Кочевая душа

1
В одном достопримечательном доме, стоящем ещё с допотопных времён на бульваре прекрасного города, жил мальчик, которого звали Максим. В отличие от своего соседа и одноклассника Ромы Максим любил кошек, что значит: и прочую тварь, в том числе и людей. А Рома котов ненавидел, и если встречал их, то просто не мог не напасть, наверно, за то, что коты совершеннее Ромы, да и к тому же намного слабее его. Из-за таких кардинальных различий между Максом и Ромой был вечный конфликт и вечные драки, как в шутку, так и всерьёз – с мордобоем. А физической силой они были все время примерно равны.

Их дом имел Г-образную форму. И с фасадов, и с тыльной своей стороны он был очень красив и рельефами стен и карнизов, и формой окон, и фигурами в нишах, и изящнейшей башенкой на углу. Казалось, что он – этот дом – собиратель загадок, отгадки которых живут в его складках, а также внутри: в кухнях, комнатах и чуланах, на обширном его чердаке и в таинственном тёмном подвале.

Жители этого дома-двора тоже были весьма живописны, на которых посмотришь, и просто хоть сказки пиши. Вот, к примеру, загадочный пожилой человек, в очках с жёлтыми стёклами, ходивший всегда в серой шляпе, и сером костюме, и, разумеется, если на улице холодно, в сером пальто. Он частенько смотрел из такого, как сам – непростого окна с плотной портьерой. И Максиму казалось, что в прошлом этот Геннадий Петрович был каким-нибудь тайным агентом, возможно, разведчиком, с очень большими погонами, с личным оружием и орденами в шкафу.  Но это, должно быть, сокрыто от всех, потому что военная тайна!

Самым роскошным объектом двора был подъезд в углу дома, похожий на маленький замок, с тонкими стрельчатыми окнами, белыми колоннами и высоким сферическим куполом. Вход в него охраняли два мраморных льва, немного ленивых, но очень приветливых и симпатичных.  Справа от подъезда окно начиналось почти от земли и было обычно затянуто мутью, а именно: шторой туманного свойства, в которой тонуло пространство. Вечерами оно начинало мерцать разноцветными бликами, будто волшебным огнём. Максим поначалу не знал, что виной тому просто включённый телевизор, оттого ему с детства казалось, что за этим окошком скрывается логово с топкой, то ли бабы Яги, то ли Фреди Крюгера. Да и сама тётя Женя – хозяйка квартиры – была с вислым носом, в очках и обычно с платком на затылке.

Жила ещё в доме и девочка-вишенка, лет на пять младше Макса. Её вздёрнутый носик при встрече всегда заставлял его вспомнить о вишне, а если точнее, о вишнёвых косточках, которые если воткнуть себе в ноздри, слегка их расширив, то станешь похожим на Свету. Кстати, ей это шло, она была милой. А ещё почему-то сдавалось, что Света родилась не как все нормальные дети – в роддоме – и даже, представьте себе, не на дереве-вишне, а выросла будто на грядке, как земляничка, а домой принесли её в тыкве.

Итак, если не все, то полдома, как минимум, были чудесными. В последнем подъезде жил дедушка Гриша. И Максиму казалось, что именно он  – этот мудрый и добрый сосед – и был в этом маленьком царстве ответственным, то есть главным хранителем сказки.

2
Однажды, а именно в день своего 13-летия, когда Макс возвращался домой, при входе во двор у него под ногами с неприлично большим ускорением проскочил кот Кузьма – рыжий, весьма умудрённый годами и большой его друг. Максим успел сгруппироваться, сжал кулаки, поднял их к груди, подал тело вперёд и подставил себя под удар выбегавшему Ромке. Ромка вылетел из-за угла и врезался в Макса. Они стали бороться, но, в общем, без злобы, играючи. Вишенка наблюдала процесс от начала, подошла и сказала:

– Дай ему, Макс! Чтобы Кузю не трогал.

Подошёл дед Григорий:

 – Ну-ка, быстренько расцепитесь! Не сегодня же драться! Рома, ты хоть поздравил друга с днём рождения?

– Да! Ещё в школе поздравил,  – ответил за него Максим.

– Обдать бы его из холодного шланга вместе со всеми котами, а не с рожденьями поздравлять! – буркнул Роман.

– Это тебя надо из шланга обдать! – вставила своё Вишенка. – С днём рождения, Максим!

– Спасибо, Света! – ответил он и показал Ромке, будто бьёт его кулаком в живот, но на самом деле чуть-чуть не достал, остановившись в последний момент. Ромка на шутку повёлся и, дёрнувшись, отскочил.

В руке Григорий держал что-то завёрнутое, плоское. Он протянул это Максиму и сказал:

– Ну, вот тебе и мой подарок! Поздравляю и желаю интересных путешествий!

Совсем не удивившись, Максим поблагодарил дедушку. Ведь тот всегда был ко всем очень добр, дарил детям конфеты и рассказывал истории, обычно недлинные, но обязательно интересные, поучительные и нравственные.

Вечером на день рождения Макса собрались его родственники. Были также Ромка и Андрей, их товарищ. И Юля, как с детства водилось, которая тоже из этого дома. Она была на год моложе, и с ранних лет то Максим пребывал у них целыми днями, то она у Максима, одним словом, под присмотром то тех, то этих родителей, друживших между собой. Юля числилась чуть ли не родственницей, но в последнее время, как думал Максим, их интересы витали на разных планетах.

Подарком от дедушки Гриши оказалась картина, примерно в полроста Максима, в прекрасном багете и, кажется, даже старинном. Она уже висела на стене его спальни. Максим перед сном её тщательно разглядел. Она была странной и завораживающей, изображала открытую дверь крупным планом, и далее, за этой дверью располагалась какая-то комната со смазанными очертаниями, явно не его, но вроде какими-то струнами слишком знакомая.

3
И приснился Максиму сон: он как будто проснулся, поглядел на холст в раме, и ему захотелось войти в эту изображённую дверь. Тогда он  взлетел, приблизился к картине, которая уже стала крупнее его, и подался всем телом в неё. И она впустила его. Ему показалось, что через каждую клеточку его тела и особенно мозга, будто сквозь вату, прошёл вязкий воздух в картине и далее что-то, как, тюль слой за слоем, один за другим вместо задней стены. С обратной стороны холста, а заодно и сквозь настоящую стену он уже беспрепятственно вылетел в свой коридор. Максим огляделся и понял, что он превратился в прозрачное привидение простынного типа, размером примерно как детская книжка большого формата.

Часы показывали полночь, но мама ещё возилась на кухне, устраняя последствия праздника. Она мыла посуду. Максим решил пошутить и влетел перед ней, перед самой тарелкой в руках и, раскрывши огромную пасть, загугукал. Но мама его не увидела и не услышала. Немного расстроившись, он полетел в спальню к папе. Тот спал. Ему снился гараж и большая проблема: он спешит на работу, причём очень спешит, в этот раз опоздать ему слишком накладно, совещание важное, где нельзя без него… всем придётся ждать только его, в том числе и каким-то очень важным гостям. Но машина, как назло, не заводилась, чего раньше с ней никогда не случалось.

Если гараж с машиной и папу в нём Макс просто видел как спектакль-голограмму, сценой которого, в общем, служила вся комната, то переживания и мысли папиного сна он как будто бы чувствовал новым чутьём, причём в тонких подробностях.

