Нефть и любовь-8. Галина

Галина
глава восьмая
В свою квартиру я  периодически заезжал, забирал какие-то вещи и убедился, что внучка Татьяны Михайловны, Оля милейшая девушка, содержит квартиру  в идеальном порядке. В квартиру стало гораздо приятнее заходить из-за запаха ее духов и общей ауры, которая складывалась из ее пребывания в ней. Оля  держала все в чистоте и явно занималась собой, улучшением среды обитания, покупая необходимые в обиходе ароматизаторы,  вещицы и украшения.
Скоро я перевез многие вещи к Галине, и мои походы в квартиру стали редкими и ограничились короткими встречами с Татьяной Михайловной.
Мое проживание у Галины ее родные сначала восприняли настороженно. Одна Евгения, жена Жорика, взяла меня под свою опеку. Она уделяла мне внимание больше, чем мне хотелось. Сначала Жорик относился ко мне довольно недружелюбно. Возможно, Евгения ему что-то сказала, или он сам, увидев наши отношения с Галиной, смягчился. Александра, которая жила с нами в одной квартире, была всецело погружена в себя и свои заботы. Она училась в вечернем университете, работала в иностранной фирме по доставке почты. Дома она редко бывала. Ее интересовали подружки, тусовки и рок-ансамбли. Меня она не замечала и вела себя отстраненно, на что я вполне согласился. Хотя и она через некоторое время начала сдержанно проявлять некоторую благожелательность.
И Жорик, и Александра походили друг на друга полнотелостью, мощной энергетикой  и самодостаточностью. Личное мнение обоими ставилось выше остального и формировалось отнюдь не в домашних разговорах.  С мнением матери они не считались, но проявляли послушание, если их о чем-то просили.
 
На новом месте жительства мне следовало с чего-то начинать обживаться.  Галина работала на двух работах. Очень часто  задерживалась допоздна на основной работе. Часто бывало, что  я просыпался ночью и  не находил ее рядом. Она за письменным столом в рабочей комнате строчила новые программы или выпускала новые версии прежних программ для Бори. Александра приходила домой поздно. В позднее время они с Галей кушали, пили чай и разговаривали. После этого Александра ложилась спать, а Галина могла еще продолжать работу.   

По вечерам я ходил по четырехкомнатной квартире и не знал, чем заняться.  В квартире мне все нравилось. В прихожей при входе стоял пуфик, внутри которого лежали тапочки для гостей. Справа у стены стояла обувница, над которой висела вешалка. За вешалкой перпендикулярно ей расположилась дверь в рабочую комнату с окном напротив, где слева у стены стоял с одной стороны массивный стол с компьютером, оргтехникой и стопками бумаг. Рядом с ним ближе к двери на стене висело высокое зеркало  и у самой двери расположились крючки для одежды. С другой стороны стоял раскладной диван, на котором спала Александра. Дальше в прихожей по простенку между двумя рабочими комнатами находилась вешалка для маленькой внучки, над которой висела небольшая пробковая доска с пришпиленными к ней кнопками маленькими записками с телефонами дежурного диспетчера и рабочий телефон самой Галины.  За простенком шла дверь с еще одной рабочей комнатой, в которой у окна, расположенного перед дверью  по стене справа стоял компьютерный стол с надстройкой для бумаг и папок с небольшими ячейками с одной и другой стороны для разнообразных канцелярских вещиц, книжечек,  коробочек. На верхней полке этой надстройки лежали бумаги,  документы и стояли приставленными, прижатыми  к стене небольшие  картины.  Чуть выше на стене висела ажурная полочка для цветов и  каких-нибудь безделушек.  Ближе к двери перед компьютерным столиком у стены стояла узкая тумбочка для пылесоса и вещей, которые лежали и на тумбочке сверху. Рядом с дверью висели на металлических цепочках отделанные металлом рога. Тут же на стене висели крючки для одежды. Галина очень любила везде вешать крючки. Что-то у нее было в характере такого. Она цепляла человека собой и не отпускала. Слева от входной двери стоял платяной шкаф высокий с дополнительным отделением в виде полки для сумо, шляп, шапок и прочих вещей.  Стена на противоположной от стола стороне казалась свободной для творчества и можно было не сомневаться, что на ее обоях появятся новые картины или фотографии.  Напротив этой комнаты в прихожей стоял солидный комод с большой столешницей и бра, которые всели по сторонам огромного зеркала с резной овальной раме.  На столешнице комода располагались разные пузырьки, шкатулочки, коробочки с предметами ухода для лица. С другой стороны прихожей в угловом простенке стоял миниатюрный диванчик с тумбочкой  для обуви. Над ним на высоте лица висела трехъярусная ажурная полочка, которая особенно привлекала внимание. Черная лакированная, с плавными обводами  с перекладинами, шириной с ладошку. На общем основании, которым являлась нижняя полка,  стояли два точеные фигурные столбика толщиной с палец. Между ними посредине составной полки имелась средняя полочка. И повыше еще две полочки,  которые крылышками расходились в стороны и обе крепились  к фигурным столбикам.  На этих четырех ажурных полочках кроме флаконов действующих духов стояли пустые изящные пузырьки с сохраняющими этикетками и запахами, миниатюрные статуэтки и памятные  скульптурки, на одной из которых в основании золочеными буквами читалось: «Мальта». По всей видимости, вещицы, нашедшие место на полочке, привозились из мест отдыха.
Если по прихожей от входной двери пройти прямо,  можно попасть в гостиную комнату, где на потолке висела люстра с множеством подвесок из стекла и на полу лежал большой палас. Справа от двери у стены стояла светлая мебельная стенка для гостиной со стеклянными дверцами. В нижней тумбе через дверцы виднелась установленная посуда. Справа закрытая часть для белья и бара. Средняя часть имела место для установки телевизора, которое использовалось для вазы с цветами и статуэток. Слева за дверцей, сочетающей стекло и дерево тоже стояла посуда. И с краю  стояла как бы примкнувшая к стенке  этажерка, на которой стояли статуэтки, доставшиеся от родителей. В самом крайнем углу, примыкая к этажерке, на тумбе стоял большой телевизор.  На стене  между  телевизором и креслом по углам имелось окно с балконной дверью.   Вдоль стены напротив стенки стояли кресло и  диван. И слева при входе в гостиную стояли друг за другом светлые  комод и высокий шкаф для книг.
Если от гостиной по коридору повернуть налево, то справой стороны окажется дверь в спальню, а по левую руку будет расположена ванная комната, где находилось зеркало, просторная фигурная ванна и раковина при входе. В спальне посредине стояли две сдвинутые кровати и видно, что они здесь главные. У них в головах висят полочки и на них  расположилась всякая чепуха и всячина.   Предполагалось, что на полки можно положить не нужные для сна вещи. Книги, бумаги, часы, телефоны. Справа и слева от сдвинутых кроватей стояли прикроватные тумбочки. При входе в спальню справой стороны стоял во всю стену светлый трехстворчатый шкаф с огромным зеркалом посредине. Если в него смотреть, то можно увидеть обе кровати и окно за спиной.  В углу с левой стороны у окна расположился комод и на нем стоял телевизор, который удобно было смотреть с кроватей перед сном.
Если пройти прямо по коридору мимо спальни, то попадешь в туалет, где располагался унитаз и миниатюрная раковина, которая являлась примечательной и занимала свой уголок. 
Перед туалетом влево располагалась кухня.  По левой и дальней стенке располагалась кухонная стенка со шкафами от низа до самого верха. В эту стенку встраивались, стиральная машинка,  раковина с помойным ведром, разделочные столы, электроплита и в самом углу у окна стоял холодильник. У стены справа от входа на кухню стоял обеденный стол.  В окно со второго этажа, которое располагалось между обеденным столом и холодильником,  открывался вид на внутренний двор, который образовывали подобные дома.  Как мне рассказал сосед по этажу, эти дома строили в 1929 году пленные немцы. Они обладали толстыми стенами, большими чугунными батареями и старыми добротными рамами на окнах со щелями от старости, которые в ближайшее время нужно было поменять на современные.
По всему было видно, что квартира со старыми стенами, потолками и полами, недавно обустроена для жилья, и поэтому не все закоулки в ней досконально заполнены и обставлены.
Среди мебели и открытых дверей комнат, которые мне велели не закрывать, где-то гуляла тайская кошка Дени с закрученным бубликом хвостом, которая любила прятаться  в шкафах и в постелях под покрывалами, одеялами и в потаенных местах.
Я ходил между всем этим и думал, зачем это все нужно, если основная жизнь проходит вне стен квартиры.
Но наступали дни рождения и праздники,  когда квартира наполнялась гостями, гомоном и звуками. Приезжали, Жорик, Евгения, Машка, дома на кухне готовила на стол Галина и появлялась Александра. И тогда все оказывалось нужным, причастным и полезным.   

