два дня в дороге. Ноги гудели. Лиза расстегнула молнии на сапожках, вытащив ступни и положив на голенища сапог, глянув без сожаления на замшу, раскинутую на нечистом полу вагона: ноги жалко больше.
     Женщины разговаривали между собой наперебой, как давние знакомые. Наверно попутчицы из одной местности. А может познакомились в дороге раньше. Потом они все трое начали возмущаться на кого-то. Лиза оглянулась назад. За спинками их кресел, в начале вагона сидел молодой человек с белым небольшим ноутбуком. Доносилась негромкая музыка. Лизе это совершенно не мешало. Или Лиза подальше, наискосок сидела, либо моложавые на вид женщины были такими немолодыми и вредными, что музыка их раздражала.
-Выключи свою шарманку, - выкрикнула одна, - молодёжь пошла, никакого уважения, дома слушай.
-Да, - вторила рядом сидящая, - дома соседи надоедают, тут покоя нет, отдохнуть не дают.
-Проводнику надо пожаловаться, - громко сказала третья дама, явно, чтобы паренёк услышал.
     Лиза повернулась обратно и посмотрела дальше от них, в конец вагона. Вагон был заполнен на треть. Впереди сидящие занимались своими делами: кто спал, кто перекусывал, кто в телефоны уткнулся. Ни связи, ни интернета на этом перегоне не было. Что они там в телефонах читают, только если закаченную информацию. Никаких шумных компаний, каждый по себе. Спать, конечно, очень хотелось, но уснуть не получится, впереди несколько остановок, с шумными посадками пассажиров, да и вагон постоянно дёргается. Достала из маленькой сумки Псалтырь, открыла двадцать девятую кафисму, хоть в дороге прочитать, потом на работу, начало недели, времени не будет. Через какое-то время поезд зашипел и остановился. Первая станция. Никто не сел в вагон, наверно продали билеты в другой вагон. Лиза плотно прислонилась лицом к стеклу, чтобы что-то разглядеть. Темно. До фонаря на станции не доехали, и он слабо отсвечивал издалека, блёкло отражаясь от окна.
-А Вы умеете подключать? – сидящий с ноутбуком паренёк громко обратился к Лизе, перекинувшись ближе к проходу между креслами.
     Лиза повернулась. Паренёк опять сел на своё место. Лиза наклонилась, одела свои чёрные сапожки, взяла через плечо дамскую сумочку с документами и карточкой, оставив дорожную сумку и одежду. Перешла через проход на другую сторону. На первых сидениях было два места-кресла и небольшой столик с лежащим на нём портативным белым компьютером. Остановившись заглянула на экран ноутбука. На экране открыты папки с названиями музыкальных групп.
-А что подключаете? Интернета всё равно нет, не ловит на всём пути.
-Знаю, у меня записи. Наушники включаю, не работают.
-Может программу нужно какую подключить? У меня сразу подключаются на ноутбуке, сами, как штекер вставляю, рамка выходит. Давай поищем. А компьютер старый дома, так там в Плейлист захожу слушать музыку, сын скачал.
Лиза просмотрела мельком, никакого значка с этим названием не нашла с ходу.
-Ой, да у тебя музыка тех годов, мой сын, когда в старших классах учился, все эти песни слушал. Наверно тебе столько уже как ему.
-Я рок всегда слушал. Мы с отцом из-за этого поссорились. Я ему тоже всегда мешал музыкой. Он рок просто ненавидел. И из дома меня выгнал. Сначала я в техникуме в Тавде учился. Приезжал на каникулах. Потом бросил учиться. Выгнали из-за рока. Теперь езжу в поезде туда-обратно просто так, слушаю.
     Лиза оглядела быстро паренька: лет тридцать уже, пора и работать. Сыновья у неё давно выучились и завели семьи. Разговаривал он с ней легко, как на равных, одного возраста будто. Но во взгляде и рассуждениях – остановившийся в развитие на уровне подростка. С виду высокий, полноватый, светлые волосы выглядывают из-под вязаной белой шапочки. Одет в синий, уже зимний пуховик. Хотя здесь, впереди вагона другой климат, потеплее, чем где она сидела.
-Так это когда запрещали рок, ещё в советское время. Поди зарубежную слушал, или громко. У меня сын «Рамштайн» слушал из зарубежной. Даже если тихо включить, всё равно грохочет. Не знаю, как помочь, - глянув на оставленные вещи на правом ряду сидений, Лиза присела около ноутбука на свободное место. - Как у сына, у него такой же белый, небольшой ноутбук был, когда учился и приезжал. Давно не слушала эту музыку. В роке я не разбираюсь, - она пробежалась по папкам, открывая каждую. - Ой, и «Сплин», и «Би-2», и «Агата Кристи», «Наутилус Помпилиус», «Агата Кристи», «ДДТ», «Танцы Минус». И Цой, и «Петлюра». Как давно не слышала. Дети уехали, а у меня другие песни, а те у них остались. Я и не думала, что это рок. Поют и поют. А мне нравилось слушать. Если не громко, можно слушать.
     Парень опять включил музыку. Правой рукой он щёлкал по клавишам, а левой рукой придерживал старомодную сетку, лежащую рядом. В сетке видна была хорошая стопка книг.
-Меня мамка тоже не ругала. Это отцу не нравилось.
-Ты книги продаёшь по вагону?
-Нет. Это раньше продавали тавдинские торгаши по вагонам, никто не стал теперь покупать, они мне их скинули. Ношу, потом к берегу пристану, выложу.
     Он приподнял сетку на весу. Лиза удивлённо разглядывала книги. Там похоже были не детективы и журналы, а литература посерьёзней, религиозная. Самая верхняя небольшая книга – молитвослов, дальше книги побольше, нижняя самая объёмная. На Библию похожа, но корешок с названием не виден.
     Вагон начал поскрипывать и скрежетать, разбалтывая сидящих пассажиров. Свет потускнел.
-Опять станция так быстро? – удивилась Лиза, посмотрев на своё место, не упала ли дорожная сумка.
-Сейчас по времени должна транспортная охрана ходить. Мне надо в туалете переждать, а то снова отловят.
-А что ты натворил?
-Я без билетов езжу.
-А как зашёл? И получается?
-Как сопровождающий, помогаю вещи пронести и остаюсь. А они в это время шастают, билеты проверяют. На Куминском.
«Не электричка же, чтобы незаметно кататься», - подумала беспокойно Лиза и снова пригляделась к парню. Как-то всё не сходится. И возраст, и интеллект говорящего. Да и на правду всё не похоже. Катается туда-сюда, а на что живёт? А песни – на лет десять-пятнадцать отстали в моде.
-Да выключи ты музыку, - женщина-бабушка приподнялась с сидения. Увидев Лизу, только поджала губы, недовольно снова усевшись на место.
-Пойду, - он поднялся, не выпуская из рук сетку, - слушайте пока, - оставив ноутбук на столике.
Ногам Лизе стало жарко. Видимо поезд раскочегарился, разогнался. Включили обогрев.
     Он прошёл от окна к дверям, встав со стороны Лизы и рассматривая в стеклянную дверь тамбур. Тут дверь распахнулась, вагон качнуло, а вошедших двух мужчин швырнуло от двери к третьему ряду кресел, где остались Лизины вещи. Лиза не успела рассмотреть входящих. Теперь виднелись спины красных курточек. Лиза сразу определила, что ровно три поездки как они примелькались. «На работу с выходных наверно едут, из Тавды, раз так часто попадаются в пути». Перевела взгляд напротив, где сидели пожилые дамы. Ни одной головы от спинок сидений не было видно. «Все трое в туалет успели уйти?» - подумала она.
