Отец

Раскалённый солнечный диск уже прошёл высшую точку на горизонте. Женщина со злостью взглянула на небо. «Сколько можно? Пощади нас! Неужели ты не видишь, как мучаются растения, птицы, животные. Пусть ты не жалеешь человека - не за что. Но природа? Дай ей напиться!» Этот безмолвный крик нельзя было назвать молитвой, его не мог услышать тот, к кому обращалась просительница.

Женщина была немолода, некрасива. Полноватое приземистое тело. Крепкие ноги прочно держали хозяйку на этой земле, короткие седые волосы, выразительные глаза. Лицо с выразительными глазами можно было бы назвать красивым, однако один глаз женщины косил, что портило всё впечатление. И всё же женщина была наполнена неизъяснимой привлекательностью, притягивала и не отпускала взгляд. Ловкие быстрые движения завораживали нечаянного наблюдателя. Работа в её проворных руках спорилась. Хозяйство процветало.

Женщина устало опустила голову, подняла длинную полу хлопковой рубахи и вытерла лицо. Ткань стала мокрой от пота. Прокукарекал петух. Она будто очнулась и заспешила. Поиск травы для небольшого куриного семейства теперь отнимал у неё слишком много времени и сил. Пожухла и зачахла даже та трава, которую она специально поливала. От жары и частых наклонов кружилась голова, но она упорно продвигалась вдоль соседского забора, тень которого позволяла траве выжить.
Весной она бы мигом набрала полную корзину, хватило бы на целый день и куры расточительно разбросали бы траву в своём просторном загоне. Теперь женщина с грустью взглянула на едва прикрытое жухлой травой дно корзины, осмотрела свои «угодья», вздохнула и завершила работу, оставляя запасы на завтра.

Куры стояли в тени, клювы их были раскрыты, а крылья оттопырены в стороны, будто это были развевающиеся на ветру пёстрые чёрно-белые плащи. Ветер. Его дуновение могло освежить разгорячённые тела, однако ветра не было. Женщина окинула цепким взглядом загон, подмечая предстоящие дела. Убрать выпавшие от купания в песке перья, поменять воду, дать травы. Она высыпала жалкую кучку зелени в миску. Птицы оживились, засуетились у решётки, закудахтали. Влезли в поилку, окончательно загрязнив воду. Семь пар птичьих глаз жадно следили за каждым её движением. Знали - травы едва ли хватит на всех, надо спешить.
 
Ленивые утки лежали в тени и не обращали внимания на суету. Они поглядывали на хозяйку с интересом, но активности не проявляли. Уткам легче – они могли купаться в пруду. Прудом являлось старое корыто, которое она каждое утро мыла и наполняла свежей водой. К вечеру вода превращалась в тёмную зловонную жижу из песка и остатков пищи. Воду надо было менять чаще, но женщина экономила.Скважина могла пересохнуть. Если это произойдёт, то воды она сможет принести только для питья себе и птицам. Она быстро порубила траву и решительно бросила только в куриную кормушку. Птицы жадно набросились на угощение и через минуту трава исчезла. Стоило ли труда? Стоило, - ответила себе сама. Стоило! - постаралась убедить кого-то. Снова подняла полу рубахи и вытерла мокрой тканью лицо. Собрала перья, сменила воду и насыпала уткам корм.

Голова кружилась, надо уйти в тень. Однако парник нуждался в поливе. Аккуратно, под корешок она лила живительную влагу раскидистым помидорным кустам, увешанным шарами разноцветных плодов, словно новогодние ёлки. Крыша парника была густо выбелена известью, здесь царила тень. Она с удовлетворением оглядела сочную зелень и налитые помидоры и снова ответила на незаданный вопрос: «Нет, не зря всё»

Надо и самой сбегать искупаться, - вспомнилось вдруг. Вода освежит, сбросит усталость, прояснит мысли. Тело приободрилось, предвкушая погружение в прохладную воду, невесомость и покой. Ноги заныли от усталости. Мозг нарисовал картинку мучительного натягивания купальника на липкую от пота кожу, однако тело молило о передышке,и она сдалась. Уже не обращала внимания на капли пота, затекающие в глаза, она сняла купальник с верёвки. Надо поспешить, пока ленивый мозг не убедил остаться дома.