Галя часто, когда мы куда-нибудь ездили,  говорила:
- Давай тачку возьмем… Давай тачку возьмем…
- Какую тачку? – спрашивал я, не понимая, что она хочет.
- Такси, - поясняла она.
Я понимал, о чем идет речь и удивлялся.
- Здесь недалеко ехать. На двух автобусах.
- Нет, давай тачку возьмем, - говорила настойчиво Галя.
Мне эти разговоры надоели, и я предложил купить машину. Тем более, права на вождение машины у меня имелись.
- Давай купим машину. На машину у меня денег хватит. Нам  все равно на дачу нужно будет ездить. Не все же Жорика просить.
- Давай, - радостно согласилась она.
Галя обрадовалась, и начала у знакомых расспрашивать, где лучше купить машину.
Для покупки машины Галя предложила обратиться в фирму «Автоваз-консалтинг»
- Почему туда? – спросил я.
Там мой хороший знакомый работает. Он вложил в эту фирму хорошие деньги. Говорит, что она надежная и там не обманут.
- Кто это твой знакомый? – заинтересованно спросил я.
- Золотинский Леонид Яковлевич. Он деканом в МАИ работает. Мы  с ним давно сотрудничаем.
Я подумал и согласился. Она взяла телефон, адрес и мы вчетвером поехали покупать машину:  я, Галя, Жорик и его жена Евгения. Приехали, посмотрели машины и выбрали вазовскую десятку.  Домой нас повез Жорик, потому что я давно не водил машину.
Через некоторое время я на машине повез Галю на работу. Это обстоятельство встретили с интересом. К тому времени благосостояние сотрудников ИТЦ начало расти, и они  стали  покупать машины.
 
