надо же было

Все-таки Кьяра горда. И морочить себе голову не позволит. Кого ты привел? Ах, тоже начинающая... Эта тетка в песцовых мехах? Вылитая "рыночная вы наша из рязановского "Гаража". Вчера клялся, что мероприятие пройдет без неприятных сюрпризов: "Смотри! Уж ложи блещут, полон зал... Публика готова рукоплескать твоим лучшим певцам словом". Спасибо, что не ртом. Все-таки художественный вкус тебе часто изменяет. 

Что предпринять? Ясно одно, нельзя показать слабость. А уж ревность - еще какая слабость. За нее, как за ниточку, всю душу можно размотать. Она резко отодвинула стул и встала из-за стола. Прошла сквозь удивленные, насмешливые, любопытные взгляды и скрылась за дверью в уборную. В прохладной полутьме плеснула в лицо холодной водой, сделала пару глубоких вдохов и выдохов. Затем включила освещение и всмотрелась в свое зеркальное отражение. Хороша и свежа всё так же. Вся в капельках влаги, как летняя роза в грозу. Но зрачки предательски выдают, почти перекрывая радужку. А изящную линию губ некрасиво ломает злость.

Как давно это длится? Задумалась. Лет десять точно. Память своевольно полетела в прошлое... Кьяра была тогда абсолютно уверена в собственной исключительности. "Самоуверенна", - горькой галочкой пометила-поправила воспоминание.

Он задорно оппонировал всем, кому успевал. Мероприятие вдруг стало искристым и веселым, как шампанское. Благодаря ему. Иначе все скатилось бы, как на других площадках, в унылое выискивание непроставленных запятых или в пресное осуждение несоответствия заявленной теме. Она оценила. Познакомились уже за кулисами, в антракте. "Очень приятно. Тим". Был он рыжий, с упрямо топорщившимися вихрами и теплыми орехового цвета глазами. Но не бесстыжий, нет. Сходу заговорил серьезно на серьезные темы. Заверил, что не стремится залезть к ней в постель. Даже досадно стало. Горячо и досадно. Супер-эго встрепенулось и забубнило: "Притормози, держи фасон, не опускайся до примитивных шашней".

Она решила привлечь его в качестве своего помощника. И на следующий день предложила. На той стороне повисла пауза. На третий день странной тишины в эфире позвонила сама. Он забросал ее комплиментами и вопросами насчет предстоящего. Обсудили детали, решили, что он будет держаться рядом, но не выпячиваться, чтобы не вызвать ненужного недовольства постоянных участников.

Если бы она только знала, что игра началась. Правила в ней придется переписывать постоянно, кляня себя и его за непостоянство и неспособность уйти. Тим явился на час позже оговоренного времени, был весел, обаятелен и... не один. Спутница ловила каждое его слово и старалась развить всякую его мысль. Тима, казалось, это совсем не раздражало. Он улыбался, осыпал ее ласковыми эпитетами и хвалил, хвалил, хвалил. А как же серьезные темы? Где же настрой и замах на что-то важное для многих людей? Или то был спектакль для нее, чтоб влезть в состав участников ее элитного мероприятия? Гнев заставил Кьяру присесть на стул, так сильно ее ударило эмоциональной волной. Нервы ни к черту... Уйма сил потрачена для организации конкурса, в котором должны были сойтись в словесном поединке лучшие прозаические авторы города. Призовой фонд был солидным, да и реноме требовало своего поддержания у читателя. В наше время, когда не пишет только тот, кто еще не попробовал, читатель вровень с писателем по значимости, приходится изощряться и выделывать конкурсные фокусы, чтоб не потерять его внимание.

Отдышавшись и глотнув минералки, Кьяра тронула запястья любимыми духами, повела плечами, сбрасывая напряжение, и встала навстречу этим двоим, казавшимся влюбленными. Неожиданно дорогу ей преградила одна из участниц мероприятия, Марианна, пышногрудая черноволосая дама неопределенных лет. Буквально пять минут назад она видела ее в соседнем зале, где Мара курила одну за другой тонкие дамские сигареты на мундштуке. Она с придыханием декламировала трем своим верным поклонникам стихи Саши Белого и Осипа Мандельштама, интригуя и напуская туману насчет скорого выпуска сборника собственного сочинения. И вот уже она заслонила Кьяру, развернув победный бюст, как распустивший паруса фрегат, двинувшийся наперерез двум вражеским (или дружеским, пока было неясно) корветам. Кьяра слегка пожала плечами и, послав мысленную благодарность невольной спасительнице положения, подошла к двум членам редколлегии еженедельника "Жизнелюбивая строка", заскучавшим в ожидании начала конкурса.

Луи и Анри усердно запивали хандру коньяком, не дожидаясь банкета. Продажи их журнала в последнее время падали, онлайновые площадки вколачивали виртуальный кол в бумажное тело печатных изданий. Они вспомнили, как были одновременно влюблены в Кьяру. Она смеясь негодовала, что свои руки и сердца они отдали читательницам. Те в ответ лишь жмурились добродушно, мол, сама-то хороша, в своей конкурсиаде не знаешь ни покоя, ни отдыха, ни личной жизни. Так прошло полчаса. Наконец звук гонга позвал гостей и участников в главный зал. Начиналось то, ради чего все собрались. Кьяра с близнецами разместилась за столиком у самой сцены. Поискала глазами Тима, не нашла, да и бог с ним.