 – Папа, – сказал Максим-привидение, – брось возиться с машиной, закрой гараж и вызови такси.

Настоящий папа продолжал-таки спать на кровати, а папа прозрачный, который из сна у прозрачной машины, повернулся к нему и сказал:

 – Максим! Тебя что в гараж принесло? Ты же в школу опоздаешь…

На этом на сцене вдруг всё  смешалось, превратилось в сумбурную массу и неожиданно быстро опять проявилось, но в других декорациях. Главное, папа был успокоен и очень доволен. Он и несколько людей важного вида пили чай за столом и беседовали, уже не по делу, а так, о погоде и прочем, потому что дела были все положительно решены.

  Максим улыбнулся, потому что был рад за отца, за хорошее продолжение сна. Он приземлился на подоконник, хотя ни в какой твёрдой поверхности не нуждался, потому что не чувствовал её, как и она не чувствовала его. Невесомое привидение легко зависало в любых координатах. А ещё он заметил, что, будучи привидением, он во много раз зорче видит, чем человек. Причём не только реальные вещи, но и какие-то скрытые сути, что ли: запахи цвета и музыку формы, и много чего-то другого необъяснимого, но очень важного и интересного. И разглядев уже этих двоих, то есть маму и папу, и, открыв в них теперь ещё кучу достоинств, он стал их любить даже больше, чем раньше.

А за окном стоял сказочный вид. Луна казалась ближе, и, кроме доступных для нашего зрения тёмных больших океанов, видно было множество кратеров, линий, напоминающих дороги, и других объектов, не лишённых геометрии.

Да и город был восхитительным. Мало того, что окно выходило на лучшее место на свете – на родной и любимый бульвар, но и всё это призрачно-сонное зрелище смотрелось ещё привлекательнее, чем в мирской обывательской прозе. Даже лампы сияли с оттенками волшебства. А деревья вообще казались отдельными городками, в которых бурлит своя жизнь, параллельная нашей. Рождалась фантазия: будто за листьями пряталось множество домиков, подвешенных на ветвях, с плетёными мостиками и лесенками, по которым ходили и лазали сами древесные человечки.

Вдруг внимание Максима привлекло что-то странное в небе. Слева, метрах в ста, где бульвар пересекался с другой улицей, что-то парило над крышами. Он присмотрелся. Это летела волшебная девушка ростом, наверное, в два или три человеческих, с очень стройной фигурой и невероятно красивым лицом. Она была полностью белого цвета, не так, как Луна, но тоже немного светилась. Её длинные волосы и лёгкая туника чуть-чуть развевались, а босые ноги поочерёдно двигались вверх-вниз, как будто она плыла. Вскоре она скрылась за углом.

Любоваться из окна можно было не час и не два, но Максим жаждал попутешествовать – прогуляться по дому. Очень хотелось исследовать и объять как единое целое весь свой этаж, проникая к соседям сквозь стены. Ах, как заманчиво вот так бродить, через каждые пять-десять метров попадая в отдельный семейный мирок, от других скрытый дверью и стенами, каждый со своими тайнами и набором скелетов в шкафах. И при этом тебя абсолютно не видят.

Ромка жил в другом подъезде, но следующая квартира за стеной была его, и когда он орал, дурачась, или включал громко музыку, всё было слышно в жилище Максима.

Но Максиму вдруг стало неловко: «Я же лезу в чужую квартиру, как вор!». Он затормозил перед стенкой. Однако любопытство оказалось сильнее, да и оправдание тут же нашлось: «Я у Ромки бывал сотню раз, и даже не сотню, а сотни, ничего я там нового не узнаю!»

Ромка спал и посапывал, но сна никакого не видел, только вокруг его кровати мерцали огни, похожие на северное сияние. Тут Максим пожалел о своей нематериальности, потому что вот прямо сейчас ничего не мог учинить своему «дружбану», даже звука издать. А хотелось сотворить что-нибудь этакое, какую-нибудь безобидную мелкую пакость, к примеру, связать рукава или шурупом прикрутить к полу тапок, что могло бы стать очень «приятным» сюрпризом, особенно когда утром спешишь. Ромка заслуживал это. Максим осмотрелся в знакомой комнате и увидел там незнакомый предмет: на столе лежала монетка ван дайм – американские десять копеек. «Интересно, где он её взял? – подумал Максим,  – а мне даже не показал!»

У дружка он задерживаться не собирался, его тянуло скорее туда, за ещё одну стену, в тайный командный центр, ведь бывших разведчиков не бывает! Преодолев Ромкину кухню и спальню его родителей, он проник к человеку в очках с жёлтыми стёклами. Сцена сна вокруг Геннадия Петровича была очень живой и весёлой. Крутились подъёмные краны, таскающие какие-то плиты. Машины гудели. Сварка сверкала. Активно трудились рабочие в касках. Максим удивился, увидев и шкаф. Мало того, что он весь был набит книгами по архитектуре, так на нём размещался ещё целый город из картонных макетов домов, как целых, так и в разрезе, с обнажённым нутром планировки.

«А я-то думал… А наш тайный агент – никакой не агент, а всего только лишь архитектор или, может, прораб!» – расстроился Максим.

За следующей стеной, как ни странно, он опять попал на свой… день рождения, будто вернулся домой на несколько часов назад, увидел себя, да к тому ж неожиданно слишком красивым и умным на вид. «Ну уж нет! Не заслуженно!» – подумал он, и, чтобы никто из гостей не заметил, со скоростью света влетел сам в себя, и слился с собой, и тут же почувствовал пристальный взгляд. Юля, сидевшая за столом напротив, поедала его глазами. «А на настоящем дне рождения я этого не замечал!»

–  А я на тебя смотрю только украдкой, потому что боюсь, что ты узнаешь о моих чувствах, – ответила она ему вслух, будто услышала то, о чём он подумал.

Максим был ошарашен. В детстве они дружили, а потом их пути разошлись. Она стала бегать в музыкалку, играть со своими подругами, он – со своими друзьями. Хоть и виделись почти каждый день. А тут на тебе – чувства.

«Разбирайся-ка ты сам! А я посмотрю, что ты скажешь»  – подумал Максим и тихонечко слился под стол, улизнув из себя, того, который снился Юльке.

– Юлька! Да я же влюблён в тебя всю свою жизнь!  – ответил тот и протянул ей неизвестно откуда взявшуюся розу. – Я просто стеснялся сказать тебе это.

«Во гонит!» – подумал Максим-привидение.

Тем временем голова материальной Юльки выглядывала из-под одеяла, её лицо освещала Луна. Максим подлетел к ней и стал рассматривать. Что и говорить, с проницательностью привидения и, наверное, с только что раскрывшейся тайной, он вдруг понял, что Юлька – не просто девчонка! Она – экземпляр! Какая у неё красивая душа! Да и внешность-то, собственно, тоже. Чего он раньше в ней не замечал и даже не задумывался об этом.

– Ладно, Юлька, пока, – шепнул он и поспешил поскорее сбежать.

За следующей стенкой его ждал сюрприз: его там увидели, причём это сделал тот, кто не спит. Кот Кузя смотрел на него и по-кошачьи улыбался. Удивлённый Максим пролетел вдоль стены, Кузя следил за его продвиженьем.

 – Кузя! Ну ты в самом деле! Видишь, что ли, меня? – спросил он.

–  Мы, коты, видим больше, чем вы! – мяукнув, ответил Кузьма. Но Максим понял всё.