Когда ты начинаешь жить с другим человеком, то его привычки, склонности  и домашние привязанности начинают невольно касаться тебя, настойчиво просить изменений, что требует определенных приспосабливающих действий и некоторых размышлений, как с одной стороны, так и с другой.
В доме у Гали как-то не было принято готовить пищу. И дочка, и она  выглядели вполне занятыми и приходили домой поздно. С утра пили кофе с бутербродами, в обед на работе кушали, как придется и что придется,  вечером ели то, что найдется в холодильнике. В холодильнике лежало все необходимое для перекусов с бутербродами. Меня это не устраивало. Я любил кушать первое, второе и третье в обед или вечером после работы. Поэтому принялся готовить сам. Покупал необходимое в магазине и готовил на троих. Девочки втянулись и стали кушать приготовленное. Я всегда очень любил хлеб и все мучное. Галя сказала, что они хлеб и все мучное не едят, потому что худеют. И в то же время, к моему удивлению,  они каждый день ели пирожное или тортики. Я поинтересовался, как же они худеют, если едят тортики и пирожное. На что не получил внятный ответ. Зато у них имелись напольные весы. И они иногда взвешивались. При том, что показания весов обеих не радовало.  После еды они составляли посуду в раковину и оставляли ее там лежать, пока кто-нибудь не помоет. После завтрака вся посуда оказывалась в раковине и лежала до вечера. Меня это не устраивало. И я сказал, что посуду надо мыть сразу после еды для порядка и поддержания чистоты. Галина возразила, что ее папа всегда составлял грязную посуду в раковину и потом, когда появлялось время, мыл. Квартира убиралась не раз в неделю, а по вдохновению. И это называлось - генеральная уборка. Тогда Галина и Александра включали музыку на полную громкость, доставали пылесос и убирались, как следует, полдня или больше. Я начал сам мыть посуду после завтрака, после ужина и  убирать квартиру в те дни, когда оставался один дома.  Конечно, у меня возникали вопросы. Я думал, что женюсь на маме с дочкой. Две дамы будут содержать квартиру в чистоте, и я буду кататься по квартире в бездействии, как сыр в масле. Но все оказалось не так. Мне приходилось все делать самому. Я не мог высказывать претензии, потому что, во-первых,  квартира была  не моя и, во-вторых, потому что одна работала до изнеможения, а другая к тому же еще и училась.  Тем не менее, у нас с Галиной наладились хорошие отношения, и я ей время от времени говорил, когда мыл посуду, что нужно дома готовить еду и наводить порядок. В этом, по- моему мнению,  и заключается домашний уют, когда хочется вернуться домой. Действительно в какой-то момент Галина все поняла, и сама начала готовить в субботу и воскресенье первое блюдо и второе блюдо и так, чтобы нам хватило на неделю, чтобы поесть вечером. Иногда, когда она оказывалась занята, готовил я. Галя стала меньше задерживаться после работы и меньше работать по выходным дням с тем, чтобы убирать квартиру со мной. И посуду теперь мы всегда мыли сразу после еды. Иногда Александра оставляла немытой кружку. Я не выдерживал и делал замечание Галине. Та говорила Александре, чтобы она убирала со стола кружку. На какое-то время кружка по утрам исчезла со стола, но в силу привычки,  потом появлялась вновь. На это я уже внимание не обращал.

Со сном тоже оказалось не все в порядке. Мы спали с Галей в обнимку и потом раскатывались во сне. Она мне в начале совместной жизни сказала, что раньше спала с Александрой, но дочь от нее ушла, потому что Галя храпела.
- Я что действительно храплю? – спросила она, после того, как сообщила мне о дочери.
- Да, - сказал я и кивнул головой.
- Какой ужас!
- Не то что храпишь, а похрапываешь, - попытался я ее ободрить.
И действительно сначала ее храп меня совсем не трогал. Я ездил в командировки или так уставал на работе, что быстро засыпал. Правда изредка, если мне сразу не удавалось заснуть первым, я лежал и слушал ее храп. Иногда этот храп переходил в сопение и громкое дыхание с постаныванием. Тогда я мог заснуть. Когда я понимал, что ее храп мешает мне спать, то старался заснуть быстрее ее. Со временем понемногу стал привыкать и при храпе ее не будил, ждал, когда он переменит тональность храпения и перейдет на громкое дыхание.
В какой-то момент заметил, что полка в головах кровати мне мешает, и я о нее часто ударяюсь головой, когда ложусь спать.  Сначала я приноравливался, а потом мы с Галей решили ее убрать.
Но самое интересное происходило у нас с окном. Она всегда спала с открытым окном. И по этому поводу она часто рассказывала остроумное высказывание Павлинова. Однажды в какой-то кампании она сказала: «Я сплю с открытым окном». На что Павлинов ей заметил: «А я с женой». Ей всегда во сне становилось жарко. Я же любил тепло и не привык спать с открытым окном. Доходило до курьезов. Зимой я закрывал окно после проветривания и ложился спать. И ночью просыпался оттого, что у меня замерзла голова. Я снова вставал, закрывал окно и ложился, не понимая, почему окно оказалось открытым. Едва я закрывал глаза, как Галина, спавшая ближе к окну, вставала и во сне  без сознания подходила к окну и открывала его. Зимой после командировок, намерзнувшись на месторождениях,  я закрывал окно, не желая зимнего проветривания и ложился спать. Галя во сне откидывала одеяло и начинала дышать так, как будто ей не хватало воздуха. Тогда я просыпался, не выдерживал, сам вставал, подходил к окну и открывал щель для проветривания. Поскольку голова у меня от проветривания все равно мерзла, я в это время на голову надевал меховую шапку. Иногда вместо шапки я натягивал на голову шерстяной платок. Но тогда голове становилось жарко. И это был конфликт интересов, который грозил растянуться на годы совместного проживания.
Но я ее любил страстно и горячо. Чего не сделаешь ради любви и хороших отношений. Тем более, что наше чувство было свежим, и мы друг для друга были желанны, и все просчеты прощали.
Иногда у нас случались размолвки по разным бытовым поводам. 
- Помой ботинки, - говорила она мне.
На что я не реагировал, занимаясь своим делом.
-  Я тебе сказала, чтобы ты помыл ботинки. Помой свои ботинки и мои.
 Не буду. Чего их мыть на улице грязно. Выйду из дома, и они снова грязные будут.
- Нет, ты помой, - настаивала она.
- Послушай, у нас грязи в квартире полно. На кухне грязно, в прихожей полы не помыты, в туалете, холодильник давно просит, чтобы его вымыли. Ты под носом у себя грязь не видишь, а ботинки нужно обязательно помыть и высушить.
- Почему я под носом грязь не вижу. Я что, по-твоему, грязнуля?
- Я так не говорил.
- Нет, ты сказал, что я грязнуля.
- Я не говорил так.
 - Ты именно так и сказал, - говорила она, готовая заплакать.
И тогда я шел на попятную, подходил, обнимал ее за плечи и просил прощение.
Галя всегда была отходчивая. Она не умела долго обижаться, если я ее не обижал резким словом.
Она могла надавать мне несколько заданий подряд, которые я не мог быстро выполнить, тогда, как она давала следующее. Это меня особенно раздражало.
Я в коридоре после работы с пылесосом менял мешок пылесборника. Вытащил из пылесоса мешок, положил его рядом и не мог вставить новый на его место из-за небольшого дефекта, который принялся устранять.
- Вынеси ведро и сходи в магазин,  – сказала Галина из кухни.
- Я с пылесосом разбираюсь, - сказал я.
Некоторое время она молчала и вдруг из спальни послышалось:
- И прибей вешалку за дверью... – И почти тут же. - У нас в шкафу перекладина болтается. Надо сделать. – И затем снова из кухни с раздражением. - Дверка у ящика с мусорным ведром болтается. Можешь ее прикрепить, как следует или нет?
- Послушай, - не выдержал я, - почему ты со мной говоришь в приказном тоне. Почему в твоих интонациях присутствуют повелительные наклонения. Неужели нельзя говорить как-то по-другому. Ты на работе привыкла командовать всеми и дома тоже отдаешь приказы.
- Я не командую и не говорю в повелительном наклонении.
- Видишь, ты даже этого не замечаешь.
- Что я не замечаю?
- Так не просят. Говорят иначе…
- Как?
- «Я тебя прошу… Пожалуйста…»
- Я тебя прошу, пожалуйста, - говорила она. И тут же добавляла. - Помой посуду… 
- Отстань, - громко и нервно взрывался  я. – Ты меня допекла.
Уходил в рабочую комнату, садился в кресло и полный возмущения смотрел в окно.
Я мог обижаться в отличие от Гали несколько дней. Особенно, если она меня очень сердила. Через некоторое время я начинал делать все, что она говорила. Но иногда сильно обижался. Первым подходил тот, кто считал себя больше виноватым.
 В такое время Галя обычно подходила и подсовывала мне бумажку.
На ней я читал: «МЫ НЕ МЫ!» Чуть ниже я читал: «МЫ НЕМЫ!» И еще ниже читал: «МЫ НЕМЫЕ…» В другом случае это могли быть ее стихи или записки  с размышлениями по поводу наших размолвок. Часто это помогало. Я высвобождался из своей закрытой скорлупы обиды, и  мы снова соединялись. Иногда у нас возникали мысли о том, что нам нужно развестись. Случалось, мы об этом даже поминали. Но все-таки мы никогда серьезно об этом не говорили. Любовь всегда возвращалась.  Мне нужны были ее глаза, ее руки и ее тело. Ее не хватало даже тогда, когда она находилась рядом.
Однажды мы сильно поругались. Я ей сказал что-то резкое и острое, что делал всегда бессознательно и ушел в рабочую комнату. Слышал, как она сидела на кухне и потом собралась и ушла.  Когда я вышел на кухню, на столе стояла бутылка вина. Стояла два фужера и в одном на дне краснело недопитое вино. Такой натюрморт на меня сильно подействовал. Мне показалось, что это крайняя степень отчаяния. Все об этом говорило. Я вспомнил то, что ей сказал и испытал чувство угрызения. Тут же позвонил ей по телефону. Она долгое время не брала трубу и,наконец, взяла. Радости моей не было предела.
- Иди скорей домой. Я по тебе так соскучился. – Когда она пришла, я спросил. – Куда ты ушла? Зачем?
- Ты на меня посмотрел с такой ненавистью, что мне захотелось провалиться.

