Месяц брошенных книг

До библиотеки две тысячи сто пятьдесят шагов по прямой и налево. Серая панельная девятиэтажка, весь первый этаж, вход – три ступеньки, две двери. Десять шагов до гардероба. Там полная женщина за шестьдесят. Сидит, постоянно уткнувшись в книгу. Но приветлива. Оставить куртку. Потом одиннадцать шагов, чтобы сдать взятое. Поздороваться и молча наблюдать, как списывают книги. Дальше тридцать семь шагов – к полкам с новыми поступлениями. А потом можно спокойно, не считая, нарезать параллели и перпендикуляры у стеллажей, хотя обычно все у новинок и заканчивается. Сергей выбирает четыре книги, ориентируясь, прежде всего, на обложку и название. Название должно быть благозвучным. Авторы не важны. Главное, соблюсти парность: два иностранных, два наших. Обложки, он давно это заметил, не сейчас, сами собой складываются в одну цветовую гамму: от голубого до фиолетового. Это почему-то успокаивает. На обратном пути снова счет. По сотням. Каждую Сергей откладывает на пальцах. Иногда возникают расхождения: летом путь в библиотеку или из нее почему-то на сто шагов короче, но его это не смущает. Небольшие плюс-минус вряд ли могут что-то существенно изменить.
В последнее время, 27 дней, если быть точным, он все стал считать и записывать. Поначалу думал, что это что-то вроде расстройства психики, но потом понял, что только так хоть немного сможет упорядочить мир, который вокруг начал распадаться со страшной скоростью. Ближе к вечеру Сергей открывал ежедневник, подаренный среди прочего бывшей на Новый год, и записывал цитаты из книг и самое интересное и значительное за день. Интересного и значительного становилось все меньше, недочитанных книг все больше. Сергей удивлялся: столько свободного времени образовалось, читай не хочу, а читать не хотелось и не моглось. Не о том писали товарищи писатели. И не так, как ему сейчас надо было. Ему хотелось найти рецепт, как жить в новой для него ситуации, а попавшие под руку книги этого не предлагали, и ему все больше казалось, что он как будто в кино, в этих шаблонных фильмах, где на героя в одночасье сваливается тысяча несчастий: он остается без работы, его бросает любимая, куда-то пропадают друзья, родственники начинают звонить все реже, а если и звонят, то разговаривают словно с последним наркоманом. 

Однажды он не выдержал и решил позвонить бывшей. Рита молчала, телефон долго ныл, наконец Сергей услышал раздраженное:
- Что?
- Я безо всякого, - торопливо сказал он. - Мне только посоветоваться.
- Тебе не кажется, что это странно? – ответила Рита после долгой паузы.
- Странно – что? – не понял Сергей.
- Твой звонок, Сережа! Мы расстались. Если ты вдруг забыл. 
- Я помню. Но мне, правда, не с кем посоветоваться.
В трубке – тишина и вздох.
- Что на этот раз? Кто маленького обидел? – засюсюкала Рита.
- Не смешно.
- А я и не смеюсь, - сказала она уже нормальным голосом. – Мне вообще не смешно. Что у тебя?
- Я не знаю, что делать.
- Не удивил, - усмехнулась Рита. - Ты и раньше не знал.
- Сейчас еще больше не знаю.
- Может, тебе не ко мне все-таки? А к психологу? Или даже к психиатру?   
- Зачем?
- Ты думаешь, не надо? Хотя я тебе и без психолога скажу. Диагнозы ставить не буду, определю это не очень больно для тебя. Твоя главная проблема, Сереж, нездоровый перфекционизм. И это мягко говоря. Если быть писателем, то только первым, если зарабатывать деньги, то только миллионы, если жениться, то на королеве, да? Ты потому и бросаешь все на полпути, потому что впереди чьи-то спины. Жизнь сложнее, Сереж. И тебе надо быть как-то попроще. Снизить планку, что ли. Читать, в конце концов, поменьше.   
- Ты сейчас не книжку по личностному росту читаешь? Ярко-желтая такая?
- Ладно, пока, - Рита даже не обиделась. - Не звони больше. Хорошо?
- Хорошо.

