В деревне Ачка

      Очередной раз глубокой осенью 198… года Родина позвала конкретно в Сергачский район, а еще точнее в деревню Ачка. До Сергача километров 150 автобусом и от Сергача до Ачки около 10 км. В часах это приблизительно около 4 часов езды. В колхоз нас, ИТРов, прибыло человек 150 под руководством главного конструктора по специальности Булгакова Андрея Борисовича. Похоже, председатель колхоза не очень ожидал такого наплыва гостей, но никого не выгнал, всех принял, всех расселил. Выяснилось, что работа у нас будет особая и почётная.
      Дело в том, что единственным в колхозе специалистом по управлению картофелекопалкой была женщина-активистка и член всего на свете. И, будучи депутатом, она отбыла в областной центр на какую-то очередную сессию, а мы, 150 каких-то инженеров и техников должны заменить эту партийную тётеньку и выкапывать клубни картофеля вилами. Вот таково было пропорциональное соотношение.
      Короче говоря, меня с с с двумя ребятами из нашего сектора, Сашей Пекерским и Валерой Ельниковым, поселили в дом к местной доярке. Мы её почти не видели. Уходила она на первую дойку очень рано, часов, наверное, в 5 утра. Мы еще спали. Потом мы уходили на работу, а она приходила домой. Потом у неё очередная дойка или кормёжка, после которой она приходила домой, а мы уже спали. Вот так и жили. Хорошо, что у неё был телевизор, который при помощи какой-то приставки кое-что показывал.               
      У хозяйки была дочь, которая работала кем-то в правлении и была замужем за бухгалтером. А у них был сын лет около пяти и дочь лет трёх. Дочь хозяйки с детьми иногда приходила в дом к матери, а зачастую эти малолетние дети самостоятельно приходили и хозяйничали в доме.               
      Интересно было нам городским, которые следят за своими детьми, чтобы на них ветерок не подул или лишняя пылинка не села, наблюдать этих деревенских детей на воле. Такое впечатление, что их жизнью родители вообще не интересовались. На дворе осень, народ ходит тепло одетый, в телогрейках и сапогах. А эти двое в резиновых сапогах «на босу ногу», полуодетые с голыми животами идут по грязи к бабушке, которой может и дома-то нет.               
      Я как-то видел, как они вдвоём тащили из кухни большую кастрюлю с пшенной кашей, поставили её на стол в комнате, залезли на него с ногами сами и с аппетитом «навернули» эту кашу. Это вам не городские детки.               
      Спать мы ложились рано, так как вечерами делать было нечего, и утром просыпались совершенно легко. Умывались, одевались и в темноте брели по непролазной улице в сторону приземистого длинного одноэтажного строения, в котором располагалась столовая. Выстаивали очередь из 150 человек, съедали свою манную кашу, запивали кружкой чая и отправлялись в поле. Рабочий инструмент был незатейливый – вилы и вёдра.               
      Стихийно наш отряд разделился на три группы. Одна группа выкапывала вилами картошку, вторая, ползая на четвереньках, собирала клубни в вёдра и ссыпала их в мешки, а третья, самая физически крепкая, загружала мешки в кузов тракторной тележки. На четвереньках ползали преимущественно женщины, так как выкапывание картофеля вилами тоже требовало некоторой силы и сноровки, присущим мужским рукам. Работали размеренно, без фанатизма, поэтому не сильно уставали, и на обед следовали бодрым шагом. После выстаивания всё той же очереди, что и утром, получали свой суп, кашу или вареную картошку и кружку молока. После обеда и перекура медленной скоростью возвращались в поле и продолжали битву за урожай. Работали ещё часа три, после чего нас ждала традиционная очередь, картошка или каша, хлеб и молоко. После ужина были свободными, «как женщины в Африке». Была такая поговорка…
      Через неделю было принято решение устроить банный день, тем более, что в сельмаге появился долгожданный вермут. Наш руководитель Андрей Борисович и его помощник, Анатолий, жили в соседнем доме, рядом жили и девчонки из его отдела. Таким образом организовывался банный корпоратив. Баня для помывки была выбрана та, что принадлежала нашей хозяйки. Пока баня топилась я, как самый молодой из троих, был послан в магазин за бутылкой вермута. Стоил тогда он рубля полтора. Когда я вышел из дома, на крыльце соседнего курили Андрей Борисович со своим помощником.
           -Ты в магазин? – спросил меня Андрей Борисович.
           -Да, туда.
           -И нам возьми. Погоди, сейчас деньги принесу.
Через некоторое время вышел из дома и дал мне 10 рублей одной "бумажкой" и сумку. Я направился, куда надо. По пути вспомнил, что мне не было сказано, сколько бутылок покупать. Поразмыслив, решил, что двух бутылок им будет вполне достаточно. Возвращаюсь. Они так на крылечке и сидят. Отдаю сумку с вермутом и сдачу. Андрей Борисович удивленно смотрит на деньги и спрашивает:
           -А это что?
           -Сдача, -отвечаю я.
           -А зачем?
           -Так с 10 рублей сдача.
           -Зачем сдача? На всё надо было брать.