Обычно во сне мы не можем понять, что спим. Но  когда Максиму снились говорящие животные, его всё же мучила мысль: «А случайно, не сплю ли я в данный момент?» Сейчас он подумал о том же. И ему, как никогда, хотелось, чтобы всё это происходило по правде.

– Ты всегда защищаешь меня, угощаешь, ты добрый! Спасибо, мой лучший друг! – сказал Кузя. – И коли представилась эта возможность, пожалуйста, передай от меня благодарность всем добрым людям нашего дома: Юле, Свете, твоим маме и папе и многим другим, ты сам знаешь кому.

– Обязательно передам! А теперь до свидания, Кузя.

Хозяйка кота, Мария Антоновна спала. Рядом с кроватью стоял её костыль. Она инвалид, и кроме Кузи у неё никого больше не было. Но мир не без добрых людей! Она имела хороших соседей! Многие старались помочь ей и Кузе, всегда его подкармливали. Встречался, конечно, и вредный народец, и тот «примитив», что не хочет знать слабых и бедных – это тот, кто считает себя слишком умным и думает, что для успешности нужно общаться только с успешными. Были и те, кто не любит животных на генном уровне, типа Ромки. Но все эти «бесы»  – весь этот несимпатичный элемент – встречаются, верьте мне, реже нормальных людей.

За следующей стеной Максим предвкушал нечто важное. Если Григорий Григорьевич подарил ему эту картину с пожеланием интересных путешествий, то, значит, он в теме. И именно там Макса ждут разъяснения.

Он двинулся в нужную сторону, но Кузя не хотел его отпускать, подскочил к стене раньше Максима, встал на задние лапы и развёл передние, как только мог, в стороны, впился в Максима глазами и замяукал:

 – Не ходи туда.

Парень ответил:

– Кузь, перестань, не будь эгоистом, я к тебе ещё прилечу, а сегодня мне хочется осмотреть до конца весь этаж.

И он нырнул сквозь стенку над Кузей, как будто услышав вослед, а может быть, понял не так:

– Не ходи к нему, это опасно…

И, действительно, там его ждали.

Максим и раньше бывал у деда Григория, но только лишь в зале с окном на бульвар, и на кухне, а в комнату, что выходит во двор, он попал сейчас в первый раз. В отличие от остальной обстановки, обычной и вполне современной, эта спальня была слишком странной, здесь гнездился привет из далёкого прошлого. Чего стоил один канделябр! Он стоял среди комнаты, будто высокое дерево  – до самого потолка, отлитый из меди, в узорных витушках, с широко раскинутыми рожками, с полусгоревшими свечками. «Из баварского замка, наверное, или богемского, от барона – какого-нибудь колдуна-чернокнижника!»  – почему-то подумал Максим, хотя про подобных персонажей  ни разу нигде не читал и не слышал. Слева было окно, всю дальнюю стену, от пола до потолка, занимал мощный шкаф, из-за которого спальня скорее походила на кабинет алхимика, а заодно и художника в одном лице. Там размещались и книги, и банки с кистями, и колбы с пробирками, и экспонаты каких-то технических штуковин с шестернями, проводами, радиолампами, и статуэтки, всё больше абстрактные, и странная с виду посуда, и какие-то ещё непонятные вещи. Но больше всего притягивал взгляд человеческий череп почти в центре шкафа. Стенка напротив, за которой остался кот Кузя, была, как на выставке, сверху донизу завешана картинами. Несколько из них, на подобии той, что была у Максима, изображали открытые двери, за которыми разворачивались разные сюжеты.

На первой стоял загорелый мужчина в старинной одежде и шляпе, а-ля Д’Артаньян. Он выглядел хитрым, нахальным, бесчеловечным. Казалось, что он сотворил много зла в своей жизни. За ним возвышался огромный корабль с высокими мачтами и парусами.

На следующей картине, за дверью, по дороге в красивом лесу, держа за верёвку коня, шёл почти молодой человек довольно благообразного вида. Если судить по одежде  – из знати.

На третьей – в изящной гостиной стояла прекрасная дама с обворожительным взглядом, в наряде пушкинских времён.

На четвёртой – мечтательный молодой человек, в котелке и пальто, брёл по лирическому скверу с опадавшей листвой. Поэт, да и только.

И на пятой, последней картине, где была дверь, запечатлелась нарядная женщина, сидящая на банкете с шампанским с сигареткой в руке, похожая на театральную приму, очень красивая и насквозь фальшивая.

В углу, между картинной стеной и окном, находился мольберт с ещё незаконченным произведением, но вполне узнаваемым. Он был тоже из серии открытых дверей, в проёме которых стоял сам  Григорий Григорьевич. При виде этого Максиму стало немного не по себе. Почему-то он вдруг вспомнил слово: «эпитафия».

Настоящий же дедушка Гриша в это время лежал неподвижно в постели напротив окна. А у самого окна, стоял стол, на котором помимо других интересных предметов красовалась настольная лампа. Казалось, она из одного набора с канделябром – старинная, медная, узорная. На её длинной ножке, немного согнутой в шарнирной коленке, висел абажур, похожий на колокол, жёлтый, прозрачный, стеклянный на вид, но всё же не твёрдый, потому что слегка колыхался на сквозняке, наверное, из какой-то странной ткани. На подоконнике, примыкавшем к столу, привалившись к противоположному откосу, сидело привидение и, улыбаясь, смотрело на Макса.

Наш герой сразу понял, узнав по улыбке, – это был бестелесный Григорий Григорьевич. Но тут же закралось сомнение, будто это не он, а кто-то другой, хоть и очень похожий. В его внешности имелась неприятная особенность, которую Максим не замечал в реальности, зато видел – во снах. Это вызывающий беспокойство колючий прищур и острее чем в жизни скуластость лица. В последнее время Максиму часто снилось, что в своей квартире он то и дело встречался с Григорьевичем, который то заглядывал в комнату к Максу, то проходил по коридору, то попадался на кухне. Это казалось нормальным, будто бы дед мог, как и все остальные родные, находиться в их доме.

– Что, Максим, не узнал? Это я – дедушка Гриша! – сказало привидение, – и указало на свободное место на подоконнике прямо напротив себя.

– Теперь слышу, что Вы! И всё больше и больше узнаю. Вы, конечно, похожи, но такое ощущение, что не совсем, наполовину.

– Это потому, что я прожил жизнь, большую часть которой мы с тобой не были знакомы. Ты же не знаешь, как я работал, кого любил, что пережил, чем горжусь, чего стыжусь. Когда-нибудь, может быть, ты узнаешь, а сейчас для тебя очень многое сложно понять, да и, думаю, что не так интересно.

– Я знаю Вас всю свою жизнь, но даже не догадывался, что Вы художник!

– Это от скромности, потому что я не считаю себя настоящим художником, хотя в трудовой книжке записано – «художник-оформитель». К тому же, я давно на пенсии.

– Неправда, мне очень понравились Ваши картины. А как Вы научились превращаться в привидение? И мне вот помогли!

– Да проще некуда. Когда-то мне подарили картину, которую я тебе передарил. И так же, как ты, когда я заснул в первую ночь рядом с ней, мне захотелось войти в неё… вот и всё. Но ведь мы и сейчас пребываем во сне! Видишь, я же лежу на кровати и сплю. Сейчас покажу тебе кое-что интересное! Сиди здесь и смотри.