Мы притирались друг к другу, приспосабливались. И в конце концов перестали замечать мелочи, которые отравляли нам жизнь. Я перестал ее упрекать в каких-то недостатках. Она прекратила делать мне замечания. Каждый из нас делал то, что замечал. Если мы чего-то не замечали, то это так и оставалось незамеченным. Мы научились договариваться и прощать незначительные, пустяковые, как потом выяснялось,  шероховатости, потому что через некоторое время понимали, как это все мелко и несерьезно.
Когда нам хотелось сделать замечание, мы говорили:
- Можно тебя попросить, не делать этого…
- Хорошо, я не буду.
- Можно пораньше приходить с работы? – просил я ее.
- Ладно, я постараюсь, приходить пораньше.
Мы успокоились и давали друг другу силу через любовь.
- Я в тебя снова влюбилась, - говорила она.
- Мне тебя все время не хватает, - говорил я.
Я уезжал в командировку. Она садилась писать мне письма. И я каждый вечер писал ей письма. Когда я возвращался из командировки, мы обменивались письмами.
Однажды она спросила:
- Почему ты не делаешь мне предложение?
- Какое?
- Чтобы я вышла за тебя замуж.
- Ты выйдешь за меня замуж?
- Выйду. Когда мы распишемся?
- Можно в сентябре.
- Ты  мне еще раньше обещал, что мы распишемся.
- Что это поменяет, Галь?
- У нас в Армавире, если женщина не замужем, то это считается плохим знаком.
- В октябре распишемся, - обещал легкомысленно я, лишь бы она от меня с этой темой отстала.
- Сентябрь уже прошел, а ты так и не выполнил обещания.
- Какого?
- Взять меня замуж.
- Зачем нам с этим спешить?
- Октябрь проходит, Валера, а ты все на мне не женишься.
- Галя, я же не отказываюсь. Распишемся в ноябре.
- Ноябрь на носу, - а ты все не женишься…
- Ноябрь еще длинный… Успеем…

