жизнь прожить гл 2 Весточка от Владимира

                Гл. 2   ВЕСТОЧКА ОТ ВЛАДИМИРА                01- 44 г. 
Стр. 3
Спустя полчаса, Антонина с Иваном Пантелеевичем, перешагивая через сугробы улицы, спешили к колхозному двору, попутно обсуждая колхозные дела. У Антонины наступала горячая пора, начались растёлы. А на председательской шее была еще и подготовка семян. Весна на носу.
Мягкие очертания запушенных коврижек крыш остались позади и в утренних сизых сумерках, в застывших волнах снежного моря, тропинка еле угадывалась. Поддувала легкая поземка, заставляя при неплохом морозце и укрываться, и поторапливаться. У самой развилки, где еще одна, ненатоптаная тропинка чуть заметным углублением в сугробе пробиралась к риге, а другая продолжала извилистый путь к коровнику, Антонина неожиданно остановилась:
-Знаешь, Пантелеич, что- то я нынче с раннего утра себе места не нахожу, чует моё сердце, что- то с Володькой, дюже сон плохой видела. Не стала, Тайке говорить, знаю, ей не до меня, а ты- то меня поймешь.
Иван Пантелеевич помолчал, глядя ей в глаза, положил руку на плечо:
-Где он сейчас- то?
-Да, давно не писал, а так-  вроде, под Ленинградом.
Он снова помолчал, тихо вздохнул:
-Понимаю, передают- сильные бои. Ему, там, не сладко. Но, говорят, и фашистам досталось, как следует. По сводкам- наши продвинулись и наступают… А ты, Антонина, главное, баб поддерживай. Зима, почитай на исходе. А горе, известно, как и зима, когда- нибудь кончается. Ну пошли, дорогуша…
 И, ссутулив против порыва ветра и так свою не могучую фигуру, заковылял к разлапистому шалашу высокой риги, похожему на египетскую пирамиду, только укутанную в снежную шаль с торчащим вихром над входом. «Вот баба, забила гвоздь в душу, а теперь ходи с ним весь день. И я- то чем тебе помогу? Тут сам, хоть на луну вой.- Иван Пантелеевич прошел пару шагов и уже думал иное- А ей- то, на нас, с Таей, благо глядеть? Ведь, какая- никакая, а пара. А им, бедным бабенкам- жди, жди, а что- неизвестно - при том, не найдя подходящих слов о войне, и с остервенением сплюнув, как бывало на фронте перед яростной атакой, вспомнил вслух, что попалось на язык- и чью то мать, и хранителя небес, объединив их к тому же, не подходящим, но применимым в такой горячий момент словцом, добавив в итоге- когда ж ты, сука, кончишься»!
 Антонину предчувствие не подвело. Ближе к полудню в коровник вошла почтальонка тетя Клава,  вместе с клубами морозного воздуха, и по привычке, обивая от снега валенки. Распахнув платок, с морщинистого, обветренного лица, поправив тощенькую сумку, и поплевав на пальцы, обратилась к первой, попавшейся на глаза, скотнице Нюське:
-Покличь- ка Тоньку- бригадирку.
Нюська повесила ведро на жердь, чуть не бегом заторопилась меж коров. Через минуту по тому же проходу шла навстречу бледная и испуганная Антонина. Сзади ее мелькал серый платок Нюськи.
-Да что, на тебе лица нет, весточка тебе, от твоего, глупая. Нарочно, сразу сюда зашла, думала, как лучше- тетя Клава суетилась, разыскивая письмо.
-Я знала…- Антонина остановилась, опустив, словно плети, руки.
-Знала, знала… Пишет, значит жив. На, вот- «от Родина Владимира»- тожественно прочитала она, и наконец, протянула плотный треугольник. Антонина дрожащими руками развернула  на удивление, длинный, исписанный карандашом, листок, прислонилась к жердям загородки и в  полумраке коровника, напрягая зрение, стала читать. Подошли другие женщины, внимательно всматриваясь в ее глаза. Неожиданно, Антонина судорожно закрыла рот рукой, тихо ойкнув, на глазах выступили слезы, она читала, все больше напрягаясь и коротко покачивая головой из стороны в сторону.
Под крышей тесного коровника повисла странная тишина. Только слышно было, как хрустят соломой да тяжело вздыхают коровы. Где- то в углу неловко мекнул новорожденный теленок. Казалось, все вокруг вслушивались в тишину: и  живое население этого тесного, низкого сарая, и пропахшие коровьим потом и навозом мрачные стены, стараясь понять мысли одного человека. Наконец Антонина кончила читать, подняла полные слез глаза к плетневому потолку. 
-Ну не  молчи же, что с ним? - Первой прервала скорбную немоту почтальонка. –Ведь жив?
Стр. 4
Антонина отвернулась, заплакала:
-Жив, руку отняли, кисть…
-Ну… ничего,- пораздумав снова заговорила тетя Клава- Что ж, рука…. Ничего, подлечится и скоро придет, главное, девк, голова цела.- И потише- Думала опять… Ну бывайте, а то мне еще сугробины мерить, да мерить- и вышла из коровника.
Остальные скотницы тихо перешептывались: «Правда, правда, не такие приходят, и тем рады.»