Он влетел в себя спящего. Тот стал шевелиться, пытаясь проснуться. Но Максим вдруг заметил, что за окном появилась та девушка в небе. Она была в левом углу, но гораздо ближе, чем в прошлый раз. И чтоб её лучше увидеть, он отвернулся от деда и передвинулся на другой край подоконника.

Максим от неё был в восторге. Она уже пролетала их двор, направляясь в их сторону. Несмотря на мраморную белизну, её лицо не напоминало статую, наоборот, оно было живее живых и выражало эмоциональность, ум и даже хитрость, хотя может быть, и не хитрость, а всё-таки мудрость. И всё это вправлено в небывалую красоту и изящность всего, что в ней было, начиная от головы до пят, волос, туники и самих движений. Глаз отрывать не хотелось, но вдруг застонал настоящий Григорий, как от боли, а привидение выскочило из него, как ошпаренное. Лица обоих Григориев выражали досаду и злость.

– Что случилось? – спросил Максим.

В отличие от лежащего дедушки, покинувший его дух успокоился и ответил:

 – Да не вовремя я вернулся в себя, чтоб проснуться. Там у меня как раз зуб очень сильно разнылся. Иногда он болит, что терпеть без таблетки нельзя. Ладно, покажу, что хотел, когда ты прилетишь следующий раз. Будет интересно, такое никогда не забудешь. Но для этого я должен проснуться и включить кое-что настоящей рукой.

 – Хорошо, посмотрим в следующий раз, – согласился Максим и спросил:  – А кто эта девушка, что летает над городом? Я её вижу уже второй раз.

 – Держись от неё подальше. Это Небесная Дева. Она хоть и жутко красивая, но очень плохая, занимается тем, что ворует сны, особенно детские. А если увидит такие привидения, как мы… О! Для неё это будет прекрасный улов. Если она нас поймает, то мы уже никогда не проснёмся. Так что, когда она вдруг будет близко, обязательно прячься за стену.

 – Понял, хотя очень жаль. А кто же вам подарил эту картину? – спросил Максим.

 – Да старуха одна, тоже в нашем доме жила. Умерла 60 лет назад, я тогда ещё в школе учился.

 – А как её звали?

 – Звали её Ольга Никаноровна. Умная женщина и очень талантливая. Она в театре актрисой была. (Максим невольно посмотрел на картину.) Да, да, ты всё правильно понял, это она с сигаретой. Утро уже наступает. Скоро тебе пробуждаться и – в школу. Отправляйся домой. А завтра опять прилетай в гости, и у меня к тебе просьба. Пообещаешь выполнить? (Максим кивнул.) Кот Кузя теперь знает о твоём превращении, но я не хочу, чтобы он знал о моём, я вообще не хочу, чтобы кто-то об этом узнал. Я ведь открыл тебе свою тайну. Коты, они те ещё телепаты, мысли читают. Если ты прилетишь снова к нему, то он сразу поймёт про меня. Поэтому прошу тебя: облети его через второй этаж. Заодно и посмотришь, что там.

На втором этаже Максим долго не задерживался. Под утро там все ещё спали, кроме пьяницы Феди, который и был подшофе, сидел в драном кресле и бессвязно ругался не то сам с собой, не то со своими фантомами. Единственное, что заслуживало внимания на всём этаже, это сон Светы Вишенки. Она в нём гуляла по саду, с цветочными клумбами, нереально красивыми. Цветы в них казались живее обычных, все разного цвета и роста.  Клумбы насквозь не просматривались, и чудилось, будто внутри скрывалась их главная суть. Между ними змеились ручьи и петляли тропинки, мощённые мелкими светлыми камушками, пересекаясь при помощи мостиков, почти что игрушечных, в три шага длиной.

4
Наш герой-путешественник вернулся домой и нырнул сам в себя. Сразу время во что-то упёрлось, звуки притихли, чувства остыли и потускнели. Когда он совсем пробудился, то конечно, решил, что  ему всё приснилось. Но сомнение грызло: слишком уж явным был сон. И он тут же придумал, как это можно проверить.

Встретившись с Ромой у школы, Максим сказал:

–  А я знаю, что у тебя есть!

 –   И что же ты знаешь?

–  Ван дайм! Монета такая.

Ромка состроил ехидную рожу и даже как будто бы злую, и, ничего не ответив, поспешно ушёл, словно звонок на урок прозвенел раньше, чем надо.

Максим так и не понял, была ли монета, но тут появился ещё персонаж.

– Юлька, здорово! –  поприветствовал Макс.

– Приветик!

– Представляешь, мне сегодня приснилось, как на моём дне рождения мы с тобой очень мило болтали… А потом, – Максим сделал паузу, пристально глядя на Юльку, – а… потом…  (Юлька изменилась в лице) я тебе подарил розу.

Она застыла, покрылась румянцем и уставилась на Максима. Казалось, она потеряла дар речи. Потом всё-таки что-то буркнула, повернулась и без объяснений ушла. А Максим вроде понял, что, кажется, и она ему тоже очень нравится.

На первой же перемене к Максиму подошёл Рома и вместе с ним Вова из параллельного класса. Володя сказал:

– Макс, ответь ему, я тебе говорил про ван дайм?

– Ничего он мне не говорил! Я Володьку не видел два дня.

– Кто же тебе тогда сказал? – допытывался Рома.

– Ага! Выходит, он есть у тебя! – обрадовался Максим.  – Я только догадывался! А вот теперь знаю точно.

– С чего это ты догадывался? – не унимался Ромка.

– А! Наверное, тебе сказал Артур? – предположил Володя.

– Да, я знал, что такая монета была у Артура, а теперь уже нет, интересно стало, кому он её променял, – чтоб уладить конфликт, соврал Максим, хотя никакого Артура не знал.

Возвращаясь из школы, при входе во двор, он наткнулся на две пары глаз, уставившиеся на него. На скамейке сидела Света Вишенка с котом Кузей на коленях. Кузя сорвался, побежал к нему, стал тереться об ноги и громко мяукать. Максим взял его на руки, подошёл и сел возле Светы. Поздоровались. Она сказала:

– Кузя сегодня такой беспокойный, ходит вокруг, толкается мордочкой, мяучит, мурчит. Наверное, что-то случилось, и он очень хочет нам это сказать. Будто предупредить. Жаль, что мы не понимаем по-кошачьи.

«Кто не умеет, а кто и умеет, правда, не всегда, – улыбнулся Максим. – Жаль, что обещал Григоричу в том состоянии впредь обходить кота Кузю. А то бы ночью спросил, что он хочет».

Кузя поднялся на задние лапы и с протяжным «Ма-а» побарабанил передними по плечу Максима.

– Да, что-то, действительно, Кузя сегодня какой-то уж очень… Вдруг что-то с Марией Антоновной? – предположил Максим. – Пойдём, сходим к ней.

– Пойдём!

Они поднялись наверх, позвонили в дверь, подождали, пока женщина добралась и открыла.

– Здравствуйте, Мария Антоновна!

– Здравствуйте, ребята!

– Слава Богу, с вами всё в порядке, – обрадовался Максим.

– А то мы начали волноваться за Вас, – продолжила Света. – Кузя сегодня какой-то беспокойный.