     Первый мужчина завернул на Лизино место. Второй остановился, накинув капюшон. «Не видно, что ли, что там сидят, вещи ведь стоят», - Лиза приподнялась, чтобы пойти обратно на своё место, захлопнув ноутбук. Парень сделал шаг в сторону мужчин. Поезд опять тряхануло на повороте. Те двое снова как кенгуру, молча, что удивительно без мата, прыгнули в одном направлении дальше по проходу, между рядами. Лиза, открыв глаза побольше, насчитала четыре скачка вошедших – и они уже стояли рядом с дверью на выход в тамбур, где туалет. «Ничего себе, поезд разогнался, остановок на болоте не будет, вот и летит. Бедные пассажиры, тоже летают, все бока об спинки лавок собрали, домой в синяках заявятся. Лишь бы покурить, вот не сидится, курили бы в своём вагоне. Ходят по такой болтанке на пару», - промелькнуло в голове.
-Нет никого из проверяющих сегодня, посмотрел, - развернулся парень, - а что не слушаете песни?
-На место пойду, вон бабуси злятся, шумим, ты слушай, по тише только сделай.
     Лиза прошла на своё место. Села. Поднялась. Сидение остыло, пока она разговаривала с молодым пассажиром. Просто ледяное. Она сняла с бокового крючка куртку, накинула. Подтянула пониже курточку, присела на неё. Куртка тоже холодная, висела у окна. Поёжилась, засунула ладони в рукава погреться. Повернулась: сбоку одна пожилая женщина лежала, вытянув ноги, отдыхала с закрытыми глазами, Лиза и не заметила её из-за спинок сидений. Впереди открылась дверь, вошли две остальные дамы. «Точно в туалет ходили, не курить ведь такие престарелые ходили», - Лиза успокоилась, что попутчицы нашлись. Оглянулась назад: парня с ноутбуком на первом месте не было. Она ещё повертела голову направо-налево. Ушёл. Как-то быстро. А не хотел. Да бог с ним.
     Вот и огни Лизиной станции, пассажиры длиннющей живой лентой выстроились между сидений за пять минут до остановки. Оделись, в руках багаж. Стоят. Лиза посидит ещё. Чего соскочили? Все торопятся. Оживился телефон.
-Да, сынок.
-Ты где, доехала?
-Да, сынок, подъезжаем, огни, притормаживаем. Почему не спишь?
-Я на работе. В ночь. Пока вызовов нет. Бабушка звонила, сказала, что ты в дороге. Заставила читать «О путешествующих». Нашёл в интернете, прочитал. У меня и дома-то нет таких книжек, а я на работе тем более. Бабушка, по любому, сама со своей книги прочитала.
-С телефона что ли читал?
-Почему? Я тот старый белый ноут из ремонта забрал, по пути на работу. Когда ещё учился брал, помнишь?
-Да. Спасибо, сынок. Доехала. Выхожу уже, завтра перезвоню, как съездила.


Глава XXVIII. Падение в бездну. Семнадцатая кафисма.

     Со скоростью, пролетая подземные ярусы, перед бесом за секунды пронеслась вся его бесовская бестелесная жизнь. Всё его гордячное существование. За сто человеческих лет не упомнишь всё. А тут – не одно тысячелетие. В этот промозглый и затхлый тоннель, они были брошены одновременно. Но второй бес на каком-то ярусе откинут в боковое углубление. И они разминулись. Первый продолжал пикировать тяжёлой тушкой тысячелетних атомов.
     Последнее, свежее отражение действительности, противостояние Рогатому открылось трансляцией с огромного временного экрана.
-Время пришло, ты за белых или чёрных? – бес шутковато задал вопрос напарнику, не зная ещё всю белую подноготную этого второго беса. - Я облетел все близлежащие владения Самого. Ни одного думающего. Роботы. Осталось взять под козырёк, то есть под рога, Рогатому и стукнуть каблуками-копытами.
-После задания. Или ты уже празднуешь победу над новой загубленной душой? Не рановато? Только что так оскандалились. Её же Ангел стережёт. Не помнишь, как в последний раз галопом скакали? Cела в вагон и пропала? Снова укрыл её своей белой плотной мантией этот Свет Его Очей. Читает, читает, не забывает она кафисму. Всё ультракрасными глазами просканировали, весь вагон. Вещи на месте, а её не видать.
-Не паникуй. Последняя поездка будет, памятники заказала. Никуда не денется. Поедут одни. Переговорил с тюменскими бесами, под видом работников «Ритуальных услуг» и заберут сразу две горемычные души. Под плиты уложат и сгинут навсегда бесследно. Никто не найдёт. Сразу и к нам. Так как, примыкаешь?
-Я как все. Обдумать нужно, с чего начинать.
-Не лезь в дебри. Я обдумал, советы не нужны. Завтра, по нашему тысячелетнему времени, как только эти две грешные душонки предоставим Рогатому, так и начнётся. У меня всё расписано. Всех оповестил. Собирается тысяча бесов. Самое главное, его выковырять из бездны Тьмы, позвать на свежий воздух. Я разузнал, когда, в какое время молчат колокола, священники отдыхают, нет священно-блаженных праздников у этих неугомонных людей, нет постов. Вот в такое время он сам захочет показаться во всей своей честолюбивой красе без опасения. А мне лишь подтасовать секунду в секунду, когда закроются, закольцуются эти врата Света, чтоб он там остался навечно, не успел выбраться, а сидел в толще Тьмы под территорией Света округа и маялся, и мучился. А Трон будет мой!
-Так нас миллионы. Наши тысячи бесов примкнули, так. А как остальные миллионы?
-Говорю: рОботы, а не бесы. Ими командуй, они и рады. Люто ненавидят людей. Это же слабое место. Организуй им участок работы – и сиди отдыхай. Они, за возможность пакости человечеству, продадут мать родную, то есть отца родного, то есть Рогатого. Всё просто. Пашут, как и мы с тобой днями и ночами, столько от Ангелов терпят. А я им выходные пообещал. Вот доберусь до архива Темноты, каждому бесу перекачаю его стёртую память. Не зря Рогатый от нас утаивает сведения ему не выгодные. Явно там есть зацепки за оплошности его. Рогатый умный не потому, что он Дьявол, а потому что старый. А раз старый, значит и много нового не знает. На этом и поймаем. Есть у него подручное воинство, что хранят архивы. Сам-то он не разбирается в этих сложных машинах памяти, да и не королевское (дьявольское) это дело.
-Ох, заваришь канитель, как бы не припекло. Он-то уверен: за ним войско, за ним сила.
-Пусть и дальше так думает. А что, он один такой? Захотел господствовать? Силой получить славу, власть и господство? Одно плохо – он бессмертный. Но самое главное не в том. Загоним его в места, не столь отдалённые обманным путём. Нашими же врагами и обработаем. Попадёт в центр Света на земле и не сможет из этого кольца выбраться. Будет сидеть там как миленький. Это на югах весь Свет темнеет и темнеет на глазах. А на севере – Свет оккупировал целый округ. Сидим вот тут с тобой на краешке, в Куминском болоте. А Рогатого туда, в ссылку, пусть все оставшиеся тысячелетия проведёт под белым замком Света. Там кругом одни храмы, священники и люди – вишь какие правильные до оскомины. Если попадёт в это кольцо – мой час наступит.
