Денеб 7. Долгота 50. Степь

  Степь казалась такой бескрайней, что в ней терялась эта вот сухая в пыль земляная дорога под ногами; а царствовала же здесь жара. Такая, что нестерпимо хотелось пить девочке, сидевшей на плечах своего отца, которому явилась прихоть притащиться сюда – из далёкого белого города у моря с лесом чудесных субтропиков. Со многими пересадками - на полуразрушенных остановках странной земли - добрался он до места, откуда только пешком надо было идти к своей родне.
-Пить, пить, пить – монотонно постанывала девочка, ручонками своими всё ударяя по голове бедного  отца, руки которого были заняты перехватыванием большого чёрного чемодана из фанеры. Кто знает? - что было в том чемодане, но уж точно там не было ни капли воды.
  Отец уж подумывал было бросить на дороге это несуразный чемодан, да  и, налегке, быстрым шагом добраться, наконец, до места - не уморив в степи бедняжку, милую свою дочурку. Но тут их, по счастью, догоняет лошадь, запряженная в деревенскую телегу; и добрый её возница помогает  путнику умостить на ней пресловутый тот чемодан;  а отец же осторожно укладывает на потный свой пиджак уже уснувшую девочку.


  Она проснулась от блаженства прохлады на мягкой постели, и с любопытством огляделась по сторонам. Странное это было жилище.  Низкий потолок белёный известью; по стенам нехитрая утварь; и под ногами…земляной!.. пол приятно холодил её ножки. Дверь жилища была приоткрыта, и девочка вышла из землянки.
  Огромный багровый шар раскалённого солнца медленно погружался там  перед девочкою в марево дальнего горизонта, словно утягивая за собой всё былое неистовство жаркого дня.  Степь же начинала уж отходить от своего оцепенения. А ведь всего-то и было в ней, что наполнялась она горько-сладким запахом ковылей да полыни, да тихо гудела низкими своими вибрациями от края и до края, как изо всего сама первородная субстанция, от которой-то и   происходит всё богатство разнообразия жизненных воплощений. Одно из которых и проступало теперь чуть поодаль серыми строениями небольшого селения, примостившегося, оказывается, на обрыве, под которым, ещё более оказывается, что тихо струились воды какой-то реки.


  Что  за странная прихоть людей была тогда  эта жилая землянка в степи? И не пристало ли жить уж не больше той  ухоженной  с побелкой да занавесочками простоты, так хотя бы в одном из темнеющих тех домов.

  Всеблагой Господь старой веры, в своё время, явил казакам такую милость, что давно уж не было тогда нужды седлать своего верного коня, да браться за оружие. Не мужик, конечно, он; но и казак, тоже ведь бывает добрый хозяин. Вот и выбирай, что тебе больше по душе: охота ли на изобильную здесь дичь, или ловли в реке, щедрой своими богатством белорыбицы; а то - становись на земле хлеборобом.
  В одном из старинных селений яикского казачества  поставлены были две самые там крепкие усадьбы. Одна против другой стояли они рядом.  Так что женихам и невестам не надо было долго искать друг дружку.  Вот вам и они – две родовы, прочно повязанные судьбой. Одна из них крепко держатся вековых традиций землепашества, а другая – затейники. Откуда только что и берут – чуть только какой-то немец у себя придумает, а  у казака уж тут как тут – паровые молотилки или ещё чего похлеще.
         Две эти сущности, слившись душой и телом, вот и проявились полным-полнёшенькими закромами тяжёлого зерна.  Кому в пример, а кому и на зависть.

***

           Тёмной ночью тихо постучался в ворота мужичок из тех, кого крепкие хозяева называют обиходным словом голытьба.
- Заходи сосед. Что-то поздненько? Мы уж и чаю-то напились.
- Да я по делу к вам.
- Что такое?
- Дядя Еремей, кулачить тебя завтра будут. Так что…
- Спасибо тебе, Кирьян Петрович.
-Чего уж там…

  В ночь велел собраться Еремей; всей растревоженной семьёй сложили на подводы какие ни то пожитки, да, бросив всё благополучие трудами поколений нажитое, скрылись в степи.
          Так начал разбредаться по свету большой их род. Кто из него в городах затерялся среди обывателей, а кто и в родных местах смиренно землянки себе нарыл.
          Но страна не оставила их без участия в своих свершениях. Кого как: кто стал верным слугой новых пастырей отечества, кто пал смертью храбрых в бою за не ласковую свою родину. А кто просто ранен, да жив остался среди товарищей своих увеченных, да калеченных. Вот и тянет того неизлечимо подстреленная душа в родные места.

           А там исчезли уж жилые землянки; да только сама природа что-то всё чудит. Скудеют её  дары,  и  уж какой неистовой становится, порой, Река – бьёт половодьем  в крутой яр, подмывает свои берега! И валятся тогда в реку дома людей, даже церковь божья не устояла перед безумством времён. Нет теперь этого селения. Одни, ещё не смытые, развалины с сулят людям…

     Что? Неужто новые испытания сынам отчизны?

  Но жив был ещё в то время у себя во дворце организатор всех наших побед - и пустовало его место в мавзолее. Всего два года осталось нам ждать.  А через пять лет страна тех землянок запустит над голубой нашей планетой в космос искусственный спутник.  Да не жестокость ли так изощрённо организованной жизни бередит душу человека перед лицом совершенств природы; или перед нею прегрешения наши? Вольные, и невольные.

26.10.2024 6:57