– Я тоже это заметила. Он такой с самого утра. Знаете, я ведь почти понимаю его. Слов кошачьих, конечно, не знаю, но мы хорошо с ним друг друга чувствуем. Так вот, Максим, его беспокойство передалось и мне. И это беспокойство о тебе. Я уже целый день за тебя беспричинно волнуюсь. Я, конечно, могу ошибаться, но мне кажется, он что-то знает и пытается предупредить нас о том, что тебе грозит большая опасность.

Кузя сидел на ступеньке и слушал весь разговор. Максим подцепил его взгляд и въедливо начал смотреть, даже вытянул шею и прищурил глаза, пытаясь уловить поток телепатической информации. Но весь этот сеанс оказался нулевым, ничего кот Максиму не смог передать.

 – Ладно, буду совсем осторожным, – заверил Максим, – улицу переходить только по переходу и только дождавшись, пока машины остановятся, чаще мыть руки, напитки из холодильника не пить… А Вам, Мария Антоновна, помочь чем-нибудь? Может, сходить в магазин или выбросить мусор?

 – Спасибо, ребята, сегодня не надо.

Вечером, когда папа вернулся домой, Максим попытался разведать… Теперь он почти был уверен, что папе, действительно, снился гараж и, действительно, у него была важная встреча. Но он не хотел шокировать папу своим ясновидением, как той розочкой Юльку и Ромку ван даймом.

Между делом он задал отцу, так сказать, наводящий вопрос:

– Как наша машина? В порядке?

– Как зверь! – ответил папа и, на секунду задумавшись и улыбнувшись, добавил: – Представляешь, сегодня приснился сон: машина не хочет заводиться, и тут в гараже появляешься ты…

«И советую тебе вызвать такси!» – про себя сказал Макс.

– … и советуешь мне вызвать такси! В такой ответственный день лучше было не опаздывать.

– И как ты доехал?

Папа рассмеялся:

– В какой реалии? В этой машина не подвела! А там не помню, но точно не опоздал.

– Пап, ты случайно не знаешь, кем работал Геннадий Петрович, у которого жёлтые стёкла в очках? Может быть, он разведчик?

Папа улыбнулся и спросил:

– Почему ж это сразу разведчик?

– Какой-то он загадочный и непростой…

– Ещё бы, совсем не простой! Он заслуженный архитектор! А ещё он очень добрый человек, правда, не очень общительный.

5
Предвкушая дальнейшее развитие чудес, Максим волновался и долго не засыпал, смотрел на картину, представляя, как скоро войдёт в эту дверь. Но сон издевался над ним, не хотел приходить. Наконец, он почувствовал взлёт, приближение к картине, проход сквозь портал и вылет в коридор.  Он чувствовал себя очень бывалым, знающим жизнь привидением, будто уже много раз обращался в него. Сначала он захотел прогуляться по улице, но далеко отлетать не решился. Убедившись, что злобной красавицы в небе не видно, он вылетел на бульвар и пронёсся вдоль него до перекрёстка, там остановился, медленно выглянул из-за угла и, подумав, о ещё большей опасности, решил уйти в здание. Сквозь стену он влетел в помещение банка на первом этаже, сел в кресло оператора, представив, что здесь он работает.

«А что, интересно, в загадочном сейфе?» – подумал Максим и проник в его недра. Увидел там пачки денег, разлёгся на них: «О, как я богат!» А после с волнением подумал: «Вдруг банк научился какой-нибудь магии, ведь банки хитрее других заведений. Финансы, аферы, нечестные сделки – всё это связь с нечистой силой. Сейчас как не выйду из этого сейфа?» Но банк оказался, наверное, честным, и Макс вылетел сквозь железную дверцу так же легко, как влетел.  Выглянув из окна, потихонечку выбрался на улицу, огляделся и пулей – домой, понимая, что никакого удовольствия от прогулки не получил, одни только страхи.

  Обогнув Кузину квартиру, он явился к Григорию. Тот сидел на подоконнике в том же месте. И Максим приземлился туда же, куда и вчера.  Поздоровались.

– Я обещал тебе кое-что показать. Жди меня здесь и не двигайся, а то опять всё испортишь, – сказал Григорий Григорьевич.

– Это что я испортил?  – спросил Максим и подумал: «Зубы, что ли заставил болеть?»

– Сейчас всё узнаешь!

Григорий влетел в своё спящее тело, у которого открылись глаза. Из-под одеяла появилась его рука с пультом. Палец нажал на кнопку. Максим не успел даже глазом моргнуть, как неожиданно резко сработала эта пружина, настольная лампа согнулась в суставе. Абажур, нависавший над Максом, мгновенно накрыл его, как сачком, и тут же сомкнулся внизу, сделавшись шаром. Оказавшись внутри него, Максим сначала лишь чуть-чуть удивился странной шутке Григория, но при попытке вылететь наружу он нарвался на непроницаемую преграду. Шар его не выпускал. Но через ткань абажура было всё видно.

Проснувшийся Григорий Григорьевич поднялся с кровати, подошёл к Максиму и, упёршись одной рукой в стол, другой, преодолевая пружину, выпрямил согнутую ножку лампы в её изначальное положение. Шар поднялся, но не раскрылся. Максим с проницательностью привидения быстро понял, что это не шутка, что он теперь пленник, и ждёт его что-то дурное. Кузя был прав.

– Ну, быстро выпусти меня отсюда! – крикнул Максим, но тут же осёкся, понимая, что дедушка Гриша не спит и не слышит его, и не видит.

А тот, глядя на лампу, расплылся в улыбке и произнёс:

– Посиди пока здесь.

И улёгся спать.

Макс же яснее и яснее начал осознавать своё скверное положение. Часов в шесть он увидел, как Григорий опять отделился от тела, подлетел к нему:

– Теперь ты мой пленник, смирись. Хочешь, можешь орать, а можешь не орать, это бесполезно.

– Выпусти меня, мне же в школу пора, – крикнул Максим.

– А школа, мой юный друг, никуда и не денется, там будет всё о,кей!

6
В восемь утра Максим, действительно, вышел из дома с портфелем. Возле подъезда его с нетерпением поджидал кот Кузьма. Увидев лучшего друга, Кузя шагнул к нему, но вдруг с жутким воплем подпрыгнул на месте и, раздувшись, как шар, попятился назад. Максим, не жалея одежды и сбитых коленей, как вратарь на мяч, резко бросился на него, больно грохнувшись об асфальт. Но Кузя успел отскочить. С выгнутой дугой спиной он остановился в нескольких шагах от Максима и смотрел на него ошарашенным взглядом. В метре от них у стены стояла пустая бутылка от пива. Он быстро схватил её, и со всей своей силы бросил в кота, намереваясь убить. Бутылка разбилась. Но Кузя уже удирал со всех лап.

Во время перемены «Максим», проходя мимо Юли и её подруги, сказал:

– Девчонки, привет!

– Привет! – улыбнулась Даша.

– Здравствуй, Мак…сим,  – запнулась Юля и сильно переменилась в лице.

Когда они отошли от него, Даша спросила:

 – Что с тобой? Какая ты стала! Побелела, как мел! Тебя будто током шарахнуло.

Юля остановилась, продохнула и сказала:

 – Даша, это не Максим.

 – А кто же, по-твоему?

 – Не знаю, это кто-то другой.

 – Ну-ну! – заключила Даша,  – Ей-богу, током шарахнуло.

Полдня сидя в шаре, Максим много чего передумал. Вспоминая повадки Григория, как телесного, так и в другом агрегатном его состоянии, он точно понял, что дед – всё-таки редкая сволочь, научившаяся правильно себя вести и угождать окружающим, что пощады ему не будет, и, скорее всего, это гибель.