-И где закольцовка будет, если ни секрет? Это же Рогатый должен предусмотреть.
-На нашем Куминском и захлопнутся врата нашего ада.
-Мы столько времени сидим на нём, и не жалко уступать территорию? Мы же наоборот стремимся её расширить вновь, вернуть потерянное в былом времени. Для чего тогда все потуги с этой женщиной? Рогатый знает, что делает: через неё все пути к порабощению людей прилежащих земель начинается.
-Что-то ты много мыслишь, даже как-то для беса неприлично. Здесь я выдвигаюсь на правах первого! Мне теперь его сатанинские придумки ни к чему. Я сам буду управлять как вздумается. Стану во главу и возверну земли - когда и как мне заблагорассудится. Теперь главная задача – замануха Рогатого, бунт с поддержкой своих бесов и точка.  А предусматривает он от нас, нашей информации, что ему сливаем. Я утаил от него, что в последнем поселении, перед Куминским болотом строится ещё один Храм. Раз ты в связке – то и молчи дальше, от меня тебе будут ой какие поощрения за коммуникативную невербальную единицу общения. И вообще, безмолвие развивает спокойствие и уверенность, улучшает физическое, то есть нематериальное состояние, восстанавливает душевное, то есть бесовское равновесие.
     Вот загоним эту большую и важную скотинину через этот узкий промежуток болота, а обратно – купола-то золочёные так его ослепят, что зароется рылом глубоко и не высунется до моего скончания века, тьфу ты, тысячелетия. Почти и достроился храм-то. Скоро службы начнутся. Я сдерживаю пока, не даю молодым священникам туда ехать. Отговариваю: и посёлок маленький, и люди жадные, безработные, приход будет небогатым, условия хуже некуда, жильё неблагоустроенное, да и дороги до сих пор путёвой нет на Тюмень. Они и не едут. А у старых священников свои приходы подняты, не успевают новый храм посещать. Так и люди пока не особенно туда ходят, стесняются друг друга. Сроду не видели и не ходили – а тут здрасьте, нарисовали. Присматриваются. Я их тоже науськиваю – не ходите, дома теплее. Только что, если временных будут посылать служителей иногда.  Это уж не уследить, когда им приспичит ехать. Так нам на руку – припечатать этого Рогатого. Подгадаю и – вжахнет!
     Горько осознавать бесу свою неудачу. А ведь даже не успел и начать своё предприятие по захвату власти. Не представилась возможность даже. А так всё разложил по полочкам. Всё из-за этой непокорной, шепчущей всякие непотребные для бесов слова, душонки женщины. Перед бесом пронёсся провальный сценарий тюменских бесов и бешенство Рогатого по поводу и без повода.
     «Первый провал – и за это сразу последние меры наказания? Ну, невезение, не смог углядеть всего-то одну душонку и что? Сразу на костёр? Где логика? Старый чуд. Кто-то доложил? Сейчас узнаю. Здесь, у Рогатого, в этой тьме, в последние секунды, как и в последние минуты жизни людей, всё прозрачно, хоть и поздновато».
     Но нет, на экране нет изображения предавших. Покорные рабы своего Рогатого монотонно, но со знанием дела подкарауливают, подлавливают людское племя. Всё по инструкции, механически, но с остервенением и с пристрастием.
     «Вот же безгласные плебеи. Меня нет, а они продолжают свою кабалу. И нет ума продолжить моё начинание. Что же с напарником теперь будет? Вернёт ли его Рогатый? Рядом со мной нет, значит - что? Только показ - за проказ, и на волю? Покажет ему пыточные и простит? Тоже верно, не он же зачинщик. Но ведь исподтишка тоже бунтарь по сути. Из сомневающихся».
     Первый бес продолжал пикировать. На временном экране отобразились распри Тюменско-Сибирского ханства.
     «Так вот где он побывал, так вот какая на нём лежала ответственность за историю прошлых лет. Стёр память ему Рогатый выродок, а то бы давно с ним поквитался. Славно-славно поработал. И не сбой это бесовской программы. А его личное участие и своё видение. Где этот Рогатый был и где он был? Сам сказал ему – войны, походы, захваты. Разве он этого не выполнил? Точнее надо было быть, поконкретнее. А как расстарался! Молодой был. Не хватило ума на собственное возвышение, работал под Рогатым. И в голову не приходило взбрыкнуть. А можно было и тогда начать. И не батрачить на него пятьсот лет.
     А какие владения у меня были, бескрайние болота и сплошные басурмане, никаких тебе христиан в помине не было. Что хотел, то и воротил. Это я тогда ещё отбился от копыт Рогатого. Вот оно что. И всего-то ход конём сделал. Искер ему не понравился. А я старался для него. Перетаскивал, подзуживал этих ханов-летунов-кочевников. Всё равно ведь не жили в своих улусах Тюменских-северных, так и тянуло их в свои тёплые края, к своим родительским землям бескрайним. И там им поруководить: восточные сладости, да ковры персидские срубить с красавицами восточными, и здесь успеть срубить меха приобские: соболей, лис, бобров. Допрыгались на коняках своих первобытных. Прыгают-прыгают, а итог тот же, все здесь, при Рогатом, отдуваются за свои исторические открытия, сражения, как будто изначально не знают, что век их короток. Толи дело я пожил. И то мало. Все тут стонут и мелькают своей легендарной амуницией прошлого. В чём забрал их – в том и предстали.
     Ты смотри, так вот кем мой напарник был. Да мы же одну землю топтали копытами, пятаком рыли. Слабак-слабак. Всей своей субстанцией чувствовал, что не «наш бес». Надо было его раньше заложить Рогатому. И я, с этим отщепенцем, был в паре? Хотя он тоже наворотил дел. Запутал, запудрил мозг человеческий. До сих пор исследования всяческие проводят. Книги про него выпускают, народные энциклопедии называются. Тоже мне предводитель коллективного сборища неизвестного происхождения, наспех собранного. Книги, стоп. Да его же восхваляют люди. И священники за него стоят стеной. Не наш. Нет у него злости на людей. Износился как бес. Выдохся. Ни себе не людям. Ни Рогатому, ни мне.
     Точно, вот где собака зарыта. Он в связке со мной не помогал, а работал на отвяжись. Поди ещё и жалел горемычную грешницу. Лучше бы я один работал. Не успел прочитать, что там наплели про него в книге. Хотя и полезные вещи есть на вскидку. Вот же черновики мелькают: про сибирских татар, вогулов, Кучума, Маметкула. А то я там не был. И всё же полезно про свою, вогульскую территорию знать. Как с ними бороться, например, через эту информацию. Дурачьё. Сами Рогатому теперь всё написали-расписали, ему только руководствоваться. Да и дьявол с ними. Заберёт Свет к себе этого напарника-беса или он так и будет болтаться между небом и землёй. И докопался ли он до истины? Узнал своё прошлое? Как он свой шанс ждал».
     Мысли, как и картины пролетали чередой жизненных тысячелетий. Багаж злости и человеконенавидения. А оказался вместе с ними на равных, в одном месте. Гореть в одном адском огне. Беспомощный пятнистый комок негативной энергии раздирал плотные стены своими адскими воплями.