Из ежедневника. Ноябрь, 03
«Впору заводить рубрику «брошенное». Вообще удивительно, насколько ноябрь, да и вообще весь этот год в целом, оказался «нечитабельным». Многое бросил даже не на полпути, а гораздо раньше.
Вот, например, «Магазин работает до наступления тьмы» Дарьи Бобылёвой. Расписали мне ее, а книга не моя. Хотя поначалу даже восторгался затейливостью: великовозрастный блогер Славик, мечтающий разбогатеть на разоблачениях, устраивается в «чудесатый» антикварный магазин, продавцы которого, как герой выяснит, защищают мир от «вещей не в себе». «Вещи не в себе» - любой предмет, перешедший по наследству и утаскивающий его хозяина в прошлое. Это могут быть и карманные часы, и фотоальбом, и даже лыжи. Избавиться от них простому человеку невозможно. Единственный способ - сдать для утилизации в тот самый антикварный магазин.
В общем, по сюжету еще идет борьба кого-то с кем-то, почти все герои так или иначе переносятся в прошлое, в кого-то подселяются сущности, которых можно изгнать, только убив носителя… До финала я так и не дошёл. Сломался на середине.

…Может, правда, проблема в завышенных требованиях – с одной стороны и заниженной самооценке – с другой? И что с этим делать, если на вторых ролях я быть не могу, а для первых таланта и сил не хватает? Что из этих «вещей не в себе», живущих во мне, надо бы сдать в магазин? Какие сущности внутри?.. Почему прошлое так затягивает? Об этом ведь роман?..»

Выходить из дома Сергей старался каждый день. «Все-таки должен быть режим», - заставлял он себя. Ноги не слушались, тело не подчинялось, голова не работала. Но какой-то внутренний автопилот поднимал его из постели, заставлял завтракать и идти гулять. Бесцельно, но все же. Правда, иногда, особенно в первые дни этого вынужденного безделья, на него наваливалось ощущение «безвыходности», и он, отключив телефон, валялся в постели, изредка выползая на балкон, чтобы покурить. Телефон вообще постоянно стоял на беззвучном режиме. Количество пропущенных активно копилось, но перезванивать Сергей не собирался. К концу второй недели он неожиданно открыл для себя, что ему уже два дня как никто не звонил.
До остановки автобуса – двести тридцать семь шагов. Десять минут езды до метро. Там начиналась людская круговерть, и он постоянно сбивался со счета. Спуститься вниз, почти три минуты. «Осторожно, двери закрываются». Следующая станция могла быть любой. Он выходил на поверхность, когда понимал, что устал быть под землей.
Сергей обходил скопления людей стороной, но вслушивался в разговоры. Обрывки фраз сплетались в странный текст, который хотелось зафиксировать. «Это мог бы быть уличный роман», - он даже начал набрасывать его. 

…
- Никакой магии не существует. Фокусы все.
- А «Битва экстрасенсов»?
- Ты что, телевизор смотришь? Как этому можно верить?
…
- У меня была приятельница, которая любила Николая Второго. 
- Давно ты с Поклонской знакома?
- Ты будешь смеяться, но это не она. Умная взрослая тетка. Собрала все книги о нем, фотоальбом завела… Об империи мечтала.
…
- Говорят, там беспилотник на самом деле упал, а не это, как они называют, технологическое нарушение. Поэтому полрайона без света.
- Два района.
- Ну, хоть не каждый день. Как там – на границе.
- Никто уже ничего не говорит об этом. Как будто так всегда было.
…
- Ну вот какие восемь процентов? Люда, какие? Все тридцать. Если не больше.
- То у них яйца дорожают, то яблоки, то хлеб. Сейчас к сливочному маслу не подступишься.
…
- Ты думаешь, сердце так выглядит? Ты анатомию в школе изучал? Это жопа, а не сердце! Явно любитель жоп этот символ придумал. Может быть, даже мужских. Хотя нет. Судя по форме, все-таки женских.
…
«Все мелочевка какая-то. И глупости. Ничего существенного», - записав еще пару диалогов, Сергей бросил свой «уличный роман».