Наконец, он услышал, как дверь отворилась, и сразу почувствовал что-то вдвойне отвратительное.

«Что за кошмарное чувство? – подумал Максим. – Оттого что услышал шаги? Почему они жутко пугают меня, будто бьют по мозгам?  Ах, вот оно что! – это же мои шаги!» И действительно, он увидел вошедшего в комнату самого себя, который сказал:

– Вот видишь, я снова молод, теперь я – это ты! – и рассмеялся таким гадким смехом, что настоящему Максиму стало за себя стыдно. – А сейчас ты пойдёшь к твоим новым друзьям.

Он отнёс шар с Максимом в кладовку, там открыл дверцу шкафа, который внутри оказался аквариумом, сбоку, как на заправке, висел конец гофрированного шланга, больше похожего на пылесосный. Он приставил этот шланг к низу шара, и тот со шлепком присосался. Максима внутри перевернуло вверх тормашками и закрутило, как будто в стиральной машине, наконец, затянуло в шланг и, пропустив сквозь него, куда-то швырнуло. Опомнившись и оглядевшись, Максим понял, что попал внутрь аквариума, а ещё он там не один. Там находились ещё пять подобных ему привидений. Все они были очень разными и с печальным любопытством разглядывали новенького. Одного он мгновенно узнал, точнее, угадал, кто это.

 – Здравствуйте. Я – Максим.

 – Милости просим, Максим. Теперь наша тюрьма стала и твоей, – ответили те.

– Я знаю, кто Вы, – сказал Максим, обращаясь к тому, которого сразу узнал. – Вы настоящий Григорий Григорьевич, точнее, настоящая его душа.

– Да какой я Григорьевич! Мне всего-то четырнадцать лет. Да, ты прав! Это я – тот самый Гриша.

– Тот самый, которому Ольга Никаноровна подарила картину, – добавил Максим и, переведя взгляд на другое привидение, спросил. – Это, наверное, Вы?

– Опять ты заладил своё, какая я тебе  – Вы! Мне всего-то тринадцать, хоть я и родилась сто тридцать пять лет назад. Зови меня Олей, а также и всех остальных соответственно.

– А я Коля, сын богатых дворян, рос поэтом, романтиком…

– Я видел тебя на картине. И не только тебя. Сегодня я полдня провисел в прозрачном шаре в комнате и хорошо изучил её всю, в том числе и картины, и много чего передумал, но даже представить не мог, что познакомлюсь с вами – с теми, кто на тех картинах, да к тому же в такой обстановке.

– Знаем мы этот шар, сами в нём побывали. Так вот, семидесятитрёхлетний Николай Николаевич подарил мне всё ту же картину, – продолжила Оля. – Он до старости сочинял неплохие стихи и успешно изображал романтика, продолжая подделываться под свою жертву. Я же совсем не питала пристрастия к актёрству – это он из меня… но уже без меня сотворил. Ведь всё в его жизни – сплошная игра. Наверное, ему захотелось блеснуть и на сцене.

– И у неё хорошо получилось! Ольга Никаноровна была примой в театре до Революции и после. Красота и врождённый талант вместе взятые, – подтвердил Гриша.

– А мне подарила картину,  – вступил в разговор Николай, – Анастасия Фёдоровна. Графиня – друг нашей семьи. (Максим сразу вспомнил даму пушкинских времён и взаимно кивнул приведению Насте.) Это была добропорядочная скромная особа большого и острого ума и сильного характера. Но когда-то семья её обанкротилась, и поэтому восемнадцатилетнюю красавицу выдали замуж за Петра Александровича – очень богатого старика. И через полгода она овдовела.

– Однажды, когда мы гостили в её загородном имении, – продолжил Николай, – она подарила мне странную картину. Ну а дальше ты знаешь.

 – Ну, а я и родился тем самым Петром Александровичем в 1780 году, – сказало последнее привидение,  – и даже успел повзрослеть в собственном теле, пока у меня его не украли. Я самый старший из вас и единственный не отсюда, а из портового южного города. С меня начинается то, что мы знаем. А о том, что было до, можно только гадать. Так вот, когда я ещё не родился, неизвестно откуда в наш город прибыл корабль одного очень богатого купца-иностранца, который по-нашему не говорил. Назвался Лукой Парамоновичем, осел в городе, и со своими деньгами, умом и цинизмом быстро стал самым богатым торговцем, и не только торговцем. Он подмял под себя всё, что приносило выгоду, и тем самым разорил большинство остальных. К тому времени, когда я вырос, моя очень знатная семья тоже сильно обеднела. Пришлось мне наняться к Луке. Впоследствии он приблизил меня, сделал своим главным помощником и товарищем, платил больше всех, а потом подарил мне картину.  Мне тогда было тридцать, а следующие пятьдесят я один провёл в шаре, в том самом абажуре, который мы все хорошо знаем. И только за месяц до участи Насти он перекинул меня в этот аквариум. Возможно, он в этой цепочке не первый, и души тех, кто был до него, томятся ещё где-нибудь, в другом месте. Мы не знаем настоящего имени злодея, с которого всё началось. Для нас началось всё с него, и поэтому этому душу,  укравшую наши тела, мы называем Лукой.

– После того, что мы узнали от Пети, добавлю о себе, – сказала Настя, – Задолго до моего рождения к нам в город приехал мой будущий муж Пётр Александрович, тогда ему было за тридцать. Свой переезд он оправдывал тем, что ему не подходит морской жаркий климат.

– Но я думаю, – вмешался Пётр – что в моём уже теле Лука не сумел отстоять бы то, что нажил. Очень жёсткой была там борьба, в которой участвовали конкуренты со всей округи. Даже власть и суды, которые покупал Лука, сами были рады сожрать молодого наследника. Очевидно, что он сбежал в места поспокойнее, предварительно обратив все, что возможно, в брильянты и деньги.

 – А драгоценностей у него было действительно много,  – подтвердила Настасья.

– Всё ясно. Когда он старел, каждый раз выбирал себе новую жертву, по очереди вселялся в молодые тела, а души навечно брал в плен. Как же нам не повезло, – с отчаянием сказал Максим.

– Убиваться не надо, –  успокаивал Гриша Максима, – ты привыкнешь, как мы.

–  А ещё, несмотря ни на что, мы надеемся, что когда-нибудь всё это кончится и нас освободят, – добавила Настя.

–  Лет ещё через тысячу, – печально пошутил Максим.

7
Чтобы лучше вжиться в образ Максима, Григорий Григорьевич заранее начал за ним наблюдать. В бестелесном своём состоянии много раз он присутствовал в школе, изучая своё будущее окружение. А дома бывал ещё чаще. Недаром Максим на него нарывался во снах. Григорий-Лука понимал, что, как ни играй гениальную роль, родители всё равно однозначно заметят подмену. Поэтому старый злодей и психолог с опытом не в одну сотню лет придумал спрятаться за якобы открывшимся у ребёнка новым страстным увлечением…

–  Надо же так пристраститься! – сказала мама. –   Раньше так себе рисовал, а теперь не оторвёшь от кистей. Да и сам изменился в своём увлечении.

– Да, это дело накрыло его с головой! Мне кажется, если он так быстро загорелся, то так же быстро и остынет… ну, или станет великим художником, – улыбнувшись, добавил папа.