     Кое-где, по мере заглубления и ввинчивания бесовской бесплотности в толщи мрака, мелькали знакомые картинки-изображения исторических столкновений людских масс, начиная отсчет от его последних бесовских серьезных дел и последовательно листались к началу его трудовой дьявольской деятельности. Всё как у людей – всей деятельности против.
     «Против кого? – негодовало страшное беснующееся существо, потерявшее право на самостоятельные передвижения во владениях подземельных. - Согласна должностной инструкции работал против людей и на Рогатого».
     «Против кого? – рычал вдогонку Рогатый, - гореть тебе синим пламенем рядом с грешниками, туда тебе дорога».
     И тут бесу открылась вся подноготная: его всё равно бы убрал Рогатый, не зависимо от того, выполнил задание или нет, поднял бунт или смирно продолжал бы прислуживать. Из отсеков, люков, клеток, аквариумов и всевозможных мучительных карцеров на беса плотоядно смотрели его же жертвы.
     «Нет, они не должны меня достать, они сами в таком же положении, как и я. Их не должны выпустить, сидеть им в этих тисках мучений вечно». Только это и успокаивало беса: им, его бывшим подопечным, до него не дотянуться.
     Неоновый свет разведённых кострищ полыхал, бесновался, километровыми протуберанцами вытягивался в разные стороны, топорщился острыми иглами, но не грел. Бес летел столбиком, не имея крыльев и сил для сопротивления. Жар чужих пыточных не дотрагивался беса. От страха бес похолодел, но где-то глубоко теплилась надежда на помилование.
-Нет тебе пощады, - услышал эхо, отлетевшее от земельных, глинистых стен.
     Здесь, в этом адовом месте, мысли его прослушивались.


Глава XXIX. Неласковый город. Семнадцатая кафисма.

-Памятники заказала обоим. Смотри, вот на вайбер прислали, - Лиза показала матери фото памятников.
-Из чего хоть они?
-А вот видишь из серого мрамора, а портреты из черного вырезали. Тёте с крестом, дяде без креста, раз некрещённый. Зря наверно, надо было тоже с крестом, поди можно было, никакого греха в этом нет?
-Не знаю. Нет так нет. Думаю, нет таких запретов у церкви. У него ведь не спрашивали, хотел он или нет на надгробие крест. Теперь и не знаем. Один крест на могиле проблему загробной жизни не решает, не подарит рай и не избавит от мук. Теперь-то только молитвой можно помочь. Отмучились.
-Поедем в выходные. Рабочие сами не могут найти и без нас поставить, показывать надо место. Соседей неудобно просить. Что уж, последний разок съездим, по проведаем. Когда потом. Может не сможем.
-Вот, обещала, тоже деньги, на памятники и установку. Вам еще самим билеты, да гостиницу платить. Вон сколько на коммунальные потратили за год, - мать достала из спрятанного свёртка накопленные деньги, - молодые на фото, красивые.
-Я переискала у тебя весь альбом, в более старшем возрасте подходящих фото не было. Зато так красивее. Даты правильно проставили, прочитай?
-Правильно, так и есть, даты рождения я на память помню. Погоду смотрите, как бы под дождь не попасть. Говорят, если на сырую землю поставить, потом проваливаться будет земля под памятником.
-Они сами созвонились по времени, работники бюро, знают, когда ставить. Не должно быть дождя по прогнозу.
-Ну и езжайте с богом, - мать перекрестила Лизу, - позвони, когда отправка, я почитаю молитву. Там посмотри, Лида говорила, что церковь строят в Куминском, может видно с поезда, когда станцию проезжать будете, посмотри.
-Хорошо, до свидания.
     Утренним поездом Лиза с Володей выехали в дорогу. Как всегда, с собой взяли одну дорожную сумку с вещами на сменку, на одну ночь на всякий случай, вдруг задержатся, да продукты в дорогу, если не успеют пообедать. А так и выйдет. Договорились с рабочими, чтобы подъехали за ними к автобусу в Тюмени. И потом, сразу поехать на кладбище устанавливать. Если работники за два часа успеют сделать всю работу, можно будет и обратно успеть на вокзал и домой. Лишь бы сбоя никакого не было. Оставаться с ночевкой в квартире Лиза уже и опасалась. Ни Володе, ни матери она не рассказывала о прошлом ночном происшествии.
     На вокзале Лиза заметила стайку женщин, она их издали узнала, это прихожанки местного Храма, поехали в паломническую поездку. Лиза видела объявление в Храме, приглашали желающих. Пока Лиза работает, нет возможности ездить со всеми, поездки назначаются на определённо время, минимум на неделю. Ни разу не была в таких коллективных поездках. Хотелось бы. Наверное, это – на потом, когда выйдет на пенсию. Скромно одетые женщины стояли около поезда, тихо переговаривались, ждали посадку.
-Здравствуйте, - Лиза кивнула одной, которая её узнала и повернулась к ней.
     При посадке не заметила, в какой вагон женщины сели. Но не в тот, что Лиза с мужем. Пока усаживались, разглядывали окружающих, незаметно доехали до первой остановки. Лиза посмотрела в окно. Видно было, как в соседний вагон зашли молодой священник с молодой матушкой. Наверное, в новую церковь окормляющими. Лиза обрадовалась, посветлела лицом, хоть без происшествий поедут с такими попутчиками.
     Потом и до второй станции за разговорами с мужем доехали.
-Куминская, пойду покурю, может наших кого увижу, - муж Лизы вышел из вагона на платформу.
     Лиза посмотрела в окно: светло, начало дня, не видно храма. Значит дальше, от станции построен. Зашли в вагон пассажиры, заняли оставшиеся места. Вагон полный. Шумно. Едут с детьми, команда спортсменов, компании молодых людей. Даже есть пассажиры с кошкой и собакой в переноске. По вагону прошёлся патруль транспортной полиции, разглядывая пассажиров. В вагоне тепло. Кое-где открыты окна. Первый раз за этот год Лиза едет утренним поездом. Интернета и связи на этом отрезке пути нет, как всегда. До станции заняты были разговорами с мужем.
-Здравствуй, - Лиза увидела проходящую знакомую с молодой девушкой и ребёнком. Это племянница первого мужа тёти Оли, Лиза её узнала.
Знакомая поздоровалась и прошла вперёд. Потом вернулась одна.
-Ой, Лиза, я сначала не узнала. Как давно не виделись.
-А это ты с кем проходила?
-Дочь и внук.
-Одна дочь?
-Да, одна только.
-У меня двое. Работаешь?
-Нет, на пенсии давно сижу. Муж работает, а я ленюсь. Телевизор посмотрю, почитаю, в огороде за цветами поухаживаю. В Тюмени у дочери квартира, к ней еду в гости.
-Молодец, отдыхай. Мать жива?
-Да, отдельно живёт, около моего брата. Он и смотрит за ней, болеет она.
-Я слышала. У меня тётя Оля умерла в прошлом году.
-Не знала. Думала уж давно её нет. Сколько ей было?
-Восемьдесят. А ты к дяде Мише на могилу ходишь, знаешь где она?
-Нет. Мне никто не показывал. Он, когда приезжал от тёти Оли, ко мне не заходил. Я его больше не видела. Маленькая была, когда они уезжали.
-А я случайно наткнулась. Знаю где. Могу найти, если пойдёшь.
Женщина промолчала.
     Зашёл муж Лизы в вагон, поезд отправился дальше. Знакомая, бывшая родственница, пошла на своё место, к дочери и внуку.