Из ежедневника. Ноябрь, 07
«Еще одна «брошенка». Хотя не совсем. Лучше бы не читал. Лесли Дэниелс. Уборка в доме Набокова.
Вот так купишься на название и положительные отзывы, а читаешь и не находишь там ничего из того, чем рецензенты восхищаются. «От души посмеяться»? Ни разу. Сюжет же вообще вызвал сомнения: главная героиня Барб, сорокалетняя разведенная женщина, пытаясь вернуть детей, оставленных судом мужу, ищет подработку. Городок маленький. На весь - всего две достопримечательности: университет и дом, где в пятидесятые пару лет прожил Набоков. Этот домик Барб и покупает после развода, а при уборке находит рукопись романа, который мог написать Набоков. Вроде интересное начало? Но дальше началось нечто невообразимое. Барб кажется, что местным женщинам не хватает любви, и она, умудрившись получить университетский грант на исследование женской чувственности, открывает «дом свиданий» для местных жительниц. В маленьком городе, напомню, где все друг друга знают… На этом месте надо было бы бросить, но я дочитал до конца. Если вычеркнуть Набокова (который своей роли так и не сыграл), и бордель, то в целом это обычный женский роман с хеппи-эндом. «Набокова» издала, подругой обзавелась, детей отсудила, нового парня себя нашла, собаку завела… В общем, жили они счастливо…
Надо бы дома порядок навести. Хотя бы полы помыть. А еще лучше – окна. Чтобы – свет. Но не в ноябре же. А вообще – лениво. Все – лениво. Ничего не хочется».

Как-то он курил на балконе. Глядя вниз, уже представил себя там – на асфальте. В голове зашептали голоса: «ну, решайся». Но он не решился. Пошел мыть полы. 
В одну из бессонных ночей Сергею вспомнилась презентация поэтического сборника знакомого знакомого. Тот, второй знакомый, зачем-то позвал, видимо, массовость нужна была, и Сергей почему-то согласился. Представление если и было, то исключительно цирковое. Поэты быстро накидались, пошатываясь, бродили по залу, отпивали пиво из чужих бокалов. Потом с трудом поднимались на сцену и оттуда, подвывая - все как один, бросали строки в двух-трех собратьев, задержавшихся у их ног. Книгу, стопки которой высились на столике при входе, практически никто не покупал. Норовили взять и замылить.   
- Как это отвратительно выглядит, - сказала тогда Рита.
- Поэт должен быть пьяным и неустроенным, - возразил Сергей. - Иначе он будет писать плохие стихи.
- А писатели? – Рита пристально посмотрела на него.
- Писателю – настоящему – немного неустроенности тоже не помешало бы, - ответил Сергей.
- Пойдем отсюда, - Рита взяла его за руку. – В нормальном месте посидим.
В нормальное место они так и не попали. По дороге поругались и разъехались по домам: Рита все настаивала, что ему нужно к психологу. Сергей считал, что не нужно.

