История Юхана Крэилла, риттара из Алиски. Часть 4

ЗАРЕВО В РАУТАЛАММИ

«Хребтом», «гребнем» зимы - «талвенселка» или «талвенхарья»  называли финские крестьяне середину месяца tammikuu – шведского Januari, изображая это время года в своих рисунках в виде изогнутого лука.

В пору «захребетных дней и сухарей», когда, наконец, наступал перелом в долгой и суровой зиме,  в крестьянских домах пересчитывались припасы еды в погребах и корма для скота в амбарах.

Две трети хлеба и половина всех кормовых запасов должно было остаться в хозяйстве у всякого рачительного  земледельца, чтобы продержаться до нового урожая.

Только в промозглом и ветреном таммикуу 1597 года нечего уже было пересчитывать финнам. Ведь закрома их, подобно туче налетевшей  саранчи, вчистую опустошили полчища солдат Класа Флеминга.

Призрак голода все явственнее маячил над целыми деревнями и приходскими общинами Суомаа… Ни зернышка не оставалось и в прежде зажиточных домах на юге и в самом сердце Хяме, чтобы бросить весной во вспаханную плодородную землю.

В былые времена отправились бы охотники в лесные чащи в поисках дичи, а рыболовы вышли на озера за дарами духов лесов и вод.

Но еще король Кустаа Вааса объявил бескрайние необитаемые леса Хяме собственностью короны. За ловлю же лосося и путассу требовалось уплатить компенсацию. Ведь и рыбная ловля являлась исключительно прерогативой королевства - с тех самых пор, как Эрик XIV лишил народ Хяме права на неё.

Лишь викарию Йясмя на западном берегу Пяйянне удавалось сохранить за собой права на свои исконные  воды для лова. 

Не выдержал, надломился пополам хребет зимы 1597 года... Последним днём в жизни сотен крестьян Хямеэнмаа – шведского Тавастланда, стало 14 января-таммикуу.

В приходе Рауталамми, что на севере Хяме, здешние крестьяне, в большинстве своем - переселенцы из Саво, не раз поднимались на борьбу с угнетателями и произволом.

Еще в 1589 году явлено было первое знамение грядущего мятежа. В то время некий  Хеикки Хииронен из дома Уурайнен в Кууккаярви собрал вокруг себя ватагу храбрецов,  вооружив их мечами и луками.

«Почему мы, свободные люди, должны терпеть столько несправедливости от сильных мира сего? Мало нам было жестоких набегов карьялайсет и рюссов на наши земли, так еще свои же аатели так и зарятся на наши угодья, чтобы самим взимать с нас налоги! – Возглашал Хииронен под одобрительные возгласы своих сторонников.

До кровопролития тогда не дошло,  но местный фогт-воути все же счел целесообразным заключить Хеикки  под стражу.

В течение 1592 года и особенно в конце его, когда основные сражения «Питкя виха» были уже позади, в Рауталамми все прибывали и прибывали солдаты, устраивая  «замковые лагеря» и требуя от крестьян уплаты дополнительных налогов на свое содержание.

Тогда-то в деревнях северо-запада - Калавастинге, Кивиярви и Саари, что в окрестностях Саариярви, начались те волнения, что названы впоследствии были «первым восстанием в Рауталамми».

В канун Рождества 1592 года посреди ночи напали разъяренные крестьяне на отряд huovi Ханну Ниилонпойки, который был частью «липусто» - риттарфаны Уппланда, обезглавив его самого и некоторых солдат. Те из риттаров, которым удалось бежать, также вскоре были пойманы и убиты – связанных, спустили их крестьяне под лёд озера.

Всадники-риттары прозывались крестьянами финским словом «huovi»,  которое, в свою очередь, происходило  от старошведского «hofman», что значило «двор» или «дворня», то бишь «дворяне». Пехоту же из наемников или финских ополченцев называли просто «нихти», что значило «knikt» по-шведски.

Однако, выступление было быстро подавлено. Восставшие крестьяне бежали в леса, но многих также убили.

В память погибших тех санкариен-героев сложили в народе и пели песню:

«Добрые люди из Кивиярви,
 Из Калавастинга рать храбрецов,
Вышли отважно к деревне Саари,
Чтоб в битве там встретить солдат-наглецов!»