Тут мне стало даже стыдно за моё непонимание момента…
      Традиционно первыми мылись мужики. Помощник нашего руководителя, Анатолий, сказал, что, когда он парится, все покидают парилку и прячутся по холодным углам, при такой высокой температуре он любит попариться. После этих слов мне стало немного не по себе, когда мы с ним оказались в парилке. Всё, думаю, кранты, сейчас сварюсь. Но ничего. То есть ничего особенного в парилке не произошло, зато в предбаннике наш супер-парильщик потерял сознание. Пришлось его охлаждать и приводить в чувство.               
       После баньки переоделись в чистое. У меня был шерстяной спортивный костюм синего цвета под народным названием «олимпийка». Вот в нём я и употреблял после бани вермут. Расслабившись, я вышел на улицу подышать и покурить. Вдруг заметил за речкой, что протекала неподалёку, что-то горящее, какой-то небольшой пожар. Народ бежал в ту сторону. Оказывается, горела деревянная будка, внутри которой под землёй находился насос, качавший воду из скважины для бытовых нужд. Я побежал вместе со всеми. Потребовались вёдра. Помню, я бегал то ли в свинарник, то ли в коровник, нашел там вёдра и принёс их к месту пожара. Не понимаю, как туда дорогу нашел. Потом таскал в этих вёдрах воду из реки и заливал пожар.          
      Несмотря на все усилия местного населения и прикомандированного инженера-конструктора, будка успешно сгорела дотла. А насос не пострадал, так как находился внутри скважины. Сгорели только питающие электрические провода. Можно было не тушить… Домой вернулся грязный и пропахший дымом.
      Однажды вдруг в магазине исчезло всё курево. Осталась только махорка, которую тоже быстро раскупили. Большой популярностью стали пользоваться газеты, из бумаги которых крутили самокрутки и «козьи ножки». Не буду останавливаться на технологии скручивания самокруток. Думаю, что читателю в ближайшее время это не понадобится. Ну, а если уж придётся, то нужда научит… Вскоре закончилась и махорка. Курящий народ начал роптать. Наше руководство обратилось к председателю. Тот только руками развёл – не в его это компетенции. Тогда наше руководство в лице Булгакова А.Б. и его помощника отправились «ходоками» аж в Сергачский райком партии.               
      Секретарь встретил их любезно и сказал, что сам страдает без курева. После этого куда-то сходил и принёс три сигареты, закурил сам и угостил «ходоков». Сказал, что у охранника «стрельнул». Ничего не гарантировал, но обещал чем-то помочь. Секретарь райкома оказался человеком слова. На следующий день в деревню приехала автолавка полная сигарет «Прима». Сигаретами затарились все желающие. Тогда стали рассказывать, что табачные фабрики встали на плановый ремонт. Все сразу. Это было перед началом «перестройки» и «ускорения».
      В поле я поработал недолго. Председатель сообразил, а может и кто подсказал, что среди 150 человек из конструкторского бюро наверняка найдутся двое, которые умеют писать буквы. А в те времена партия в лице парторгов зорко следила за наличием наглядной агитации в виде плакатов, таблиц, графиков и т.п. Выбор нашего руководства пал на меня, как уже известного к тому времени оформителя, и на Славу Муравьёва, такого же умельца из отдела систем. Для нас выделили большое помещение в правлении колхоза, краски, кисти, бумагу, листовое железо и всё, что надо… К нам присоединился какой-то мужичонка лет сорока, который оказался парторгом. Фамилия у него была, как и у меня – Котельников, что расположила нас друг к другу. Мы со Славой работали, а он, парторг, сидел рядом на стуле нога на ногу, курил и рассказывал всякие байки и политические анекдоты. Однажды свой рассказ он начал словами:
            -Когда я сидел в КПЗ…
            -Это за что? – спросил я.
            -Да я в пивной одному мужику кружкой в лоб дал...
      Жил он в Сергаче, в районном центре, а в колхоз приезжал каждый день и сидел с нами до конца рабочего дня. Не всякий может выдержать такой режим. В первый день, когда мы с ним познакомились, пошли все вместе на обед в нашу столовую. Мы со Славой по привычке двинулись к центральному входу. А парторг Котельников нам и говорит:
            -Вы куда? Пошли со мной.
Через другой вход мы попали непосредственно в кухню, где уселись за отдельный стол и нам принесли наш обед. Всё то же самое, как и у всех, но, можно сказать, в отдельном кабинете! Так туда и ходили завтракать, обедать и ужинать. Попали в разряд уважаемых людей, я бы сказал в разряд номенклатуры, бойцов идеологического фронта.
       По окончании оформительских работ председатель выдал нам «премию» в виде двух бутылок водки, которые мы и выпили в компании с нашим руководителем Андреем Брисовичем под не полностью обглоданные вареные косточки из супа, которые нам в правление доставили из столовой. Можно сказать, банкет. Наклюкались мы тогда со Славиком… По пути домой встретили Сашу Пекерского, который возвращался из Горького (ездил туда на побывку) на своем «Запорожце». В одной из местных луж он застрял. А мы со Славой взялись его выталкивать. В конце концов вытолкали. Славик несколько раз упал в лужу. А когда прибыли к нашему дому, встретили одну из наших барышень. Славик становился перед ней на колено и пытался грязной рожей целовать ей руку, которую никак не мог поймать. Потом он помыл свои сапоги в ведре, а затем стал из него же умываться, громко фыркая и восклицая:
            -Ух! Хорошо!
      На этом мои воспоминания об этом колхозе обрываются.