Море недалеко – минут двадцать идти по тенистой дорожке. Тело не слушалось, купальник лип к коже и, перекручиваясь, отказывался ползти вверх, чтобы как вторая кожа облечь её  и превратить в русалку. Плавала она отлично, будто родилась в воде и, с неохотой завершая свои ежедневные купания, возвращалась к прямохождению. В ступни впивались тысячи иголок, когда она выходила на берег, как русалочка из сказки Андерсена. Читать она любила, но эта сказка ей не нравилась.

Пляжная сумка висела на крючке у входа. Она всегда держала её наготове, чтобы не отвлекаться и не позволить себе выбрать изнурительный труд вместо недолгого, но бесполезного удовольствия от прогулки и плавания. В сумке минимум вещей: лёгкое вафельное полотенце, которым она не пользовалась в жару и коралловые тапки – ходить босиком по камням она так и не научилась. Её детство и юность прошли не здесь. Она росла среди северных дремучих лесов и озёр со студёной пресной водой, вязким, но мягким илистым дном и золотистым песком на берегу. Ноги ни за что не соглашались привыкать к хождению по камням.

Стукнула калитка, и она ступила на тенистую тропу к морю. Вдоль дорожки справа и слева росли грецкие орехи. Их раскидистые ветви и стойкие к жаре листья дарили спасительную прохладу. Мысли крутились в голове, толкая друг друга словно курицы, жаждущие полакомиться травой: приготовить ужин – в гости приехали родители, папа любит горячую свежую еду. А может, она всё придумала, и он любит что-то другое. Собрать виноград. Муж готовит вино, надо помочь. Напоить, накормить и закрыть на ночь кур и уток, полить огород, почитать перед сном. Почитать? Уже вряд ли получится. Она почувствовала знакомую панику внутри. Опять её личные дела не помещаются в рамки дня. На интересное и нужное лично ей не остаётся сил.

Она ускорила шаги, заспешила к морю, упорно не поддаваясь очарованию прогулки.
Вечером, за ужином отец рассказывал ей, что видел на пляже удивительную картину. Она предвосхищала рассказ о небольшом скандальчике или забавной ситуации с незадачливым купальщиком, который испугался, например, дельфинов. Или смешно плюхнулся в воду, поскользнувшись на больших склизких камнях, покрывающих дно незамысловатого и неухоженного пляжа.

Однако, история оказалась совсем о другом. На закате, когда небо, предвещая скорую непогоду, раскрасилось удивительными оттенками сизого и алого, невесть откуда взявшиеся спасительные облака перемешались с грязноватой голубизной уставшего от зноя неба, на пляже появилась девушка в длинном белоснежном платье. Она несла складное кресло и книгу. Отца поразила именно она -не девушка – а книга.

Девушка выбрала место подальше от шумных компаний и разложила кресло. Помедлив немного, она оглядела потемневшее море, яркие всполохи угасающего дня над ним и вечереющие, теряющие свой зелёный цвет горы. Оценив окружающую обстановку и удовлетворившись пейзажем, незнакомка расположилась в кресле и погрузилась в чтение книги. Обычной бумажной книги.

Что могло так сильно поразить её довольно равнодушного отца в этой будничной истории? Она, его дочь, тоже любила читать и иногда носила красивые платья, если не работала по дому, в саду, в огороде или в птичнике. Но и для работы она одевалась хорошо и чисто, только разумеется в брюки или шорты.  Надо признать, платья она очень любила, но носила нечасто. Тем более она не заботилась о красоте чтения.

Читать приходилось по-другому - хватаясь за книгу в любую свободную минуту, чаще это было время сильной физической усталости. Читала лихорадочно, стараясь проглотить как можно больше страниц за минимальное время, торопливо запоминала, чтобы переварить, обдумать, потом, во время работы, чтобы была пища для ума. Её жадный ум постоянно требовал пищи. Это помогало работать, размышления о прочитанном занимали её во время работы и долго не позволяли сдаться усталости, утешали и отвлекали от собственных мыслей. Так она читала с детства, когда мама в любой момент могла отобрать книгу и заставить помогать по дому или делать уроки. Оказывается, спокойное дозволенное чтение было для неё роскошью. Она только сейчас поняла, что с детства могла законно только работать. Отдыхать было запрещено.