– А что ты смеёшься! Между прочим, Верушка разбирается в этом, когда-то всерьёз увлекалась искусством. Вчера заходила, смотрела рисунки Максима, сказала, что опыта мало, конечно, но что-то в нём есть необычное! Задаток хороший, и надо учиться.

– Вот он и учится, да с какой радостью бегает в эту свою художку! И приносит оттуда умные слова, – сказал папа.

– Вот-вот! Я спросила, с чего это он? И он, указав мне ладонью вперёд, ответил: «Я прочувствовал перспективу пространства».

Действительно, Григорий-Лука в образе Максима стал почти каждый день и подолгу посещать художественную школу, а значит меньше бывать дома и во дворе. Он старался не показываться на глаза Юле, Марии Антоновне и особенно коту Кузе. Последний и сам теперь прятался от него и старался не оказываться в собственном подъезде, пока тот не в школе. Ромку же новый Максим, наоборот, приручил. С помощью мелкого подкупа и незаметной лести сумел подружить с собой абсолютно.

«Максим» стал бывать у «Григория» чаще, чем раньше. Окружающие могли встретить на улице и того, и другого. Но, как нетрудно догадаться, их никто не видел одновременно.

8
Как-то вечером, высунувшись в открытое окно, Кузя с мольбой и надеждой глядел то в пока ещё светлое небо, то свой взгляд переводил на двор. На удачу внизу находился один компонент его замысла, но пока недоставало другого, ожидаемого сверху. Третьим компонентом был он сам. Людей во дворе почти не было, кроме Ромки, на лавке болтавшем с Андреем. Удивительным образом в метре от них красовался знакомый предмет – красный кусок кирпича, довольно большой – с четвертину. Кузя помнил, как этот кирпич, брошенный Ромкой два дня назад, едва ни убил его.

Наконец, сердце Кузи забилось сильнее. Вдалеке из-за крыш показалось недостающее звено! Это Небесная Дева летела в их сторону. Кузя вылез на уличный подоконник и по карнизу прошёл вдоль стены до середины, между своим и окошком Григория Григорьевича, там он остановился, опустил голову и истошно заорал. Ромку как будто огрели метлой, он округлил глаза, поглядел вверх и напоролся на взгляд Кузи, который ему, да-да, именно ему, а не кому-то другому, бросал дерзкий вызов, заорав ещё громче. Ромка даже подумал, не сошёл ли кто-нибудь из них двоих с ума. Неведомая сила подбросила его со скамейки, он схватил камень, похожий на сливу, и бросил в кота. И очень метко! Он попал бы, если бы Кузя остался на месте, а не отпрыгнул ближе к окошку Григория. Первый раз пронесло. Третий этаж старинного дома был довольно высоким. Ромка схватил второй камень, уже покрупнее, и метнул его с большим усилием, но уже не так точно, попав выше Кузи, почти в центр между окошками, отбив угол орнамента на стене. Сработал страх за стекло, за то, что придётся ответить, если его разобьёт. Опять пронесло, Кузя снова остался живым и невредимым, но он понимал, что третий бросок может стать роковым.

– Ты совсем, что ль, больной? В окно попадёшь, – крикнул Ромке Андрей.

Но тому уже было всё равно, что ему говорят, тем более в этот момент, когда Кузя, оскалив клыки, посильней сморщив морду и замотав головой, заорал ещё громче, сверкая глазами. Теперь он стоял возле рамы, даже частично на фоне стекла. Роман дошёл до исступления, злость зашкалила, глаза налились, будто бычьи. Он схватил тот знакомый кирпич и, как бес, захохотал:

Ха-ха-ха! – таким потусторонним голосом, что даже Андрею и тем более Кузе стало не по себе. Со всей уже чёртовой силой, разбежавшись, Рома метнул кирпичину. Кузя увидел, как точно и сильно этот жуткий предмет приближается к нему, чтоб пригвоздить его к раме и превратить в блин из фарша. Ни влево, ни вправо, ни вверх уйти невозможно, остается – лишь вниз. А высота там увечная и даже, скорее, смертельная, тем более для старых кошачьих костей. Но стать победной мишенью врага ещё хуже. Пришлось прыгнуть вниз.

Кузя почувствовал, как кирпич его всё же задел, правда, только по шерсти и, к радости, понял, что чудом сумел зацепиться одним лишь когтем за какой-то изъян подоконника, повиснув над пропастью. Тем временем камень ударил в край рамы, попав точно в грань у стекла и, наверное, мог отскочить, будь полегче удар. Но сила была такова, что сама даже рама прогнулась и треснула, и кирпич рикошетом пошёл на стекло и вышиб его с потрохами. Лавина осколков смела Кузю вниз. Но не себя, он жалел, когда падал: «Бедная моя, лучшая на свете Мария Антоновна. Как она будет теперь без меня?». Наш герой свято верил, что смерть – не конец, впереди его ждёт ещё самое интересное. И за то, что он выполнил долг до конца – это тоже зачтётся. Впереди ждал ужасный удар об асфальт.
 
Но упал он во что-то приятное, будто в перину, и, не веря ушам, вдруг услышал:

– Рано ты собрался умирать, Кузя!

Он открыл глаза и увидел себя в руках Небесной Девы.

– Здравствуй, герой! – ласково сказала она. – То, что ты мне хотел показать, я увидела! Спасибо! Ты раскрыл преступление! Хоть я и не знаю, что этот Григорий там прячет, но тонировать окна волшебной, обманчивой плёнкой он зря бы не стал! Полетели, посмотрим что там?

  – Он прячет там душу Максима. А сам сейчас в его теле,  – ответил Кузьма.

Глаза Небесной Девы от удивления увеличившись раза в два, но это не испортило её красоту.

– Вот это да! И всё это у меня под носом! – возмутилась она и, немного подумав, добавила:  – А ведь действительно этот его мнимый вид за окном не менялся уже много лет. Сдаётся мне, что душа там не только Максима.

 Как только они залетели в окно, Небесная Дева воскликнула:

– Ух-ты, какой абажур! А сколько здесь чародейных вещичек! О! Знал бы ты, Кузя, чей это череп! А картины! Ты ж видишь, что это не просто картины?

– Конечно, у них сильный магический фон, – ответил Кузя.

Когда дверца шкафа открылась, то наши друзья-привидения сквозь стекло вдруг увидели вовсе не деда, как могли ожидать, а Небесную Деву и Кузю!

– Ура! – закричали они и дружно запрыгали.

Небесная Дева отперла их тюрьму, и все они вышли наружу.
– Знакомьтесь, вот Кузя! Он и есть ваш спаситель! – представила она.

– Максим, я ж тебе говорил, что не нужно туда, – сказал Кузя. – Я всегда замечал, что Григорий какой-то фальшивый. Нехороший он, хоть и умеет прикинуться.

Как разбилось стекло, услышали многие, в том числе и поддельный Максим. Он высунулся в окно и увидел, как драпают Ромка с Андреем, и к великому ужасу понял, что бито окошко не просто его, а то, что с волшебными стёклами. Он выскочил на улицу и что было силы помчался в «свой» подъезд, открыл квартиру, забежал в свою спальню, схватил лист фанеры и быстро заставил окно. Оттого потемнело. Он включил свет и открыл рот от ужаса. Потому что Григорий не спал, как должно было быть, а смотрел на него, улыбаясь:

– Ну же здравствуй, Лука! Или как тебя? Может, Максим? Хотя для меня ты, скорее, Ольга Никаноровна.