-До свидания, рада была увидеть. Родителям привет передавай. Может телефон оставишь?
Лиза продиктовала.
-Хорошо, пока.
-Это бывшая родственница. Пока тётка с её дядей жили, так роднились. А теперь так, знакомые, - повернувшись к мужу, сказала Лиза.
     Поезд начал набирать скорость и раскачиваться.
-Давай поедим? – Володя достал сумку с едой.
-Время к обеду, да, но я плотно позавтракала, если только попить, а ты как хочешь.
Обернулась. Многие пассажиры уже проголодались и развернули мини-столики.
-Хорошо, сегодня не в ночь. Должны домой вернуться, туч нет, должны всё провернуть за день, - Володя посмотрел в окна.
-Хорошо бы.
-Сколько можно по этому болоту кататься? На машине быстрей бы доехали, да и в любое время можно. А с этим поездом – только утром и вечером можно попасть летом. Да, не дождаться дороги. Смотри – вода кругом и топь. Кому надо деньги вбухивать? Ночами ездили – так жутко было смотреть в окно – час пустоты и небо одно, если не затянуто, а то и совсем ничего нет. А сейчас повеселее – зелень кое-где, берёзки кривенькие.
-Да что там смотреть, голова кружится от мелькания одного и того же.
     Лиза собрала остатки еды и уложила пакет в сумку.
-Я покурить, - муж пошёл в сторону тамбура.
     На оконных стёклах появились мелкие капельки дождя. Небо потемнело. Лиза расстроилась.
-Ещё не доехали, а дождь, - сказала вернувшемуся мужу.
-Мы же в Свердловскую область въехали, а вернёмся в Тюменскую, дождя не будет, - оптимистично успокоил Володя, - с мужиками курил, двое, с того вагона зашли, адрес дали квартиры в Тюмени, если не успеем на автобус, не возвращаться же потом обратно в квартиру тёткину. Телефон записал.
-В интернете полно гостевых домов, у каких-то чужих незнакомых берёшь.
-Не помешает. Ты же не одна, со мной. Да я их видел, вечно, как еду, тут встречаются, тавдинские, говорят. У них сейчас кризис в городке. Заводы лесоперерабатывающие закрылись. Без работы остались многие. Кто чем занимается. К нам ездят на неделю, таксуют, квартиры сдают. Помнишь, к нам лесопользователи приезжали? С гидролизного завода - за щепой приезжали, и гидролизную и технологическую щепу отгружали; фанерному комбинату – фанерный кряж берёзовый отправляли; Тавдинскому лесокомбинату – пиловочник. Вагонами отгружали. Сейчас что-то преобразовали и уже с малыми объёмами работают: фанеру и плиты выпускают.
-Да, много было заводов, механический, припомню был, а ещё ездила в Дом Быта, около вокзала был. Такой большой город, больше нашего райцентра, а почти век жили без церкви. Совсем недавно построили в городе храм во имя святителя Николая Чудотворца. Деревянный. До этого молитвенный дом только был. Храм с колокольней и тремя куполами. Красивый, как терем. Внутри – бревенчатые стены: брёвнышко к брёвнышку, как в Морткинской церкви. Высокоярусный иконостас по центру. Слева и справа – тоже невысокие иконостасы. Просторная средняя часть - зал для молящихся. Амвон такой полукруглый возвышается. Раз город строился во время советской власти, вот и не было церкви, не строили.
     А в конце XIX века построена была деревянная небольшая церковь, когда посёлок Фабрика возник, это пригород Тавды сейчас. Тоже в советское время не действовала. Теперь действует. Это старое потемневшее деревянное строение дореволюционной эпохи. Храм Иакова Исповедника. Почитаемая икона Божией Матери «Знамение». Это Тавда потом строиться начала. Сначала за несколько километров от этого места, около реки Тавда и Каратунка, суконную фабрику построили, купец Ушаков строил.  А потом уже, когда по Тавде пароходы пошли, лесопильные предприятия первые построили. А уж после, железную дорогу построили и саму Тавду.
     А была ещё одна маленькая часовня, за городом, в лесу, около источника. Её построили в XIX веке, в советское время разрушили. И вот недавно, год-два назад на её месте новую построили. Тоже так называется, как новый храм в Тавде, Свято-Николаевский храм. Водный источник Ржавец называется, так наверно кому-то известнее. Совсем такой маленький домик, с синей железной крышей, небольшой главкой. Сюда паломники приезжают. Вода целительная, говорят, на источнике.
-Ну, свою любимую тему завела. Надеюсь, меня туда не потащишь?
-Так это отдельно нужно, в другое время ехать. Я сама там не была ни разу. Читала. С нашей церкви прихожанки там бывают. Тема как тема, познавательная. Я же рассказываю, как лесные предприятия появились и когда к Тавде железную дорогу провели.
-Приехали, все собираются, дома мелькают уже. Собирай свои книги, не оставь.
-Я и не доставала, псалтырь не читала сегодня в дороге, быстро доехали с разговорами.
     Лиза с мужем пересели с поезда на автобус и поехала в Тюмень. На автовокзале, в Тюмени, созвонились с работниками ритуальных услуг, они подъехали и ждали с другой стороны, у выхода в город. Небольшой серый грузовой УАЗик.
-А нам в кабину садится? – спросила Лиза, обратившись к водителю.
-Мы думали, Вы одна будете, на двоих места нет. Там видите, материал загружен, инструменты, тут мы сидим, - высунулся из салона небритый крупный мужчина лет тридцати пяти, - нас бригада, мы по одному не выезжаем. Деньги наличкой.
Лизу обдало перегаром.
-Хорошо, мы с собой приготовили наличку, мы такси сейчас вызовем и вместе поедем.
-Да мы выезжаем сейчас, мы Богандинское кладбище знаем, заказы часто выполняем туда. Мы гружёные, догоните.
     Володя походил по рядам многочленных такси перед входом в автовокзал. Договорился с одним таксистом о приемлемой цене.
-Нас до кладбища. Устанавливать памятники едем, долго будет это дело.
-А обратно?
-Пешком в посёлок уйдём, или вызовем другую, телефон поселковского местного такси есть, они дешевле берут отсюда.
     Выехали. На полдороге догнали машину работников.
-Вроде это их машина, - показал муж Лизе.
-Ты заметил, как они выглядят? Не в спецовках рабочих, а в трикошках старых. И с похмелья первый, старший их, наверно. Остальные поди такие же.
-А что ты хотела? Чтоб в костюме и галстуках? Рабочие. Кто пойдёт на такую работу?
-Деньги, зато немалые.
-Им наверно и не так много перепадает. Большую часть своему хозяину отдают.
     Машина завернула с основной трассы в лес. Проехали минут двадцать. Впереди видно погост. УАЗик свернул налево, у развили остановился, рабочие вышли.
-Можно здесь остановить, - махнул Володя таксисту, там дорога грязнее.
Он рассчитался с таксистом. И они с Лизой пошли к бригаде. Те, начали вытаскивать инструменты, плиты памятников.
-Да, вот недалеко, у дороги, во втором ряду, - Володя показал куда идти.
Они все вместе свернули с дороги. Да, работники выглядели не ахти. Помятые и не выспавшиеся. Но быстро начали работать лопатами, разравнивать грунт. Двое из них переговаривались между собой с акцентом. И всё поглядывали исподлобья на Лизу с Володей. Опять начал накрапывать мелкий дождь и небо потемнело.
