Путешествие принца Людвига - 17

Письмо из Бреславля и другие отсутствующие «секретные материалы»

Наверное, нет смысла сверять детали «революции», изложенные в Дневнике, с фактически произошедшими. Стоит ли упрекать Мартина Хенихена в том, что, например,  в последующих трактовках переворота картина гордо стоящего на запятках саней Елизаветы принца Гессен-Гомбургского при следовании новой императрицы в Зимний дворец перекочевала из последующего дня - 25 ноября,  в саму ночную вылазку заговорщиков. Хотя, по свидетельствам некоторых историографов, генерал русской армии и муж Анастасии Трубецкой-Кантемир, наследный принц Гессен-Гомбургский вовсе уклонился от участия в перевороте, предложенном ему накануне Елизаветой Петровной.
Названный в Дневнике «зачинщиком» переворота маркиз де Шетарди в ту морозную ночь мирно спал в своей постели, а о случившейся вдруг «революции» узнал, услышав утром крики возбужденной толпы. Но вот роль Лестока, унизительно названного Хенихеным «фельдшером», действительно была оценена верно. Именно Лесток, над которым накануне нависла реальная угроза ареста, и оказался тем человеком, благодаря которому события произошли именно в ту самую ночь с 24 на 25 ноября 1741 года по русскому календарю.

Вернемся к записи в Дневнике от 26-го ноября (напомним, датировка Дневника велась по европейскому календарю): в тот день при дворе праздновались именины герцога Леопольда Мекленбургского - отца правительницы. На семейный праздник была приглашена и цесаревна Елизавета. Именно тогда, «накрученная» с разных сторон доброжелателями, Анна Леопольдовна, решилась, наконец, «выяснить отношения» с двоюродной тёткой. 
По свидетельству принца Людвига, высказанном в письме к брату-герцогу: «В воскресенье правительница смело высказала всю правду принцессе Елизавете. Из этого вышла обычная женская перебранка, и теперь Елизавета будет осторожничать».

По существу же сведения о той «беседе» стали известны «общественности» из «Краткой реляции», подготовленной окружением Елизаветы после переворота. В попытке обосновать правомерность «революции» авторы реляции дошли до цитирования пререканий, прозвучавших на куртаге в честь именин отца Правительницы. Та, якобы, с «ненавистью и злобой» высказала в лицо невинной цесаревне следующее: «Что это, матушка, слышала я, что ваше высочество корреспонденцию имеете с армиею неприятельскою и будто вашего высочества доктор ездит ко французскому посланнику и с ним вымышленные факции в той же силе делает». В своем ответе Елизавета, якобы, своё участие в "факциях"  с негодованием отрицала, и божилась, что у неё «никаких алианцов и корреспонденций» со шведами не было. Ну а что Листок ездит к Шетарди, то это, мол, его личное дело, о чем она – Елизавета – сама изволит его допросить.
«Женская перебранка» своим результатом имела лишь очередное промедление в принятии мер к Елизавете, а цесаревна стала лихорадочно готовиться к решительному шагу.
Одним из оснований предъявить Елизавете накопившиеся претензии историографы называют полученное Анной Леопольдовной «письмо из Бреславля». Якобы в нем некий доброжелатель предупреждал Правительницу о заговоре против Брауншвейгского семейства. Кто мог быть этим «доброжелателем», и почему он писал из такого далека?
Но если вспомнить, что в то время Бреславль – это главный город Силезии, который во время Первой силезской войны являлся ставкой пруссаков, то становится ясно, что автором письма вполне мог быть сам Фридрих II. Имея в супругах родную сестру Антона Ульриха, прусский король хотел предупредить Брауншвейгское семейство по-родственному.

Однако почему Правительница была вынуждена прибегать к таким «внешним» источникам информации? Где же были вполне ожидаемые «внутренние» от специальных служб? Почему на стол Правительницы с принятой при Анне Иоанновне регулярностью не ложились подробные донесения Тайной канцелярии: кто, с кем, когда и о чём говорил, и что измышлял, как ругал или хвалил правление, и прочее ...   Ведь с таким отчаянием русские историографы описывали всесильность ведомства, распростершего своё «государево око» на все стороны жизни империи при жестоком и коварном Бироне! Так тревожно звучал со страниц исторических трудов внушавший  современникам страх и ужас слоган «Слово и Дело»! Где же были и чем занимались эти службы те двенадцать месяцем и две недели, что правила Анна Леопольдовна?! Почему не упредили и не предотвратили!? 