Почему-то замужество для женщины, важнее, чем женитьба для мужчины. Он уже нашел жизненное равновесие с ней. А она его только ищет, хочет надежности и прочности в отношениях.
Галя склоняла меня к замужеству, от которого я не отказывался. Хотя признавался себе, что вовсе не собирался жениться. Мня все устраивало. В голову приходили вольные мысли. В голове вертелись вопросы, на которые я не знал ответы. Зачем жениться на женщине, которая старше тебя и имеет двоих детей, спрашивал я себя. Это был серьезный вопрос для размышления.  С другой стороны, думал я, женишься на молоденькой девушке и  красивой. И вдруг она долго не проживет. Останешься один, без жены. И что лучше, с красивой девушкой прожить коротко и несчастливо или  с женщиной в возрасте прожить счастливо.   К тому же красота  быстро уходит, как, впрочем, и молодость. И позже понимаешь, что это все не важно – ни молодость, ни красота. Главное, чтобы подходили друг к другу. Немолодая лучше, чем молодая, потому что сложившаяся, понятная  и проверенная. Понимаешь, что эта уже не изменится ни внешностью, ни характером. Какая есть, такой и останется. А молодую взял и что? Она сама себя еще толком не знает. Была такая, а стала после замужества другой, похудела,  заболела, подурнела или стала просто стервой. Все  может быть.  Одно хорошо, и с молодой и с пожилой можно развестись и  устроить перевыборы. На богатой, состоятельной  женишься, чтобы с деньгами, чтоб родители оказались  обеспеченными. И что? Потом выяснится, что он воровал и его фирма разорилась. Были деньги и не стало. Богатство улетучилось.  Бедную, покладистую и тихую взял в жены. Через день захочешь от нее сбежать. И тут выясняется, что главное другое.  Главное, что ты ее любишь и жить без нее не можешь и что  тебе с ней хорошо. И детей растить не нужно, они уже выросли. Живут своей жизнью. И вообще она все за тебя сделала. Детей вырастила, квартиру построила, землю для дачи купила, дачу начала строить, как мечтали давным-давно, и внучка есть. Что она старше? Ну и что? В ней молодости и задора на двоих молодых хватит. Любой молодой  девушке фору даст. И если по паспорту она на несколько лет старше меня, то по жизни она моложе меня лет на пятнадцать.  Наивности и предприимчивости на десятерых хватит. Энергетика такая, что во все стороны прет. Нет, ты подожди, подожди. Из памяти лезет прошлое. Вспомни, как над племянником потешался, когда он женился на девушке с ребенком. У меня так никогда не будет, говорил себе. А теперь что? Жизнь делает свои коррективы. На первой  женился, на Светке… Она на десять лет моложе была. И что? Белокровие… Жива она или нет, не знаю. Замуж после развода вышла, двое детей родила и - на тебе… Если бы не развелся,  больную бы  не бросил. Так бы и влачил свой крест с больной женой до конца жизни.   Такая жизнь, такая судьба.  Теперь на Гале женюсь, как хотел когда-то.

Неожиданно  для всех на работе Галя подала заявление об уходе и ушла в отпуск.  Она ничего мне не говорила. Не любила жаловаться. Я не понимал, в чем дело. Андрей, бывший на том совещании, сказал, что Павлинов ей  ничего особенного не сказал. Но я ему не поверил.
 - Чего она обиделась, не знаю, - удивлялся он.
Теперь все ждали, что будет дальше. Она написала основные программы, вела работу по контролю качества. За ней могли уйти все программисты. Через некоторое время подала заявление Ира Медникова.   
Я начал искать другую работу. Что-то в нашем ИТЦ сломалось, пошло не так. У руководства появились приметы чванства. Раньше они со всеми стремились поздороваться, протягивали руки. Теперь могли пройти и не заметить.
Дома все шло, как раньше. Галя до этого работала на двух работах. И теперь собиралась перейти в другую организацию и договорилась встретиться с Борисом. С ним они вместе делали прибор ночного видения. Галя в хорошем настроении собиралась с ним встретиться в кафе, как они часто делали. На таких встречах в кафешках она обычно  передавала Борису программы на флешке.  Боря отдавал ей какие-то  устройства для проверки. Иногда он приезжал к нам домой  и устанавливал аппаратуру на ее рабочем столе. Галя собиралась сказать ему, что уволилась, и теперь с Борей будет работать в их фирме.
В тот день я вернулся домой с работы и застал Галю в расстроенном виде. Такой я ее никогда не видел.
- Что такое? Что случилось? – спросил я.
- Ничего, - ответила она вяло и повела меня к столу. – Пойдем кушать.
- Ты чем-то расстроена? – спросил я, и желание кушать у меня окончательно пропало.
- Да, -  сказала она со слезами на глазах. – Представляешь, Боря поссорился с Николаем и теперь будет открывать свою фирму. 
- Иди к Николаю  работать.
- Нет, Боря обидится. И потом  я туда Пашу Лопаткина пристроила.  Талантливый парень. 
- И что теперь?
- Боря обещал к себе взять. Только когда это еще будет.
То, что Галя осталась без работы на нее сильно подействовало.  Человек жил работой, старался в жизни как можно больше успеть, сделать. Работа спасала ее от тяжелых будней, от семейных неурядиц и душевных травм. Галя была всем нужна. Знакомые просили ее помочь и написать для них программу. И теперь все рухнуло. Она почувствовала себя никому не нужной и пала духом. Ей становись хуже день ото дня.  И через несколько дней она слегла, лежала и не вставала. Я от нее не отходил.  Врачи выписывали уколы, таблетки. Но они не помогали. Медики не знали, что с ней. Весь организм сразу расстроился. Сердце, голова, руки, ноги. Ничего не хотело действовать. Мы все ждали худшего. Течение непонятной болезни не предвещало ничего хорошего.
В тяжелом состоянии она спросила:
- Скажи, ты на мне женишься?
- Галя, это разговор не сегодняшнего дня.  Нашла время, о чем говорить.
- Не женишься, - сказала она обреченно.
- Прямо и смех, и слезы, - сказал я со слезящимися глазами и растерянной улыбкой. – Да, женюсь, женюсь, - сказал я. – Сразу, как ты поправишься, женюсь.
- Правда? – слабым голосом с надеждой спросила она.
- Правда. Или ты хочешь, чтобы я тебя на тележке ЗАГС повез.
- Нет, не надо на тележке.
- Тогда не спрашивай меня об этом.
- Знаешь, о чем я подумала? Что, если я умру, ты останешься вдовцом, и тебя скорее возьмут в мужья.
- Не смеши меня, иначе я заплачу, - сказал я и выдавил на лицо кислую выразительную улыбку, которая отражала всю гамму чувств.
- И еще, знаешь что, - сказала она серьезно. – Если я умру, то ты меня там, пожалуйста, обязательно найди.
- Где там? – спросил я.
- Там, - сказала она и заплакала.
Глаза мне защипали слезы, и я отвернулся.
- Обещай мне, - попросила она.
- Обещаю, - сказал я, почувствовав, что сейчас зареву.
Встал со стула, на котором сидел у кровати, и вышел из комнаты. 
- Ты куда? – спросила она.
- Мне нужно на кухню.
Я ушел на кухню. В горле появились спазмы. «А вдруг она действительно умрет?» – подумал я. И эта мысль меня сразила. Я понимал, что не могу со слезами возвращаться к Галине. Отдышался, вытер слезы и снова пошел к ней.
Я кормил ее завтраком, готовил обед и оставлял приготовленное на день в термосе. Вечером я готовил ужин. Александра появлялась поздно вечером и интересовалась, как чувствует себя мама. Горячим желанием помочь мне и ухаживать за Галиной она не отличалась. Она просто не знала, как и что ей нужно делать. Все воспринимала естественно и спокойно, вся погруженная в свои дела и заботы. 
Вечером я ложился с Галиной спать и смотрел в окно, где в доме напротив горел свет. «Ну что же теперь так и будем жить. Мне не привыкать. Мать долго болела… Теперь вот жена заболела».
Через несколько дней приехала Раиса Сергеевна, ее давнишняя подруга, работавшая в ИТЦ главным бухгалтером. Она привезла деньги за увольнение и вела себя так, как будто приехала прощаться с Галиной. Часто стал приезжать Жорик с женой Евгенией. Жорик держался отдельно, выглядел растерянным и хмурым. Евгения помогала мне выводить Галю на улицу. Та сама просила вывести ее погулять. Мы ее одевали, брали под руки и вели на улицу. Она совсем не могла ходить.  Пройдет несколько шагов и просит вести ее обратно домой.  «Все, больше не могу, - говорила она и повисала у нас на руках. Мы каждый раз и каждый вечер стремились пройти на несколько шагов больше и гулять немного дольше.
   