-Успеем до вечера. Сильного дождя не будет. Это если ливень, то переделывать приходится. А так нормально должно быть, - заверил старший.
Лицо у него было серое, а глаза выцветшие и бегали. Сам он почти ничего не делал, лишь командовал. И тут просигналила машина на развилке. Лиза с Володей посмотрели – это таксист, который их привёз, так и не уехал.
-Пойду посмотрю, может что сказать хочет, вроде заплатил ему, что ещё? Вроде здесь других пассажиров нет. Иди тоже к дороге ближе, подальше от этих, - Володя пошёл к таксисту.
Лиза немного отошла от бригады к дороге, издалека наблюдая за рабочими. Те остановились, о чём-то переговариваясь.
-Говорит нас будет ждать, всё равно некого обратно везти, - пришёл муж Лизы.
-Так мы долго, - удивилась Лиза.
-Я ему говорил, что долго, он сказал час бесплатно ждёт, потом насчитает по тарифу, - как-то обеспокоенно ответил Володя.
-Ну ещё лучше, вызывать не надо, уедем скоро. Он что там будет стоять?
-Да. Сказал, что ближе не подъедет. Походи тут по дороге у леса, я сам там за ними посмотрю.
-Что ему нужно? – спросил зло старший из работников.
-Нас ждать будет, сказал, - ответил Володя.
     После установки памятников, муж Лизы расплатился с работниками. И Володя с Лизой сели в такси.
-Отчаянные ребята, вы как бы выбрались отсюда? Всё нормально? – глянул таксист на Володю.
-Так мы же здесь уже были на похоронах, всё знаем, - просто сказала Лиза.
-Ладно, всё нормально, поехали до автовокзала, спасибо шеф, - сказал Володя таксисту.
     На автовокзале они пообедали и пошли искать гостевой дом-квартиру, предварительно позвонив по телефону, который им дали в вагоне. На поезд они опаздывали. Ночевать придётся в Тюмени.
    Дождь начал усиливаться, ко всему добавился ветер. Дорожную сумку в одной руке Володя нёс с собой, в другой - пакет с набранными продуктами на ужин. Лиза вытащила зонтик, прикрылась. Володя весь вымок. Пришли к указанному дому. Подъезд закрыт. Лиза несколько раз звонила снова по телефону. Не отвечают. Еле дозвонилась. Промокли оба. Зонт Лиза еле закрыла, его вывернуло ветром. А верхнее звено одной спицы загнулось, вылезло из петельки плащёвки и сломалось.
-Мы зайти не можем, как по домофону зайти?
-Вас долго не было, мы квартиру уже сдали другим.
Телефон отключили.
-Мы и шли-то минут двадцать, не больше, – Лиза глянула на время. - Ну что так сегодня не везёт и промокли, и не успели на поезд, ещё и ночевать нужно искать где.
-Нам повезло, что всё задуманное выполнили, памятники поставили и живы-здоровы вернулись вот. Таксисту подозрительными показались эти работнички. Не сказал там тебе, пугать не стал. Пойдём сначала обратно на автовокзал, потом решим куда звонить, не на дороге же будет сейчас искать по интернету, там обсохнем и посмотрим, - разумно решил Володя.
-А если бы я одна попёрлась устанавливать?
-Кто бы тебя отпустил. Не сейчас, так потом бы сам с тобой съездил.
     На автовокзале, посидев, вылив из намокших туфлей воду, которая потоками бежала по асфальту, они решили ехать в Тавду и ночевать там, а здесь не оставаться. Как-то недружелюбен сегодня город.
     В Тавде они сняли номер в гостинце, рядом с вокзалом, и благополучно переночевали. Просушили одежду и обувь.
-Вот и на кладбище побывала, и думала о тёте Оле, а не приснилась даже, - проснулась утром Лиза.
-Да и ладно. Я вообще сны редко вижу. Мне ничего не снится.
-Просто забываешь, говорят все видят сны.
-В обед дома будем, пошли завтракать. Выкинь ты зонт этот. Что его таскать, сломался уже, не сделать. Другой купим на вокзале в ларьке.
-Сейчас почитаю молитвы. Вчера и позабыла в такой суматохе.


Глава XXX. Храм в честь Святителя Луки. Семнадцатая кафисма.

     Лиза с хорошим настроением шла рядом с мужем на железнодорожный вокзал. Чем ближе к дому, тем погода улучшалась. Дождя не было и в помине. Да здесь его и не было вечером. Другой климат. Другая область. Свердловская. Самая её восточная часть. Непривлекательный, бомжеватый вид Тавдинского вокзала не мешал радоваться. Даже едкий запах неблагоустроенного туалета, разъедающий глаза неимоверным количеством хлора, на привокзальном пространстве города, в этот раз не раздражал.
     Скоро домой. Побывала у тёти Оли на могилке, все положенное обустроила. Теперь как у всех. Пусть покоятся вместе с дядей. Хоть и было сомнение: надо было их могилки рядом делать? Ну теперь пусть как есть. Мрамор много лет простоит. И фото не размокнет, не порвётся, не выцветет – гравировка на мраморе.
     Пока покупали билеты, объявили посадку.
-Вот попадутся эти двое, предъявлю. Что за номер квартиры дали проблемный.
-Сразу говорила, незнакомые, что с них взять.
     Сели в вагон. Поезд Свердловский, поэтому половина пассажиров вышли в Тавде. В вагоне просторно.
-Пойду в соседний вагон схожу, Серёгу командировочного видел на перроне, он курить выходил, опять в Мортку наверно едет.
-Долго не ходи, чтоб не искала не ходила.
-Переговорим по рыбалке. Он хотел со мной сходить. С ночевкой он не пойдёт, времени нет. А так посидим на причале или на вагон-воду свожу. Сын подкинет, если не на смене.
     Володя ушёл. Лиза, не увидев никого знакомого, достала молитвослов и Псалтырь. Она вытащила закладку из книги. Осталось много не прочитанных кафисм, которые она начала читать утром. Посмотрела указатель псалмов, читаемых в различных нуждах, очень мелко приписанный. Достала очки из футляра.
«В дороге читай псалмы: 41, 42, 62, 142.»;
 «Против нападения бесовских читай псалмы: 45, 67.»;
«В болезнях читай псалмы: 29, 46, 69.».
«В конец, о сынех Кореовых, о тайных, псалом 45.», - прочитала Лиза.
Лиза со вниманием погрузилась в чтение, тихонько шепча губами молитвенные песни-полустихи.
     А в это время в Куминском, в религиозной группе в честь Святителя Луки, архиепископа Симферопольского и Крымского, совершается Божественная Литургия отцом Павлом. А накануне проведено вечерне богослужение. Привезли иконостас для строящегося храма. Престольный праздник – день памяти Святителя Луки исповедника, архиепископа Симферопольского.
     Строящееся здание храма – кирпичное из трёх небольших частей. Достроено под крышу. Крыша покрыта красным железом. Первая часть – притвор с небольшим квадратным окном, выходящим на основную улицу и одним на внутреннюю часть двора. Средняя часть – самая большая – зал для молящихся прихожан. С тремя большими продолговатыми окнами на одну строну и на другую, и со светлым кирпичом полукругом под наличники. И третья часть – чуть меньше, для алтаря, тоже с одним небольшим окном на улицу и одним на задний двор. Алтарь символизирует Царство Небесное. Средняя часть зала с высокими потолками. В двух других – потолки пониже.