Хотя многие из «хуови» сами были финнами, отношения их с крестьянами всегда оставались плохими.

Подобно сухому пороху в погребе-руутиварасто в ожидании всего одной искры, чтобы взрывом разнести все в щепки, так и мятежные настроения в Рауталамми готовы были вот-вот снова полыхнуть грозным заревом пожара над Хямеэнмаа.

Искрой такой в рождественский месяц йоулукуу 1596 года стало известие о восстании в южном Похъянмаа, принесенное Пентти Пири и Мартти Туомалой - посланцами самого «нуийяпяалликко» Яакко Илкки.

Отовсюду из окрестных деревень начали стекаться в Рауталамми под знамя вставшего во главе повстанцев Хямеэнмаа Матти Лейнонена разгневанные произволом  солдат-huovi крестьяне.

Вечно прежде ссорившиеся меж собой хямялайсет и саваки плечом к плечу вставали в ряды восставших - всех сплотила воедино общая беда и общее дело!

- Двинемся на юг, объединимся с армией Илкки! – Кричали повстанцы, потрясая оружием. –  Покажем «хуови» Ноки-Класа, что мы свободные люди, а не безропотное и покорное овечье стадо! Элякёон Каарле-херттуа! Да здравствует герцог Карл!

По дороге из Рауталамми к повстанцам Матти Лейнонена присоединились и многие крестьяне из Похъянмаа. Силы росли по мере продвижения этой маленькой армии через области Сюсмя и Йясмя,  ухабистый Кухмойнен в Пирканмаа и долину Падасйоки.

Встал в ряды повстанцев даже викарий из Лаукаа - Ээрик Маркуспенпойка.  «Должен ведь кто-то позаботиться и о душах детей Христовых!» - смиренно опустив очи долу, говорил он.

Небольшие военные гарнизоны при одном только приближении крестьянского войска бежали, не вступая в бой и бросая обозы награбленного в деревнях солдатами.

Те же отряды, что отправились на усмирение бунтовщиков, сами были вынуждены отступить после нескольких коротких стычек.

Однако, когда силы повстанцев, двумя колоннами шедшие на юг вдоль обеих берегов Пяйянне - огибая озеро с востока и по озерному льду на западе, достигли Асиккала, до них дошла скорбная весть о поражении армии Илкки при Нокиа.

Да еще и здешние крестьяне, напуганные зловещими слухами о кровавой резне, устроенной Флемингом, отказались присоединиться к восставшим и оказать им помощь.

Тогда Матти Лейнонен приказал снова повернуть на север.


ИИВАР ТАВАСТ

После разгрома крестьянской армии при Нокиа разобраться с восставшими по призыву Яакко Илкки крестьянами Тавастии отправлен был Класом Флемингом один молодой офицер по имени Иивар Таваст.

Дерзкий и высокомерный, еще не достигший и тридцатилетия, риттар Иивари Арвидинпойка Тавасти был единственным сыном близкого сподвижника Понтусса Делагарди в его походах против Руссланда - Арвида Хенрикинпойки, взявшего себе прозвище «Таваст» и удостоенный оного при причислении своём к дворянству, и Маргареты Мартинтютяр.

Дед Иивара по отцовской линии -  Хенрик Якобинпойка Каас, занимал должность воути, то бишь фогта в Хямеэнлинне, владея обширными поместьями Окерла, Хаухон Коккала и усадьбой Хакиала.

Как командующий пехотой – «нихтипяалликко», в шведской армии, сам Арвид Таваст лишь в 1588 году, после десяти лет службы был удостоен дворянства-рялсси. Но следует помнить, что военный фрельс не был тогда наследственным для нетитулованных дворян.

Юный же отпрыск Тавастов  особых надежд на приумножение родового достояния не подавал и ровным счетом никакими талантами, кроме пристрастия своего к выпивке и разгульной жизни, не блистал совершенно.

В 1591 году некоторое время проучился Иивар Арвидинпойка, именуемый на шведский манер Иваром Арвидссоном, в университете Кёниксберга, куда отправлен  родителями был набираться ума-разума - подальше от разнузданной компании дружков-собутыльников.