Первым номером выступал Эдгар, обычно писавший байки охотника и автомобилиста, но сегодня пробовавший свои силы в детективном жанре. Слушатели были заинтригованы эффектным началом, в котором детектив оказался впутан в историю, грозившую ему потерей лицензии и даже тюрьмой. Читатели гадали, каким же образом автор вызволит своего главного героя из коварной ловушки, расставленной его конкурентами. Но сказалась неопытность Эдгара. Узел вокруг детектива запутался так туго, что автору ничего не оставалось, как разрубить его, вмешавшись со своими пояснениями всех тайных пружин, которые слушатели рассчитывали обнаружить самостоятельно. Несколько разочарованные, присутствующие принялись заедать и запивать расстройство предложенными организаторами закусками и аперитивом в ожидании следующего конкурсанта.

На сцену вышла Марианна. Завсегдатаи настроились на поэтический лад, новички с интересом разглядывали саму конкурсантку. Готическая дама с камелией, крепившей легкую накидку на левом плече, но не скрывавшей мрамора шеи и глубокого декольте, она любила и умела возбудить любопытство. Удастся ли его удержать? Первые строки ее нового произведения оказались прозой. В эмоционально сильных выражениях на грани матерных Мара кляла на чем свет стоит того, кто не понял и не оценил. Потом вспомнила о его друге и тон ее смягчился, но ненадолго. Снова вознеслась в крещендо неистовая муза Марианны, потерявшая рифму, взамен получившая свободу. Досталось дедам, воевавшим друг против друга, и отцам, не понимавшим своих дочерей. На самой вершине напряженного речитатива Мара умолкла, достала из лежавшей у ее ног сумки грубого полотна большой кухонный нож и связанного за лапы петуха. Резким движением она полоснула по птичьей глотке, залив ярко-алым свое платье и подмостки вокруг. Благо, на зрителей не попало, потому скандала удалось избежать, но аплодисментов Мара не сорвала. Быстро объявили антракт, чтобы смыть следы неистовства поэтессы, видимо, ошалевшей от своей экспериментальной прозы. Зрители не услышали, как она объясняется с организаторами, показывая чучело петуха и мешочек с ярко-красной гуашью, поэтому на долгое время в читательских кругах за ней закрепилось прозвище Кровавая Мара и мнение, что в прозу она не умеет.

Вдоволь наговорившись, зрители вернулись на свои места. Их уже ждали десерт, кофе, коньяк. Организаторы, сидевшие за столиками у сцены, надеялись, что с перформансами и экспериментами на сегодня всё. Следующая участница оправдала их ожидания, впрочем, как и всегда. Это была Аглая, бессменная лауреатка премий "Белое перо", "Радуга добра" и "Жду тебя, вечность". Ее новое произведение, которое она прочла на одном дыхании, а зрители прослушали, боясь перевести дух, было человечным и остро-реалистичным. Отец, он же главный герой, убивает своего сына после признания жены в неверности и неспособности достичь оргазма в супружеской постели, и напротив, в легкости его достижения с другом главного героя, а также в зачатии и рождении сына от него, а не от мужа. Слушатели ожидали катарсиса, раскаяния и наказания детоубийцы, но Аглая смело пошла против общественного мнения и оставила финал открытым, намекая, что достойных судей с чистыми руками и совестью в этом мире нет.

В зале повисла тягостная пауза, слушатели обдумывали грубую изнанку действительности. И тут на сцену вышел Тим. Да не один, а вместе со спутницей, которую он представил как начинающую писательницу и  немножко актрису, которая поможет ему озвучить пьесу, написанную специально для конкурса. Комедия, так ее назвал автор. Кьяре с первого акта почудилось что-то знакомое в манерах Клаудии, которую Тим представил перед началом действия. Пьеса была хороша, правда, смеяться никому не хотелось. Ее герои стремились наладить диалог. И местами у них получалось. Они радостно, взахлеб говорили о настоящем, и о планах, о мечтах и тревогах. Но вдруг его сбивала хлопнувшая дверь: это друг пришел проститься перед дальней дорогой. Потом ее отвлекала птица, вскрикнувшая за окном: то напоминание о матери, которая уже заждалась ее. Герои робко взглядывали друг на друга и тут же отворачивались, нервно и почти раздраженно. Тянулись рука к руке - и отдергивали их, словно боясь обжечься. Конец был ожидаем: звонок мобильного. Соседка. Мать заболела и нуждается в помощи. Герои расходятся, видимо, навсегда... Клаудия и вправду сошла со сцены, взяла сумочку, сняла пиджак, висевший на спинке стула, и вышла из зала. А Тим остался, глядя в упор на Кьяру.

Дальше были аплодисменты, поздравления с появлением в литсообществе своего сценариста, выступления еще троих конкурсантов, затем голосование. Решением жюри первое место и денежный приз достались Аглае, а пьеса Тима завоевала зрительские симпатии. Он стал писать регулярно, появляясь на мероприятиях каждый раз с новой спутницей и новой пьесой. Кьяра внимательно следила за сюжетом и характерами героев. В женской партии она находила то одну, то другую из черт своего характера, а в сюжетной линии - события своей жизни. Следил ли он за ней? Она ничего такого не замечала. Возможно, разгадка проста: ее биография была похожа на многие другие женские истории, а сама она - просто женщина, с набором типично женских черт, как бы ни хотелось ей ощущать себя кем-то большим. И лишь его настойчиво направленный на нее в конце каждого представления взгляд не давал ей покоя, заставлял воспринимать происходящее в его пьесах очень близко. И ревновать. И мысленно присваивать. Не имея на то, в сущности, никакого основания.