     Но на всех трёх частях храма – по золочёному луковицевидному куполу. Форма луковицы – символ пламени свечи. Непрестанное горение души, устремление к высотам духа. Золото – символ небесной славы. Это символ вечности, нетления и царственности. Одним из даров, принесённых волхвами младенцу Иисусу было именно золото. Одна большая главка по центру и две поменьше. Основанием для куполов служит глухой тёмный барабан – узкая цилиндрическая часть здания, опирающаяся на стены и крышу. На маковицах – надглавные восьмиконечные, с косой нижней перекладиной, кресты, под основанием которого – золочёное яблоко, воздвигнутое на купол. Восемь концов Креста означают восемь основных периодов в истории человечества. Восьмой – жизнь Будущего Века. Косая перекладина означает перекладину весов Страшного суда. Показывает путь верхним приподнятым концом, указывая на то, что начался процесс возрождения и выведения человека из области тьмы в область света.
      По благословению Преосвященнейшего Павла Епископа Ханты-Мансийского и Сургутского по милости Божией возводится храм в честь Святителя Луки в Куминском. Первое богослужение было проведено весной в две тысяча пятнадцатом году, а затем, летом, проведена первая Божественная Литургия по благословению Епископа Югорского и Няганского Фотия. А в две тысяча семнадцатом году Епископ Югорский и Няганский Фотий был с визитом в Куминском. Отслужен молебен на начало всякого доброго дела. Молебен на начало нового учебного года.
     Удивительно, что существует ещё и такая редкая и необычная фамилия – Куминский. По версии славянского происхождения, фамилия связана с профессиональной деятельностью. Раньше кумы изготавливали кумач – цветную бумагу для упаковки товара и писем. Возможно, носители этой фамилии занимались торговлей кумача. В посёлке, конечно нет жителей с такой фамилией.
     А вот был такой епископ Сергий раньше в России, в миру Александр Куминский. Епископ Русской православной церкви. Родился в XIX веке, окончил духовную семинарию, рукоположен на священника. Служил в пехотном полку полковым священником, в храмах, соборах. Награждён орденами при царе. Накануне революции возведён в протоиреи, награждён палицей. А в тысяча девятьсот двадцать третьем году – тайно хиротонисан во епископа (рукоположен епископами).
    А дальше с ним обошлись как со многими священниками после революции. Арестован, сидел в Киевской тюрьме, потом отпущен. Занимался налаживанием связей между Московской Патриархией и украинским епископатом. Был снова арестован с другими епископами. Сидел в Бутырской тюрьме. Приговорён к трём годам ссылки. Но пробыл в ссылке четыре года. По освобождении снова стал епископом: епископом Бузулукским и викарием Самарским. И вновь в тысяча девятьсот тридцатом году арестован с обвинением, вместе с другими священниками, против нового движения и свержение советской власти. Последовал приговор на три года концлагеря на севере. Отбыл три года ссылки. По освобождении продолжил служить епископом в назначенных епархиях. В тысяча девятьсот тридцать седьмом году обвинён в контрреволюционной деятельности. Приговорён к расстрелу по обвинению в участие в заговоре. Епископ Сергий вину отрицал. Месяц между арестом и исполнением приговора. Сергию было шестьдесят восемь лет. Расстрелян в Ачинске, расположенном на правом притоке Оби – реке Чулым. Реабилитирован.
     Тяжёлое время – начало двадцатого века. Отец Сергий (Александр Куминский в миру) пострадал за веру. Но и в начале двадцать первого века веру нашли жители Куминского.
     Лиза остановила чтение из-за гулкого дребезжания колёс по рельсам. Скорость поезд набрал просто реактивную. Из окон – просторы необъятные зигзагами скакали при такой качке. Лиза посмотрела на время. Мужа не было больше часа. Ну не идти же за ним, взрослым, вполне ответственным человеком. Тех двух пассажиров, постоянно встречающихся на этом пути, Лиза не видела, или не заметила, как они проходили, углубившись до этого в чтение.
     Но вот вагоны звякнули так, что сумка упала с сидения на пол, а Лиза перескочила, не удержавшись на противоположную сторону, руками ухватившись за сидение на другой стороне, ударившись коленями о края. Повернувшись, чтобы сесть на место, она увидела на миг изображение волнообразно ходящего болота, это как в замедленной съёмке – расплывчатое медленное растянутое время – с эффектом мерцания и медленными растянутыми звуками голосов в вагоне. «Голова, что ли, закружилась, вроде не ударилась», - решила Лиза и села на место.
-О, в наш Кондинский район въехали, - зашёл Володя, - чуть в автосцепке не сплющило. Так долбануло вагон о вагон, не видела, что там проехали?
-Болото и болото. Ничегошеньки для разнообразия.
-Как будто рельсы ходуном ходили, а под шпалами холодец.
-Так оно и есть, болото и есть холодец.
-Так отсыпали болото при строительстве, должно быть всё твёрдым под полотном. А тут, как будто, бес издыхал в последних грешных муках и бесился. Не видела воронки, c ножками и рожками, никакой в болоте?
-Скажешь, тоже. Должно, значит разболтался поезд с вагонами заодно. Ходишь меж вагонами в пути, опасно.
-Да шучу, сидишь трясёшься от страха, начиталась своих любимых книг. Я хотел сказать, может в прошлом году скинули с ракет отходы, так где-то тут и ухнуло, и ямина должна быть о-го-го, какая. Столь новостей от Серёги узнал. Свои рассказал. Договорились на рыбалку на Чёртову гору.
-Целый год прошёл, пассажиры бы давно увидели эту яму, по два раза в день поезд катается туда-обратно. Где-то дальше отсюда, значит. И слава богу, железную дорогу не задело. Что тебе книги мои? Вот не веришь, а спасают. Больше ни куда, не придумали идти как на эту страшную гору? Первый раз слышу. Где это?
-Да на Запорской, где вагон-вода и есть. Просто гору всю срезали при строительстве еще в семидесятые. Живёшь тут и не знаешь.
-А ты откуда знаешь?
-Серёга решил поумничать. Заинтересовался с прошлой нашей встречи нашими местами и сказками местными. Научную литературу прочитал. Какая-то учёная опубликовала статью про наш Кондинский район и старинные места вогульские. Они из Свердловска приезжали в экспедицию и собирали информацию. Гора была шайтанским местом у вагулов.
-Да понятно из названия. Ну вот куда Вас, как специально на такие места? На Конде места мало? Заверованные места, говорят, долго силу имеют. Кто их знает, этих духов, вдруг ещё околачиваются там.
-Раньше вместе ходили, ничего, даже купалась.
-Не знала такую историю, ещё и название не лучшее. Теперь не пойду. Будем есть или до дома уже недалеко?
-Так мы рыбки поели с Серёгой, посидели.
-Всё понятно с вами, что к рыбке ещё кое-что. Тогда я до дома дотерплю. Нет желания, перепугалась сейчас, чуть не улетела, вот колено ударила.
-Специально наблюдал за проходящими пассажирами, нет этих двух чертяк в красных куртках, что нас обманули с квартирой в Тюмени.
-Да и бог с ними.
-Да и чёрт, с ними я бы сказал.
-Ну вот тебе мало, вспоминаешь в который раз это слово?
