Осколки. ГлаваIII

      Их семья занимала три комнаты  большой коммунальной квартиры, причём одна из них представляла собой симбиоз кабинета и склада отца Вилора – Бориса Евгеньевича, учёного историка, и сакрального архитектора, одного из лучших учеников самого профессора Туреева.

  Профессор Туреев был до переворота общепризнанным мировым авторитетом в области древней египтологии и шумероведения. Профессор, впрочем, Октябрьский переворот не пережил, этот, по его выражению, «подстроенный бунт черни, спровоцированный масонскими кругами», названный позже революцией в собственной стране он считал катастрофой.

  В отличии от своего учителя, Зимин старший, наоборот, приветствовал падение застарелого самодержавия и установление в Феврале республики и даже  Советской власти.
Хотя будучи историком, как уже упоминалось, не мог не понимать, что любая революция рано или поздно заканчивается реставрацией в том или ином виде, как это было более ста лет во Франции или 3750 лет назад в его любимом Египте. Эх, Эхнатон, Эхнатон, всё же возвращается на круги своя! Он знал, что любая революция пожирает своих героев или хотя бы некоторую часть  часть их, обычно самых рьяных.

  Борис Евгеньевич часто бывал в разъездах и длительных командировках, и когда его не было дома, его комната-кабинет была всегда закрыта на замок, даже мама без отца не заходила в неё.
Но зато, когда он приезжал и бывал дома, она всегда была открыта, отец сидел в ней и работал. И эти дни были самыми радостными для Вилора и его старшего брата, Ивана.

 Отец был крупный, могучий человек двухметрового роста, он сгребал обеих сыновей своими громадными лапищами, заносил их в свой кабинет и усаживал за большой , вырезанный из натурального дуба, письменный стол, обитый зелёным сукном. Сам он садился в эти моменты не за кресло, стоящее в центре стола, а подсаживался поближе к детям на высокий табурет, похожий на тумбу.

   Борис Евгеньевич доставал с книжного шкафа огромные фолианты один за одним, с многочисленными иллюстрациями в виде гравюр, рисунков, картин и разнообразных зарисовок. Вилор с братом видели на этих изображениях битвы, морские сражения, различных королей, князей и всевозможных святых людей…

  Уже позже Вилор воображал себя то странствующим рыцарем прошлого, то поэтом, то алхимиком, так он входил в реальность этих картин и забывал себя.
Чуть позже Зимин старший начал давать им сначала для просмотра, а  вскоре и для обучения ещё и дореволюционную азбуку, не испорченную нововведениями псевдореформаторов.

 По мере взросления детей он показывал им географические атласы, глобус, место России, а теперь уже Советского Союза, на Земном шаре. Так он вводил своих отпрысков во всё расширяющийся для их растущихголов, внешний мир.
 В результате всего этого, когда целенаправленного, а когда спонтанного обучения, по ночам Вилору начали сниться дальние страны, моря и океаны, путешествия и встречи с людоедами и странствующими рыцарями, пиратами и искателями сокровищ. А иногда он воображал себя то непримиримым Дон Кихотом в его борьбе за любовь, либо с ветряными мельницами, то отважным Квентин Дорвардом, стоящим,как позже Владимир Соловьёв и Александр Блок, за честь прекрасной дамы…

   Было где разгуляться формировавшемуся мозгу мальчика: две стены кабинета отца были до самого потолка уставлены книгами, свою лепту в формировании мировоззрения детей вносила и мать. Бывало и так, что отец вставал, прохаживался вдоль стеллажей с книгами, и вдруг доставал какой-то новый, неизвестный им ещё том, клал на стол перед ребятами, показывал им иллюстрации, а сам рассказывал, для чего и почему они появились здесь, в этой книге.

   Эти моменты наедине с отцом, его старания привить страсть к познанию и чтению, Вилор запомнил на всю свою долгую жизнь, как и почти все те вещи, о которых рассказывал или показывал его отец…
Как то Борис Евгеньевич достал старый большой фолиант с красивыми рисунками, изображающими пирамиды. Пирамиды были разные, большие и маленькие, ступенчатые и гладкие.

  Среди них были и небольшие скошенные пирамиды со ступенями.
–  Это так называемые мавзолеи, в которых хоронили древних царей, которых называли в Египте фараонами, –  сказал  отец.
В то далёкое время старший брат Вилора Иван уже пошёл в первый класс школы и был со стороны окружающего его общества идеологически подкован, поэтому и спросил:
–  Как у Ленина?.
  –  Да нет, сын, это у Ленина теперь такой мавзолей, как у тех древних царей, –   ответствовал Борис Евгеньевич, вызывая озадаченность у советского школьника:
  –  Папа, а как же так, наша революция царя свергла, а Ленина похоронили как древнего царя, в мавзолее?.
–  Ваня, его похоронили не как царя, а как вождя трудового народа, который отдал за его освобождение всю свою жизнь.
Но по лицу Ванюшки было видно, что ответ отца его не совсем удовлетворил.
 
  Вилора же в тот момент занимало нечто другое. Ему было совершенно ни до царей, лениных со сталиными и прочих самозваных и якобы, общепризнанных и не совсем легитимных, вождей. Его возраст был ещё не тот. У него имелась другая привычка. Он просто любил считать, так как только недавно научился этому делу. Маленький Вилор считал всё подряд, куда только не падал его взгляд:

  Ложки и вилки с тарелками на столе, число стаканов и тараканов, особенно ему нравилось считать число этажей зданий, как только выходил на улицу. Он считал, сколько встретил прохожих на пути в детский сад через дорогу, сколько минут осталось до обеда и сколько бантиков завязано на головах девочек в этом садике.
И здесь, на рисунках этих древних мавзолеев он считал их ступени или этажи, как про себя он их назвал. И вдруг маленький мальчик понял, что ступеней всегда было почти одинаковое число на всех показанных отцом изображениях. Их было четыре, пять или шесть соответственно.  И тут его «почемучки» атаковали отца с научной бескомпромиссностью истинного исследователя:

–  Папа, почему же у всех этих мавзолеев всегда 4,5 или 6 ступеней?
Впрочем, последних рисунков зиккуратов с шестью ступенями  было всего два, а также изредка встречались и трёхступенчатые мавзолеи.

  Борис Евгеньевич от неожиданности вопроса просто пересел с табурета в кресло, наверно для того, чтоб не упасть с высоты тумбы. Если Ванюшин вопрос его удивил, то Вилора просто поразил до глубины души.
И он решил сказать своим сыновьям правду, вернее лёгкую полуправду, которую те властители былых времён, как, впрочем, и времён текущих, приуготовляли для своих подданных.