  В это время в ИТЦ начали происходить странные вещи. Вороновские тоже собрались уходить, организовать свою фирму и изготавливать универсальный инструмент на основе вентильного двигателя. Я согласился уходить с ними. И вдруг в это время Вороновскому Владимиру Иосифовичу поступило серьезное предложение работать на фирму ОАО «Вольник».  Это была крупнейшая компания для производства нефтяного оборудования широкого спектра. Они производили на разные мощности станции управления, двигатели, насосы, газосепараторы, погружные кабели и удлинители.  Владимир Иосифович ходил на переговоры.
Мы все собрались у него в кабинете и  спрашивали:
- Что вам там говорили?
- Они разработали индукционный двигатель и не знают, как им управлять.
- Он что лучше вентильного двигателя? – спросил я.
- Лучше. Более экономичный. Но им тяжело управлять.
Такой двигатель мы начали разрабатывать для кранов автомобильного завода. Только начали им управлять и поняли, что это не так просто.   
- О чем говорили? – спросил Юлик Гарсон.
- Рассказал, чем мы тут занимаемся. О вентильных двигателях и перспективе. Мне предложили перейти на работу в ОАО «Вольник». Я сказал, что у меня своя команда. Мне разрешили взять с собой девять человек. Возьму всех наших.
- Кого? - ревностно спросила Маргарита.
- Сами знаете, - ответил Вороновский.
Взяли Андрея Владимировича Вороновского, Юлика Гарсона, меня, программисток Ольгу Михайлову, Маргариту Силову, Веру Ивановну Дворникову, Ольгу Николаевну  Гмызову и Шкоду. Гену Широкина не взяли. У него с головой появились проблемы. И Галю не взяли. Когда Вороновский старший завел речь о ней, появилось возражение:
- Она же болеет, - коротко и четко сказал Андрей.
Я промолчал. Незадолго до увольнения Гали она при всех отчитала его, как мальчишку за ошибочный алгоритм, который он выдал программистам. Тогда даже я покраснел за Андрея. Может я ошибался. Но сейчас он  слишком жестко высказался о Галине из-за этого.  И тон мне его не понравился.   

За Гену Широкина мне было действительно обидно. Он только что освоил проверку самой сложной платы. Но вместе с тем его прогрессирующая болезнь, вечная унылость и постоянные опоздания на работу, связанные с тем, что он жил за городом, не делали ему хорошего представления.  Я ему все время помогал, вытаскивал из скептического рабства унылых мыслей. Но не всегда с этим справлялся. Еще когда жил отдельно от Галины, проникся его состоянием,  связанным с манией преследования. Он пил какие-то таблетки. Я не верил в его болезнь и повез его к себе домой, чтобы  взбодрить и самому спрятаться от одиночества.  В метро он мне все время рассказывал, что за ним следят.
- Не выдумывай, - говорил я и смеялся над его хмурым видом. - Кто за тобой следит? 
Когда человеку рядом с тобой хуже, чем тебе, тебя самого это отвлекает и хочется тому помочь.
В  метро он мне попытался доказать, что за ним наблюдает один мужчина. Гена мне показал его, и я со стороны за ним понаблюдал. Глаза у Широкина были глубоко посажены. Он всегда смотрел как бы исподлобья.  Если на тебя такой человек посмотрит со сталью во взгляде, то потом любой человек в ответ обязательно будет невольно смотреть, чтобы понять, в чем дело.
- Видел? Видел?.. – говорил мне Гена. – Они все за мной следят.
И по спине у меня от страха побежали мурашки. Я смотрел ему в глаза и видел в них ужас, который передавался и мне. 
В тот день Гена ночевал у меня дома. Но я тогда принял решение, что больше никогда не поведу его к себе домой. Мало ли что у больного человека  в мыслях появится.