Антонина сложила аккуратно письмо, спрятала за пазуху, почти следом за почтальонкой по мягкому навозному проходу пошла в дверь. Торопясь, ступала по чуть натоптанной тропинке и шептала: «Я ж говорила, Пантелеич, сон в руку, и… руку отсадили.» И с обидой терла глаза рукавом фуфайки. Шла с полной уверенностью, Пантелеич выслушает и все поймет. Тут вдруг на ходу мелькнула мысль- а и в самом деле, подлечится и скоро будет дома. Руку, конечно, не вернешь, зато сам жив, а уж она ему готова помогать, где только может помочь баба. Посреди дороги остановилась: «А чем мне Пантелеич поможет? Ему хоть самому помогай. Ходит как пыльным мешком из- за угла прибитый. Самой волочить свой воз». И, развернувшись, пошла опять в коровник.
Скоро весть о ранении мужа Антонины бабьим телефоном долетела и до Ивана Пантелеевича. Он оставил сортировку на колхозниц и поспешил на ферму, но Антонины не застал. В это время она уже вместе со скотницами трусила в санях на престарелом меринке по накатанному следу к потощавшему соломенному скирду, местами укрытому метельными переметами, что торчал недалеко от тока. Она куталась от встречного ветра и надоедливой поземки и с грустью разглядывала родную деревню, плывущую в стороне, посреди снежной пустыни. Ноги в тяжелых валенках свесились с задней грядушки и цепляли за ухабы дороги- она этого не замечала.
 Вспоминалась в такой же заснеженный день их скромная, но веселая свадьба. Как во время пляски, возле дома, разгоряченный Володя подхватил ее на руки, далеко не худенькую, а  словно пушинку, и стал кружить вокруг себя, под звуки гармошки, балалайки и восторженные возгласы подруг и ребят. Она была тогда, хоть и в страхе, и в порыве удовольствия, но про себя отметила, какие у него сильные руки.
Отогнав воспоминания, она невесело угнулась- теперь, небось, силы- то поменеет.
Пока грузили, увязывали на возку золотистую, пыльную солому, ветер шаловливыми порывами трепал поклажу саней, расстилал соломенные клочья по полю желтым кружевом,  непрошеным гостем лез за шиворот. Но к завершению работы, сквозь разорванные плешины мрачных облаков, выглянуло низкое солнце, ветер стих, откуда- то появилась веселая стайка воробьев.
Высокая вдова, мужиковатая скотница Зинуха Бушуева, соседка Антонины, всадила вилы в воз и громко заключила:
-Не горюй, бабы, еще одна зима на закат, а там, глядишь, уж когда- нибудь, а война кончится.- И обратилась к Антонине- какой у Володьки руки-то нет?
-Левой,- поморщилась Антонина.    
-Хм, он, же у тебя, кажись, не левша, да такой бугай, одной рукой управится, с чем нам, пятерым, неделю валандаться. Ты, гляди, такого держи, а то зазеваешься- мы у тебя его из- под носа сопрем с превеликим удовольствием, нам и с культей годится.- И морозный воздух вокруг саней взорвался от звонкого бабьего смеха. Дремавший мерин встряхнул кудлатой гривой испуганно покосился. Антонина хоть без улыбки, но уже не могла умолчать:
-Да я вам, козам шкодливым, быстро трудодни посрежу, чтоб с голодухи не тянуло на чужих мужиков.
-И, какая! А куда ж нам- то, вдовам, бежать?- захохотала щуплая многодетная Любаха Анисимова. К Авдеичу в очередь становиться? Нам теперь хоть осколепочки бы от ваших мужей достались, и тому бы рады.
-Хватит делить моего, у самой пока ничего нет, кроме нынешнего письма.- Антонину слегка взбодрила бабья болтовня- трогай, Нюськ, коров наши заботы не волнуют.- И соломенная процессия во главе со стариком- мерином, поскрипывая полозьями, потащилась от омета назад.
Неяркое утреннее солнце, играло на снегу контрастами теплой музыки света и холодных лиловых теней, от движущегося воза, от фигур людей, от глубоких следов копыт и саней, и нежных
Стр.5
полутонов на снежных перекатах неровностей поля. Тусклым лепестком фиалки отливал на солнце темный зрачок мерина, ветер красиво играл рыжими космами кудлатой гривы на согнутой, от напряжения, конской шее. Антонина смотрела на все это, но мысли в голове были совсем о другом.
И тема приближения весны, возвращала к тому, что через месяц- полтора ее Володька будет с ней, но он уже будет не тот. А как самому-то ему, с виду здоровому и крепкому мужику, трудно будет привыкать к своему положению. Она вспомнила какого- то инвалида с желтыми протезами на обеих
ногах на одной из станций, когда ехали из эвакуации, и словно от жуткого холода передернула плечами: каково же мужику чувствовать себя беспомощным. Даже по письму видно, как он переживает ранение.
 Антонина решила прямо сегодня, без промедления, написать мужу в госпиталь. Кто, как не она его поддержит? А рука, ну что, знать судьба. И не такое бывает. Она размеренно вышагивала по копытным следам, пытаясь представить, как все у них с мужем будет дальше.