Но не только степени никакой  не получил, спуская отцовские денежки на кутежи и беспутство в домах с красными фонарями, а вскорости и вовсе отчислен был из альма-матер за беспробудное пьянство, леность к наукам, исключительное тупоумие и непрестанные драки на дуэлях.

По возвращении юного повесы в Финляндию, вконец расстроенный отец решил, что военная карьера как нельзя лучше поспособствует воспитанию из его разгильдяя-сыночка настоящего мужчины, пристроив Иивара  интендантом кавалерийского флага «ратсулиппу» - или, риттарфаны по-шведски, «рыцарского флага», - под начало своего старого боевого друга Аксели Курки.

Быстро сообразив, что для успешного продвижения по службе прежде всего необходимы две вещи: во-первых, как можно ближе держаться к вышестоящим командирам и угождать всем их желаниям, и во-вторых, всегда помнить, что главную ценность имеет лишь твоя собственная жизнь, в то время как жизни солдат и тем более врагов - гроша ломаного не стоят.

Таким образом, благополучно избежав участия своего в кровавых баталиях последнего этапа «Питкя виха», «Долгой вражды» с Руссландом, в обмен на кавалерийскую службу  уже в 1592 году Иивар и сам получил дворянство и фрельсовое освобождение от налогов. Благодаря связям и вопреки всем обычаям и законам королевства - на три фермы сразу!

Своей резиденцией выбрал он поместье Карсби в Тенхоле. Также принадлежала юному Тавасту и усадьба Коскен в Курьяла.

Спустя же еще четыре года он вдруг окончательно остепенился и удачно сочетался браком с Катариной Финке, дочерью коменданта замка Хямеэнлинна - Стена Кустаанпойки Финке.

Никогда сам не знавший крестьянского труда, питал Иивар глубокое отвращение к этим вечно воняющим навозом финским крестьянам-талонпойят, омерзительному «красношеему» быдлу - пунакаула…

Может именно благодаря жестокости своей в отношении крестьян, с которых с одинаковым наслаждением готов был сдирать и налоги, и шкуру, выбран он был Класом Флемингом для этого поручения. В котором и сам видел для себя прекрасную возможность, наконец, в полной мере проявить свои истинные способности и скрытые таланты.

Вдобавок, все еще кипело и клокотало в душе страстное желание поквитаться за горечь недавнего унижения, испытанного им в битве при  Пирккала.

Тогда повстанцы Яакко Илкки наголову разбили высланные из крепости Хямеэнлинна на подавление бунта войска Кнута Йеннсинпойки Курка.

Иивар, будучи заместителем Курка, едва сам избежал позорного плена и вынужден был поспешно спасаться бегством от вооруженных одними дубинами и луками крестьян.

Конечно, всего через несколько дней вместе с главнокомандующим Класом Флемингом самое деятельное участие принял он в победоносной битве при Нокиа. И даже сам риксмарск обратил внимание на его усердие в резне. Но жажда отмщения и крови всё ещё не были удовлетворены сполна.

На сей же раз все должно было быть иначе, чем при Пирккала. Иивар Таваст намеревался проявить себя перед Класом Флемингом во всей своей риттарской доблести.


ПОДЛОСТЬ И СЛАВА

Около четырёх сотен повстанцев заняли оборону на землях поместья Верхо в деревне Нюйстеля, близ Падасйоки, которую король Юхан III пожаловал в 1569 году как имение-рялсси верному слуге своему Иивару Маунунпойке из Саркилахти. Иивар тот, спустя семь лет, после пьяной ссоры зарублен был мечом в поединке Арвидом Стенбоком в Турку. Владение же рялсси перешло ко вдове его, Элин Курки.

В распоряжении крестьян Лейнонена имелось даже десятка два аркебуз и мушкетов, захваченных ими у солдат.

Тем временем, риксмарск Клас Флеминг основные силы своей армии из-под Нокиа перебросил к замку Капатуосия, что возвышается на холме в Холлола на берегу Весиярви.

Оттуда уже грозный командующий отправил «липусто» - риттарфану Иивара Таваста и всадников-«huovi» Аксели Курки разобраться с засевшими в Нюйстеля мятежниками.

- Они идут! Они идут! – Дозорный-tarkkailija с кирхи на церковном холме, как было условлено, замахал цветным одеялом в воздухе.