Наконец, наступило время раскрыться Шкоде во всей своей красе. Едва  мы все вдевятером вместе с Вороновским старшим подали заявление об уходе, Шкода не стал подавать заявление и задержался, чтобы посмотреть на творения своих рук и глубоких раздумий. Он не увольнялся с нами по определенным известным ему обстоятельствам.
- Ты чего не подаешь заявление об уходе? – спросил его Вороновский.
- Я подожду, - сказал он туманно.
Через некоторое время выяснилось, что кто-то написал анонимное письмо генеральному директору ОАО «РИНК» Кейферу о том, Павлинов в ИТЦ занимается приписками и с главным бухгалтером  проводит денежные махинации. Все, конечно, подумали на нас, на тех, кто подал заявление об уходе.   Руководство ОАО «РИНК» в панике выясняло, кто это мог сделать. И мы все друг у друга спрашивали, кто из нас мог это сделать. Никто не признавался. Кейфер вызвал к себе Павлинова для объяснений. Несколько дней шло выяснения, чьих рук это дело и, наконец, выяснили, что это Шкода. На что рассчитывал Шкода всем трудно было понять, но только не ему. Скоро выяснилось другое обстоятельство, что Шкода и Павлинов назначались Кейфевером одним приказом, на чем настаивал в свое время Шкода. И теперь в виду определенных правил администрирования, негласных законов и положений назначенных одним приказом нельзя  одного снимать, а другого оставлять. Нужно было снимать обоих. Анонимка здесь играла заметную и не последнюю роль. Когда это все выяснилось, то Павлинов разволновался, вызвал к себе Вороновского и попросил быстрее забрать с собой Шкоду. Оказывается, Павлинов, зная о способностях своего заместителя, очень боялся Шкоду и нервничал.  К тому же он боялся потерять свое директорское место.  Вороновский, давно друживший с Павлиновым,  определенно пообещал ему забрать Шкоду с собой.
Все Вороновскому  говорили, и я, и Гарсон, и другие, чтобы он не брал с собой Шкоду, чтобы у нас не возникло потом коллизий и непредвиденных обстоятельств. На что тот сказал, что уже обещал Павлинову и еще, что  нам в новой организации может понадобится человек, который  сможет обходить острые грани работы в новой компании. И все-таки многие из нас не хотели, чтобы Шкода переходил с нами в новую организацию. Но скоро, наблюдавший за происходящим  Шкода все-таки подал заявление об уходе. Из ОАО «РИНК» уходило начальное  ядро разработчиков. И это сказывалось на настроение других сотрудников.  Конечно, в связи с этим на Вороновского Владимира Иосифовича оказывалось давление со стороны службы безопасности ОАО «РИНК». Ему поступали звонки, с ним проводили беседы, как впрочем, и со всеми, кто увольнялся с ним.  Испытавший давление со стороны службы безопасности ОАО «РИНК», Вороновский старший позвонил  руководству ОАО «Вольник» и ему дали телефон начальника службы безопасности ОАО «Вольник». Тот в свою очередь пообещал решить вопрос с увольнением. И действительно службы безопасности быстро выяснили между собой отношения и все решилось. Все, подавшие заявления об увольнении  из ОАО «РИНК» были уволены и очень скоро поступили на работу в ОАО «Вольник».

Постепенно Галя восстанавливалась. Мы чаще стали выходить на улицу и гулять около дома. Ходили медленно маленькими шажками. Гале кто-то звонил, она недолго и слабым голосом говорила по телефону. Слух о том, что она заболела, прошел по знакомым, и многие ей начали звонить.
Однажды, когда мы гуляли по улице, ей  позвонил Павлинов. О  плохом состоянии Гали ему могла рассказать главный бухгалтер ИТЦ Раиса. Как только она увидела на телефоне звонок от него, Галя отдала мне трубку и сказала, что не будет с ним говорить. У нее на глазах навернулись слезы. Я нажал на мобильнике значок с зеленой трубкой и сказал:
- Алле.
- Позовите, пожалуйста, Галину, - попросил Павлинов.
- Она не может взять трубку. Плохо себя чувствует.
- Валерий, это вы? Дайте ей на секундочку трубку.
Я посмотрел на Галю и сказал:
- Он хочет с тобой говорить.
Она отрицательно покачала головой и заплакала.
- Владимир Иванович, она не может с вами говорить, - сказал я.
- На одну секундочку, - снова попросил тот.
 Я посмотрел на слезы Гали и сказал:
- Нет, она не сможет.
Павлинов отключился от линии. Я посмотрел на Галю и спросил:
- Чего он хотел?
- Не знаю, - пожала она плечами.
- Что у вас там вообще произошло?
Галя вздохнула и принялась  рассказывать:
- Мы дружили все вместе. Я, Петя, Боря, Раиса, Владимир Иванович и Юра Федотов. Владимир Иванович для меня много сделал хорошего. На работу взял, когда я с начальником своего отделения Неведомым поссорилась. Я для него много работ хороших сделала. Он даже одно время за мной пытался ухаживать и собирался предложение сделать, пока не женился второй раз. И все намекал на  наши возможные отношения, посмеивался надо мной. Перед увольнением с завода квартиру, где сейчас Жорик живет, помог мне получить. Он знал, что я с мужем развелась, вызвал к себе и сказал, что есть одна квартира рядом с заводом в запущенном состоянии. Там работники ЖЭКа сделали свалку. Они на нее сами претендуют и еще  несколько человек.  На заседании заводского комитета по ней будет приниматься решение. Одна женщина в очереди первая стояла и тоже претендовала. На завкоме он меня отстоял. Квартира, действительно, убитая была. Мы привели ее в порядок, весь хлам из нее выбросили, сделали ремонт. Не знаю, что ему про меня Шкода наговорил, но наши отношения последнее время с ним испортились.
- При чем тут Шкода? – спросил я.
- Он под меня давно клинья подбивал.
- В каком смысле?
-  В прямом. Я же дачный участок купила у Дорохина, директора по качеству. По соседству  Павлинов, Вроновский и Шкода дачи имели. Шкода сразу принялся меня опекать, обхаживать. Строителей своих привел. Однажды с дачи повез в город. У него машина хорошая, дорогая. Разогнался так, что дух захватывает и спрашивает: «Ну что, я еще могу?» Я ответила: «Что?» А он улыбается и говорит: «Ты сама знаешь». Я смутилась и ничего не сказала. А когда у нас с тобой все началось, он совсем, как с цепи сорвался.   
 - А на том совещании, что Павлинов сказал?
- Сказал… Не помню, что… Но сказал…
Теперь все стало  понятным, и мне следовало промолчать.  Я знал, что наша связь с Галиной способствовала  разрушению  ее отношений с руководством ИТЦ. 