Рассеянно слушая отца, она подумала, что тоже хотела бы идти по пляжу в развевающемся платье и книгой в руке… И чтобы красивые закаты радовали глаз…

Они сидели с отцом у самовара, молча пили чай и в тягостной тишине он вдруг сказал, что больше не читает книг. Она помнила, что раньше он любил читать. Быть может, как она так же жадно, а может лениво, чтобы уснуть. Она не знала, как он читал. Только раскрытая книга на столике возле кресла или на прикроватной тумбочке, подсказывала девочке, что отец тоже читает. Она запоминала название и обложку. Потом отыскивала эту книгу на полках богатой домашней библиотеки и начинала тайно читать. Все эти книги не захватывали, не покоряли её, оставляя разочарованной и растерянной. Ни одну из них она не дочитала до конца, однако запомнила все названия и авторов. Они калёным железом отпечатались в её мозгу и потом, став старше, она осторожно обходила этих авторов, если встречала их в библиотеке или книжном магазине. Будто ядовитые змеи или насекомые они поджидали её на полках. Но она знала их имена и не разу не дотронулась, не обозналась и не забыла.

Ей нравились другие книги. Те, которых в домашней библиотеке было мало. О них плохо отзывался отец, и их названия она тоже запомнила, затвердила навечно, чтобы потом отыскать, осторожно взять в руки, боясь ядовитого жала робко прочитать первую строчку и больше никогда не отпустив, приобрести для своей домашней библиотеки, чтобы перечитать, запомнить вобрать в себя без остатка, раствориться в них.

Теперь у неё тоже была своя библиотека. Её святыня – небольшая комната все стены которой до потолка были заполнены книгами. Такая книжная шкатулка и она внутри. Только окно в палисадник оставляло надежду, что мир книг для неё незамкнут.

За палисадником она старательно следила. Ей нравилось, устроившись в кресле с книгой, подолгу смотреть в окно. Весной там цвели подснежники, примулы, тюльпаны и нарциссы. Особенно она любила гиацинты. Летом,  в засуху, радовали вечной зеленью выносливые как и она хвойники, осенью она расставляла по всему палисаднику собственноручно выращенные оранжевые тыквы и потом до самого января, а холода редко приходили раньше, она забирала по одной тыкве в дом и готовила тыквенную пшённую кашу в настоящей печке, пекла пироги с начинкой из тыквы и оранжевые булочки в тесто которых она тоже добавляла яркое пюре тыквы. На обед у неё до января был густой тыквенный суп-пюре непременно посыпанный семечками, разумеется, тыквенными. Она варила оранжевый тягучий сироп из тыквы, корицы, мускатного ореха и кардамона. Эту ароматную янтарную смолу она щедро лила в утренний кофе и наслаждалась восходом солнца, завернувшись в пледе на балконе.
Зимой она приносила из леса веточки плюща и омелы, вплетала их в венки и корзинки из виноградной лозы и украшала свой палисадник, когда заканчивались тыквы.

Весной первые подснежники снова появлялись у окна и так повороты колеса года почти незаметно катили её жизнь, заглядывая в окно книжной шкатулки.

Отец больше не читал. Значит, ядовитые раскрытые книги больше не лежали у него дома на тумбочках и журнальном столе. Книги ушли из его жизни, сброшен ненужный балласт, чтобы корабль продолжил путь. Она молчала.

Темнота уже опустилась на посёлок. На фоне неба едва улавливался силуэт гор, звёзды исчезли. Наползали и захватывали небо грозовые тучи, предрекая скорое освобождение от тягучих месяцев засухи. Всё притихло, готовилось принять спасительный душ. Два собеседника у самовара молчали. Им больше нечего было сказать друг другу. Река времени навечно разделила их.

13.09.20