- Отлично. Пусть идут. Устроим им достойную встречу. – Проговорил Матти Лейнонен. – Всем приготовиться! Покажем «huovi», на что мы способны.

Громогласное «хювя!» от воздвигнутых и замаскированных в рыхлом снегу баррикад из поваленных деревьев и сложенных из камней редутов было ему ответом.

Повстанцы сосредоточили свои силы на холме, возвышающемся над перекрестком среди поросшей елями и соснами местности по обе стороны дороги к Нюйстеля и усадьбе Верхо от прихода Падасйоки. Удачное расположение господствующей над всей округой позиции позволяло вести даже круговую оборону, делая ее практически неприступной.

Напуганные приближением солдат жители Нюйстеля - женщины, дети, старики и не желавшие сражаться крестьяне, собрав свой нехитрый скарб, спешно покинули деревню дабы укрыться  в  приходе Падасйоки.

«Солдаты будут думать, что мы засели в в деревенских домах и усадьбе, которые они легко смогут окружить и поджечь». - Рассуждал про себя Лейнонен. – «Ведь сами они поступили бы так же. Поэтому и войска двигаются по нашим следам походным, а не боевым порядком…»

- Kiro! Проклятье! – Вскричал, а вернее сказать, прорычал Таваст в охватившей его безумной ярости, когда на всадников, будто неведомо откуда, обрушился вдруг целый шквал пуль со стрелами. – Саатана! Перрркеле, хевон витту!

Придорожные холмы и заросли окутались дымом ружейных выстрелов. С лошадей при этом упали сразу несколько ехавших во главе колонны офицеров.

Сам Иивар, как водится, следовал в арьергарде, заботясь прежде всего о сохранении собственной жизни. И, как только что оказалось, совсем не напрасно.

- Разворачивайте коней! Перестроиться, туханнен пиллун пярейкси! Пошевеливайтесь, черт вас дери, ленивые ублюдки! – Осаживая шпорами коня и, резкими рывками поводьев при помощи удил и мундштука калеча рот несчастного животного, раздраженно командовал  Иивар.

Раз за разом бросал он своих риттаров на сложенные из камней и брёвен редуты. Раз за разом натыкались его всадники, осыпаемые градом стрел и каменных пуль, на спрятанные под снегом заостренные пики и хитроумные ловушки, путаясь в расставленных тут и там рыболовных сетях и проваливались в ямы с торчащими на дне кольями.

Попытка применить столь излюбленный риттарами караколе, зайдя обороняющимся во фланг и обогнув их с тыла со стороны усадьбы и Киркконмяки, захлебнулась в самом же начале, когда первая шеренга на полном скаку провалилась в замаскированную хворостом и присыпанную снегом канаву.

Вторая же, избегая падения, поспешно развернула коней и вместо того, чтобы выпалить из своих риттарских пистолей по этой шайке мужланов-пунакаула, сама угодила под прицельный огонь мятежников.

- Инхоттава пунаниска! - Разъяренный Иивар Таваст скрежетал зубами, изрыгая чудовищные проклятия. – Мерзкое быдло!

- Сын мой! – Набравшись смелости, словно взмолился, наконец, капеллан риттарфаны, Хенрик Матинпойка Плок, который, втянув голову в плечи и прикрыв от смущения веки, до сего момента лишь с ужасом внимал богохульным выкрикам из уст молодого Таваста. – Сын мой! Дозвольте мне попытаться договориться с этими людьми иначе, чем при помощи оружия и кавалерийских наскоков. Известное дело, насколько набожны эти крестьяне! Хоть дьявол Илкка и совратил их с пути праведного, все они в душе своей наверняка остаются добрыми лютеранами. Уж если и прислушаются к чему, так это к слову  пастора… С Божьей помощью стоит попытаться уговорить бунтовщиков сложить оружие.

В уме Иивара при этих словах тут же созрел план, который в случае успеха переговорной миссии капеллана сулил ему несомненный успех и лавры триумфатора.

- Прекрасно, преподобный, благодарю вас  за эту подсказку!  Ступайте с тем в лагерь нечестивцев и предложите им выбор – пасть ли под огнем пушек, что вот-вот подтянутся нам на подмогу, или сложить оружие и, получив прощение, отправиться на все четыре стороны! И пусть моё слово риттара и ваше пасторское послужат им гарантией этого соглашения.