-Так я же не боюсь, ты вон за меня и того парня читаешь стараешься. С тобой не страшно, - подмазался муж. - Иду курить, смотри подъезжаем к Куминскому. Скоро дома.

     Второй бес, отделившись от первого в уходящий направо тёмный коридорчик, долго летел по нему, приходя в себя. Он сразу понял, по скоростному пикированию первого напарника, куда его метнул разъярённый Сатанинский Царь – Рогатый. Всё получилось, как он и хотел. Женщина выстояла. При его, бесовском бездействии, первый бес не смог её склонить на темноту душ невечных и вечные муки к своей чёрной радости и радости Рогатого.
     «Напарника нет. Но другого в пару не дали. И не позвали. И не догнали. Значит, Рогатый лично занят первым бесом. Не думал, что напарник вперёд меня узнает всю правду, прошлое своё. А он уже смотрит несколько секунд предсмертную короткометражку. Значит и про меня – видит и ознакомлен. А я, так и в неведении. Да и ладно, не таким способом должен мне открыться тот шанс, который я жду. А всё-таки, этим своим провалом мы Рогатому что-то сильно подпортили. Значит, это для него много значило. Сам бы и выполнял, ленивый предводитель. А мне скоро откроется. Пока Рогатый про меня не накопал доводов, нужно провернуть то, что мечтал напарник после дельца. Добраться до архива файлов. Но с кем? Его на месте нет, сам лично исполняет приговор напарнику моему. А его личные преданные воины-солдаты несут вахту с удвоенной силой».
     Бес был уверен, что, переданное ему ускорение, при яростном изуверском рыке разгневанного Рогатого, когда они не предоставили ему нужную желаемую душу женщины, можно уже и притормозить. Оглянувшись, погони за собой не увидел. Только вот коридор странно поднимался выше и выше. Зачем ему туда, на землю. Только что оттуда, с задания. Можно отдохнуть. Но, тормозить не получалось. Он заволновался, не имея возможности контролировать движение по своим желаниям. Первый раз такое. Что за ограничения? Рогатый от него отстал, кто же это его стиснул и ограничил в передвижении? Возраст? Нет, он не чувствовал себя на тысячи последних лет. Энергии хватало на ещё минимум тысячелетие.
     «Значит Рогатый поставил такие отталкивающие заглушки на архив, что приблизиться и не получится у неприближённых? Значит архив рядом? Почти на поверхности, а не на глубинах, как предполагал напарник? Потому и пролетаю мимо? Жаль, что не успел бес-напарник воплотить мечты стать главным в Темноте. И ведь он невечный, ненадолго бы засел, перетерпеть можно и этого себялюбивого. Зато бы посадил в вечную ловушку Рогатого. Ловушка скоро сама захлопнется. А ловить некого. Напарника теперь нет на Куминском болоте. Одному мне Рогатого не загнать сюда. Может я уже и вылетел с территории подконтрольной, неконтролируемый своими действиями и полётами. Долго лечу в каком-то уже чуть светлом Тёмном рукаве подземельного мрака. Может и к лучшему, подальше от главного, может и позабудет про него.
     Только что остаются на разрозненных далёких и забытых землях-деревушках в районе, в сарайчиках-избушках, шайтаны, вызываемые ещё иногда местными народами. Так сказать, троюродные братья бесам. Они-то и останутся в этом мешке духовности, им-то и не вылететь теперь в скором времени из Кондинского района и не распространить своё мелкое мерзопакостное могущество на другие территории. Глядишь и заглохнут, зачахнут эти мумии древности, называемые себя злыми духами. Ворота закрываются. Схлопываются у самого Куминского. Уже и слышны песнопения и молитвы. Значит сведения напарника были выверенными и правдивыми.
     Странно. Меня это не пугает, не злит. Я всё равно стремительно лечу вверх из Темноты. Неужели? Неужели это и была моя миссия? Уберечь эту женщину, на которую Рогатый делал большую ставку? Убрать первого беса руками Рогатого? Но ведь я – просто ничего не делал! Не предпринимал! И всё же Рогатый остаётся на земле, то есть под землёй. А его уничтожить не моя миссия? Это задание напарника? Тогда почему он его не выполнил? А я не в силах помочь? Время не настало?».
     Чем становилось светлее и в подземных коридорах, тем спокойнее становилось бесу.


Эпилог. Семнадцатая кафисма.

     Июль торопился жить ярко, блистательно и безоблачно. Июлю было жарко, его мучила жажда. Он неоспоримо гнул свою линию – ослеплял, лучил, неоново завораживал.
     Кажется, солнце тоже пахнет – у него золотисто-оранжевый запах, у неба – бело-голубой запах. И почему-то тихо. Нет звуков. Так парит, что воздух видно. Протянешь руку – и можно потрогать. Июль радовался свежему загару, улыбался с высоты рыжим смайликом солнцестояния.
     Воздух просто преломлялся. Никогда такого Лиза не видела в природе.
     День сегодня особенный. Лиза с Володей и внучкой ехали к морю, в отпуск. Пока едут в дороге – начнётся август – бархатный сезон. Сели в вагон. Теплица, не то слово, парник. Володя открыл окно в купе. Прохладней не стало. Лиза задёрнула белые занавески на окне.
-Напекло. Скорей бы поехали – ветерок будет.
     С платформы голос диктора передал отправку.
-Дует от окна, моя хорошая, на верху простынешь, - не разрешила Лиза подняться внучке на вторую полку. – Сиди пока здесь. После Куминской проветрится, закроем, пересядешь.
     Внучка уже и поела, и почитала книжку, и разукрасила раскраску, и поиграла с кнопочной игрушкой поп-ит. Дождалась. Несколько минут остановки и станцию Куминская проехали. Потянулись в полосе тумана просторы Куминского болота.
-Смотрите, смотрите, белый мостик, - внучка радостно позвала с верхней полки Лизу с Володей.
Лиза с мужем, раздвинув коротенькие занавески, стали вглядываться в окно.
-Белая радуга, - сказал Володя.
-А такая бывает? Ни разу не видела. Может полоса от самолёта? – тут уже удивилась Лиза, - только цветную видела после дождя. Да и дождя нет.
-Парит, видишь туман стелется по болоту. Ещё в горах и над морем такая бывает белая радуга. Вон какая широкая.
Поезд резко полукругом завернул.
-Смотрите, солнце садится и отсюда она розовеет, - приоткрыв форточку Володя позвал всех в коридор вагона, к окну.
-Говорят, к счастью, если радугу увидишь. Добрая примета. Вестница победы над силами зла, когда-то в старину писалось. Как будто белый ангел в небо улетает.
-Какие тут в болоте ангелы, одни бесы.
-А вот, может бес подобрел и в ангела обратно превратился и поднялся в небо, или его призвали на небо. Надо же, такое редкое явление увидели в дорогу. Действительно мостик между небом и землёй. В Библии радуга является союзом между Богом и человечеством.
Все трое улыбались.
     В праздник Крещения Руси, в строящемся храме в честь Святителя Луки, в посёлке Куминском, был проведён водосвятский молебен отцом Александром, священником Прихода в честь иконы Божией матери «Всех скорбящих Радость».
     Храм достроен. Совершена первая Божественная Литургия в храме.
Очистилось болото Куминское. Захлопнулись ворота, не попасть злу в Кондинские земли.
А Тюмень? А Тюмень – она борется. Она, с Помощью Божьей, противостоит тёмному натиску.