Увы, на этот вопрос ответа фактически нет…  Ни в фундаментальных исторических трудах, ни в опубликованных документах того времени, ни в свидетельствах современников не найти достоверных сведений об исполнении в тот год Тайной канцелярией основной обязанности - обеспечение безопасности правящей династии. Конечно же, Тайная канцелярия и её представители на местах, вернее всего, продолжали заниматься своим делом…  Стоит вспомнить, что к началу правления Анны Леопольдовны не прошло и полгода с окончания так называемого «дела Волынского».   Фактически сфальсифицированное дело, закончившееся казнью кабинет-министра Артемия Волынского и близких к нему людей, показало, насколько руководство Тайной канцелярии было способно улавливать настроения правящих верхов и выполнять их волю. В течение первой половины правления Анны Леопольдовны весьма бодро было проведено расследование деятельности самого Бирона и его родственников при правлении Анны Иоанновны. Бирон, правда, отделался лишь ссылкой и поражением в правах – именно на его место курляндского герцога приехал баллотироваться принц Людвиг Брауншвейгский.

Но вот, чтобы были найдены какие-либо следы борьбы Тайной канцелярии в 1741 году  с прямым предательством государственных интересов… Их, как мы уже указывали, не найдено. Хотя при Анне Иоанновне и при Анне Леопольдовне, а затем и при Елизавете Петровне Тайной канцелярией руководил – практически до самой своей смерти, - один и тот же человек -  Андрей Иванович Ушаков. То ли опытный Ушаков так устал от дел Волынского и Бирона, то ли, зная добрый нрав Анны Леопольдовны, не хотел докучать ей неприятными сведениями о поведении некоторых её родственников, то ли…   Не наша тема расследовать, куда делись «секретные материалы», собранные Тайной канцелярией в тот год, когда беззаботное Брауншвейгское семейство правило Россией.

Однако вернемся к Дневнику, пунктуальное ведение которого было возобновлено секретарем принца Людвига после известных событий:

«В четверг 7 декабря были приняты безотлагательные меры для приведения всего народа к присяге; это продолжалось еще в пятницу и субботу. В эти дни вся пешая и конная гвардия была допущена к целованию руки императрицы в дворцовой капелле; радостные крики черни, которая еще не протрезвела и к тому же получила деньги, раздавались еще несколько дней; для принесения поздравлений привели также ко двору слонов и пантер. Те солдаты, которые арестовывали его величество императора и его родителей, не имели права восемь дней выходить из дворца. Их разместили в императорских покоях".
Оказывается, и слоны, которыми было одарено Брауншвейгское семейство, и прочие экзотические животные пригодились на том празднике жизни, что устроила Елизавета для своих подданных. Однако непосредственные исполнители-гвардейцы вынуждены были некторое время оставаться в затворе скорее всего для того, чтобы с винными парами испарились некоторые неприглядные подробности переворота, которыми эти молодцы могли поделиться с публикой.
Спустя пару дней Елизавете, видимо, напомнили о её галантном кавалере, и секретарь Людвига записал далее:
"В субботу 9 декабря после обеда к его светлости пришел камергер Пушкин, который до этих событий прислуживал его светлости, и сказал, что императрице очень неприятно было слышать, что его светлость якобы был арестован и до сих пор находится под арестом; она приказывала приставить к нему караул для оказания чести, а не как арестанту. Офицер, который это сделал помимо её воли, уже находится под арестом, и она готова распорядиться о его наказании. Если его светлости угодно отправиться в путь уже этой ночью, то он может это сделать.
Его светлость, хорошо понимая, что всё это ложь, отвечал кратко: офицера можно освободить, а сам он хотел бы сей же час уехать.
Его светлость действительно собирался к отъезду, пока на другой день опять не пришёл камергер, сказавший, что сегодня его светлость ещё не может отправиться в путь, но, возможно, завтра, и так продолжалось до 2 февраля следующего года. Тем временем стало известно, что поверженные властители ночью 9 и 10 декабря были увезены, а именно: её императорское высочество великая княгиня с его императорским величеством и его сестрою, а также отдельно фрейлина Юлиана Менгден и её младшая сестра; его императорское высочество генералиссимус с полковником Геймбургом тоже отдельно. Их сопровождает камергер Салтыков с отрядом в 200 человек пешей и 200 человек конной гвардии».