…Столпившиеся под сенью гигантского валуна, по форме напоминающего круглое навершие булавы, огибая который, дорога делала крутой поворот к Нюйстеля, крестьяне с мрачными лицами слушали велеречивые заверения капеллана.

- Все же справедливые требования ваши, что не учтены настоящим соглашением, могут быть незамедлительно внесены в него  с обоюдного согласия уже после вашей сдачи на милость владыки и короля нашего Сигизмунда, наместника его в Финляндии Класа Флеминга и командующего Иивара Таваста! – Соловьем разливался преподобный Хенрик. – Неужто вам так хочется умереть здесь, братья? Вдали от дома, среди этих камней и снегов… И тем обречь ваши грешные души, как нераскаявшихся убийц и разбойников на вечные адские муки?!

- Что за вранье! – Смеясь, воскликнул Матти Лейнонен. – Кто поверит в лживые посулы этого прохвоста Таваста после резни, устроенной  «хуови» Флеминга при Нокиа?

Но на сей раз большинство крестьян,  утративших уже всякую веру в возможность победы, на призыв своего вождя остаться и продолжать битву, ответили гробовым молчанием. Лишь несколько одобрительных возгласов его ближайших соратников  раздалось в повисшей в морозном воздухе тишине.

- Друзья! – Хенрик молитвенно сложил руки на груди. – Заклинаю вас именем Господа, распятого за грехи наши! Довольно проливать кровь ближних во Христе! Вы храбро сражались и слава о вас останется жить во-веки, сложите же теперь оружие, согласитесь на даруемую вам почетную капитуляцию, а после отправляйтесь обратно по домам, к своим семьям! Явите те чистоту и искренность веры для вашего же Спасения, о которых говорит нам и отец наш Лютер!

Упоминание оставшихся в родном Рауталамми семей, словно всколыхнуло толпу. По тесно скученным телам пополз говорок:

- Дело толкует преподобный! Хватит уже, повоевали вдосталь! Лучше рябчик в кулаке, чем десять на ветке…

- Что ж… – Опустив глаза, с печалью в голосе проговорил Матти Лейнонен. – Все вы свободные люди. Никого не могу и не стану неволить! Поступайте, как вам велит сердце. Каждый сам выбирает свою судьбу…

С горсткой не поверивших в обещания Хенрика Плока сподвижников, прихватив с собой ружья и запас пороха, направились они под защиту  укрепленного лагеря повстанцев в поместье Верхо к северо-востоку от Нюйстеля, что не зря, в числе прочего, означает «заслон» по-фински.

Согласно условиям капитуляции, мятежники должны были оставить все своё оружие у начала сворачивающей к усадьбе дороги, а затем во главе с викарием Лаукаа -  Ээриком Маркуспенпойкой, и в сопровождении капеллана Плока собраться на поле перед Киркконмяки.

Уже начинало смеркаться, когда оживленная толпа крестьян сгрудилась на обширном лугу перед кирхой, радуясь благополучному исходу.

Викарий с преподобным Хенриком удалились внутрь церкви, чтобы обсудить дальнейший план действий согласно условиям сдачи.

Первые недоуменные возгласы стали раздаваться, когда ввиду сдавшихся и безоружных крестьян появились всадники, взявшие в плотное кольцо заснеженную луговину. Дорога, по которой пришли люди, оказалась отрезанной от усадьбы и бывшего лагеря.

- Вперёд! – Негромко скомандовал Таваст, махнув перчаткой риттарам, в нетерпении гарцующим на своих лошадях.

Медленно сужая кольцо, всадники с копьями наперевес двинулись прямо на заколыхавшуюся в смятении массу.

Набирая темп, кони перешли в галоп.

Крики боли и ужаса огласили равнину перед Киркконмяки. Снег в наступающих сумерках, казалось, почернел от крови убитых.

Вскоре все было кончено. Почти четыреста безжизненных тел,  пронзенных остриями риттарских копий, бесформенными грудами  лежали теперь по всему полю.

«Кровавым лугом», Вериниитю, с тех пор стало называться это место.

Выбежавший на ступени деревянной кирхи капеллан, сам ставший белее снега, воздев руки, выкрикнул в отчаянии подъехавшему на коне к церкви и весело улыбающемуся Иивару:

- Что вы наделали, сын мой?