Лука-Максим развернулся и бросился к двери, но кто-то невидимый ухватил его за ногу, поднял вверх тормашками и стал трясти. Все остальные смотрели, как Небесная Дева одной рукой трясла Максима, а второй залезла ему в грудь и оттуда за шкирку вытащила привидение.

– Ну что, наконец-то допрыгался! – сказала она ему. –  Посиди пока там.

Она унесла его в шкаф, заперев в наш знакомый аквариум, по пути положив на диван тело Макса. Кузя прыгнул к нему и, прижавшись к боку, улёгся рядом.

–  Твоё тело свободно! – сказала Небесная Дева Максиму, – можешь вернуться.

– Можно, я повременю, – ответил Максим. – Мне хочется побыть с вами и узнать, что будет дальше? А то ведь, вернувшись, я стану простым человеком и никого из вас никогда не увижу, как больше не видит Григорий Григорьевич. Вон он стоит возле зеркала, смотрит и трогает свои родные руки своего родного тела, а нас для него будто нет. Несправедливо получается, он хотя и вернул своё тело, но лучшие годы его не имел. А они (он указал на остальные привидения) вообще уже умерли. Что будет дальше?

– Да ничего не будет! Пойдут на покой! – сказала Небесная Дева. – Подумаешь, обокрали! Так ведь сами виноваты. Повелись на обман. Скажите спасибо, что хоть этому деду чуть-чуть повезло. Он хоть и старый, зато с квартирой и пенсией…

Привидения сделались грустными, уголки ртов и глаза опустились. Но Небесная Дева очень широко и очень загадочно улыбнулась:

 – Шучу!

И привидения от радости закружили хоровод вокруг неё.

– Будут вам подходящие тела! – продолжала она. – Полетели туда, где их можно найти! За мной!

Она вылетела в окно. Все остальные за ней. Пролетев два квартала, компания оказалась у городской больницы, и, вслед за ведущей, проникли в реанимацию. На кровати, опутанная капельницами и электродами, лежала молодая красивая девушка, аппарат качал воздух, он дышал за неё.

– Эта девчонка решила покончить собой, – пояснила Небесная Дева, – наглоталась таблеток. У неё было душевное расстройство. А теперь уже нет, потому что душа покинула её тело. Она улетела. Соглашайся, Фёдоровна, как раз для тебя, замечательный вариант! И потеря памяти здесь очень кстати, и расстройство мозгов от отравления. Никто даже не удивится, если ты будешь настаивать, что явилась к ним из девятнадцатого века. Сначала очнёшься, привыкнешь, вольёшься в семью. Между прочим, семья неплохая, плюс её красота, плюс твоя крепкая душа. Репутация не пострадает, бумаги на психучёте я подотру, и за здоровье не беспокойся, я могу даже мёртвого воскресить.

– Я согласна, –  обрадовалась Настя. – Такая красивая и молодая! Уже завидую сама себе! Я так соскучилась по живому телу. Можно, я прямо сейчас?

–  Конечно! – сказала Небесная Дева. – Но как только ты туда погрузишься, больше ты нас вот таких не увидишь и не услышишь. Зато будешь знать, что мы рядом… какое-то время… Перед тем, как мы улетим, я об этом на ушко шепну тебе.

Настя по очереди поглядела на всех и печально сказала:

– Как же так? Столько лет были вместе! Мы же семья! Роднее вас для меня никого быть не может! Я вас очень люблю!

Она улыбнулась и с надеждой спросила:

 – Но мы же друг друга найдём, когда станем людьми?
Все вопросительно повернулись к Небесной Деве. Та, указав на лежащую девушку, объявила:

–  Знакомьтесь! Это Наташа! Улица Часовая, дом 17, квартира 13! Теперь вы её знаете, а она вас пока ещё нет. Но чтобы она вас узнала, чтобы встреча была романтичнее, нужен пароль!  Кто придумает его?

–  Думаю, будет справедливо, – первым отозвался Максим, –  если этим словом будет имя нашего спасителя. Предлагаю: Кузя!

Настя воскликнула:

–  Как же я вас буду ждать, мои Кузи! – и пулей нырнула в своё новое тело. Через минуту Наташа открыла глаза, ещё две приходила в себя, потом, что-то поняв, улыбнувшись, спросила:

–  Вы здесь? Вы здесь! Я знаю! Хоть никого не вижу. Привет вам из моей новой ракушки!

Все заскакали от радости. Она это почти что увидела, потому что представила точно.

Дева сказала:

–  Давайте мы кое-кого поторопим, чтоб посмотреть незабываемую сцену!

И толкнула железную этажерку, стоявшую возле Наташи. Та с грохотом рухнула на кафельный пол. Послышались поспешные шаги, открылась дверь, вошла санитарка и замерла, открыв рот. Потом бросилась назад, закричав:

–  Очнулась! Очнулась! А мы думали, что почти умерла!

Прибежали врачица и медицинская сестрица. Оказалось, и мама Наташи была в этом здании. Что тут было! Ой-ой! Воскресшая всё поняла и ограничилась только словом: «Мама!» но, глядя на реакцию мамы, сама зарыдала по-настоящему. Вдруг ощутила, как кто-то невидимый погладил её по голове, и услышала шёпот:

–  Наташка, давай оставайся, а мы полетели!

–  До свидания, Кузьки мои!

 – До скорого, –  закричали друзья, и каждый, потрогав её на прощание, полетел из окна за Небесной Девой.

 – Максим,  – сказала она,  – тебя скоро хватятся. Пора возвращаться в себя.

Они прилетели в квартиру Григория Григорьевича, тот сидел дома и смотрел в окно, наслаждаясь вольной волюшкой. Он не видел ничего этого целых 60 украденных лет. Он не знал, что с ним будет теперь, доживёт ли он свою старость и – всё, или, может быть, как-то ещё, но настроение у него было оптимистичное. Неподвижный Максим лежал на диване. А за стенкой в волшебном шкафу находился злодей, которого скоро отправят в суд.

Вдруг Максим зашевелился, открыл глаза, привстал и сказал:

 – В таком виде мы с вами, Григорий Григорьевич, ещё не встречались, поэтому – здравствуйте!

– Здравствуй-здравствуй, внучок!

– Я рад сообщить то, что Настя уже – человек! Она молода и красива, у неё теперь новое имя – Наташа, Небесная Дева найдёт и тебе тело нужного возраста, как и всем остальным.

 – Прекрасно!  – ответил Григорий.  – А пока она будет искать, поживу с удовольствием в этом, какое ни есть, всё ж родное моё.

9
Попрощавшись с Григорием, Максим вышел во двор. На улице уже смеркалось. Тётя Женя включила свой телевизор, и её чудо-штора играла цветными огнями. После такой удивительной и опасной разлуки двор показался намного роднее, милее, теплее. Все окна здесь были до боли знакомы. Каждое из них излучало особое тепло. В каждом из них жил особый мирок.

«Боже, как это греет! Как хорошо! Вот где настоящее волшебство! К примеру, за той синей шторой в цветочек… как там сейчас моя Юлька? Ой, Кузя в окне появился, неужто почувствовал друга? А вот и зажёгся свет в нашей кухне! Замаячила мама! Мама, мы же не виделись целую вечность! Всё, скорее домой! Сейчас бегу!»

 – Так беги же, давай!  – он услышал невидимый голос и почувствовал лёгкий толчок.