Из ежедневника. Ноябрь, 17 
«Возлагал на Михаила Веллера (иноагент он сейчас? не успеваю отслеживать) большие надежды. Не оправдались. Бросил. Автор хоть и назвал свое произведение «метароманом», но романом тут, кмк, и не пахнет. Похоже, скорее, на изложение собственных взглядов на историю и политику, этакое - о наболевшем через фантастический сюжет: Америка распалась на штаты. Философские и политические рассуждения, исторические справки перемежаются в книге разговорами и конспектами «романов» американских писателей времен будущей «Великой Смуты», до которой Соединенные Штаты довела политика зашкаливающей политкорректности. В общем, на первых ста с лишним страницах Веллер устами своих героев разносит все, к чему призывают и что насаждают левые (роман вышел в 2022 году), видя в этом все признаки новой диктатуры в западных демократиях. Социальная уравниловка, сексуальная ориентация как некая преференция, движение BLM как расизм наоборот, выбор одного из нескольких полов и пр.пр. - все это были первые признаки распада общества и государства - по мнению героев (или все-таки самого автора?). Потом еще что-то про войну (вторую мировую)... И на этом книга для меня закончилась.
…Странные трансформации переживают люди. Особенно сейчас. Был друг, стал не-друг. Был анти-, стал про-. Господи, даже писать про это не хочется. Как Толстой умудрился наваять «Войну и мир»? А если бы рядом не было Софьи Андреевны смог бы, кстати?» 

Второй вечер подряд на выходе из метро Сергей видел старуху, продающую книги. Они лежали в ряд на расстеленной на асфальте картонке. Благо, дни стояли сухие, и ни книгам, ни старухе не угрожало размокнуть. Народ равнодушно пробегал мимо. В первый раз и Сергей останавливаться не стал. На второй, уже проскочив, решил вернуться.
- Почем? – поинтересовался он.
- Пятьдесят и сто, - женщина повела рукой влево-вправо, поправила сине-желтую вязаную шапку на голове. 
- Свою библиотеку распродаете? – осторожно спросил Сергей.
- Брошенные собираю, - честно призналась старуха. – Знаете, сколько сейчас оставляют. Но это не с помоек, не переживайте. 
Сергей наклонился и стал рассматривать книги. В основном, советские издания. Алексей Толстой, Вальтер Скотт, Тургенев, Чехов, целая подшивка роман-газеты. Потрепанные томики из чьей-то чужой жизни.   
- Вот это я бы взял, - он отобрал четыре экземпляра и даже усмехнулся внутри над этим самоповтором.
- Так берите, конечно, читайте на здоровье.
- Cколько с меня?
Женщина призадумалась.
- Ой, чтобы не считать, давайте двести рублей. Вы не постоите тут? – засуетилась она, спрятав купюры в карман. - Мне отбежать надо. Пять минут, не больше. 
Сергей обошел картонку и как будто оказался в ином пространстве. Он стоял и рассматривал проходящих мимо людей. Считать их он не успевал. В какой-то момент понял, что ему куда интересней просто наблюдать, не фиксируясь ни на цифрах, ни на образах. Народ бежал, не глядя в его сторону, словно его тут не было. А он был, он есть, и он видит. Картинка перед глазами то сливалась в единое пятно, то распадалась на отдельные пазлы. «Каждый человек – готовый роман, - подумал Сергей. - Суметь бы его написать все-таки. Или хотя бы набросать».   

В том, последнем разговоре, Рита сказала ему еще кое-что. И это было самое обидное. 
- Ты должен быть режиссером, а не статистом. И перестань, наконец, быть душнилой. С тобой невозможно рядом находиться. Ты ходячий пессимизм.
- Чему радоваться-то? – ответил он.
- Хотя бы тому, что ты жив-здоров.
- Не маловато?
- По нынешним временам этого более чем. Живой, и слава богу!
Вот после этого он и бросил ей про «личностный рост» и ее нездоровый оптимизм...
 
- Почем? – отвлек его неожиданно подошедший мужчина.
Сергей пристально посмотрел на него и уверенно ответил:
- Двести. Но торг уместен. 

Из ежедневника. Ноябрь, 27
Тамерлан Гаджиев «Синефилия». 18-20-летним, наверное, порекомендую. И, возможно, любителям кино. Мне не "смоглось".
Многие знакомые, кстати, жалуются (жаловались - точнее), что им не читается вообще. Особенно новые книги не идут. Старые еще перечитывают. Перечитываются… Кто-то мне рассказывал, что взялся за Тургенева, которого в школе терпеть не мог. Ретроградный Меркурий, что ли?

СПб, 7-27 октября 2024