Таваст в ответ только расхохотался:

- Успокойтесь, преподобный! Ваша совесть чиста перед Господом. Да и моя, видит Бог, тоже. Ничего иного эти дети Саатаны не заслуживали. Зато теперь их ждет самый справедливый суд на свете… Вы должны быть довольны и радоваться, а не укорять меня. Проклятые грешники получили по заслугам!

Викарий Лаукаа молча рухнул на колени рядом с капелланом, закрыв руками лицо.

Лишь Матти Лейнонену и его товарищам удалось ускользнуть незамеченными из лагеря.

- Ну и дурак же этот молодой Таваст! - Качая головами, сокрушались некоторые из дворян-аатели, когда известия о кровавой резне в Нюйстеля достигли Турку и Виипури. – Да после такого на нас все крестьяне Финляндии ополчатся. А уж в руки бунтовщикам точно не попадайся - пощады не будет...

Но командующий Клас Флеминг был доволен.


КАРЬЯЛА: КРОВЬ И ПЕПЕЛ

—  Отец! Отееец! – мчавшаяся во весь опор лошадка с маленькой фигуркой всадника на спине, стремительным галопом, исторгая целые гейзеры пара широко раскрытыми ноздрями, неслась по оставленному лыжниками свежему следу посреди снежного бездорожья. Сверкающие в лучах солнца искристые фонтаны   выбивались из-под копыт понукаемой шенкелями коняги.

Шедший во главе отряда лыжников Юхан Крэилл замедлился и тревожно оглянулся на зов, машинально положив руку на эфес меча.

Младшего из своих сыновей, Антти,  он в этот раз оставил дома - подле жены и старухи-матери, после того, как  прогнали из деревни очередную шайку-ruotua устроившихся было на постой наёмников из какой-то пехотной фаники – «йалкавякин липпуе», вместе с их руотуместари.

Забрав у солдат их оружие, Юхан со своими людьми, как было условлено во время встречи с Мартти Туомалой - посланцем нуийяпяалликко - вождя дубинщиков, Яакко Илкки, отправился на соединение с главными силами повстанцев в приходе Миккели, сердце области Суур-Саво.

Пролегавшая через густые леса по снежной целине среди скрытого под непрочным настом переплетенья замерзших рек и ручьев, бескрайних озерных пустынь и покрытых сухими, непроходимыми зарослями  камыша-руоко болот, дорога на лыжах даже размашистым бесшажным ходом занимала до условленного места около двух добрых шведских  дагсресов, что равнялось такому же расстоянию в финских пяйваматках. То бишь двум, а то и трём дням конного пути.

И хотя привычные к тяготам походной жизни финны часто повторяли, словно убеждая самих себя: «Kuolema kuittaa univelat!» - «Выспимся, когда подохнем!», людям, тем не менее, требовался еще и отдых.

Собственно, видимых причин для спешки никакой не было. В конце концов, можно было перехватить выступившее из Миккели войско  повстанцев уже где-нибудь по дороге к Виипури.

Но едва лыжники  успели отъехать всего на  пару-другую пенинкульм, а одна пенинкульма, как известно, равна расстоянию, на котором можно слышать ещё лай собаки, как их на взмыленной лошади нагнал юный Антти.

- Отец… - искаженное болью лицо мальчишки  казалось белее снега. По щекам от уголков серо-голубых глаз до подбородка пролегали уже прихваченные морозным ветром бороздки от слез.

Вмиг осознав, что случилось неладное, Крэилл лишь махнул рукой своим сотоварищам, включая двух своих и троих старших братьев Антти, хранившим угрюмое молчание, и, переставляя полозья подбитых нерпичьим мехом лыж, повернул обратно.

Не говоря ни слова, бессильно уронив голову на грудь, вровень с Юханом на своей приземистой коняшке поспевал Антти. Бросая участливые взоры на убитого горем младшего сына, Юсси слегка сбавил бег и положил руку на холку игреневой сыновней лошадки, словно через конскую шкуру пытался передать мальчику свое отцовское: «Держись, пойка! Держись, парень!»