Через неделю Галя мне сказала:
- Ко мне гости приедут из МАИ. Декан факультета Золотинский и его заместитель Соколов. Они хотели продолжить со мной работать. Но я отказалась из-за болезни. Ты меня в кресло посади. Не хочу их лежа встречать. Мне нужно будет с ними поговорить. Это профессура Московского Авиационного Института. 
Я стал ей помогать перебраться в кресло. Она же мне рассказывала:
- Однажды они меня пригласила на торжественный ужин в МАИ. Тогда я поразилась культурой этой публики. Это цвет науки. Все вежливые, галантные, с хорошими манерами. Кланяются друг другу издалека, пожимают руки, дамам стулья у стола отодвигают, помогая сесть, и придвигают. Все большие умницы. Такие тосты говорили, заслушаешься.
 
В тот же вечер к нам приехали Золотинский и Соколов. Оба пожилые, сухощавые, седые в белых рубашках и галстуках. Обоих я уже встречал. Они приезжали в ИТЦ, предлагая заключить договор о технической помощи, и даже делали какие-то работы.
Я проводил их в большую комнату и ушел. По тому, как они себя вели, я понял, оба со скорбью приезжали с ней прощаться. Многие годы Галя вела у них в институте практические занятия. И теперь по болезни отказывалась. Из соседней комнаты слышались их голоса. Они уговаривали ее остаться в институте. Но Галя не соглашалась. Потом они стали расспрашивать, как она себя чувствует и предлагали помощь не только деловую, но и материальную. Галя поблагодарила их за намерения и отказалась. Профессоры уезжали в расстроенном состоянии.

Постепенно Галя начинала ходить лучше. Она спокойно оставалась дома одна, готовила обед и ужин. Иногда выходила в магазин за продуктами до ближнего перекрестка.
В конце зимы мы поехали на день рождения к Евгении.
- Ты договорилась с ними, что мы приедем? – спросил я, когда она предложила мне купить цветы и поехать к сыну с невесткой.
- Нет, я хочу сделать для них сюрприз, - сказала Галя.
- Надо было сообщить, - сказал я и вдруг, посмотрев на нее, удивился. - Ты знаешь, я вижу, что ты лучше себя стала чувствовать.
- Я заболела, потому что ты на мне не женился, как обещал, - сказала она.
- Нет, - не поверил я ей.
- Когда ты во время болезни сказал, что женишься на мне, я сразу пошла на поправку.
Я снова  ей не поверил, но поразмыслив, понял, что мое решение жениться на ней во время болезни придало ей жизненные силы, и она постепенно стала поправляться.
Мы купили у метро в цветочном киоске цветы  и поехали к Жорику поздравлять Евгению с днем рождения. Сюрприз удался. Больше всех радовалась внучка Машка.
 
 Меня больше всего веселили наивные женские уловки и ухищрения Галины. Однажды она сказала:
- Пойдем в наш овощной, посмотрим там овощи.
- Что там смотреть? Я что овощей не видел?
- Все-таки, новый магазин открылся. И что удивительно, там продают золото.  Разве это не удивительно?
- В нашем овощном магазине? – удивился я.
- Да, там появился отдел, где продают золотые украшения. Цепочки, сережки и кольца…
Как только она сказала «кольца» я мысленно улыбнулся и все понял. Но тому, что там продают кольца не поверил. Мы пошли с ней в овощной магазин, и она как будто случайно  попросила меня примерить обручальное колечко.
- Примерь… Смотри, какое хорошенькое. Оно тебе точно подойдет.
Такое и раньше происходило. Мы как-то приехали в большой супермаркет и подошли к отделу, где продавали обручальные кольца. Галя попросила меня примерить колечко. Я примерил одно, другое, третье. Ни одно мне не подходило. В овощном магазине, что удивительно,  мне подошло первое же колечко.
- Вот, видишь, - сказала Галина. - Оно тебе очень подходит.
Мы купили это колечко.
Я смеялся внутренним смехом и не желал ей противоречить. Конечно же, предположение о том, что она заранее все приготовила и так угадала с размером кольца, не исключалось. Как-то она брала мою руку, рассматривала ее, мерила палец ниточкой. Я все не понимал для чего. Теперь я понимал ее тайный умысел, который больше радовал и веселил, чем огорчал.   
Когда мы еще раз приехали в гости к Жорику и  Евгении, Галя мне предложила:
- Давай зайдем в ЗАГС. Он здесь рядом.
- Зачем? – настороженно спросил я.
- Просто так. Посмотрим,  как там и что.
Я опять, понимая ее женские уловки, рассмеялся внутренним смехом.
- В следующий раз зайдем. Сейчас мы к Жорику собрались пойти.
- Нет, давай все-таки зайдем.
И таки она уговорила меня зайти в ЗАГС, чтобы все разузнать. Мы узнали, какие документы нужны для подачи заявления. И через несколько дней подали заявление на регистрацию брака. 
Так совпало, что наш брак с Галей совпал с нашим переходом на другую работу. Так как ЗАГС находился поблизости с нашим новым местом работы, Вороновский Владимир Иосифович разрешил всем желающим отлучиться на регистрацию нашего с Галей брака. Пришли почти всем отделом. Остальные несколько человек пришли к Жорику на квартиру, где мы справляли свадьбу  вечером после регистрации довольно кулуарно.   
Так началась наша с Галей новая совместная семейная жизнь.