До деревни оставалось чуть меньше полутора вирст, когда чуткое обоняние лесных жителей  уловило едкий, сладковато-приторный запах гари, какой обычно исходит только от недавних пожарищ.

Над заснеженными верхушками могучих вековых сосен дым уже не вздымался – сухие просмоленые  бревна и солома на крышах сгорают быстро.

На истоптанном ногами и копытами, подтаявшем от гиблого жара,  сером под слоем пепла снегу между тлеющих углей на месте бывших построек никаких тел видно не было. Невольно в душах у всех затеплилась смутная надежда, что нападавшие, кто бы они ни были, быть может, забрали пленниц с собой. Кроме Хеллы с младшим сыном и матери братьев-Тахвонпойят в кнаапском поместье Юхана Крэилла никого не оставалось.

Юсси вопросительно взглянул на сына.

- Всадники. – Антти показал рукой в сторону скованного льдом озера с огромным гранитным валуном на вершине заснеженного холма почти у самого, покрытого хвойными зарослями, берега. – Всадники... Они появились из-за того леса, со стороны луговины, куда  летом мы с братьями гоняем овец на выпас. Их было, примерно, как пальцев на обеих руках. Последнее, что сказала мама, выводя из конюшни нашу Ихме, которую мы все время в лесу от солдат прятали, чтобы я мчался быстрее ветра. А потом… потом я слышал позади ее крик. Я хотел вернуться, но... Мне было так страшно… Отец! Кто были те люди? Бабушка, мама, где они?

– Здесь… – Раздался глухой голос старшего из братьев со стороны оврага.

Пожилая женщина еще дышала, когда Юхан, приподняв мать за плечи, положил ее голову себе на колени. Братья и сыновья Крэилла стояли вокруг чуть поодаль. Антти, не таясь, горько плакал, зарывшись лицом в льняную гриву лошадки.

Видя, что умирающая пытается приподняться и что-то сказать ему, Юсси наклонился ухом к ее губам. От услышанного он вздрогнул и с удивлением посмотрел на мать. Закончив говорить, та что-то вложила ему в ладонь слабеющей рукой и без сил откинулась на колено сына, смежив морщинистые веки. Прерывистое дыхание её становилось все слабее и тише, покуда совсем не угасло. Осторожно опустив голову матери на снег и поправив рассыпавшиеся по её лицу и плечам пряди седых волос, Юхан поднялся на ноги.

- Что она сказала тебе? - Коснулся руки брата Олли.

В ответ Юсси только пожал плечами:

- Должно быть, бредила. Вряд ли слова те значили что-то...

На раскрытой огрубевшей ладони Крэилла лежал потемневший от времени серебряный перстень с вензелем в виде короны и буквою «G» под нею...


*****

- Чтоб ты подох, Крэилл, можешь меня хоть на куски резать, я ничего тебе не скажу! – Изрыгая проклятия, хрипло рычал пленник, привязанный к двум согнутым до земли верхушкам деревьев. – Не боюсь я ни тебя, ни твою шайку из Карьялы! Всегда знал, что ваша семейка - сборище жалких предателей. Вот и дурачок ваш Хеикки в веру врагов наших, рюсса, переметнулся, гореть ему за это в аду, подлому вероотступнику! Надо, надо было нам весь его гадючий выводок из Алиски прикончить вместе с тем попом из Раасули и их приятелями-карьялайсет. А тебя еще в Кякисалми  следовало вздернуть за то, что пленных партизан-сиссиен Киирилы Руокосинаа пожалел... Тогда уже измену против короля замышлял, хевон витту! И как только его милость Понтусс не разглядел, какую гадину пригрел он на своей груди…

Юхан Тахвонпойка, поигрывая в пальцах ножом-вейтси, молча слушал этот поток словесных излияний, лишь при упоминании Хеикки с прищуром взглянув на связанного ротмистра.

Все риттары из конного отряда-ruotu, который явно был частью гораздо большего флага-«lipusto», кроме их старшего офицера, к тому времени были мертвы.

По следам, оставленным на снегу, лесным жителям Карьялы не составляло никакого труда найти этих убийц сразу вскоре после нападения на деревню.

Гнев братьев из-за страшной гибели Хеллы и бабушки был так велик, что и сам Господь Бог или Мартин Лютер не удержали бы их от возмездия.

Солдаты, разомлевшие у костров на привале, числом чуть более тусины, даже не успели опомниться и кинуться к стреноженным лошадям.

Выскочившие из леса мстители резали их безжалостно, сосредоточенно и молча, в считанные мгновения буквально искромсав ножами всех до единого.

Только одного ротмистра, в котором Юхан узнал бывшего риттара из войска Понтусса Делагарди, решили оставить в живых для допроса. Тот тоже узнал Юсси, и теперь всячески пытался уязвить и разозлить его, чтобы через быструю и легкую смерть избежать пытки. Но вывести великана Крэилла из себя было не так-то просто.

- Коль знаешь ты Хеикки и про его новое крещение, стало быть, вы и сами из Кякисалми пришли…

- А ты думал, откуда, болван? С неба мы, что ли, упали, дурья твоя башка?

- И что же занесло сюда всадников из Лаатоккской Карьялы? Или ваш комендант Арвид Таваст уже передал Кякисалми рюссам, как и следовало по договору?

- Не все же такие предатели и трусы, как ты и твой братец! Херра Таваст в Суур-Саво войска выслал по просьбе о помощи от линнанпяалликко Олавинлинны, Гёдика Густафинпойки Финке! Известия же о том, что тамошние крестьяне в Миккели бунт против короля нашего замышляют, и до Кякисалми дошли нынче. Да и в Виипури, говорят, неспокойно… Целых триста всадников нашего ратсулиппу во главе со славным риттаром Пиетари Паавалипойкой Юустеном и липпуе-фанику пехоты нихтипяалликко Амброзиуса Хейкинпойки отправил по зову Финке его милость Арвид Таваст, комендант Кякисалми. Скоро всем дружкам вашим головы в Миккели поотрубают и деревни ваши сожгут. Так что, пытай меня, сколько хочешь, Юхан Крэилл, а я тебе ничего не скажу!

- Да, - кивнул головой Юсси, - вижу, что парень ты крепкий, язык за зубами держать умеешь, никакими пытками его не развяжешь. Так, может просто отрезать тебе его, коль проку все равно никакого?

С ужасом глядя на нож в руках Крэилла, пленник побледнел.

- Я одного только в толк не возьму. – Проговорил подошедший к ним Олли. – Ведь вы же не  наёмники, не саксалайсет или шкоты какие-нибудь… Такие же, как мы, финны! Такие же крестьяне… Как же случилось такое с вами, что же вы на своих братьев войной идёте?

- Изменники и бунтовщики нам не братья! – Огрызнулся пленник.

- Ты зачем жену мою, Хеллу, и старуху-мать убил? – Не поднимая глаз и продолжая вертеть в руках нож, тихо спросил Юсси.

- Не строй из себя святошу, Крэилл! Можно подумать, ты никогда не убивал! Вспомни, как вместе города рюсса разоряли…

- Довольно! – Махнул рукой Тахвонпойка. Вставая с корточек и пряча нож в ножны, он обратился к сидящим вокруг костра. – Берите солдатских лошадей и по коням! Слыхали, что он сказал? Нужно предупредить всех в Миккели, какая грозит им опасность. Если успеем туда прежде, чем до них доберутся всадники Пиетари Юустена.

- А с этим-то что? – Пнул ногой Матти пленного ротмистра, привязанного руками к макушкам двух деревьев, которые удерживались лишь веревочной петлей, накинутой на небольшой пень.

- Оставь его, брат. Пусть Бог рассудит, жить ему или умереть. Уходим!

Обескураженный и напуганный таким исходом пленник запротестовал:

- Развяжи меня или убей, но не бросай так одного посреди леса! Хоть нож мне оставь… Чертов Крэилл, будь ты проклят, Саатана! Вернись, скотина!

Пересевшие на трофейных лошадей повстанцы из Карьялы уже почти скрылись под сенью укутанных снегом хвойных деревьев. Как вдруг, ехавший немного позади отца Антти, развернулся в седле вполоборота. Вскинув лук, мальчик быстро прицелился и спустил тетиву.

Свистнула стрела. Накинутая на пень верёвка лопнула. Проклятия ротмистра из Кякисалми, сыпавшиеся им вдогонку, оборвались на полуслове.

Стволы двух согнутых до земли березок стремительно распрямились…